«Запад есть Запад, Восток есть Восток. Не встретиться им никогда.»
Р. Киплинг
Давно хочу написать о своем друге по последней командировке в Анкару, но каждый раз замираю в сомнении: как написать о человеке, о котором даже не знаю – жив ли он? Скорее всего - нет, исчез, растворился в знойном синем небе Афганистана, стал еще одной жертвой «Большой игры» великих держав. Но вдруг? Вдруг ему повезло, и когда танки талибов входили в Кабул с десантом загорелых, восторженно-злых и пропыленных насквозь моджахединов на броне, он, застыв у экрана телевизора в посольстве в какой-нибудь европейской столице, раскачивался в немом ужасе, повторяя про себя «О Аллах, Аллах!..»
Однажды в Кельне мне встретился владелец маленькой овощной лавочки, дружелюбно заговоривший со мной на свободном русском языке, полковник-танкист армии Демократической Республики Афганистан. Он спас себя и свою семью и смог наладить новую жизнь в новой стране, но повезло ли ему? Не знаю.
Трудно писать о человеке, ставшим для тебя близким другом и более того, младшим братом, не зная, что пишешь: эпитафию или панегирик. Поэтому лучше всего начать с самого начала, с момента, когда наш посол Алексей Алексеевич Родионов вызвал меня в посольство в неурочное время и, окая по привычке, сказал, что получил шифротелеграмму из Центра, сообщавшую о предстоящем приезде в Анкару временного поверенного в делах ДРА и просьбе оказать ему всяческое содействие. Исполнение этой просьбы, а по сути приказа, поручалось мне, как старшему дипломату и вообще бывалому человеку и тертому калачу. Последнее не озвучивалось, но подразумевалось.
Теперь, самое время совершить небольшое лирическое отступление в мрачную область истории кровавых событий, сотрясавших Афганистан в конце 80-х.
В июле 1973го группа армейских офицеров, возглавляемая членом королевской семьи, бывшим премьер-министром М. Даудом, совершила в Кабуле бескровный государственный переворот. Король Захир-шах был свергнут, провозглашена республика. Это послужило сигналом к активизации действий экстремистской организации Мусульманская молодежь, обученной и вооруженной Пакистаном. В Панджшерской долине был поднят мятеж, распространившийся на некоторые афганские провинции. Скоро эти люди составили ядро джихада против сначала «апрельской революции», а впоследствии против «советских оккупантов». С этого момента режим М. Дауда стал подвергаться давлению с двух сторон: религиозных фанатиков справа, а слева – со стороны Народно-демократической партии Афганистана (НДПА), ориентировавшейся на СССР.
27 апреля 1978 года в Кабуле произошел военный переворот, отстранивший М. Дауда от власти. В соответствии с народными традициями, он был уничтожен со всей семьей. Председателем Реввоенсовета и премьер-министром провозглашенной Демократической республики Афганистан стал Тараки. Но в сентябре 1979 года и он был захвачен и убит своим «верным учеником и соратником» Амином. Амин продержался у власти до конца года, когда тоже попал под раздачу и, в ходе штурма Президентского дворца советским спецназом, ликвидирован. Все это время, с апреля 1978 года, в стране шла непрестанная ожесточенная борьба между двумя фракциями в НДПА: хальк и парчам. Людей тысячами пытали, уничтожали и бросали в тюрьмы только по подозрению в нелояльности или по доносу. Красное колесо террора прокатилось и по моему другу, выпускнику Кабульского университета, возглавлявшему комсомольскую организацию в одной из афганских провинций. Он оказался в застенке и был освобожден только после смерти Амина.
Не то, чтобы подобные завихрения в политической борьбе были для афганцев в новинку, отнюдь, скорее, они даже составляли привычную часть их жизни, к ним приспособились и научились противостоять. Если на Руси, при появлении вооруженных людей, хоть татар, хоть черемисы, хоть новгородских или вятских ушкуйников, население малочисленных деревень в одночасье уходило в непроходимые лесные чащобы, угоняя с собой скот и, унося имеющийся скарб, чтобы спустя какое то время вернуться на разоренные пепелища и начать все снова, то афганцы и, особенно пуштуны, брали по привычке в руки дедов карамультук или винтажную английскую винтовку и, тщательно прицеливаясь, чтобы сберечь патроны, отстреливали амбициозных пришельцев из засад, не давая пройти к труднодоступным горным кишлакам. Часто им это удавалось и афганцы долгое время оставались гордым и непобедимым народом, сохранявшим независимость своей страны, которая, по большому счету, никому кроме них, особенно не была нужна.
ХХ век и «холодная война», сопровождавшаяся Большой геополитической игрой великих держав, внесли коррективы в этот традиционный расклад. В борьбе за распространение своего политического, военного и идеологического влияния на все новые регионы, СССР и США стремились привлечь на свою сторону даже те страны, о которых они ранее не вспоминали. Не избежал участи разменной фишки в чужой игре и Афганистан, долгое время находившийся на обочине мировой истории.
СССР полностью устраивал нейтральный статус Афганистана, но возможное нарушение статус-кво, вмешательство в его дела Пакистана, подогреваемое ЦРУ и финансируемое КНР (время было такое) вынуждали внимательно следить, чтобы хрупкий баланс сил у наших границ не был нарушен. И даже ввод «Ограниченного Контингента советских войск», был вынужденной мерой, вызванной желанием предупредить действия остальных участников Большой игры.
Но все это большая политика, грязная и как обычно, кровавая. А вот что делать мне, простому советскому дипломату, получившему конкретное задание «пойди туда, не знаю, куда, и сделай то, не знаю, что. Но об исполнении доложить!». Причем на исполнение отводился всего один день. Рассусоливать и рефлексировать было некогда и я ринулся с головой в омут: отправился в посольство Афганистана, не имея никаких официальных полномочий, вооруженный даже не наганом, и не отпечатанным на оберточной бумаге мандатом профсоюза работников чаеразвесочной фабрики (если бы!), а исключительно чувством революционной целесообразности и нахальной уверенностью в том, что для меня невозможного мало.
К моему удивлению, посольство функционировало - в том смысле, что в будке охраны сидел скучающий турецкий полицейский, а внутри через стеклянные двери просматривалось некое шебуршение и даже горел свет, хотя и не везде. Последнее мне показалось странным: дипломатический состав посольства уже давно мигрировал в полном составе на казенных Мерседесах со всей денежной наличностью в Рим, очевидно, не подвергая себя опасности заблудиться во множестве открывшихся перед ним дорог.
Помахав перед полицейским своей дипломатической «кимлик карты» и, не давая ему времени прервать сиесту и выбраться из будки, я уверенно прошествовал к входу в посольство. Как я и ожидал, дверь была открыта.
Войдя в фойе, я по-хозяйски огляделся. В нос мне шибанул спертый воздух давно не проветриваемого казенного помещения, слегка разбавленный нотками застарелого пота и мощным аккордом недорогого парфюма местного разлива, но с претензией на заграничное происхождение. Носительница этих запахов наличествовала тут же: замшевая мини юбка и облегающая грудь (третий, возможно, четвертый размер, определил я на глаз) трикотажная кофточка «отузбешка» с развала на Улусе, позволили мне сразу и безошибочно отнести ее к той категории подсобного персонала, которые готовы выполнять любые обязанности в посольстве за умеренную зарплату.
Девушка повернула ко мне миловидное лицо в начальной степени потасканности и мелодичным голосом спросила: Эфендим? – Эвет, ответил я тоном, не допускающим сомнений в моей гендерной принадлежности, и сразу перешел к делу. Выражаясь фигурально, взял быка за рога, вернее, корову за вымя. Коротко, но в самых решительных выражениях я объяснил девушке, что на сегодняшний день она единственный сотрудник посольства, а посему именно на нее ложится почетная, но вместе с тем ответственная обязанность обеспечить встречу и плавное вхождение в курс дел нового эльчи-бея, который прибывает завтра рейсом Аэрофлота из Москвы. Что до меня, то, разумеется, я окажу ей всяческое содействие и даже воспомоществование, если последнее потребуется. Ход моих мыслей заинтересовал Мине-ханым (не помню, как ее звали, да и какая разница?), она даже отставила в сторону чайник, из которого поливала цветочки-пальмочки и фикусы, мучившиеся от жары и жажды, и уселась поудобнее в глубокое кресло, забросив ногу на ногу. Фильм «Основной инстинкт» с Шэрон Стоун тогда еще не был снят, поэтому ее жестикуляция ногами впечатления на меня не произвела.
Для начала я потребовал предоставить мне ключи от служебных помещений, однако их, ожидаемо, у нее не оказалось. Но не мог же посол увезти ключи с собой? Да и зачем? Мине-ханым подтвердила мои умозаключения, сказав, что посол сказал ей, что оставит ключи, но не сказал где. В этот момент на сцене очень кстати нарисовался полицейский, почувствовавший себя брошенным как раз, когда в посольстве, наконец, начало происходить что-то интересное. Мемур-бей! – адресовался я к нему, обводя взором интерьер фойе, и указывая пальцем на кадку с самым большим фикусом. Голосом Эркюля Пуаро с последней страницы романа Агаты Кристи, я заявил: Ключи там! И не ошибся. Связка из двух десятков разномастных ключей, действительно, примостилась под фикусом. Что это было – не знаю, наитие, интуиция или просто удача, но мемур-бей удивленно крякнул и взял под козырек, а Мине-ханым восторженно захлопала в ладоши и я с трудом удержался, чтобы не поклониться, как фокусник, которому удался особенно эффектный трюк.
Остальное было делом техники. В одном из кабинетов я обнаружил вскрытый сейф, а в нем круглую печать посольства. Мине-ханым тут же напечатала под мою диктовку ноту, извещавшую МИД Турецкой Республики о прибытии временного поверенного в делах Республики Афганистан, но отправлять ее не стали, решив дождаться его приезда и соблюсти требуемый декор, передав ноту на его подпись.
На следующий день я встретил Абдул Вахида в аэропорту Эсенбога, забросил его скромный багаж в посольство, а самого разместил в гостинице на бульваре Ататюрка. После чего в Москву ушла шифротелеграмма об успешном выполнении поручения Инстанции – так в нашем профессиональном жаргоне именовался ЦК КПСС. Но для меня на этом ничего не кончилось, а только начиналось.
Абдул Вахид понравился мне сразу: поджарый молодой человек лет 27, невысокий, да еще слегка сутулившийся при этом, с неизменной застенчивой улыбкой под аккуратными усиками, он с первой нашей встречи признал во мне старшего товарища и безоговорочно доверился моим советам и наставлениям.
Для начала избавились от Мине-ханым. На его молчаливый вопрос – зачем? я ответил коротко: Истихбарат! Он понял и вопросов больше не задавал, даже молча. Тем более, что наши турецкие друзья из профсоюза аграрных рабочих тут же предложили на замену ей молодую, но надежную девушку с прекрасными задатками секретаря. Так началась дипломатическая миссия молодого афганского революционера в Анкаре.
Все это время мы находились с ним в самом тесном контакте, да чего уж там: большую часть своего времени он проводил со мной в нашем посольстве, обсуждая, какие шаги ему надо сделать и к кому обратиться – опыта дипломатической работы у него не было никакого, за плечами только учеба в университете, знание английского языка, дипломная работа «Великая Октябрьская Социалистическая революция и ее значение для народов Востока», да еще полгода в застенках Амина. Так что, школу он прошел хорошую, хотя я ему не завидовал. Но все равно – наш товарищ!
Работалось ему трудно: Анкара была наводнена афганскими эмигрантами, не испытывавшими симпатии к представителю новой власти, но вынужденными к нему обращаться для получения паспорта, виз и тому подобного. Я делился с ним нашей базой данных по афганским моджахедам, в то же время, пополняя с его помощью списки тех, кому въезд в СССР и соцстраны был заказан. Состав сотрудников посольства оставался минимальным: девушка-секретарь, она же делопроизводитель, она же переводчик и здоровенный пуштун, капыджи и на все руки мастер.
Я не очень переживал за личную безопасность Абдул Вахида, обоснованно полагая, что этим должны заниматься турецкие компетентные органы, которым смерть высокопоставленного дипломата на их территории была бы совсем ни к чему, а их возможности намного превышали мои. Но было кое- что, смущавшее меня. Например, никто не гарантирован от акции фанатика-одиночки или обкурившегося моджахеда, которому нечего терять в этом мире. Уследить за всеми или предотвратить такое покушение не может ни одна спецслужба в мире и убийство Джона Кеннеди тому яркий пример. Да просто могли подловить его укромном месте и накостылять по шее.
Поэтому, когда тучи над молодым афганским дипломатом стали особенно сгущаться, я взял его под свое крыло в прямом смысле слова: перевез к себе домой, на городскую квартиру, не дав времени на сборы. Все необходимое для жизни он получил у меня, а впоследствии, секретарь собрала требуемый минимум вещей у него на квартире и в условленное время, в заранее обговоренном месте, я притормозил на улице рядом с неторопливо шагавшей девушкой, взял у нее сумку и закинул ее на заднее сидение машины. Дело было сделано.
Вот так и прожили мы с ним бок о бок больше месяца под одной крышей. Вместе садились за стол, вместе усаживались у телевизора вечером и не столько обсуждали новости уходящего дня, сколько просто говорили за жизнь. Моего друга интересовало все: и жизнь в СССР, и жизнь моих родных, ожидавших меня в Москве, и что это такое интересное Ирина приготовила на ужин. Щадя его чувства, мы никогда не предлагали ему сало или жареную на свиной тушенке картошку, до которых сами были большие охотники, особенно под водочку, да он и не настаивал. Правда, был случай, показавшийся Ирине забавным: это, когда я простудился, и она на кухне приготовила для меня огромную кружку горячего молока с маслом и содой. Вахида угораздило поинтересоваться ее содержимым и на полном серьезе Ира угостила его. Вахид, не моргнув глазом, сделал несколько глотков, поблагодарил и даже похвалил, и отставил кружку в сторону. Вот так мы и жили все вместе.
Но ситуация несколько разрядилась, и Абдул Вахид снова вернулся к обычной своей жизни. Надо сказать, что посольству принадлежал большой жилой дом в пять или шесть этажей, населял который мой друг в гордом одиночестве. Денег ни на отопление, ни на освещение Кабул ему не выделял, поэтому приезжал он туда только переночевать, да и то чаще всего на разных этажах: это для того, чтобы сбить с толку врагов разрядки. По возможности я иногда вечерами навещал его, привозил с собой пару охапок разного рода деревянных обрезков, позаимствованных на хозяйственном дворе нашего посольства, и тогда мы усаживались с ним у камина, смотрели вместе на языки пламени, наслаждались теплом в выстуженном за зиму доме и даже разговоры в такие минуты были излишни. Под настроение Абдул Вахид включал магнитофон с записями песен певца, грустно выводившим мелодии страны, ставшей полем ненужных ей сражений. Я однажды поинтересовался, кто певец, и он ответил, что это любимый всем Афганистаном акын. «Его Амин расстрелял», - добавил он буднично. Больше к этой теме мы не возвращались.
Время шло, пришла пора мне возвращаться в Центр. Попрощались мы с ним очень тепло, но вся жизнь дипломата состоит из встреч и проводов, расставание с близкими тебе людьми – это неизбежная плата за выбранную профессию. Абдул Вахид тоже вернулся вскоре в Кабул, получил неплохое назначение в министерстве иностранных дел, в посольство пришли другие люди, уже имевшие опыт работы в других странах. Я работал в турецком отделе Управления стран Среднего Востока МИД СССР и часто интересовался у своих коллег с афганского направления его судьбой, просил передать ему с оказией письмо или маленькую посылочку. Все было хорошо в этом лучшем из миров. А потом случилось то, что случилось.
На память о нем осталась небольшая репродукция на шелке, его подарок, такие были популярны в Анкаре в то время. Ее я и помещаю вместе со своим повествованием. Она заняла свое место на стене моего кабинета, я часто разглядываю ее и задаюсь вопросом: что для него значил ее сюжет? Прекрасные женщины в мирной стране посреди цветущей природы… Было ли это его мечтой, которую он хотел донести до меня, или просто оказалось несбывшимся сном? Ответ на этот вопрос я уже никогда не получу.
Свои воспоминания о нашей дружбе я начал строками Р. Киплинга. Ими же и закончу: «Но нет Востока и Запада нет, если двое сильных мужчин,
Рожденных в разных концах земли, сошлись один на один.»