ЧАСТЬ 3. В МОНАСТЫРЕ
Глава 8
Кто достоин награды?
Иерей Евтеев не стал заходить в номер, а присел на скамейку, поставленную возле гостиницы. После дождя солнце вновь беспристрастно взирало на землю, щедро даря жар могучего тела всем живущим под его спасительным кровом.
«Прав монах: отравляем душу страстями. Лютая плотская борьба внутри нас. Если не склоняемся перед волей Божьей, то гордость поднимает нас над землёй, и любовь не может проникнуть в душу. А любовь – самое главное в жизни», – обжигали мысли нутро священнослужителя, точно солнце выжигало в нём страсти, как серафим выжигал страсти пушкинского пророка.
Ни богатство, ни высокая должность, ни мирской авторитет, ни сан священника не спасут от душевных мук. От себя не уйти. Отец Иоанн не захотел прятаться от скопившихся грехов. Чтобы от них избавиться, он посмотрел им в глаза, как врагам, обличил их, и с помощью духовного наставника увидел, отчего они родятся и набирают силу. Чтобы больше не попасть в сети греха.
После дождя снова изматывала жара. Иерей будто отяжелел от дум: медленно встал со скамейки. «Исповедался, но легче на душе не стало. А ведь раньше, когда строителем работал, всё проще представлялось. Пожертвую денег храму, и Господь воздавал сторицей: и заказ стоящий получал, и деньги большие за работу, всё по-честному, как договаривались с заказчиком. За богоугодное дело Господь награждал. Какую усадьбу отстроил себе в те годы! Загляденье! – с улыбкой смотрел на ядрёную траву вокруг, словно на ожившие воспоминания о былой душевной радости. – А потом… От храма деньги отнимал и – в свой карман. Да и какие деньги? Не честным трудом нажитые. Вот и покинула меня благодать Божия. – Прищурился, глядя вверх, на сияющее солнце: – Как Димитрий целыми днями на солнце работает?!» – и вошёл в прохладную гостиницу.
- Отец Иоанн, не хотите отдохнуть завтра после причастия? – сразу приступил с вопросом молодой клирик, как только иерей вошёл в номер.
- Где отдохнуть?
- Да где хотите.
- А что, в монастыре есть выбор? – равнодушно спросил грустный священник, подходя к кровати.
- А мы не в монастыре, а за воротами монастыря отдохнём.
- Как за воротами? Где это? – недоверчиво посмотрел на отца Владимира иерей Евтеев и подумал: «Молодость сбивает в сторону».
- В городе. Вы видели Козельск?
- Только козельский вокзал.
- И я Козельск ещё не видел. Хоть раз мы можем город посетить? Ведь мы не монахи. Сколько вы ещё намерены жить в монастыре?
- Жить? Да что вы! Я здесь в командировке. Завтра после обеда уезжаю. Заждался небось меня отец диакон. В понедельник в храм – готовиться к празднику Петра и Павла.
- А я здесь почти две недели и могу ещё остаться дней на пять. Или на десять.
- А как же служба в храме?
- Нас двое.
- Большой храм?
- Да.
Иерей Евтеев хотел спросить, в какой епархии благословение дают на длительное пребывание в монастыре, но промолчал: не его это дело.
- Где вы хотели отдохнуть?
- Говорят, что в городе работает краеведческий музей. В бывшем доме купца Цыплакова. Музейные работники стоящие экспонаты собрали.
- От кого же вы узнали?
- От прежнего постояльца. Он был в музее. Сказал: экскурсия почти полтора часа идёт, билет дорогой. Но для меня деньги не проблема.
- Ну, что же, хорошая идея. Побывайте в музее. А в Шамординской обители не были?
- Был. Архитектура восхитительная. Но всё же есть отличия от Оптиной.
- Какие?
- Во всём видна женская рука.
- Ну, что же вы хотите? – развёл руками Евтеев. И высказал своё желание: – Мне хотелось бы сегодня Димитрия увидеть после обеда. Монастырские в субботу только до двенадцати работают.
- Мне тоже с Димитрием хотелось бы встретиться.
- Хорошо, – широко улыбнулся отец Иоанн. Ему нравилось ловить себя на мысли, что он хоть чем-то похож на оптинского земляка. – Надо успеть повидаться до всенощного бдения.
Монастырь кишел паломниками: подходил к концу Петровский пост. У каждого храма стояли люди: умиротворённые богомольцы, изъездившие страну, поклоняясь известным святыням; бородатые мужчины с рюкзаками; тихие молодые женщины с молчаливыми детьми за плечами; недавно воцерковленные, смутно представлявшие, что такое святая обитель; различные туристы, жадные до новых впечатлений. Все устремились в недавно восстановленную Оптину пустынь.
У Казанского храма было многолюдно. Среди длинных широких тёмных юбок богомолок мелькали ещё монастырские тёмно-серые фартуки, натянутые поверх коротких женских юбок и брюк. Монашеских одежд не было видно, и только два священнических подрясника, чёрных, как напоминание о духовной смерти для греха, маячили у цветника, в стороне ото всех.
Отцу Иоанну хотелось увидеть земляка в последние часы пребывания в монастыре. «Должен прийти сегодня, ведь он знает, что я завтра, после причастия, уезжаю. Что-то долго нет, видно, грехи перебирает. В каком он сейчас храме? Монастырские каждую неделю исповедуются: быстро должна исповедь проходить. Что их там мучают?» – волновался Евтеев.
- Отец Иоанн, – послышался тихий знакомый голос за правым плечом.
Иерей быстро обернулся:
- Димитрий!
Сердце священника задрожало, словно с бархатистым голосом трудника в него проникла нечаянная радость. Глаза заблестели от неожиданно навернувшихся слёз.
- Отче, как хорошо, что вы пришли, – искренне улыбаясь, торопливо заговорил Димитрий. – Пойдёмте туда, – указал он широкой ладонью на неровную толпу паломников, собравшуюся недалеко от крыльца Казанского храма. – Некогда было вас предупредить. Сейчас из трапезной выйдет отец наместник. Возьмите у него благословение. А я пока по делам отлучусь.
- Разве мы должны вместе с паломниками брать благословение? А отдельно от них – нельзя? – поморщился отец Владимир, неохотно бредя вслед за приободрившимся иереем.
- Разве мы особенные, чем-то отличаемся от паломников? – вопросом ответил отец Иоанн на бурчание молодого попа.
- Но мы же лица духовного звания, – запыхтел тот. – И на исповеди женщины не пропустили священников первыми, хотя так положено.
- В простоте надо жить, батюшка. Не забывайте, – отозвался отец Иоанн. – Надо прощать людям незнание.
Священники пристроились с боку толпы. Молодой поп иногда опасливо поглядывал на рядом стоящих женщин, будто боялся их. Отец Иоанн смотрел на монастырскую трапезную, которая располагалась немного в стороне от Казанского храма. Входная дверь трапезной не открывалась, и никто не выходил из белокаменного здания.
Вдруг толпа заколыхалась, придвинулась к краю бордюра. И, сложив ладони одна в другую, замерла в почтительном поклоне. Отец Иоанн успел заметить нескольких монахов, приближающихся к храму, но не смог их рассмотреть: склонил голову вместе со всеми.
К ожидающим благословения медленно подошёл среднего роста седой старичок с редкими волосами и жидкой бородкой. Окинул всех отечески ласковым взглядом и перекрестил мягким движением усталой руки.
Толпа разом вздохнула. Отец Иоанн приподнял голову. Серые глаза старичка, обрамлённые белёсыми ресницами, смотрели на него, источая такую доброту, которую до сих пор никогда не чувствовал священник. Дрожь пробежала по всему телу. Старичок молча подступил к краю толпы, кротко улыбнулся отцу Иоанну и протянул ему бумажную иконку. Иерея обдало жаром. Покорённый добротой, священник глядел на смиренный лик Серафима Саровского, взиравшего с иконки, и чувствовал тонкую энергетику, недоступную физическому зрению.
Евтеев задумался: «Теперь понимаю слова благочинного: «В Оптиной пустыни Господь близок к земле». Именно так, потому что истинная вера поселилась в этом месте. Даже еле теплящийся огонёк веры здесь воспламеняется».
- Задумались крепко, отче, – одарил подошедший трудник белозубой улыбкой отца Иоанна.
- Крепко, – сдавленным голосом сказал смущённый священник. Оглянулся: паломники расходились.
- Что, отче, прочувствовали оптинский дух? Силён наш дух, – уже с серьёзным видом произнёс трудник.
- Силён, – подтвердил слова трудника отец Иоанн. – Вот, получил благословение, – с растерянным видом показал бумажную иконку.
- Силён. Меня даже затрясло, – прослезился взволнованный отец Владимир.
- Случается, некоторые без чувств падают, – проронил оптинский работник.
- Не надо с нами шутить, – не поверил Евтеев.
- А я не шучу, – насельник не отвёл взгляд в сторону. – Так бывает в первый раз. Слишком большое потрясение.
- А ругать не станут тебя за самовольный приход в сад? – с беспокойством в голосе спросил отец Иоанн шагающего впереди Димитрия. Трудник беззаботно размахивал правой рукой, держа в ней серый холщовый мешочек.
- Что вы, отче! У нас ничего не делается по своей воле. Пока вы благословение получали, я к отцу эконому сбегал. Отец эконом благословил, вот мы и идём рыбок кормить, – успокоил земляка Димитрий. – Такое у меня с вами послушание на сегодняшний вечер.
- Рыбу кормить? – фыркнул молодой клирик.
- Да, рыбок. Больших и маленьких, – пробасил с детской интонацией трудник.
- Я забыл, что у вас на всё благословение даётся, – перекрестился отец Иоанн и усмехнулся: «Как ребёнок, радуется даже малому». Но, устыдившись тщеславия, осадил себя: «Вот живёт он в простоте, и ничто не тревожит его. Не нужен ему автомобиль, роскошный дом. Живёт по завету Господа: «Будьте, как дети».
По саду быстро шли трое высоких мужчин в подрясниках. Ширококостный, плечистый, как богатырь, Димитрий, уверенно шагая, вёл своих подопечных на пруд, в очистке которого тоже принимал участие. Чтобы деревья плодоносили, нужен обильный полив, и монастырские жители восстановили старый пруд собственными силами. Позже и другие пруды.
Отец Иоанн на ходу озирался вокруг: и особо не приглядываясь, была заметна работа крепких хозяев. В большом саду росли хорошо развитые деревья, сплошь увешанные зелёными плодами. Не было видно желтеющих листьев на раскидистых ветвях яблонь и груш. Любо жить в ухоженном саду и небольшим птицам: задорно переговариваясь между собой, они перелетали с одного плодового дерева на другое. Между яблонями и грушами раскинулись белые парники, придававшие саду домашний вид. Невысокая копна сена одиноко стояла рядом с крайним парником. Зной пошёл на убыль, но земля всё ещё струилась солнечным теплом. В сухом воздухе приятно пахло разнотравьем – ароматом жизни.
Показался маленький водоём. В спокойной водной глади отражалась синева неба и белые нити облаков, похожие на огромный раскрытый веер.
- Небольшой прудик, – обыденно сказал отец Иоанн.
- А зачем большой? – не сразу ответил Димитрий. – Лучше несколько маленьких в разных местах, чтобы легче было поливать.
Солнце уже готовилось сомкнуть огромное веко, но ещё бросало последний ясный взор на всю округу. Перед сном солнечный взгляд стал ласковее. В некоторых местах берег пруда освоил камыш, дремавший под нежными прикосновениями засыпающего солнца. Иногда беспокойные лягушки, одна, другая, начинали заунывное кваканье, но вскоре умолкали: заканчивалась пора их брачных песен.
Подошли к короткому узкому мостику с высокими зелёными поручнями. Димитрий ступил на деревянный настил. Поставил мешочек и раскрыл его:
- Ну, что, будем кормить рыбок?
- Покормим, – отозвался отец Иоанн и прошёл на мостик. За ним протиснулся отец Владимир.
Все посмотрели на чистую, прозрачную поверхность пруда. Тёмно-зелёная тина у берега, чуть покачиваясь, млела в тёплой воде. Тоненькие водомерки резко чертили линии границ своих вотчин. Прибрежные кусты любовались собственным пышным отражением в водном зеркале, которое мелкими блёстками украшало их тёмные пряди.
Отец Иоанн взглянул на Димитрия. Лицо обитателя монастыря преображалось на глазах, приобретая неземные особенности: сияло внутренним светом, так что казалось – загар исчезает.
- Тишь да гладь. Благодать неземная, – словно слова молитвы, благоговейно произнёс трудник, наслаждаясь видом творения Божьего. И замер на несколько минут. Священники тоже молчали. – Берите хлебушек из мешочка, – встрепенулся монастырский работник. – Покормим рыбок, – достал недоеденные кусочки ржаного, пшеничного хлеба и булок, раздал своим спутникам.
- А как их кормить? В воду хлеб бросать? – смутился отец Владимир.
- Нет, нет. Смотрите. Держите в руке хлебушек и подносите его к воде. – Димитрий нагнулся, опустил руку с хлебом к водной глади. В течение нескольких секунд у поверхности пруда появились маленькие рыбёшки. Заботливый трудник погрузил почти весь кусок хлеба в воду. Рыбы, приученные к такому виду кормления, приникли к лакомству. Через минуту одного куска хлеба уже не было. – Вот и готово, – крестообразно пожимая одной ладонью другую, довольный трудник тряхнул головой. Затем снова всунул руку в мешок.
Иерей Евтеев загорелся желанием из рук покормить рыб: ни от кого не слышал и сам ни разу этого не делал.
- В детстве удочкой на хлеб ловил рыбу. Но чтобы рыба с руки хлеб брала! Кому скажу – не поверят! – добродушно засмеялся он, поглядывая то на Димитрия, то на молодого иерея. Отломил чуточку от куска ржаного хлеба, присел на корточки, примерился: нет, не достанет. Встал на колени и, держась за железные стояки, низко нагнулся, поднеся хлеб к воде. Тут же появились забавные маленькие рыбьи рты. – Откуда вы берётесь – вас же нигде не видно? – искал глазами отец Иоанн косяки рыб.
- В тине прячутся, – подсказал Димитрий, сидя на корточках. – Сейчас распробуют.
У обитателей пруда, почуявших ароматный монастырский хлебушек, начался праздник: заходили круги по воде.
- Вот, смотрите, – поднявшись, с тихой торжественностью позвал спутников Димитрий, – заиграла рыба от довольства.
Трое мужчин сгрудились в конце мостка.
«Счастливый человек, – думал отец Иоанн, глядя на неподдельную восторженность жителя святой обители, – умеет видеть радость в каждом мгновении. Мало таких людей в миру осталось. Недаром рыжий – солнышко. Страстная метла в городах вымела любовь и добро. Нелегко приходится в миру таким, как Димитрий, среди ходячих мельниц, которых не остановишь ни словом, ни делом – сметут огромными крыльями-страстями и даже не заметят. И как не уйти в монастырь, если в миру человек ощущает себя умершим, чья душа неприкаянно бродит по земле, превратившись в привидение, пугающее живых?»
- А какая рыба здесь? – нарушил молчание отец Иоанн.
- Разная. Карп, карась. Толстолобик есть, – отвлёкся Димитрий от дивного зрелища на пруду.
- А раньше рыбалкой не увлекался? – запросто, как хорошего друга, спросил священник сына соборного старосты.
- У-у, – трудник по-детски вытянул губы трубочкой, – заядлый рыбак в детстве был.
- Да? – лёгкий смех, как бабочка, выпорхнул из груди Евтеева.
- Только рассвет – я уже на речке с удочкой сижу. Носом клюю, а всё равно удочку в руках твёрдо держу. Бывало, рыба приманку съест, а я и не чую, – с блеском в глазах вспоминал ребячьи забавы рыжебородый насельник. – Засну на берегу, во сне рыбу ловлю. Проснусь, удочку дёрну, а там – пусто. Ну, что тут говорить – пацан. Давно это было, – без сожаления, легко, вздохнул он, будто рассказывал не о своей детской поре, а о детстве знакомого человека.
Димитрова лёгкость в общении передалась и Евтееву.
- А вы рыбачили? – обратился Евтеев к отцу Владимиру, молча стоявшему с куском булки.
- Никогда.
- Не рыбачили? Обычно в детстве все мальчишки рыбалкой увлекаются.
- Не рыбачил. И не тянуло.
- А что так?
- Я рос в мегаполисе. Библиотеки посещал.
- Много потеряли.
- Да немного, – с постным видом произнёс молодой иерей, встал на колени, свесился с мостика и ткнул хлеб в воду.
- Единство с природой – это… не передаваемое словами чувство. Особенно если в детстве… М-м, – многозначительно промычал отец Иоанн, – впечатления на всю жизнь остаются.
На поверхности воды показалась тёмная толстая спина большой рыбины. В ширину – с ладонь. Широко открытым ртом рыбина схватила кусок хлеба, который держал отец Владимир. От неожиданности молодой священник отдёрнул руку. Крупная рыбина, лениво развернувшись, поплыла в глубину.
- Отче, – монастырский обитатель впервые так обратился к молодому гостю монастыря. – Не бойтесь, у карпа зубов нет.
- Кто знает, что у этого мутанта есть? – Недовольный собой, городской священник поднялся и отошёл чуть в сторону. Если бы мостик был шире и длиннее, то отец Владимир отошёл бы подальше. Но на мостике – тесно.
- Нет, не мутант, – простодушно улыбнулся Димитрий. – Просто откормленная рыбка.
- Рыбка... Чуть полруки не откусила.
Отец Иоанн мягко напомнил:
- Здесь не мегаполис. Тут надо другие законы знать.
- Какие законы? – задиристо ответил молодой поп. – По-моему, здесь вообще никаких законов знать не нужно. Живи себе, как Бог на душу положит.
- Это верно, как Бог на душу положит, – сдержанно уступил Димитрий. – Умно сказали.
Отец Владимир кинул недоверчивый взгляд на трудника: не посмеялся ли, сказав «умно»?
- Нет, в монастыре очень трудно жить, – вмешался отец Иоанн. – Я теперь это понял. Не каждому дано… – не договорил он: Димитрий сжал локоть земляка.
- И не каждому нужно, – категорично заявил отец Владимир, тут же отвернулся и замолчал. Держась за зелёные поручни мостка, безразлично уставился в одну точку, не замечая плескающейся рыбы.
«Чего он нервничает? Подумаешь, не получилось покормить рыбу, – Евтеев сочувственно посмотрел на соседа по номеру. – Упустил хороший момент в детстве, зато теперь нужно учиться элементарным вещам. Собирался в монастыре остаться. И как бы он тут жил? Одни мечты в голове у парня. Нет серьёзной опоры. Непонятно, как он три года прослужил в церкви с такими противоречиями».
- В пруду вода стоячая, рыба может погибнуть, – сменил тему разговора священник молитвенного дома.
- Нет, не погибнет. Не дадим погибнуть, – Димитровы глаза смеялись, будто жили отдельно от лица. – У наших теперь какая-то специальная машина есть, чтобы пруды чистить. Да ещё время от времени воду кислородом насыщают.
- А-а. Тогда понятно.
Разговор не клеился. Отец Иоанн чувствовал себя неловко: если они втроём пришли на пруд – значит, и втроём должны общаться. Он понял, конечно, задумку Димитрия: подтолкнуть молодого священника к размышлению над своим отношением к людям, но всё равно совесть грызла: «Не отталкивай его. Помоги. Подскажи, чтобы слабенький огонёк, что зажёгся в молодой душе, не был задут жгучим ветром страстей. Тебе же помогли, когда оказался на перепутье».
Несколько минут все трое молчали: каждый сосредоточенно думал о чём-то своём. Обида одного человека, словно чёрная лебедь, заслонила красоту Божьего мира.
Первым заговорил Димитрий. Тихо проурчал:
- Как хорошо вокруг. Какое благоухание, – и втянул в себя аромат оптинского разнотравья.
- Хорошо, – повеселел взгрустнувший Евтеев, заметив и отходящее ко сну золотистое солнце, и ярко-зелёные краски травы, прибрежных кустов, ветвей плодовых деревьев, будто слова обыкновенного монастырского трудника пробили брешь в чёрной пелене обиды.
- Как вы думаете, отче, зачем люди придумали искусственные запахи – духи? – спросил Димитрий притихшего иерея Евтеева.
- За чем-то им это понадобилось, – уклончиво ответил отец Иоанн.
- Феофан Затворник говорил, что всякая душа издаёт свой запах: добрая – хороший, а страстная – дурной. А вот скажите, отче, духи и душа – это слова одного корня? – с детским выражением лица обратился Димитрий к отцу Иоанну. – Говорят, что одного.
- Не могу сказать. Тут ведь знания нужны, – ответил тот. – Я строитель, а не знаток русского языка. Об этом надо у знающих людей спросить.
- А вы как думаете, отец Владимир? – спросил трудник стоявшего к нему спиной молодого клирика.
Тот, услышав вопрос, обращённый к нему, прищурился, точно старался что-то рассмотреть на другом берегу пруда:
- Может быть, когда-то и были одного корня – в давние времена. – Помолчал немного и повернулся к Димитрию: – Сами посудите. Если подобрать однокоренные слова и определить значение их корня, как нас в школе учили, то выходит, что духи и душа – однокоренные слова. Оттолкнёмся от слова дух. Духовный. Это первое, что приходит на ум. Или можно взять слова с чередованием согласных звуков в корне: благодушие, душевность, воодушевление, бездушие. В этих словах чётко прослеживается значение корня дух: «сознание, психические способности, определяющие поведение человека». А вот в словах вдох, дыхание, дышать, воздух, душистый, удушье, душиться – другое значение корня дух, близкое к значению слова дуть: «веять». Сразу вспоминается выражение «веяние Святого Духа». Значит, слова духи и душа, возможно, когда-то были однокоренными, то есть с одним и тем же значением корня.
«Умный человек», – подумал трудник, поражённый начитанностью «попа-расстриги», и впервые внимательно вгляделся в него: ни одного чувства не выражало холодное продолговатое лицо. Только умные, немного насмешливые глаза выдавали человека думающего и колкого. Горделивая осанка скрывала глубоко сидящую в сердце тоску по идеалу. Такие люди обычно бывают несчастливы: вначале стремятся переделать весь мир, а когда понимают, что человеческое совершенство – недостижимая цель, теряют интерес к высокой идее, становятся чёрствыми и эгоистичными.
- Видимо, были однокоренными, – опустил глаза Димитрий.
- Смотрю, большое у вас хозяйство. И сад, и пруды, огород, поля, – заговорил отец Иоанн, не заметив Димитровой задумчивости. – Силы и терпения… ой, сколько надо.
Димитрий согласно кивнул головой.
- А что у вас на полях растёт? – поинтересовался Евтеев.
- Пшеница, ячмень растёт. Гречиха и овёс тоже. Зерно перерабатываем на оптинской мельнице, – задумчиво проговорил монастырский работник.
- Работы вам хватает.
- Не только на свои нужды сеем. У нас паломников много, их тоже нужно накормить. Каждый, кто трудится у нас, должен быть накормлен.
- Пусть сами питаются, вам легче будет, – предложил отец Владимир.
- Нет, так нельзя, – с добротой посмотрел на него Димитрий. – Человек, что работает своими руками, достоин награды. Батюшка наш говорит всегда, что телесный труд человеку Богом указан. Труд необходим для души, потому что избавляет её от грехов.
- Это так, – поддакнул земляк. – Бывает, поработаешь тяжело, мышцы болят, а на душе легко-легко. И все плохие мысли уходят.
- И где вам приходится «тяжело» работать? – дерзко усмехнулся отец Владимир.
- Матушке каждую весну помогаю. Вскапываю ей грядки под цветы и овощи, – объяснил отец Иоанн. – Она любительница цветы разводить и разные баночки на зиму закатывать. Хорошо в пост открыть баночку огурчиков да с жареной картошечкой съесть. И домашняя капустка квашеная в дубовом бочоночке имеется, и морковочка свежая, и свёколка, и варенья всякие в баночках.
- Святой Ефрем Сирин говорит, что, желая к Богу сердцем приблизиться, нужно Ему любовь телесными трудами доказать. Земля – творение Божие, нельзя на ней плохо трудиться. Дармоеды не наследуют Царства Божия. Ну, что, продолжим рыбок кормить? – привычно улыбаясь, спросил Димитрий священников.
- Можно. – Отец Владимир был скуп на эмоции.
- А чего же не покормить? Интересное занятие да и полезное, – рассмеялся иерей Евтеев.
Отец Иоанн проснулся раньше обычного, когда под подушкой завибрировал мобильный телефон. Хорошо, что Димитрий помог зарядить телефон: в монастыре нет розеток ни в кельях, ни в гостиничных номерах. Так и не сказал земляк, где в обители «главная розетка». Сегодня необходимо успеть вычитать правило и последование ко святому причащению, а это займёт больше часа. Благожелательный помощник – Димитрий – вчера посоветовал причаститься на ранней литургии во Введенском соборе: на ранней обедне поют лучше, чем на поздней.
Солнечное утро было необычным. В памяти отца Иоанна, будто перед глазами, стоял вчерашний закат на пруду и, читая молитвы, священник чувствовал, как сладко замирает сердце в груди.
Вскоре проснулся и молодой батюшка, тоже взял в руки молитвослов.
Светлана Грачёва
Воскресенск
2017 год
Продолжение следует