ЧАСТЬ 3. В МОНАСТЫРЕ
Глава 7
"Избыток сердца"
В пятницу отец Иоанн проснулся раньше обычного. В гостиничном номере было сумрачно. За те дни, что батюшка провёл в монастыре, он привык вставать, когда заботливое солнце протягивало ему лучи для утреннего приветствия.
Священник посмотрел в сторону соседа по номеру. Молодой поп тихо спал на кровати, отвернувшись к стене. Положив руки под голову, отец Иоанн лежал на спине с открытыми глазами. «Неужели он ни разу не повернулся за ночь? Не умер ли? – ужаснулся этой мысли священник. Приподнялся на одном локте, присмотрелся: одеяло то немного поднималось при вдохе парня, то опускалось при выдохе. – Живой, – обрадовался батюшка, – спит, как младенец».
Снова лёг навзничь, повернув голову вправо, в сторону отца Владимира: «Наверно, свалился вчера сразу после молебна. Переживает. Молодой ещё, страсти кипят в нём. Попробуй-ка, погаси их. Это я молодые годы прожил, как хотел и как понимал. Только ближе к пятидесяти Бог к вере привёл. А он духовное лицо, ему молодую кровь гасить нужно, хоть и хочется, как всем молодым, жизнь на зуб попробовать. – Усмехнулся: – Молодые любят поспать. Им двое суток вместе сложи – проспят, не шелохнутся. А я уже, как солдат, по часам встаю. Сегодня что-то рано».
Посмотрел на ручные часы и чуть не вскрикнул. «Вот это да, – сбросил с себя одеяло, – почти пять часов». Поставил ноги на прикроватный коврик, стянул со спинки кровати подрясник.
Послышалось, будто за окном что-то шумит. На ходу одеваясь, подошёл к окну. Ливень! По широкому лугу расплескались лужи. «Я думал, что солнце ещё не взошло, а оно за тучами», – прильнул Евтеев к стеклу, любуясь проливным дождём.
- Наконец-то дождь, – прошептал священник.
Мужчина зажёг свечу и встал на утреннюю молитву, хотя понимал, что вычитать всё молитвенное правило не успеет: нужно вовремя прийти в храм на полунощницу. «Сокращу правило. По-другому не получится», – и стал торопливо произносить молитвы, поглядывая на часы.
За окном недовольно пробурчала туча.
Закончив молиться, батюшка задул свечу. Медленно, чтобы не шуметь, вытянул из-под кровати дорожную сумку, расстегнул молнию и достал из баула зонт (молодец, матушка!) и кошелёк. Отсчитав несколько коричнево-зелёных банкнот, положил деньги в карман подрясника. Задвинув баул обратно под кровать, обернулся, не разбудил ли спящего соседа. Посмотрел ещё раз в окно: ливень сменился мелким дождиком, повсюду стояли глубокие лужи. Посетовал: «Воды налило – ноги промочу». Тихо подойдя к двери, легонько толкнул её и вышел в коридор.
Сегодня на полунощницу священник пришёл во Введенский храм. Он узнал вчера от Димитрия, что тут не ставят скамеек на раннюю службу, как в Казанском соборе. Узнал, что, по мнению духовных наставников обители, удобства для тела мешают закалять дух, и монахи, трудники лишь по благословению приходят в Казанский храм на полунощницу, как на заслуженный отдых, праздник души, оттого на ранней службе немного молящихся. Священник мог сам выбирать храм и предпочёл Введенский: пока живёт в монастыре, нужно в разных соборах побывать.
В большом храме жарко горели лампады, тянулись вверх язычки огня восковых свечей и слышалось красивое пение исоном двух монахов. Отец Иоанн сразу обратил внимание на схимников в мантиях . Их высокие клобуки, как устремление духа к Небу, возвышались над верующими. Понурые рясофорные монахи будто просили прощения у Бога за то, что «в беззакониих зачаты есмь» и «во гресех роди мати». Среди монахов и паломников рассредоточились трудники: одни из них, глядя вперёд, улыбались то ли своим мыслям, то ли возможности помолиться в храме; другие, опустив глаза, истово шептали молитвы. Богомольцев было немного. Только двое странников молились стоя, а другие (наверно, впервые приехавшие) сидели на складных стульчиках и, уткнувшись в оптинские книги, следили за службой.
Евтеев никак не мог сосредоточиться: обувь промокла, когда он, стараясь обходить большие лужи, попадал в лужицы. Как ни старайся, а в сырую погоду всё равно не сохранишь ноги сухими. Кроме того, отец Иоанн то и дело отвлекался от молитв, переводя взгляд на монахов, чтобы увидеть, как они себя ведут на службе. Монахи-схимники стояли, как монолиты, не шевелясь, точно срослись с храмом. Мысли приходского пастыря о Боге постоянно прерывались земными раздумьями: «Неужели монахи не устают во время молитвы, ведь они тоже люди? Ноги затекают от неподвижного стояния…», «Попробуй, дотянись до уровня монахов. Да, не всякому дано. Не зря монашеские обеты молитвенным подвигом называют…», «Поработаешь несколько лет, как Димитрий, куда ни пошлют, и молиться начнёшь с усердием, только бы телу отдых дать…».
Отец Иоанн гнал от себя мирские мысли, вслушиваясь в пение монахов. Священник то забывался, испытывая блаженство от молитвенных песнопений, то думал о том, что скажет в субботу на исповеди. Он надеялся получить не только отпущение грехов, но и духовный совет.
Грех против Бога страшил богобоязненного священника больше всех остальных грехов: «Прости, Господи, забыл я за земными делами, чему учили меня: Бог есть любовь, и кто в любви пребывает, тот – в Боге, и Бог – в нём. Помоги, Господи, очиститься от грехов, благослови на добрые дела».
Пребывание в Оптиной пустыни подходило к концу, и отец Иоанн решил, что нужно сходить ещё в один храм – Преображенский – на раннюю литургию.
Храм, почти пустой, зажжёнными лампадами с состраданием смотрел на молившихся прихожан: молодую паломницу с болезненно бледным мальчиком на руках, смиренную старую трудницу, стоявшую на коленях, и на него, священника со склонённой головой.
На клиросе читали Часы. Иеромонах и дьякон служили самозабвенно, подобно первым отцам Церкви Христовой, так что все язвы вскрылись в душе приходского священнослужителя, закровоточили. Душа корчилась от боли: «Согрешил духовным неразумием: не старался ни понять, ни исполнить волю Божию. Согрешил ропотом на Бога, нетерпением посланной Господом болезни. Согрешил осуждением. Человекоугодием. Пленением души страстями. Потворством духу времени и мирским обычаям. Непостоянством в отношении к ближним, в заботе о подчинённых…»
По лицу священника текли слёзы, каплями живой воды падая на грудь. Батюшка впервые за много лет не стеснялся плакать.
Для отца Иоанна суббота наступила внезапно. Растроганный, он лёг спать накануне и сразу уснул. Субботнее утро разбудило его негромкими молитвами соседа по комнате: отец Владимир молился на коленях перед ликом Спасителя. Отец Иоанн глазам не поверил: зажжённая оптинская свеча впервые плакала крупными восковыми слезами. Наверно, потому, что слышала искреннее раскаяние в грехах молодого священника.
Пожилой священник вначале хотел встать с кровати, но подумал, что это будет невежливо, и решил подождать, пока закончится молитва молодого пастыря. Но молитва продолжалась уже минут десять, и, не выдержав боли в спине, отец Иоанн осторожно повернулся со спины на левый бок, к стене. Перестала ломить спина, и священник облегчённо вздохнул: теперь можно ещё минут десять подождать.
- Простите, отче, – минут через пять сказал отец Владимир изменившимся голосом, – я вас разбудил.
Отец Иоанн повернулся на кровати вполоборота, приоткрыв полусонные глаза, и хрипловатым голосом произнёс:
- Христос посреде нас.
- И есть, и будет.
- Спаси, Господи. Что вы так рано встали сегодня? Вчера я ложился спать один. Вас что-то долго не было.
- Я вчера на послушании был. Вместе с по-слуш-ни-ка-ми, – по слогам произнёс слово отец Владимир. Его глаза, всегда тоскливые, сейчас блестели от восторга. – Представляете? Будто я и сам послушник.
- Неужели? – вырвалось у отца Иоанна неподдельное изумление. Он спохватился: молодые часто бывают обидчивы.
Но счастливый «послушник» не обиделся:
- Да, да, – начал ходить он по комнате. – Вы были правы, отче. Физический труд помогает справиться со страстями, – восторженно сообщил молодой клирик. – Поработаешь, устанешь – и простота появляется внутри. А послушники – необыкновенные люди…
- И какое послушание вам дали? – заинтригованный неожиданным поворотом дела, отец Иоанн повернулся к соседу, подперев голову рукой.
- Не поверите.
- Ну? – с нетерпением спросил Евтеев.
- Убирать Введенский храм после всенощной, – выпалил молодой поп.
- Вот, видите, ваш порыв поняли и одобрили. И вам радостно.
- Не то слово – «радостно». Я летаю. Мне хочется всех любить. Всех.
- Знакомое чувство.
- Если бы мне раньше кто-то сказал, что я буду мыть пол и считать себя при этом счастливым человеком, я бы посчитал такие слова оскорблением. Но сейчас… Сейчас я… счастливый человек, потому что мыл пол в храме. Я не понимаю, что со мной. Я не знаю… Какая-то метаморфоза… К лучшему или…
- Это благодать Святого Духа внутри вас разливается. По каждой жилке, по каждому сосудику, – торжественно сказал Евтеев.
- Я думал, что это старые сказки… хоть и священник… – волнуясь, сказал отец Владимир.
- А-а! – ахнул отец Иоанн. – Что же вы такое говорите?!
- Или, на крайний случай, метафора… – не обратив внимания на возмущённого священника, продолжал говорить отец Владимир, словно рассуждая с самим собой. – Мы живём в научно-техническую эпоху. Наша цивилизация достигла апогея. Понимаете вы? Освоен космос, подводный мир, изучено строение атома. Человек – покоритель микро- и макрокосмоса. Бери всё, пользуйся. Владей миром. И вдруг… Святой Дух, благодать… Но как же я сейчас рад, что вместе с цивилизацией есть Святой Дух…
- Живительный Святой Дух, – поправил раскрасневшегося попа отец Иоанн.
- Живительный, – восторженно повторил поп. – Понимаете, я почти наизусть знаю «Настольную книгу священнослужителя»... Старался, служил в храме… Всё чего-то ждал… необыкновенного в своей жизни, – возбуждённо жестикулировал отец Владимир. – Вот сейчас, вот случится что-то необыкновенное и перевернёт мою жизнь. И я навсегда останусь с Ним. Навсегда! Столько раз причащался на литургии! – восклицал одухотворённый батюшка. – И вдохновение испытывал, и помощь Божью чувствовал … Но не так, как вчера. Вчера, выходит, в полной мере благодать получил… А всего-то пол в храме вымыл. Разве такое бывает? – повернулся молодой священнослужитель к Евтееву.
Тот был потрясён услышанным: тоже испытал необычные чувства только в Оптинской обители. И дело, видимо, не в том, моешь ты пол в монастырском храме или нет, а в необходимости для твоей души истинного примера: людей с внутренним огнём веры. В монастыре не только монахи, но и трудники являются образцом настоящего старания в любом деле, искренней молитвы и подлинной веры. Без желания получить от Небес за свою преданность материальный дар.
«От избытка сердца говорят уста», – вспомнил отец Иоанн строку из Евангелия от Луки. Вслух произнёс хриплым от волнения голосом:
- Господь ведёт нас к спасению. Все несчастья, которые с нами происходят, совсем не случайны, – Евтеев понимал, что и сам осознал многое, пребывая в Оптиной пустыни. – Господь протягивает руку помощи в нужный момент, когда Его чадо растерялось и не знает, по какой дороге следовать. Я сегодня на исповедь иду. А вы?
- Я тоже пойду.
- Вы же готовились? – осторожно спросил отец Иоанн.
- Да, да. Понимаете, и грехи, в каких я не каялся раньше, увидел, вернее, осознал по-настоящему, что это грехи, только когда пол мыл в храме.
- Значит, не просто так новоначальных монахов после пострига три ночи ночевать заставляют в храме. Это мне Димитрий рассказывал. Что-то происходит с монахами за это время. Надо тебе с Димитрием поговорить. Что-нибудь он тебе посоветует. Ведь мы, приходские священники, – светские люди. Нам видимый мир ближе. А им – невидимый, тайный. – И поставил точку: – Ну, ладно, отец Владимир. Теперь и мне надо к исповеди молитвы прочитать да покаянный канон. Хочу исповедаться с утра.
- Во Владимирском храме?
- Да. Там, сказали, с шести до двенадцати исповедуют.
- Можно и мне с вами, отче?
- Пойдёмте.
Молодой священник благодарно поклонился и вышел из комнаты.
«Гм, надо же, и правда – «метаморфоза». Парень кланяться научился, – про себя изумился Евтеев. – Чудны дела Твои, Господи, – и перекрестился. – Что же мне делать? Нужно ли всё говорить на исповеди? Священники наши не говорят многого. Если бы говорили, то епитимью бы несли. А ведь священник должен быть чист душой, чтобы лечить свою паству». Посидел молча, раздумывая, и решился: «Назову все грехи на исповеди».
С жаждой впитала сухая земля вчерашнюю дождевую влагу. Только широкие тёмные пятна на земле напоминали о том, что здесь стояли большие лужи. Всё на Земле оставляет свой след: и природные явления, и поступки людей.
Два священника пришли во Владимирский храм в начале седьмого часа. Неопалимым огнём дышали многочисленные лампады. Приятно пахло воском и ладаном. Две худые богомолки, в чёрных длинных юбках, на коленях молились перед иконой Владимирской Богоматери. Их загорелые лица казались ещё более тёмными из-за светло-серых ситцевых платочков на головах. Пять неопытных паломниц, ожидая встречи с исповедником, жались у двери. Возвышались два аналоя, на одном из них уже лежали Евангелие и крест.
Лёгким шорохом поползли по храму быстрые шаги исповедника. Высокий, сухопарый монах, с чёрной, будто смоляной, бородой, подошёл к аналою, размашистым движением руки наложил на себя крестное знамение, поцеловал золотой крест и Евангелие в массивном переплёте. Быстро окинул проницательным взглядом всех собравшихся.
- Чадо, Христос невидимо стоит, принимая исповедь твою, – обратился монах к верующим.
Первой на исповедь смиренно пошла одна из богомолок. Приходские священники промолчали. Евтеев встал последним, его примеру последовал и отец Владимир. К другому аналою, тихо ступая, подошёл невысокий молодой монах с православными святынями в руках. Одна паломница посмотрела в его сторону, но осталась стоять на прежнем месте.
«Наверно, монах постарше исповедует лучше молодого», – предположил отец Иоанн и тоже остался в очереди.
Молодой инок безропотно стоял у церковного столика, ожидая прихожан, которые пожелают исповедать ему грехи и получить духовное наставление.
Тугая пружина на двери, натянувшись, запричитала, затем громко захлопнулась дверь. Все посмотрели на вошедших двух прихожанок, девушку и молодую женщину. Девушка была одета в лёгкое цветастое платье чуть ниже колена, на ногах – белые босоножки на высоком каблуке, на голове – белая кисейная косыночка, больше похожая на носовой платок. Молодая женщина оделась на исповедь скромнее: длинное тёмно-синее платье закрывало ноги почти до щиколоток, чёрные плетёные туфли полностью скрывали стопы ног, длинный прозрачный тёмно-серый шарф покрывал волосы и укутывал шею. Пришедшие суетливо проследовали к другим прихожанам.
- Вы последний на исповедь? – вполголоса спросила девушка отца Владимира.
Молодой клирик, сосредоточенный на своих грехах, молча кивнул, не поворачивая головы.
- И ответить не хочет, – недовольно сказала женщина вполголоса. – Стоит, как в рот воды набрал.
- Смотри, смотри, – услышал отец Владимир за спиной насмешливый шёпот девушки.
Женщина хохотнула:
- Терминатор какой-то. Стрелять не начнёт?
Девушка тоненько засмеялась:
- Это, по-моему, священник.
- Да иди ты, – удивилась женщина. – Священник, стриженый, как терминатор? Мир сходит с ума. Больше не о чем говорить.
Отец Владимир затоптался на месте, повернул голову в сторону двери.
- А та женщина придёт исповедоваться? – прозвучал милый голосок девушки за спиной молодого иерея.
- А кто её знает? Она же чокнутая. Была бы умная, не делала бы нам замечаний. Все молчат, а эта: «Громко молитвы читаете, другим сёстрам спать не даёте», – передразнивая незнакомую паломницу, пропищала женщина.
- Но мы же не виноваты…
- Вот именно. В шестиместном номере поди-ка угоди каждому. Деньги лупят с паломников, а условий для молитвы нет.
- Ага.
- Надо выселить эту дурочку из нашего номера.
- Как?
- Просто. Подложить ей что-нибудь, а потом сказать, что украла. Здесь воровства не любят. Сразу – на выкинштейн из монастыря.
- Не надо, Зоя, – твёрдо сказала девушка. – Я на это не пойду. Она же ничего плохого не сделала. Зачем грех на душу брать?
- Не переживай. Ещё много у тебя всяких грехов на душе будет. Замолишь.
Евтеев слышал обрывки фраз женского разговора и негодовал: «Принесли грехи на исповедь и тут же грешат. Завтра к причастию пойдут. Какое кощунство!» Обернулся к отцу Владимиру, прошептал:
- Я к тому монаху пойду, – и вышел из очереди.
Отец Владимир, ни о чём не спросив, тут же последовал за старшим товарищем.
Молодой монах оживился, увидев подошедших священников. Опущенные плечи инока расправились, в серых глазах заискрилась уверенность.
Отец Иоанн склонил голову и начал называть грехи. Внезапно появилось беспокойство, которое быстро усиливалось. Не назвав и половины того, о чём хотел сказать на исповеди, батюшка еле сдерживал себя, чтобы не зарыдать. Он иногда прерывал искреннее покаяние, стараясь успокоиться. Слёзы душили его, не давали внятно говорить, в груди что-то давило, отчего становилось трудно дышать.
Дрожащий голос выдавал сильное волнение иерея, но монах, безмолвствуя, не проявляя никаких видимых чувств, вслушивался в тихую исповедь приходского священника.
Когда отец Иоанн замолчал, духовник выждал время, а затем спросил:
- Как вас зовут, отче?
- Иоанн.
Священник приподнял голову, вгляделся в монаха: длинные тёмно-русые волосы лежат на плечах, на лице выделяются впалые щёки, в глазах – смирение. Исповедник, глядя на кающегося, спокойно заговорил:
- Нельзя роптать на Бога. Ропотник сравним с человеком, который стучит кулаком по столу и требует от Бога: «Дай и того, и этого». Подобный человек не желает принять и малейшей скорби. Но вне скорбей, вне креста нет спасения. – Голос его звучал ровно: – Все мы погрязли в грехах, а на небо их не унесём. Грехи должны быть искуплены на земле, чтобы не страдать в вечной жизни. Только спасительное крестоношение. Оттолкнём ли руку, зашивающую наши раны? Крест – это лестница на Небо. Сам Богочеловек Иисус через Крест взошёл на Небо, – монах, кротко опустив голову, перекрестился.
- Да. – Невозмутимое спокойствие духовника передалось иерею. Кающийся в застарелых грехах священник мысленно благодарил монаха за доброжелательность.
Монах смотрел в глаза. Взгляд его, открытый, добрый, настолько проникал в душу, что, казалось, не человек принимает исповедь, а чистая совесть, посланная Богом на помощь кающемуся священнослужителю.
- Скинуть свой крест вы можете. И даже добиться временного облегчения земной жизни. Но каковы последствия?
Отец Иоанн согласно закивал головой: он и сам со страхом думал о последствиях своего роптания.
- Жизнь может ещё более отяготиться: получите иной крест, не свойственный вам, и страдания в вечности, – с сочувствием посмотрел исповедник на отца Иоанна.
– Надейтесь, отче, на милосердие Божие. Против скорбей только одно средство: терпение и молитва. Хорошо, что вы откликнулись на голос Божий. Никто не может сам собой принять эту честь, но призываемый Богом. Должны пройти многие годы смирения и очищения, только тогда вы станете сильным священником.
Иерей от переизбытка чувств покраснел: значит, его Господь призвал; значит, он в своё время правильно жизненный путь определил, став священником; сейчас необходимо, стиснув зубы, терпеть и молиться.
- Стояние на перепутье – это тяжёлые последствия пленения души страстями. Корень всех зол – сребролюбие, обмирщение и приспособление к удобствам плоти. Не поклоны, не посты, не чтение Слова Божия, а смирение приближает человека к Богу. Смирение перед волей Божией. Валаамский схиигумен Иоанн говорит, что «благодать Бог даёт не за труды, но за смирение».
Монах поучал неторопливо, цитируя слова святых отцов Церкви для объяснения грехов. Отец Иоанн поражался грамотности и мудрости молодого исповедника.
- Поставьте в центр жизни Христа. Не погружайтесь в прежнюю бесплодную суету и не соблазняйтесь второстепенным. Страсти погасите в себе и усердно молитесь Господу Богу. Не оборвите тонкий волосок своего спасения, – закончил монах.
Иерей Евтеев возле храма дожидался молодого батюшку и с замиранием сердца думал о Боге, о кресте священника. Так задумался, что не увидел, когда из храма после исповеди вышел отец Владимир.
По дороге в гостиницу молодой священник поделился тем, что услышал в наставлении на исповеди:
- Монах сказал, что мне нужно научиться жить в семье ради Христа. Тогда Господь поможет мне спастись и в семейной жизни. Сказал, что сейчас жизнь в монастырях не такая, как мне думается, и я по неопытности соблазняюсь монастырской жизнью.
- Он прав. Разве вы сможете нести этот крест – жизнь в монастыре? Это не ваш крест, а потому не по силам вам.
- Видимо, так, – смутился отец Владимир. – Отшельник сказал мне, что я никуда от себя и врага не спрячусь. В монастыре грех будет мучить ещё сильнее, чем в миру. Сказал: «Царствие Божие силою берётся», что его выстрадать нужно, заслужить смирением.
- Да, – в задумчивости произнёс отец Иоанн.
По узкой дороге медленно шли два ссутулившихся священника.
* Монахи, принявшие малую схиму, носят мантию и клобук.
* Рясофорные монахи – новопостриженные монахи, которые носят рясу и скуфью (или камилавку).
Светлана Грачёва
Воскресенск
2017 год
Продолжение следует