Связи. Часть вторая

Татьяна Летучая
  Тем же вечером в особняке состоялся торжественный вечер по случаю заселения новых постояльцев. В программу вечера, которая изначально включала в себя обед с праздничным меню и игру в бридж, миссис Моллиган внесла свои коррективы, предложив к просмотру один из мелодраматических фильмов с её участием. Домашний кинопроектор и многочисленные коробки с киноплёнками, как величайшая ценность, были заблаговременно отосланы в Бэссингтон- холл и находились под бдительной охраной дворецкого Бобби, которому, помимо роли хранителя винного погреба, была доверена теперь ответственная должность киномеханика во время домашних сеансов.
 Все уже собрались в гостиной, когда миссис Моллиган в элегантном вечернем платье и роскошном рубиновом ожерелье спустилась вниз по лестнице и была встречена аплодисментами, как в старые добрые времена.
- Все же эти рубины всегда мне больше подходили. Неправда ли, Маргарет? - заметила леди Бэссингтон, задумчиво рассматривая сверкающие камни.
- Нет, неправда, Софи, -  отозвалась миссис Моллиган.
- Друзья мои! - воскликнула она, окончательно вжившись в роль хозяйки вечера, - как же я рада, что мы все снова вместе!



Россия. Подмосковье. Наши дни.
Соня с унылым выражением лица сидела в кресле, на столе перед ней стояла небольшая картонная коробка. Она не предполагала, что идея матери  навести порядок на чердаке прямым образом коснется ее, а уж перспектива провести несколько вечеров, рассортировывая какие-то древние записи своей прабабки, приводила Соню в негодование. Она вздохнула и нехотя открыла коробку. Так и есть - целый ворох помятых и пожелтевших от времени бумаг, исписанных каллиграфическим почерком. На дне коробки лежал кожаный переплет, в котором сохранилось ещё несколько десятков страниц. По-видимому, все эти листы представляли собой дневник. Соне предстояло, перечитав, разложить бумаги в хронологическом порядке и заново собрать дневник - задача не из лёгких, если учесть полное отсутствие энтузиазма.
 Покопавшись в коробке, Соня обнаружила лист наподобие титульного с надписью посередине. Надпись гласила: " Серебрянская Софья Дмитриевна: мои воспоминания".
 "Кому нужны твои воспоминания!" - с раздражением подумала девушка.
 Из немногочисленных семейных рассказов Соня смутно помнила, что её прабабка, в чью честь она была названа,  принадлежала к старинному княжескому роду и была представлена ко двору. Незадолго до февральских событий 17-го года они с матерью отправились в Париж. Именно там они узнали о свершившейся в России революции и о том, что отец Софьи, находясь в Петербурге и узнав о том, что к власти пришло временное правительство, скончался от сердечного приступа. После этого Софья Дмитриевна с матерью никогда больше не возвращались в Россию. Все эти скудные подробности жизни своей прабабки промелькнули в голове Сони, когда она начала разбирать бумаги. Взяв в руки первый попавшийся лист, она приступила к чтению.
 " 26 августа 1912 года.
 В этот торжественный день в 8 часов утра меня разбудили пушечные выстрелы из Петропавловской крепости. Соскользнув с постели, я бросилась к окну и захлопала в ладоши от радости. В комнату вошла мадемуазель Вальян и, отчитав меня за босые ноги, пригрозила, что, если я немедленно не вернусь в постель, мы не пойдём на Дворцовую площадь. Я послушалась, но грозное предостережение  гувернантки не омрачило моего ликующего настроения. Я была счастлива! Я так долго ждала этого дня и была уверена, что непременно попаду на праздничные мероприятия, приуроченные к великому событию - столетнему юбилею Отечественной войны 1812 года.
 Ах, как я завидовала своим сверстникам! Сегодня состоится шествие учащихся от Казанского собора до Дворцовой площади, которое будет завершать торжественную часть праздничного дня. Как бы я хотела  быть среди них! Но из-за злосчастной ангины, которой я переболела накануне, мне разрешили только поприсутствовать на трибуне для зрителей вместе со своей гувернанткой.
 МамА и папА уехали в Москву. Сегодня на Бородинском поле состоятся главные торжественные мероприятия, будет присутствовать Государь  Император! Во всех других городах будут проведены торжественные богослужения и парады. ПапА говорит, что Петербург готовился к этому событию целых два года!"
 На следующем листе, который отыскала Соня, были записаны впечатления её прабабки от самого праздника. Софье Дмитриевне на тот момент, когда она писала эти строки было 14 лет, как и её правнучке сейчас.
 " Я чувствую себя частью чего-то великого, ощущаю себя в этот день единым целым с народом, с Россией..."
 Соня презрительно усмехнулась. Неосознанно, по привычке. И не потому, что восторг, описываемый её прабабкой больше ста лет назад, вызвал у неё искреннее отторжение или негодование, нет. Просто любое проявление патриотизма как такового, любое проявление восхищения по отношению к России подвергалось высмеиванию в обществе сверстников Сони.
 " ...После крестного хода на Дворцовой площади перед войсками, выстроенными для прохождения парада, был зачитан манифест. В 12 часов дня, из акватории Невы салютовали пестро украшенные флагами суда Балтийского флота... Торжественный марш войсковых частей Петербурга и учащихся военно-учебных заведений перед Александровской колонной...Я знала, что в два часа у Казанского собора уже собрались  по 50 человек учащихся от каждого из 36 городских участков..."
 Соня нахмурилась. Ей почему-то вспомнились события одного летнего дня. Вспомнилось время - два часа дня - именно к двум часам у рамок металлоискателей на Тверской улице скопилось большое количество молодёжи, среди которой в тот день была и Соня. Участников акции протеста, которая изначально должна была пройти на согласованной с мэрией площадке - проспекте Сахарова, в последний момент перенаправили по указанию организатора на Тверскую, где проходил фестиваль исторической реконструкции "Времена и эпохи".
 Сидя в вагоне метро в окружении своих сверстников и направляясь на вновь указанное место, Соня чувствовала дрожь оживления, пробегающую, словно электрический ток, по всему её телу. Казалось, эта дрожь, являясь предвестницей чего-то важного, чего-то великого, роднила ее с остальными молодыми людьми, ехавшими вместе с ней в одном вагоне. Их объединяла энергия - неуемная, непримиримая энергия протеста, бушующая в каждом из них, стремящаяся поскорее выплеснуться наружу, безжалостно смести каждого, кто окажется на её пути. Эта энергия сейчас неслась в вагоне метро к  своей заранее обозначенной цели - на Тверскую улицу. Большинство юношей и девушек, уткнувшись в айфоны, рыскали в социальных сетях в поисках последних новостей. То и дело дрожавшие от возбуждения голоса,  сообщали свежие подробности: 
- Да, прямо в подъезде взяли, г....!
- Народ, в ФБК электричество рубанули!
- Боятся, с...! Нас боятся!
- Юля написала, все без изменений - Тверская. Но, по- любому, маски-шоу сегодня жестить будут.
- Да по х..., раскачаем! Питер тоже вышел.
" Когда ОМОН щемить начнёт, меня держись, слышишь! В толпе не теряйся- затопчут." - Соня вспомнила слова, сказанные её одноклассником  Максом перед самым прибытием поезда на станцию метро "Пушкинская".
 Вздрогнув, она вернулась к чтению дневника.
 " На площади все учащиеся в сопровождении трёх оркестров исполнили гимн. Я тоже подпевала с трибуны, несмотря на то, что мадемуазель Вальян то и дело одергивала меня, опасаясь видимо,что я снова застужу и без того больное горло. Но я даже не слышала увещевания моей бедной гувернантки. Меня переполняло безграничное чувство любви и гордости за своё Отечество. Я видела то же выражение на лицах своих сверстников. Видела, как у Лили, моей лучшей подруги, на глазах выступили слезы от переполнявших её эмоций . Я тоже заплакала, то были искренние слёзы счастья ! "
 Соня прервала чтение и снова погрузилась в воспоминания. Гимн. В тот день она тоже слышала исполнение гимна. У выхода с "Пушкинской" стояла группа людей с пёстрыми  плакатами в руках, некоторые из них действительно пели гимн. Выходя из метро вместе с остальными сторонниками митинга, Соня с любопытством скользила взглядом по наиболее кричащим лозунгам на плакатах. Сейчас, сидя в своей комнате, она отчётливо вспомнила  худощавого парня с выбритой на виске паутиной и самодовольным выражением лица, который держал в руках плакат с надписью " Вован, жди майдан". Она также вспомнила, как при взгляде на этого молодого человека её вдруг покоробило. Соня тогда сама удивилась посетившему её чувству  неловкости. Она даже замедлила шаг, как бы прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. Парень тем временем приветствовал всех, кто выходя из метро выказывал ему поддержку, сдержанными, но многозначительными кивками. В отличие от своих товарищей, он ничего не скандировал - лишь деловито расправлял свой плакат. Наверняка считая, что содержимое его плаката не нуждается в дополнительных комментариях, он стоял, преисполненный чувства собственной значимости. И чем больше Соня смотрела на него,  несомненно своего ровесника, тем сильнее в ней росло чувство стыда от причастности к происходящему.            
 Уставившись в одну точку Соня прокручивала в голове прошедшие события, скрупулёзно восстанавливая каждую подробность. Вот, влекомая толпой, она всё дальше удаляется от места пикета и вдруг неожиданно оборачивается, прислушиваясь к себе, с недоумением обнаруживает, что кроме ощущения неловкости в её сознании неумолимо формируется странное чувство ущербности - ущербности надписи на плакате, ущербности самодовольного выражения на лице владельца плаката. А может и ущербности всего происходящего ? И тут вдруг, словно в подтверждение этих ощущений,  случилось невероятное - в тот момент, когда,  встретив  её внимательный взгляд,  парень с паутиной на виске многозначительно  подмигнул ей, Соне захотелось рассмеяться.
" Чё тормозишь? Пошли быстрее," -  всплыл в памяти голос Макса, окликнувший её тогда.
 Соня прекрасно помнила, как, машинально повернувшись, она пошла за Максом, по-прежнему погруженная в свои мысли. О чем она тогда думала ? "Ну уж это слишком. - размышляла Соня в ту минуту -  почему мне так безудержно захотелось  сейчас заржать? Откуда это чувство презрения к этому пацану, мы же с ним вроде бы единомышленники ? Вроде бы топим за одно - за смену режима, так почему же он с его плакатом кажется мне таким жалким ?" Подобную брезгливость Соня иногда испытывала, когда из вечерних новостей выхватывала краем уха очередную нелепую новость о том, что украинские депутаты приняли очередной абсурдный закон, направленный против "страны-агрессора". Соня, конечно же, никому из своего окружения в этом не признавалась, чтобы сверстники ненароком не заподозрили её в патриотизме.   
 Девушка встряхнула головой и хотела вновь вернуться к изучению записей своей прабабки, но нахлынувшие воспоминания из её собственного недавнего прошлого, оказались слишком волнительны. Поэтому, отодвинув дневник и усевшись по-турецки в своём кресле, Соня окончательно погрузилась в них.
 Итак, вот она, оглядываясь по сторонам, замечает  неподалёку от стихийного пикета оператора с камерой и корреспондента - представителей какого-то канала. Корреспондент энергичным жестом указывал в сторону людей с плакатами и что-то оживлённо рассказывал на камеру.
 Соня, посмотрев на сосредоточенное лицо корреспондента, подумала тогда: " Ну вот же, вот насколько серьёзно то, что мы делаем. Вот сколько внимания мы привлекли, значит, мы вовсе  не смехотворны, а сильны! Да, мы сила! " - девушка облегчённо вздохнула.
 А что было потом? Потом Соня вместе с Максом встали в очередь к рамкам металлоискателей на Пушкинской площади. В очереди, растянувшейся более чем на 50 метров, царило напряжённое оживление. Она вибрировала гулом преимущественно молодых голосов. Со всех сторон раздавались нервные смешки и едкие комментарии в адрес сотрудников полиции, которые, создавая свободные пространства, дробили толпу на части, пропуская ожидающих к рамкам по очереди. Соня, оказавшись в этом огромном людском потоке, среди своих сверстников, снова почувствовала себя частью той протестной молодой энергии, которая так бодрила, вызывая нервную дрожь в теле. Бушующая толпа начинала терять терпение. Соня видела вокруг себя десятки мобильных
 устройств, поднятых вверх и снимающих все происходящее, видела развёрнутые и колышущиеся  российские флаги, слышала провокационные выкрики в адрес власти и грозные окрики родителей, пришедшие вместе с маленькими детьми на фестиваль "Времена и эпохи" и оказавшиеся в одной очереди с митингующими. Соня мысленным взором снова увидела испуганные глаза трёхлетнего мальчика, которого отец взял на руки и прижал к себе, стараясь уберечь от давки в этом людским море. И в это мгновение медленное  продвижение очереди через рамки металлоискателей и вовсе остановилось. Полиция перестала пропускать людей. Несколько полковников (со слов Макса) за рамками достали мобильные телефоны. И спустя некоторое время прибывшие на место бойцы подразделения ОМОН, сцепившись локтями друг с другом, стали оттеснять уже находящихся на Тверской улице людей по направлению к Кремлю. Кто-то в толпе отдал команду и митингующие, в том числе и Соня, начали громко скандировать "Позор". 
Движение через рамки возобновилось. Толпа молодёжи хлынула навстречу проходившему на Тверской празднику, но омоновцы, идущие шеренгой, преграждали им путь, не давая пройти вперёд. Соня вспомнила, как, оглядываясь вокруг себя в поисках Макса, она вдруг поразилась одинаковому выражению, установившемуся на всех без исключения лицах её единомышленников - выражению странного восторженного и одичалого отупления." Неужели и я так же дебильно выгляжу?" - промелькнула мысль в голове у Сони. Участники и мирно прогуливающиеся  зрители проходившего на Тверской фестиваля, заметив приближение митингующих, скандирующих оскорбительные кричалки в адрес власти, смотрели на них с явным недоумением и досадой. " Так смотрят на малахольных! " - с раздражением подумала тогда Соня.
 Изнутри все действия толпы постоянно координировали несколько довольно взрослых голосов, кому именно принадлежали эти голоса было невозможно разглядеть, к тому же никто из молодых людей к этому не стремился. Какой-то субтильный юноша, улучив момент, воровито озираясь, сумел забраться на реконструированный деревянный домик - оружейную мастерскую. Его поступок был встречен оглушительным рёвом одобрения со стороны митингующих, кто-то даже зааплодировал. А Соня ? Соня в тот момент не могла оторвать взгляд от растерявшегося владельца данной реконструкции - человека, одетого в костюм древнерусского оружейного мастера. Она видела, как омрачилось его румяное и добродушное лицо, когда юный протестующий запрыгнул на крышу его домика, издав победоносный вопль, не обращая внимания на увещевания участников и  посетителей фестиваля. К нему  присоединились еще двое молодых людей из толпы, вскарабкавшись на крышу мастерской они стали выкрикивать протестные лозунги, домик зашатался под их тяжестью. Когда же хозяин  оружейной мастерской вместе с ещё одним мужчиной из числа зрителей попытались снять с крыши разбушевавшихся юнцов, те спрыгнули на землю, ломая и круша все декорации на своём пути, и заливаясь пронзительным смехом, смехом, напоминающий Соне шакалий. Она поёжилась в кресле - эти юноши тогда, с их высокими голосами и безобразными оскалами на отупевших лицах -  напомнили ей молодых шакалят из передачи про животных. Толпа молодёжи, в окружении омоновцев, продолжала медленно продвигаться вверх по Тверской.
- Вы сами нас на Кремль гоните, потом не жалуйтесь! - с усмешкой бросил Макс одному  сотруднику ОМОНа из оцепления, когда тот в очередной раз с невозмутимым видом преградил ему путь, не давая возможности ему с товарищами отделиться от общей толпы и приблизиться к реконструированным композициям, расположенным вдоль улицы. Макс не оставлял попыток прорваться к декорациям, казалось это противостояние с омоновцем его только раззадоривало.
 В тот летний день большинство участников и гостей фестиваля "Времена и эпохи" проявили сплочённость и своими силами отражали  разрушительные атаки митингующих на  инвентарь и исторические декорации. Так, двое реконструкторов в военной форме времён второй мировой войны ловко стащили с импровизированной насыпи пожилого мужчину, выкрикивающего оскорбления в адрес главы государства, после этого среди посетителей фестиваля  прокатилось дружное "ура!". Соня потом не раз видела этот момент в телевизионных репортажах.
 Когда митингующие приблизились к Козицкому переулку, из него вышли несколько полицейских, и начали задерживать и уводить в автозаки наиболее агрессивных молодых людей. По толпе тут же прокатилась волна возмущенного негодования. В это время в небе послышался резкий шум работающих лопастей - над Тверской кружил вертолет. Соня подняла голову вверх. В этот момент к юноше, идущему впереди неё подошли двое полицейских и попытались увести в автозак. Юноша начал отчаянно вырываться из их рук, выкрикивая ругательства. Макс повис на руке у одного из полицейских, пытаясь тем самым помешать задержанию своего соратника. Толкотня и давка среди молодёжи усилилась, толпа будто бы сжалась под натиском правоохранителей. Полицейским все же удалось оттащить лихорадочно сопротивлявшегося молодого человека к переулку, но тот, споткнувшись, упал и,  уже оказавшись на земле, издал пронзительный вопль. Полицейские на мгновение застыли, с недоумением глядя на то, как юноша, с перекошенным то ли от ярости, то ли от страха лицом, продолжал истошно вопить, размахивая руками и ногами. Его крик больше походил на визг душевнобольного. Соня, окружённая толпой со всех сторон, с изумлением смотрела то на озадаченные лица полицейских, то на извивающегося на земле и продолжающего визжать, словно в нервном припадке, молодого человека, и в конце концов с отвращением отвернулась. Тем временем, митингующие, преодолев четверть Тверской, дошли до Глинищевского и Леонтьевского переулков. Стычки с омоновцами продолжались, но неожиданно оцепление спереди сняли и воодушевленная толпа молодежи тут же начала яростно скандировать: "мы здесь власть". Однако вскоре вернувшиеся сотрудники ОМОНа перегородили Тверскую металлическими ограждениями от Глинищевского до Леонтьевского переулков. Зажатых со всех сторон людей выпускали только в эти переулки.
- Менты сейчас зачищать начнут, - послышался голос в толпе.
Откуда-то сверху раздался звон бьющегося стекла и посыпались осколки - несколько молодых людей, стремясь избежать задержания, забрались на строительные леса, расположенные на углу напротив книжного магазина "Москва" и стали разбивать окна на фасаде здания, чтобы проникнуть внутрь.   
 Воспользовавшись суетой, Соня замедлила шаг и отстала от Макса, чьё внимание было поглощено происходящим на строительных лесах. Соня колебалась всего несколько секунд, это она хорошо запомнила, а потом почти бегом направилась в Леонтьевский переулок. Объяснить самой себе свой поступок и причины, побудившие ее покинуть в тот день Тверскую, Соня не могла, а может не хотела вплоть до сегодняшнего дня, хотя своих друзей -единомышленников она поспешила заверить, что именно правоохранители вытеснили её в Леонтьевский переулок.
  "...В нашей гимназии были организованы юбилейные чтения. Помимо демонстрации восхитительных световых картин, иллюстрировавших события войны, силами учащихся была поставлена небольшая театральная постановка и я всем сердцем..." - машинально взгляд Соне снова остановился на дневниковых записях прабабки. В следующую секунду девушка раздраженно смахнула ворох пожелтевшей бумаги со своего стола.
 Старые, помятые листки разлетелись по комнате. Соня встала. Лицо её отражало досаду и гнев. Строки, написанные более ста лет назад четырнадцатилетней девочкой,  кроме патриотического восторга и искренней, хотя и слегка наивной, гордости за свое  Отечество несли в себе спокойную, умиротворенную веру в  правоту своего мировоззрения. И если проявления патриотических чувств можно было подвергнуть осмеянию, то противопоставить  вере своей прабабки свою собственную веру Соня, будучи думающей девушкой, не могла. Она попросту не ощущала на интуитивном уровне правоту своего мировоззрения, не верила в него всем сердцем. Под влиянием чтения этого дневника Соня впервые смогла признаться самой себе, что именно разочарование в протестном движении заставило её сбежать в тот день с Тверской улицы, бросив своих соратников. Осознание ничтожности всего происходящего, которое только зарождалось в её душе в тот момент, когда она вышла из метро, росло и крепло на протяжении всего пути следования митингующих по Тверской улице, и, наконец, в тот момент, когда она увидела, что её соратники - мыздесьвласть! - скачут по строительным лесам, как самые обыкновенное обезьяны, тогда сознание ничтожности уступило место чувству глубокого разочарования.
 Осознание этого факта оказалось для Сони весьма болезненным. Та самая протестная энергия молодости, которая так воодушевляла на борьбу с назначенным противником в лице власти, теперь, после постигшего Соню разочарования, не желала признавать поражения и требовала выхода.   
 Подходящий случай для выплеска негативных эмоций представился вечером того же дня за ужином:
- Сонюшка, тебе удалось разобраться с записями ? - с кроткой улыбкой обратилась Елизавета Алексеевна к внучке.
- Ещё нет. - мрачно отозвалась Соня. При упоминании  дневника прабабки она снова почувствовала раздражение.
- А правда, что она работала моделью у Шанель, бабуля, - неожиданно спросила Соня - по подиуму ходила?
- Да, правда. - с некоторым смущением отозвалась её бабушка - Видишь ли, после февральской революции и смерти твоего прапрадедушки наша семья осталась жить в Париже и испытывала финансовые затруднения. Меня, конечно, тогда ещё не было - я родилась гораздо позже, но мама никогда не скрывала, что ей пришлось...
- Вот забавно! -  перебила её  Соня - А ведь говорят, что великая мадемуазель - Соня ернически усмехнулась - сотрудничала с нацистами. Получается, моя прабабка вовсе не гнушалась работать у пособницы нацистов? А как же, её хваленый патриотизм, о котором ты мне рассказывала, бабуля ? - обращаясь к Елизавете Алексеевне, Соня изобразила на лице недоумение, но глаза её светились злобой.
- Соня, перестань! - одернула её Марина.
- Нет, ничего, ничего... - тихо произнесла Елизавета Алексеевна протягивая руку к невестке в примирительное жесте - Видишь ли, Сонюшка, к началу второй мировой мама уже завершила свою, если можно так выразиться, карьеру у Коко...
- Просто хотелось заранее знать, - снова бесцеремонно перебила бабушку Соня, не обращая внимания на её объяснения и  делая вид, что разговаривает сама с собой - не наткнусь ли я в этих мемуарах - она сделала пренебрежительным акцент на последнем слове - на откровения о каких-нибудь развеселых вечеринках со всякими там Гансиками или Адольфиками...
На глазах у Елизаветы Алексеевны выступили слёзы.
- Вот ты нам и расскажешь, что именно ты узнала из дневника! - грозным голосом произнёс отец Сони, - А для того, чтобы у тебя было побольше времени для чтения, всю следующую неделю, вместо прогулок, ты посвятишь исключительно записям своей прабабушки. А сейчас - выйди вон из-за стола!
- Ну и пожалуйста! - злобно выкрикнула Соня и выбежала из столовой, едва сдерживая слёзы.


Англия. Дербишир. 1939 год.
Оказавшись в числе представителей первой  волны русской эмиграции захлестнувшей Париж, княжна Софья Дмитриевна Серебрянская с матерью отчаянно нуждались в деньгах, поэтому в 1920 году она согласилась принять предложение от предприимчивой мадемуазель Шанель демонстрировать её наряды перед публикой. Каждый раз, выходя на подиумы знаменитого дома моделей, расположенного на улице Камбон 31 в Париже, она неизменно пленяла зрителей своей завораживающей, аристократической красотой. "Снежная княжна" - именно таким титулом  новоиспеченные поклонники нарекли Серебрянскую после её премьерного выхода в доме Шанель.
 Сама Софья Дмитриевна относилась к своей модельной карьере и внезапно обрушившийся на неё славе с иронией. После блистательной придворной жизни в Российской империи, где к её ногам склоняли головы отпрыски знатнейших фамилий, подобная популярность забавляла  княжну, хотя она никогда не позволяла себе каким-либо образом выказывать пренебрежение. Именно благодаря Коко Шанель Софья Дмитриевна познакомилась с лордом Бэссингтоном и впоследствии вышла за него замуж, уехав в Англию.
 Сейчас, спустя пятнадцать лет после своего отъезда из Парижа, сидя в уютной библиотеке Бэссингтон-холла за столиком, сервированном к чаю, леди Бэссингтон придавалась воспоминаниям молодости в компании бывшей киноактрисы  Маргарет Моллиган.
 Двух достопочтенных дам связывало давнее знакомство. В конце десятых годов двадцатого века звезда немого кино Маргарет Моллиган находилась в зените своей славы. Будучи страстной поклонницей драгоценных камней, миссис  Моллиган не раз выручала княжну Серебрянскую из бедственного положения, скупая у неё за треть цены восхитительные ювелирные работы русских мастеров - в том числе и роскошный рубиновый гарнитур, в котором мать Софьи Дмитриевны блистала на балах Петербурга.
- Да, кстати, Маргарет, ты наверняка уже слышала, что три года назад затонул "Монте-Карло"? - произнесла небрежным тоном леди Бэссингтон.
- В самом деле? - холодно отозвалась миссис Моллиган, слегка приподняв бровь. Отдавая должное своему актерскому прошлому, она изобразила на лице подлинное недоумение. - Боюсь, это название ни о чем мне не говорит, дорогая...- рассеянно добавила она, сделав глоток чая.
- Знаменитый "Корабль грехов," - уточнила леди Бэссингтон, пристальным взглядом изучая караван фарфоровых слонов на каминной полке.
На этот раз её собеседница достоверно изобразила замешательство на лице и огорченно пожала плечами. В этот момент искусная актерская работа Маргарет Моллиган поистине была достойна премии Оскара в номинации " За лучшую женскую роль".
 Леди Бэссингтон это отметила.
-  Как говорят, пошёл ко дну под тяжестью грехов своих посетителей, - невозмутимо продолжала она свои рассуждения, протягивая миссис Моллиган блюдо с горячими булочками. - Не сомневаюсь, что и твои грешки поспособствовали его затоплению...- добавила леди Бэссингтон.
- Что ты имеешь в виду, Софи? - вспыхнула миссис Моллиган.
 Номинация на Оскар оказалась под угрозой.
- К примеру, флирт с Кларком Гейблом на ночной палубе, -  протянула леди Бэссингтон, возвращая на место блюдо с отвергнутыми булочками.
 Под влиянием нахлынувших воспоминаний лицо миссис Моллиган на мгновение озарила кокетливая улыбка, но опомнившись, она перешла в наступление:
- Но ведь ты тоже там была в тот вечер, дорогая, - ехидно заметила она.
- Да, но не я отплясывала босиком с толстым американским магнатом! -
- Каблуки у туфель подломились, - сокрушенно вздохнула миссис  Моллиган.
- Во время исполнения кан-кана! - уточнила леди Бэссингтон, поймав на себе испепеляющий взгляд, - а уж какой переполох поднялся в газетах, когда выяснилось, что  именно твою бриллиантовую сережку нашла горничная в одной из кают. Каюту, кажется, тогда занимал... -  леди Бэссингтон погрузилась в размышления.
 - Всё-таки хорошо, что эта посудина затонула! - выпалила миссис Моллиган, желая поскорее прервать поток обличительных воспоминаний и со звоном впечатала чашку в блюдце.
 Повисла пауза, после которой обе леди, пренебрегая законами английского этикета, безудержно рассмеялись, глядя друг на друга.
- Туше, дорогая, туше !  - произнесла миссис Моллиган сквозь смех, - чертовски приятно иногда сразиться с достойным противником. - резюмировала она смахивая платочком слезинки в уголках глаз.
- Ты многому меня научила, Маргарет, - отозвалась леди Бэссингтон, обмахивая зарумянившееся от смеха лицо кружевным веером.
-  И все же, Софи, для чего конкретно ты пригласила нас всех? Я сгораю от любопытства! - продолжила миссис Моллиган.
- Терпение, моя дорогая! Немного терпения! Я жду прибытия ещё одного гостя. - интригующие произнесла леди Бэссингтон.
- Кто же этот гость? - изумилась миссис Моллиган.
- Прибыл полковник Макдауэлл, миледи, - прервав беседу объявил голос дворецкого, вошедшего в библиотеку.
- А вот и он! - улыбнулась леди Бэссингтон подруге, - полковник весьма неординарная личность, - прибавила она доверительным шепотом.
 Обе дамы поторопились спуститься в гостиную. На лестнице к ним присоединился Альберт Финч.
- Кажется, наконец, прибыли гордонские горцы, - сказал он, с довольной улыбкой потирая руки.
 Отставной полковник Коисим Макдауэлл предстал перед глазами обитателей Бэссингтон-холла во всем великолепии шотландского национального костюма, надетого по случаю дня Тартана. На нем был твидовый жакет, клетчатый килт с роскошным спорраном, декорированном кисточками и тисненым  орнаментом, на ногах шерстяные гетры, а так же броги - кожаные туфли с длинными шнурками. На голове у полковника красовался берет.
 В этот момент в гостиную через французское окно, ведущее в сад, вошли доктор Тафт и Дебра Уайтли. Доктор с некоторым изумлением уставился на прибывшего гостя, а невозмутимая мисс Уайтли лишь поправила свои огромные смешные очки - жест, которым она выражала большинство эмоций.
 Эффектное появление полковника Макдауэлла оказало на всех столь завораживающее впечатление, что на несколько мгновений в гостиной Бэссингтон-холла установилась тишина. К коренастой фигуре полковника с его безупречной армейской выправкой были прикованы все взгляды. Макдауэлл, в свою очередь, не спешил нарушать наступившую паузу. Наоборот, как буд-то стремясь усилить впечатление обитателей дома, он демонстративно переменил положение ног и выпятил волевой подбородок, словно позируя для портрета истинного шотландского горца.
- Мой дорогой полковник! Как я рада, что вы, наконец, добрались до нас! - воскликнула леди Бэссингтон, первой очнувшись от сказочных чар, навеянных духом Шотландии.
 Полковник Макдауэлл, радостно крякнув, расплылся в улыбке.
 Широко раскинув руки, он двинулся навстречу хозяйке дома, громогласным голосом выражая уверенность в том, что по первому зову милейшей леди Бэссингтон отправился бы и на край света.
 После всех надлежащих приветствий Макдауэл представил собравшимся своего слугу - худощавого индийца со смуглой кожей по имени Ганеша, который все это время самоотверженно боролся с многочисленным багажом полковника, состоящим по большей части из кованых сундуков, заполненных шотландским виски. С поразительным проворством индиец втаскивал их на второй этаж, шлепая босыми ногами по мраморных ступеням лестницы. Под стать своему хозяину, Ганеша являл собою не менее колоритное зрелище - строго следуя традициям своей Родины и мужественно игнорируя особенности английского климата, практически в любую погоду он носил свободную, доходившую до колен рубашку и дхоти - некоторое подобие шаровар. Ноги у молчаливого индийца почти всегда оставались босыми, обувь он надевал только когда приходилось выходить на улицу.
 И если прибытие полковника  Макдауэла вызвало заметное оживление среди постояльцев Бэссингтон-холла, то персона слуги-индийца с чудаковатым именем, да к тому же плохо понимающего английский, язык вызвала живейший интерес среди прислуги - слух о том, что Ганеша якобы привёз с собой ручную кобру активно обсуждался на кухне.
 Тем же вечером после обеда обитатели  Бэссингтон-холла Альберт Финч, Маргарет Моллиган, Доктор Тафт, Дебра Уайтли и полковник Макдауэлл по просьбе хозяйки дома собрались в гостиной. В ожидании леди Бэссингтон каждый нашёл себе занятие по душе: Дебра Уайтли расположилась у камина с вязанием, Маргарет Моллиган со скучающим видом раскладывала пасьянс за ломберным столиком, неподалёку  от неё в кресле сидел доктор Тафт, на первый взгляд он был увлечен чтением «Дейли Телеграф». На самом деле, пытаясь завести беседу с предметом своего обожания, доктор потерпел фиаско - мисс Моллиган одарила его ледяным взглядом неприступной кинодивы. Доктор смешался, покраснел и чтобы скрыть своё волнение спрятался за разворотом газеты. Альберт Финч и полковник Макдауэлл держа в руках стаканы с виски - содержимым тех самых сундуков - вели жаркий спор по поводу битвы на Сомме. Когда  вошла леди Бэссингтон в гостиной воцарилась тишина, все любезно прервали свои занятия и устремили на неё вежливо-выжидательные взоры.
 Леди Бэссингтон выглядела взволнованной. Она нервно переплетала пальцы рук, скользя растерянным взглядом  по лицам своих друзей. Казалось, ей никак не удается подобрать нужные слова.