Антон Викторович Сандалов вышел на улицу, прислушался. Рокотнул двигатель, около остановки мелькнули фары. Потом погасли. Поздний осенний вечер. И снова оживает старое желание — сесть в последний автобус, и уехать в город. Прочь отсюда. И никогда не возвращаться. Непонятно, то ли это привычка, выработанная за долгие годы, а может, что и до сих пор хочется. Почему именно на последний? Потому что последний. Хоть пройдёт ещё часов восемь — и уже остановится первый. Но — не то. Какая-то странная особенность ума — надо успеть именно на последний. А так… Ещё есть время, ещё можно подумать, оставить всё как есть. Хотя оставлять нельзя.
Нет, Сандалов ездит в город довольно часто. Но тогда тоже надо успевать на последний. Этот дом, что темнеет позади, рассматривался как временное пристанище. Месяц, самое большое — с полгода. А сколько он уже здесь? Больше, чем где бы то ни было. И сколько было домов, где Сандалов собирался остаться насовсем… Прошло. Всё прошло. И это место он бы не узнал. В первый приезд дорога у дома была грунтовая, а теперь — асфальтовая. Не было фонарей, что заливают светом траву. А отсвет автобусных фар было видно далеко над домами. И автобусы нынче совсем другие. Остановку отстроили заново. Не узнать…
Дома ждёт бабушка. С ней Антон Викторович практически не разговаривает. Потому что невозможно. О чём бы ни заговорил — ответ всегда один.
— Ты, наверное, простыл. Надо аспирину выпить. —
Любая попытка разговора о душевных муках, политике, проблемах на работе заканчивалась именно так. И даже если бабушка спрашивает: «Ты что-то грустный нынче, что приключилось? Расскажи,» — всегда следует твёрдо отвечать, что всё прекрасно, ибо ответ будет один. А зарплата… Вот она, до копейки. Хватит на хлеб, на еду, свет оплатить.
И когда приходит мысль сесть на последний автобус и уехать, чтобы не возвращаться никогда, есть и понимание, что ехать вообще-то некуда. И возвращаться придётся, уже на такси. Рокотнул двигатель, вспыхнули фары. Поползли огни. Последний автобус ушёл.