Суземская старина

Суземская старина: историко-этнографический очерк (продолжение)
СМ.:3-е, дополн. издание с иллюстрациями в https://m.vk.com/id320688856.
Земли Суземского района с самых древних времен были населены.  Самое  раннее поселение эпохи мезолита (средний каменный век – 13­ - 8 тыс. лет назад) удалось найти у деревни Смелиж, на правобережной террасе реки Нерусса. Стоянка  человека нового каменного века была обнаружена археологами у деревни Денисовка. Здесь же вскрыт культурный слой, относившийся к раннему железному веку. Каменные наконечники стрел находились на территории Суземки. Эпоха бронзы представлена археологическими раскопками у поселков Добруни, Неруссы, Невдольска, Селечни. Ранний железный век  и железный век, помимо Денисовки, обнаружен на археологических раскопках Добрунь I, у  поселков Гаврилова Гута, Неруссы, Подгородней слободы. Древнерусская археологическая культура засвидетельствована на раскопках у Селечни и Подгородней слободы. Русское средневековье  (XVI-­XVII вв.) представлено городищем в заболоченной, поросшей лесом низине в 3-­х км. от Холмечей. Археологами была вскрыта площадка, окруженная валом в 1 метр и шириной 8 метров со рвом глубиной 1 метр и шириной до 3,5 метра. Такие укрепления в археологии получили наименование «казацких городков». От кого прятались и укреплялись люди  в холмечской чащобе, ещё предстоит выяснить специалистам, краеведам. Возможно, это происходило в бурное событиями Смутное время.
Археологические раскопки в районе производились в 1956, 1974, 1983 годах, в последних двух –обследованием занимался А.С. Смирнов, ставший известным российским археологом, а в 1974 году – студентом ­заочником Истфака МГУ. После  находки  в Суземском районе в 2010 году уникального  «брянского клада»  III века н.э. , переданного в Государственный исторический музей, на месте находки у населенного пункта Невдольск работала экспедиция во главе с видными археологами страны. Один из участников  экспедиции  сообщал корреспонденту местной газеты: «Двухнедельное исследование места клада позволило собрать еще около 40 предметов (в основном из бронзы) (…)Но главное – нам удалось выявить следы не укрепленных поселений бронзового века, позднего средневековья, городище (маленькая крепость) почти не исследованного пока рубежа нашей эры» . Уже на этом примере мы убеждаемся, что суземская земля ещё мало изучена археологами, и впереди нас ждут новые открытия. Так,  один из самых древних городов Брянщины Стародуб был многократно упомянут в Ипатьевской летописи (XIII в.), а древнерусские материалы в городе  не могли обнаружить. И только в 1985 году брянский археолог Е.А. Шинаков раскопал в центре города остатки древнерусского детинца (X–XIII вв.).  Не привлекая внимания черных копателей, хотелось бы обратиться к брянским археологам, доказавшим свою высокую квалификацию, с пожеланием, в первую очередь,  изучить  древнейший  путь у истоков рек Тара и Уль,  где и ныне пролегает старинная дорога, ведущая в Севск, параллельно шоссейной трассе. Уже в самом начале этого древнего перехода из Леса в Поле у деревни  Новинское   в 70–е годы,  в торфянике случайно было найдено древнее рало, переданное в Брянский краеведческий музей.
Среди экспонатов Суземского краеведческого музея хранятся трехлопастные  металлические наконечники стрел. Это далекий привет от непрошеных гостей с юга, степных кочевников – гуннов.  На протяжении долгих веков шла борьба оседлого, земледельческого населения с конницей кочевников. Степь рождала и поглощала новые имена скотоводов, ими были  хазары, гунны, печенеги, половцы и другие, но суть оставалась прежней, происходили постоянные грабительские набеги степняков на поселения  лесных жителей. Особенно доставалось пограничной зоне Леса со Степью.
Этнический состав населения лесного Подесенья до последних столетий первого тысячелетия н.э. остается до конца не выясненным, одни  ученые называют его славянским, другие – относят к балтским. Балты населяли эти земли, но неизвестно, когда их сменили славяне, и не происходила ли ассимиляция близких по языку народов, что наглядно видно в  передаче от первых  ко вторым  хоронимов.
Бесспорным является то, что в IX–X вв. в период роменской  археологической культуры союз племен славян­-северян занимает эти территории. Кто же такие были северяне? И опять в научной литературе нет единой точки зрения по этому вопросу. Происхождение слова северяне (как и самих носителей имени) часть исследователей связывала с восточным племенем кочевников – савирами (П.Й. Шафарик, Г.В. Вернадский, Л.Н. Гумилев и др.), которые были ассимилированы славянами. О справедливости данного заключения скажем  чуть ниже.
Археолог-­славист, академик В.В. Седов видел в наименовании племени скифо­сарматское происхождение, исходя из иранского слова черный, что подтверждается в названии города северян – Чернигов, а также иранскими гидронимами в бассейне Сейма и Десны. Он обращал внимание   на гидроним Сев, который «вероятно, имеет иранское происхождение — ср. авест. syava­ «чёрный», др­инд. syava­ «чёрно­бурый, гнедой, тёмный». Если так, то название Сев может переводиться как «тёмная, чёрная (река)» .
Река, протекающая среди лугов средне-­русской возвышенности, никогда не имевшая на левом, солнечном берегу деревьев (кроме небольшого участка при слиянии рек), затенявших русло, и отличающаяся светлыми водами от Неруссы, куда она впадает, река с песчаными берегами и отмелью никак не соответствует названию черной. Более достоверным представляется корневое индо­европейское происхождение гидронима Сев (как и впадающей в него реки Тара) от слова seu – струиться.
Возможно, все другие названные ученым гидронимы (перечислено 10) имеют иранское происхождение, и все они не случайно находятся только в степной зоне, месте кочевок степняков. Но не ясно, почему кочевники с восточным загаром, явно  не блондины,  должны были назвать  новых соседей, или же сородичей, словом, означающим  «черные», хотя некие основания для этого, как увидим, могли и быть. В отношении этимологии названия города Чернигова почему-­то выпускают из вида собственное древнерусское имя Чьрниг, и по аналогии с  городами Владимир, Ярославль и др. был назван и город Чернигов.
На наш взгляд, более убедительная точка зрения представлена этнографом В. П. Кобычевым в недооцененном труде «В поисках прародины славян» (М.: Наука, 1973). Полностью приведем аргументацию ученого: «Не меньше оснований считать переселенцами из западных или южных славянских земель восточнославянское племя северян (разночтение севери). (Племя, носившее такое же имя, в VII-­X вв. было известно на правом берегу нижнего Дуная на территории (древней. – А. Р.) Болгарии.)
Здесь, в Подунавье, а также на западе Европы, на землях, занятых прежде кельтскими племенами, мы встречаем большое количество названий с основой «север, севр»: Турну­-Северин – город на Дунае вблизи «Железных ворот», Северинская область (Terra Sevrino, Sevrin, Zeverino), упоминаемые в источниках с III в., Северн – река в Южной Англии, Севр – город во Франции, Север – фамилия ряда римских императоров в III в. н. э., Северин – имя христианского святого и т. д. Это в совокупности с некоторыми другими фактами дает основание полагать, что первоначально северами называлось одно из кельтских племен, которое на правах победителя внедрилось в среду славян, обитавших поблизости от среднего течения Дуная, навязало им свое этническое имя, но в дальнейшем целиком растворилось среди них (этноним «северяне» стоит особняком в славянском мире). Увязать его с понятием север – «сторона горизонта» – не представляется возможным ввиду сугубо южного местонахождения данного племени: на левом берегу Днепра, напротив Киева. Вследствие этого ряд исследователей пытались сближать северян с сабирами, или савирами, – гуннским племенем. П. Й. Шафарик сюда же относил и птолемеевских саваров, предположительно проживающих за Татрами, в Южной Польше. Между тем, как отмечалось выше, корневая группа характерна, прежде всего, для кельтских языков. В современном французском языке сохраняется глагол sevrer – «отнимать, лишать чего­-либо», и, следовательно, «север, северяне» можно перевести как «изгнанники»). На Днепр и Донец северяне переселились, по всей видимости, уже полностью ославянившимися» . О северянах на Среднем Дунае , с другой трактовой происхождения их наименования, пишет О.Н. Трубачев в своей фундаментальной работе «Этногенез и культура древних славян». (М., 1996, с.385­-386, 390.)
 Викепедия сообщает: «Северяне отличались от прочих славян (например, древлян) узким лицом и долихоцефалией. Захоронения на реке Псёл (Большое горнальное городище) показали, что среди северян преобладали средне­ и узколицые длинноголовые европеоиды с сильно выступающим носом, с рельефным лицом и тонкими костями. Средний рост мужчин ­северян составлял 167,4 см, женщин — 157,3 см, хотя встречаются погребения и очень высоких (более 180 см) людей». Еще в тридцатые годы прошлого столетия основатель советской антропологии В.В.Бунак пришёл к выводу о сходстве северян с сардинцами как представителями средиземноморского типа (антропологический тип северян, по мнению  Бунака, представляет собой ветвь средиземноморской расы —понтийскую).
Любопытно, что в середине ХIX века, во времена ещё незначительной миграции населения, трубчевский лесничий Сполохов, отвечая на анкету Русского географического общества о типе населения уезда, указывал на темноволосых худощавых людей среднего роста .
Таким образом, исходя из антропологических данных северян, представляется маловероятным их угро­-тюркское происхождение, можно лишь допустить, что при великом переселении народов лояльное население территорий, по которым проходило переселение, вовлекалось в этот поток и что сам процесс происходил столетиями. Что касается  племен кочевников савиров, суваров, то существующая ныне точка зрения об их участии  в этногенезе чувашей и волжских булгар является, очевидно, более справедливой.
Путешественники, посещавшие земли северян, писали о сотнях городов ими увиденных, конечно, это преувеличение  с точки зрения современного понимания города, но археолог Д.Я. Самоквасов приводил данные, полученные   «через циркуляр губернских статистических комитетов к волостным», о 300 городках, обнаруженных на территории Черниговской и Курской губерний к 1870 году . Почетный профессор Императорского Московского университета, уроженец Новгород­ Северского уезда Самоквасов был одним из первых их исследователей. Спиральные височные кольца, найденные в раскопках, стали самым важным этнографическим признаком северян, подобные кольца обнаруживались и в Подунавье. Умерших сжигали и хоронили в курганах. По монетам из этих курганов определили время нахождения северян в Подесенье: с конца  IХ до начала ХI века. С переходом к христианскому способу захоронений и с изменением статуса их объединений как этно­политической единицы северяне растворяются в единой древнерусской народности. У северян были торговые отношения с Византией, Болгарией, хазарами и арабами, которые осуществлялись по рекам.
Последнее упоминание о северянах в русских летописях относится к 1024 году. На смену племенной культуре повсеместно приходит единая древнерусская  материальная культура  со своими особенностями. Возникшее  на рубеже тысячелетий древнерусское Черниговское княжество стало в дальнейшем именоваться Северской землей с северскими городами: Чернигов,  Новгород­Северский, Стародуб, Брянск, Трубчевск, Севск, Глухов, Рыльск, Путивль,  Курск  и  др.  « Слово о полку Игореве» – одно из самых выдающихся произведений Средневековой Руси – рассказывает о походе трубчевского князя  на половцев.  Найденный наконечник копья на суземском большаке, отнесенный к временам  знаменитого похода, позволил районному центру отметить 800-­летие  и выпустить памятный значок. В 1239 году Черниговское княжество  было подвергнуто нашествию монголов, и после разорения Чернигова центр чернигово­северских земель перешел к Брянску. В числе разрушенных городов княжества были Трубчевск и Севск. Брянское княжество в 1356 году было захвачено литовским князем Ольгердом. Его дети, Андрей и Дмитрий, приведут брянских воинов, полки из Стародуба и Трубчевска  на Куликово поле на помощь Дмитрию Донскому. Можем считать, что предки жителей  Суземского края сражались на ратном поле с  иностранным полчищем наемников Мамая. В XIV веке основная часть Северщины оказалась под властью Великого княжества Литовского (ВКЛ). Один из участков южной границы княжества с Московским государством проходил по территории нашего района по реке Тара. На протяжении двух с половиной веков  за обладанием этими землями шла борьба  между Великим княжеством Литовским, а впоследствии – Речью Посполитой и Российским государством.
Северщина и жители её севрюки, пережив Смутное время начала XVII  века и приняв в нем активное участие, к середине века исчезли с исторической арены. Прелюдия Смутного времени разыгралась как раз на её землях, победоносная битва ратников Бориса Годунова произошла на поле у суземской деревни Добруни, а  сочувствовавшим самозванцу Лжедмитрию I жителям удалой Комарицкой волости (почти вся полевая часть нынешнего района к ней относилась) пришлось испытать муки от татаро­-мордовских карателей, присланных царем. Тысячи жителей Комарицкой волости были казнены. Не исключено, что «казацкий городок» под Холмечами, где шурфами не выявлен культурный слой длительного пребывания там людей, является материальным свидетелем этого события. Город Севск, давший убежище самозванцу, был подарен им, посчитавшим своей собственностью, отцу невесты Юрию Мнишеку. Что, очевидно, породило пословицу: «В Севске поросенка на насест сажали, приговаривая: цайпайся, цайпайся, курочка о двух лапках, да держится». О севрюках имеется достаточно много публикаций в интернете, где они называются этнокультурной группой, даже несостоявшимся восточнославянским народом,  предтечей свободолюбивого казачества, форпостом на южных рубежах государства. Непокорный комарицкий мужик приобрел всероссийскую известность  в народной  плясовой песне «Комаринская». У партизанской славы  брянцев времен Великой Отечественной войны, похоже, имеются глубокие  исторические корни.

    В 1595 г. была произведена перепись угодий Свенского монастыря, которому принадлежали полевые села Суземщины, а тогда дворцовой Комарицкой волости. В этой «выписи»  мы встречаем села и починки Добрунь, Неудолеск (Невдольск), Олешковичи (Алешковичи), Павловичи, Селечню, Торлопово, Устарь. Оба берега реки Тары также принадлежали монастырю. Это будет иметь значение при определении границы между  Польшей и Россией по Поляновскому миру (1634 г.).  Помимо монастырских сел  в первой половине XVII века в волость входили дворцовые села Зерново, Мишкино­-Шилина, Новоселки (очевидно Полевые, так как Новоселки Подлесные названы отдельно), Семеновское (Семеновск), Старчево (Страчово) (в первой части мы предполагали о связи названия села с рекой Тарой, очевидно, это  подтверждается: С тары), Филиппова, Шепетлево. Удивительно, но все эти населенные пункты  обозначены  на современной карте района, в отличие от исчезнувших десятков деревень, хуторов и выселок более позднего времени, и имеют не меньше четырех столетий своей истории. «Монастырские» села, первое упоминание которых точно названо, безусловно, ведут свой отсчет не с конца XVI века, а возможно, столетиями раньше. О времени образования Торлопова, Устари мы свои соображения уже высказывали.
Несколько слов на этот счет в отношении Невдольска. Древний формант – ск заслуженно присутствует. В специальной научной литературе опубликованы две статьи, посвященные анализу «брянского клада», но автору пока не удалось встретить публикаций специалистов, изучавших место клада, находившегося у Невдольска, а именно их оценки поселения, сквозного по времени, от бронзового века, рубежей эр и до позднего средневековья. С позднего средневековья мы уже знаем историю, село было. Выпись от 7 апреля 1595 года гласит: «Неудалеск на реке на Севе и в нем церковь Николы Чудотворца, а в церкви образы, свечи, книги, ризы и колокола  все монастырские» . Запись на понятном русском языке, возможно выправленная в дальнейшем московскими подьячими. Одно слово сохранилось неизменно, название села – Неудалеск. Думаю, это имеет принципиальное значение, проливающее свет на затронутый нами вопрос. В праславянском диалекте, как и в индоевропейском праязыке, ударение было не силовым, как в современном русском языке, а тоновым, или музыкальным, сохранялось оно частично и в дальнейшем в старославянском; это значило, что ударный слог выделялся не силой звука, а движением тона. Отголоском этого произношения, тянувшегося с самых глубин протославянской истории, и было наименование села Не­у­да­ле­ск, сохранившемся неизменно в речи поселян и  в  XVI веке. Здесь же мы назовем и наш незабываемый топоним – Су­и­зем, который также легко трансформировался в сузем–суземку.  В документах  первой трети XVII века севские воеводы писали в Москву о событиях  то в Севске, то в Се­ве­ске. При Иване Грозном  – государе «всея Ру­си­и» в «Боярском приговоре» о создании сторожевой службы на степной окраине назывался Ры­ле­ск, вместе с Рыльском . Как нам представляется, в архаичных, балтских языках, особенно в литовском, это произношение ещё живет. Из великих языков тоновое произношение имеется в китайском, корейском и японском. Видный российский лингвист, академик Вяч. Иванов считает, что наша прабабушка, рожденная 150 тыс. лет назад, хорошо пела, язык у неё был тоновый. Человек излагал знания в стихах,  древнейшие «Веды» пелись. Все мировые эпосы, как мы знаем, сохранились в виде гимнов, стихов. Переход от выкриков, междометий и жестов к слогообразованию, членораздельной речи требовал форму общения, близкую к пению, напоминающую нам произношение звуков глухими от рождения детьми. Этот процесс занял тысячелетия. У параллельной ветви – неандертальцев были проблемы с гласными.
Возможно, на древнее происхождение топонима указывает и его наименование – Неудаль, Неудоль – языческое имя, оберег, ограждавшее жителей от несчастий. Нужно сказать, что эта языческая традиция долго сохранялась на Руси, у московского дьяка Сукова в XVI веке было три сына служащих: Елка, Мичура и Вязга, конечно, у них были и календарные имена. Брянский дворянин, подписавший письмо польскому гетману Жолкевскому, именовался «Федор Нелюбовь сын Парфентьев».
Следовательно, исходя из данных археологов , и сохранившейся ещё в XVI веке ниточки, непрерывно тянувшейся из глубины веков, в виде  тонового произношения топонима, можно заключить, что суземский Невдольск имеет под собой не менее чем двух тысячелетнюю историю. По причине пожаров, затоплений от реки поселение могло передвигаться, смещаться  на некоторое расстояние, но в течение всего времени история его не прерывалась. Остается лишь добавить, что в мирные годы, в наш просвещенный век наступило самое критическое время для выживания и Невдольска и тысячи подобных сел и деревень на российской земле. Как их сохранить? Может быть, по примеру Дальнего Востока бесплатно раздавать землю всем желающим?
Видный ученый, специалист по ранней славянской истории А.М. Обломский, руководитель экспедиции института археологии РАН, побывавшей на месте  находки «брянского клада», относил эту территорию в первые века нашего тысячелетия к славянской «киевской культуре» . С учетом ближайших  балтских топонимов и длительного проживания уже в более позднее время  балтского племени голядь в низовьях р. Неруссы и  реки Усох (в Литовских метриках  XV  века называется еще южнее Брянска «Голядский бор»), можем предположить, что население этого времени было в какой­-то период смешанным, балто-­славянским. Приход сюда славян­ северян в последние века первого тысячелетия, был приходом к родственному населению.
   Лесным поселениям района, входившим  вместе с Трубчевском в Великое княжество Литовское, с установлением хронологии повезло меньше. Единственное село Негино, являвшееся удельным владением князей Трубецких, известно с конца XVI в., оно упомянуто в «выписях» Свенского монастыря,  тогда называвшегося Свинским (по реке Свинь). Назван в ней был и Порохонский лес, простиравшийся до Негино. О нем скажем ниже. На первый взгляд, из лесных сел наименование «Погощь» по всем критериям относится к числу топонимических архаизмов наряду с древним Радогощь. Однако, благодаря автору статьи С.А. Романенковой в книге «Суземский край: от древности до наших дней. (Книга первая. Брянск, 2016. 304 с.), выяснилось более позднее его происхождение. Протекала небольшая речка Гошь, что с белорусского «топь», и деревня строилась по реке, по Гощи . Первое упоминание о ней  в XVIII веке.
Земледелие в лесной зоне на протяжении многих столетий было подсечно­-огневым, которое в Финляндии  еще встречалось в XIX веке. Землепашец предварительно, за год или два, высушивал деревья, содрав с них кору или подсекая,  выжигал большие площади леса, засевал их, а через несколько лет требовалось вновь все повторить. Поэтому, при таком способе обработки земли, численность поселения должна была быть небольшой и вынуждала постоянно передвигаться и менять место. С увеличением населения стали изменяться агрономические системы земледелия. В начале XVI века после системы переложных земель появилась в России паровая система земледелия с трехпольным севооборотом, просуществовавшая до 30­-х годов XX века.  На обрабатываемых полях строились постоянные деревни и починки, а их жителей постепенно прикрепляли к помещикам, получавшим поместья за службу. Иногда крестьяне покидали свои жилища, оставляли поля; так, в сборнике правовых актов ВКЛ «Литовская метрика. Книга записей». (т. XXVII. СПб, 1910) встречаем нередко документы на  владение пустыми  деревнями и землями. В целом, расселение жителей по стране было неравномерным, своеобразными лакунами. Последний дореволюционный ректор Московского университета, историк М.К. Любарский писал: «Природа страны заставляла русское население расселяться не равномерно, а группами. Даже и в пределах отдельных групп население не скучивалось, а разбивалось редкими поселками благодаря тем условиям, которые ставила природа экономической деятельности русского народа» .  Это можно было наблюдать и в размещении населения Суземского края– более плотное, с  установленными, многовековыми датами их селений в полевой полосе, и редкое в лесной зоне, с поселениями вдоль реки Неруссы и ее притоков. Самым  ранним временем их возникновения  суземскими краеведами назван XVIII век (см.: Суземский край: от древности до наших дней. Кн.,I.). Обращает на себя внимание, что это и места поселений людей самых ранних археологических культур, тогда как  для первых, полевых это не характерно. В лесу древнему человеку было легче охотиться: дичь подпускала ближе; найти пищу: собирание лесных плодов; строить жилище – порой, вывороченное бурей вековое дерево предоставляло под её корнями готовую землянку, не говоря уже о строительном материале. Зимняя река открывала дальние просторы для знакомства с местностью и снабжала рыбой. Прерывалось ли население леса на многие века с изменением образа жизни, с возможностью распахивать более легкие, соседние степные залежи? Думаю, что нет, и об этом   скажем чуть ниже.
Вернемся вновь к топониму Суземка. Как уже отмечали, служебный формант – ка, присутствующий  здесь, имеет в основном и деминутивный и по времени более поздний характер своего появления в топонимах. Предполагаем, что в этих краях это был XVIII век.
Численность населения Суземки была небольшой, она уступала соседним селам. Помещичья деревня Шилино стала называться в этот век Шилинкой, хутор с мельницей Шалимовых – Шалимовкой, владение промышленника Кокорева – Кокоревкой, а Сузем, ряд изб на краю леса,  в версте от дороги из Трубчевска в Севск – Суземкой. По преданиям, насельники монастыря в Яменской слободе, закрытого по бедности своей, во времена Екатерины II, основали на берегах Неруссы и ее притока Колодезь деревни Герасимовку и Денисовку, как видим, с этим же формантом в названии.  Правда, вначале они были известны как Гута Денисова и Гута Герасимова. Авторы исследования «Храмы Трубчевского района» этот факт (об отцах-основателях деревень) не подтверждают, более того сообщают, куда должны были направиться служители упраздненного монастыря (кстати, среди них был и монах Герасим). Авторы книги отмечают также, что при образовании монастыря в 1680 году его окрестности были совершенно безлюдными, Яменская слобода уже возникла на месте монастыря. Из недвижимости у монастыря был только  луг с лесной порослью да мельница на реке Чернь. Мельница приносила «15 четвертей хлеба в год»  (примерно 3 тонны) от помола. В 1740 году граф П.Б. Шереметьев отнял эту мельницу у пустыни в пользу своих крестьян из Красной слободы. Однако полученное количество хлеба за помол свидетельствует, что совершенно безлюдной эта местность до пустынников  не была.
В предании все же есть некое зерно истины. Коренными фамилиями (только из известных автору) были в этих деревнях  Балахоновы, Черняковы, Хрысковы, фамилии говорящие, фамилии потомков яменской братии. Не трудно догадаться, Хрысков был в те времена Хрыстов. Язык жителей Суземского  района, особенно лесных деревень, был под большим влиянием белорусского. Филолог­-славист, академик Е.Ф. Карский в начале XX века по правому берегу реки Десны проводил границу распространения белорусского языка, которую можно было бы смело сдвигать на несколько десятков километров южнее и на сотни километров севернее, до самой Калуги. Конечно, имеются в виду великорусские территории с сильнейшим  влиянием  белорусского языка.
Коснувшись этого влияния на язык местных жителей, мы можем объяснить один загадочный топоним в суземском лесу – наименование уже покинутого поселка  Алес (так на карте). Слышится как бы из партизанского прошлого. Однако здесь совершенно мирное содержание и с точной привязкой к местности. Е.Ф. Карский в работе «К вопросу о влиянии литовского и латышского языков на белорусское наречие» называет, в ряду целого перечня слов, слово «алёс» (так и назывался поселок) – топь, зыбкое место, болото. И пишет об этих словах: «Хотя и не вышли из употребления, но встречаются очень редко, лишь в известных местностях, диалектически» . Таким образом, балтийское слово, прошествовав через всю Белоруссию, закрепилось некогда среди болот лесного выселка.
В сообщении «Местные замечания о жителях…», отправленном в Российское географическое общество  в середине XIX века учителем приходской школы и протоиереем  Мосальского собора Калужской губернии, говорилось, что  язык отдельных деревень уезда «отличается от прочих крайней грубостью». Перечислялись при этом белорусизмы:  «ён», «яго», «яму»  и др . Жители Полесья – полехи, замеченные  И.С. Тургеневым в его «Записках охотника», были носителями этого диалекта: смеси белорусского с русским. Писатель относил их к жителям лесной Калужской губернии, выделял добротность их просторных  изб, по сравнению с орловскими, степными избенками, и более независимый характер. Этнограф, почетный академик императорской академии С.В. Максимов так же, спустя несколько десятилетий, вспоминая знаменитое произведение классика, описывал быт полехов, сравнивал сноровку калужских крестьянок не в пользу орловских женщин полевых уездов, отмечал их умение красиво одеваться и петь. Жили полехи за счет лесных промыслов и отходничества. Этнограф расширил место их проживания, включил в него  Брянский и Трубчевский уезды Орловской губернии. Об этом же пишет и Е.Ф. Карский: «Жители Брянского и Трубчевского уездов известны под именем полехов»  (с. 407). В материалах РГО середины XIX века о населении Калужской губернии говорилось, что полехи «разительно отличаются» от своих соседей по лесным уездам и «в нравах и в обычаях», например, «все почитают еженедельную пятницу и в этот день не пашут, не прядут, не золят холстов, не начинают жать, сеять, и т.п.» . О чем идет речь? Ксендз­ иезуит Ян Велевицкий, сопровождавший Лжeдмитрия I и следивший за ним, писал: «Особенно русские чтят пятницу постом, воздержанием в этот день от всякой роскоши в образе жизни». (Записки гетмана Жолкевского о Московской войне, СПб, 1871. С.170).  Самозванец назначил  свадебный пир на пятницу, что стало для него и части его окружения роковым. Корреспондент РГО обращал внимание на их отличия по сравнению с соседями, и не в лучшую сторону, в типах жилищ, сохранившихся с достопамятных времен,  перечислял подробно суеверия полехов, более консервативного слоя крестьянства. В литературе встречается определение полехов как древнего населения домонгольского периода, думаю, такая точка зрения заслуживает внимания. Остается выяснить, имеет ли это отношение к жителям лесных деревень Суземщины. Трубчевский уезд, куда они входили, состоял из двух частей по берегам Десны: правая – полевая и левая – лесная; ко второй, и относились суземские села и деревни .
Последнее упоминание о полехах, как об этнотерриториальной группе населения, находим в  описании эсеровского мятежа лета 1918 года в Гомеле. Его участниками  «были мобилизованные красноармейцы, часть их крестьяне и рабочие Тульской губернии, а часть палехи – так называются жители брянских лесов – племя, переходное по своему языку и обычаям от белоруссов к русским. От русских они (…) отличаются настолько, что после нескольких пророненных слов в палехе можно узнать «человека совсем особой породы» (И.С. Тургенев). Они физически крепкие, трудолюбивые и энергичные. В их обычаях, характере и языке есть много интересных особенностей».
 Подведем некоторую черту под нашим этнографическим обзором, а далее поделимся с читателями одним любопытным  фактом из этой области, о палехах.
Мы убедились, что жители лесной части Суземского края на протяжении веков никуда не исчезали и  относятся, возможно, к  населению домонгольского периода Руси. Подсечный способ земледелия заставлял их  к постоянному перемещению  своих поселений. О древней старине этих мест сообщает Ю.В. Фаев, брянский журналист, в своей книге «Всемирная Брянская история: давным ­давно». Он пишет о том, что в Московской консерватории собрана коллекция брянских причитаний – плачей. «В области выявлено два типа плачей: один на юго-­востоке, до Суземки, другой – на западе области … Этому сложному голошению, как авторитетно заявляет наука, может, пятьсот лет, а может, и вся тыща» . Журналист добавляет, что сегодня не слышно старых причитаний, ушли и сами плакальщицы. Мне, автору этой работы, довелось однажды  услышать этот плач. Позволю себя процитировать: «Ранним летним утром в полнейшей тишине я шел к первой электричке на железнодорожную станцию. По мере приближения я стал различать звуки, похожие на пение. Но это было незнакомое, странное пение и в необычное время – при восходе солнца. Когда я подошел к железной дороге, то услышал в полный голос пение­ причитание пожилой женщины, оплакивавшей гибель своей подруги, попавшей под колеса проходившего поезда. Она не плакала, она, вытягивая красивым высоким голосом каждое слово, излагала её жизнь, случившуюся трагедию и все её последствия. Они с подругой были родом из дальней лесной деревни. Это был плач Ярославны, донесшийся через века. Не случайно памятник Баяну, легендарному автору «Слова о полку Игореве», поставлен  в соседнем районе – славном городе  Трубчевске» .
А теперь об этнографическом факте. Я родился и окончил среднюю школу в Суземке в 1971 году. Никогда ни от кого не слышал о  полехах. Мои родители, 1910 и 1912 г.р., были уроженцами деревни Козиловка, находившейся в поле непосредственно на границе Орловской губернии и Черниговской. По улице проходила граница губерний, дом родителей отца был на черниговской стороне и относился по документам к примыкавшей к Козиловке небольшой украинской слободе Винторовка, о которой сообщается, что жили в ней в основном мещане. Родители матери имели дом на орловской стороне. Все жители деревни являлись прихожанами церкви в местечке Середина­ Буда, чем гордились, и выделяли себя от жителей соседней великорусской деревни Улица. Все жители маленькой деревни, за исключением отца моей матери, по причине малоземелья занимались ремеслом, были портными, сапожниками, жестянщиками, бондарями. Имелись в деревне кузнецы. Для нашей работы будет правильно назвать их фамилии. Это Антоненковы, Евдокимовы, Ковалевы, Малюгины, Михайловы, Петрусевы, Плаксины, Разе(и)нковы, Чуповы, Хмелевы и др. В зимние месяцы портные и сапожники отправлялись в основном в полевые села Севского уезда обшивать и точать сапоги богатым хуторянам, жили и работали у хозяина. Это продолжалось и в первые годы колхозной жизни,пока сохранялись в селах состоятельные  единоличники. Деревни Козиловка и Улица образовали один колхоз, где работали родители. Зимой отец ездил на заработки на строительство первенцев пятилетки.
Спустя десятилетия в Суземке, когда мы с отцом на телеге направлялись в лес за сеном или дровами, он в начале пути, погоняя лошадь, произносил несколько раз слово, которое меня всегда удивляло– вместо «пошел» говорил «поняй». Именно этим словом высмеивал в Притуленном кабаке орловский дворовой несчастного полеху. И.С. Тургенев объяснял его как искаженное «погоняй». При этом жители деревни Козиловка говорили на так называемом суржике: смеси русских и украинских слов, в отличие от населения лесных деревень, и тем не менее слово такое, оказывается,  у них встречалось. Так мы видим прямое лингвистическое свидетельство признать эти края местом жительства полехов.
 Конечно, любопытно, что в 1918 году они еще называли себя полехами, как утверждал эмигрантский писатель и этнограф Юрка Витьбич. Понятное чувство землячества в сложной армейской обстановке  и характерная черта большой нации обособиться компактной группой. По этому принципу  из большой по площади  Орловщины и выделились призывники её восточных уездов. Эсер С.С. Маслов, автор книги «Россия после четырех лет революции», изданной в Париже в 1922 году, объясняя неудачи сопротивления большевикам, указывал на слабое общенациональное чувство населения – солдаты на фронте называли себя туляками, рязанцами, а не русскими. Нужно заметить, что у жителей суземских земель был и другой этноним, коснемся и его.
Здесь можно начать с заключения брянского краеведа В.В. Крашенинникова, который, затронув эту тему,  писал: «В XIV–XV вв. этническое лицо населения территорий русско-­украинско-­белорусского пограничья еще недостаточно определилось, поэтому документы не фиксируют заметных различий в социально­экономических отношениях и других сторонах жизни населения Брянщины и соседних территорий, независимо от того, были ли они позже русскими, украинскими или белорусскими». Статья из сборника была опубликована на исходе советского периода,  если бы несколько лет спустя –  то, очевидно, и расширились бы хронологические рамки названных столетий.
Летом 1909 года по заданию Этнографического отдела Русского музея  Александра III севский краевед Д.О. Святский, в будущем астроном и автор работ по исторической астрономии, обследовал южную часть Севского уезда, то есть непосредственно знакомые нам места. Возможно ли подобное сейчас, столетие спустя, в условиях реструктуризации академических институтов?
Об итогах  своей пешей экспедиции Д.О. Святский издал небольшую работу, из которой приведем выдержку, представляющую для нас интерес. «Переходя границу Севского уезда по направлению к городу Трубчевску Орловской губернии, мы сейчас же встретим и смену головного убора. Это будет шестой тип костюма. Еще в Никольском Хуторе Севского уезда бабы носили рогатую кичку с кокошником первого района, но в с. Суземках Трубчевского уезда, непосредственно примыкающем к Хутору (ныне вблизи и станция Суземки М.­К.­В. жел. дор.), носили«повойник» круглую плоскую шапочку, надевавшуюся на обруч, из материи алого цвета, стеганой геометрическим простым узором; повойник повязывался фабричным платком. (…)
  Кстати замечу, что жители Трубчевского уезда, особенно более центральной части его, до сих пор называют себя «Литвою». Известно, что между Севским и Трубчевским уездами в 17 столетии проходил «Литовский рубеж», и Трубчевск с Новгород­Северском находились во власти Литвы» .
Нас здесь интересует сообщение Святского о собственном  наименовании жителей посещаемой местности, называвшихся  «Литвой» или «литвинами». Исчерпывающую характеристику этого этнонима дал украинский исследователь В.Е. Чухно.
«Большинство жителей Серединобудщины того времени составляли «литвины» – представители обособленной этнографической группы восточного славянства, сформировавшейся в XIV–XVI вв. на территории северных районов нынешней Сумской и Черниговской областей, южных районов Брянской области и сопредельных с ними районов Гомельской области.
Литвины получили своё название от принадлежности к гражданству Великого княжества Литовского и, возможно, являлись прямыми потомками коренных жителей Северщины – севрюков. По мнению некоторых исследователей, литвины относились к «аборигенному «русскому» населению, которое в результате замкнутости сельской жизни в прошлом и отдалённости от больших административно-­политических и промышленных центров оставалось постоянным в генетическом отношении со времён Киевской Руси, стойко хранило в себе вплоть до начала ХХ века «русское» самосознание и называло себя людьми «русскими», категорически отмежёвываясь при этом от россиян.
Однако не все разделяют эту точку зрения. Одни считают население северных районов Сумской и Черниговской областей смесью трёх славянских народов: русского, белорусского и украинского, другие роднят их с белорусами, придавая им «особый этнографический характер», третьи относят к отдельному, совершенно особенному типу, чуть ли не народности древних северян, и т.д.
Кто из исследователей прав, сказать сложно. Однако, как бы там ни было, литвинам присущи свои особенности в сфере традиций, хозяйства и быта, и они разговаривают на особом диалекте белорусского языка – «северско-­белорусском», который, по мнению известного советского языковеда профессора П.А. Расторгуева, содержит в себе основные черты говора северян, населявших когда­то значительную территорию Черниговской, Курской и Полтавской губерний, и схож с языком белорусов Гомельщины.
Диалект этот сохранился и по сей день: «ён» – он, «яна» – она, «якая» – какая, «нима» – нет, «гаманеть» – разговаривать, «летась» – в прошлом году и так далее. Не исчезли и сами литвины. Их потомки продолжают жить на севере Украины, сохраняя обычаи и традиции своих предков. Однако с каждым годом их становится всё меньше и меньше»  .
Могу дополнить личным «этнографическим» свидетельством. В 70­-е годы, интересуясь у двоюродного деда, В.Е. Разенкова, 1901 года рождения, сведениями о происхождении фамилии и наших предках, услышал такой ответ: «Мы из Литвы», – так, мол, говорил его отец. Спустя многие годы все встало на свои места, Литва и литвины – это местные жители.

Вернемся к исторической части нашего обзора. До войны с нацистской Германией самым тяжелым периодом в истории края был XVII век. После гибели самозванца в Кремле, новый Лжедмитрий II, или «Тушинский вор», объявился в северском городе Стародубе, и военные действия возобновились. Восстание Ивана Болотникова  этого же времени начиналось с северского Путивля и в походе на Москву не миновало Комарицкой волости. Разорение Северских земель, Комарицкой волости в ходе войн с Польшей было катастрофическим, земли обезлюдели, города Карачев, Трубчевск и Севск были в руинах. Г.М. Пясецкий,  религиозный историк, краевед Орловской губернии  (c XVIII века в нее входила часть современной Брянской области), писал об этом: «Смутное время оставило здесь  такие следы разрушения, от которых жители не могли оправиться в течение целого столетия» . В восстанавливаемый Севск переселяли на жительство служилых людей из Новгород­-Северска  и центральной России.
 Окраинные земли по-­прежнему подвергались нападению со стороны Степи. После развала Золотой Орды её место пыталось занять Крымское ханство, повторив лишь за ордынцами набеги на украинские и русские селения. На пути крымских татар создавались засечные линии, строились города, выезжали в степь дозоры,  и, тем не менее,  отряды проникали  далеко на север, грабили, угоняли  скот, захватывали  людей для продажи в рабство. В годы Смуты набеги происходили практически каждый год. Комарицкая волость и г. Севск были местом постоянных столкновений с крымцами, доходили они и до лесных сел Трубчевского уезда.  Крупная битва с крымскими татарами произошла в 1668 г. у г. Севска, когда князь Куракин наголову разбил их многочисленное войско. Это сражение было названо «Татарским побоищем», известие о победе русской рати праздновалось в Москве, а в Севске в честь её был заложен Троицкий монастырь.
Война со Швецией, времен Петра I, происходила в непосредственной близости от границ губернии, потребовалось лишь укрепление старых крепостей-­городов Брянщины. Главные герои Пушкинской драмы  «Полтава» И. Мазепа и В. Кочубей также находились чуть ли не на расстоянии вытянутой руки от мест нашего повествования. С южной окраиной заповедника «Брянский лес», который в основном находится в Суземском районе, соседствует украинское село Старая Гута. Это село основал славный Кочубей, казненный коварным Мазепой, известно оно было в стародавние времена своим винокуренным производством, бочки с водкой  Старой Гуты отправлялись на ярмарки по всему Югу Российской империи и пользовались спросом у местных перекупщиков. Крестьяне, в том числе крепостные, завозили контрабандно водку в великорусскую Орловскую губернию, где торговля ею, в отличие от малороссийских губерний, велась только в казенных заведениях, и занимались «незаконным корчмачерством».  За эти крестьянские «шалости»  в уездных судах постоянно велись судебные тяжбы с их владельцами, помещиками. Севские дворяне братья Шалимовы, купившие  хутор с мельницей недалеко от украинского местечка  Середина ­Буда, перепродали его гетману Мазепе, затем село оказалось во владении  светлейшего князя А. Меньшикова. Ныне Шалимовка – станция  по Киевской железной дороге.
Отечественная война 1812 года  также обошла стороной  Брянщину. Известно, что сражение под Малоярославцем лишило Наполеона  Бонапарта возможности отступать в южном направлении, а вынудило вернуться на разоренную Смоленскую дорогу. При подготовке к войне с Россией французский штаб создал подробную топографическую карту нашей страны,  о её высоком качестве свидетельствует и то, что все мельчайшие  населенные пункты Трубчевского и Севского уездов в нее вошли, фигурирует там и Буда ­Суземка.
В годы войны 1812 года  Бpянщинa далa pycскoй apмии 16 290 вoинoв. В г. Трубчевске была создана продовольственная база Русской армии, туда везли продукты, фураж  со всего юга России. На полях сражений с первых месяцев войны воевал Севский полк, награжденный в апреле 1813 года  Георгиевским знаменем с надписью «За отличие при поражении и изгнании неприятеля из пределов России».   Полк принял участие  и в заграничном походе Русской армии 1813–1814 гг.    В числе наград и отличительных знаков полка были Георгиевские трубы с надписью «За Варшаву 25 и 26 Августа 1831 года и за усмирение Венгрии в 1849 году», знаки на головные уборы «За войну 1812, 1813 и 1814 гг. и за отбитие штурма Севастополя 6 июня 1855 г.», петлицы за военное отличие на мундиры штаб­ и обер­офицеров и Георгиевские петлицы на мундиры нижних чинов за русско-­турецкую войну 1877–1878 гг. и русско-­японскую войну 1904–1905 гг.
Мы видим, что полк доблестно проявил себя во всех военных кампаниях XIX века и начала ХХ века. Следует только заметить, что воинские соединения царской армии не формировались, за некоторым исключением, по территориальному принципу, и полк не дислоцировался в городе Севске. Служили ли в нем севчане и жители Брянщины, – нам лишь  известно о единицах. Известный краевед А.М. Шевелюк, автор многостраничного исследования по Елецкому полку, утверждает, что комплектация всех орловских полков происходила в других местностях. При этом состав 9-­й пехотной дивизии, куда входил 34-­й пехотный Севский полк, состоял из пехотных полков 33­-го Елецкого, 35­-го Брянского, 36­-го Орловского, то есть из полков по наименованиям городов одной губернии – Орловской.
Первую мировую войну 34­й пехотный Севский полк в составе 9­й пехотной дивизии, 10-­го армейского корпуса встретил на Юго-­западном фронте. Принимал участие в знаменитом Брусиловском прорыве, а в одной из ночных контратак  1915 года тремя ротами полка было захвачено в плен более 500 нижних чинов противника и 7 офицеров. В декабре 1918 года полк был разоружен петлюровцами, и в нарушение условий сдачи, с многих офицеров была снята одежда и сапоги. Разутыми и раздетыми военнослужащие полка в качестве «военнопленных» по зимней дороге были отконвоированы в Киев. Полк прекратил свое существование.
По условиям Брестского мира, в марте 1918 года немецкие войска, заняв украинские губернии, находились в непосредственной близости от орловских уездов, в соседней Середине­ Буде была нейтральная зона между Советской Россией и Германией. .
Столетия без войны на Брянской земле не сильно сказались на росте благосостоянии ее простых жителей. На фотографии партизан Великой Отечественной на форзаце брощюры  мы видим избы, которые легко можно было отнести к временам достопамятным. По ­настоящему Брянщина начала отстраиваться в послевоенный период, начиная с конца 50­-х, ещё в 60-­е годы можно было в райцентре увидеть хаты, крытые соломой.
Краевед В.В. Крашенинников приводит впечатление о посещение села Баклань, недалеко от Брянска, немецкого врача, сопровождавшего в 1805 году владельца этих земель Разумовского в его поездке в Малороссию. Врач писал: «В какой бедности живет здесь крестьянин. Кажется, не можно поверить, что в этих хижинах могли жить люди…», в другом месте он добавляет об их «чрезвычайном простодушии». Ощущал ли екатерининский вельможа стыд за свое владение перед иностранцем? Баклань в 70­-е годы советского времени было известно на всю область, как преуспевающее хозяйство-­миллионер.  Что там сегодня?
Почти дословно повторила слова немецкого врача о шокирующем состоянии деревни русская учительница, преподававшая уже в суземской  Черни  в 1878 году . Деревня наполовину принадлежала Шереметьевым, владельцам московских Версалей – дворцов в Кусково и Останкино.
Этнограф, писатель, Павел Якушкин в 50­-е годы XIX века прошел пешком путь от деревни Кокоревка до Трубчевска по лесной дороге. Дойдя по изнывающей жаре до первой деревни, он «ввалился, – как пишет этнограф, – в первую попавшуюся избу», которая «сильно смахивала на хату», внутри была выбелена. О том, как он был встречен хозяевами, сообщает автор:
«–Здравствуй, хозяйка,– сказал я, войдя в избу, сидевшей там старухе.
 – Здравствуй, родимый! Да как же ты умаялся! Ляжь тут-­то на лавочку, отдохни; ляжь; сем-­ко я подложу тебе под головку, – говорила и в то же время хлопотала старуха. – Да выпей водицы; только одной воды не пей – это не хорошо будет; а ты возьми кусочек хлеба, посоли, после пожуй да и запей водицей; напоила бы тебя квасом, да видит бог, квасу ни ложки нет…
Когда я немного отдохнул, ко мне подошла сноха моей хозяйки.
–Ты нынче ещё не обедал? – спросила она меня.
–Нет, ещё не обедал.
–Погоди, я тебе бурачков налью.
Она налила в чашку бураков, положила предо мной ковригу хлеба, пододвинула соль.
– Кушай на здоровье! – сказала она.
– Сходит­-ко, налей в чашку молочка, – прибавила старуха ­хозяйка. Сноха пошла за молоком».
Пообедав, путник хотел рассчитаться за обед. Хозяйка отказалась, тогда он хотел дать внучке «на орехи да на пряники, но старуха накинулась и на внучку и на меня.  (…)
…с странного человека за свою хлеб-­соль деньги брать? Есть ли у тебя крест-­то на шее…
– Да я, бабушка, и не брала…– заговорила испуганная внучка, как будто и в самом деле сделала величайшее преступление. – Это он мне хотел дать, а все­таки я бы не взяла…» .
Затем старуха­-хозяйка помогла ему выйти на дорогу, ведущую в Трубчевск.  Странным человеком на Руси называли странников, которые, в свою очередь, не могли пользоваться деньгами и бесплатно получали пропитание и ночлег по пути своего следования.
Знаменитый ученый, географ  и ботаник  П.П. Семенов Тянь­Шанский, в редактируемом им многотомном издании «Россия», в статье, подписанной им и его сыном, сообщал: «На ю.-­в. от Трубчевска идет большая дорога в город Севск через обширное полесье, параллельно сначала с рекой Нерусой, а затем её притоку рч. Колодезю расположен в лесной глуши безлесный оазис, занятый некоторыми селениями Краснослободской волости. Волостное селение Красная Слобода имеет более 1.000 жителей, волостное правление, школу и лавки. (…) К той же Краснослободской волости принадлежат три достойных упоминания селения. Первое, Ямное (600 жителей) в 25 верстах к ю.­в. от Трубчевска, влево от большой дороги, замечательно тем, что здесь около 1688 г. была основана «на государевой пустовой земле» Предтечева Ямная мужская пустынь, принадлежавшая в XVIII в. к «Синодальной области» и упраздненная в 1764 г. Около 1708 г. царевич Алексей Петрович пожертвовал этой пустыни сосуды, облачение, евангелие и другие богослужебные книги. Другое селение – Горожанка расположено вправо от большой дороги, в 33 верстах от Трубчевска, и третье – Негино – на самой дороге, в 40 верстах от города. Горожанка и Негино имеют до 2.000 жителей каждое, школу и лавки» .
Как видим,  Суземка, через которую, возможно, проезжали путешественники, в число достойных упоминания не попала. Небезынтересна характеристика уезда, данная учеными: «Трубчевский уезд принадлежал к западным  и чуждым по своему характеру нашей области уездам Орловской губ. Почва его вообще нечерноземная, суглинистая и супесчаная, а местами состоит из сыпучего песка».  Как здесь не вспомнить «суи­-зем»! «Леса занимают в нем 50% всего пространства и состоят из хвойных пород. Жителей в уезде 132.000; на кв. версту только 29. Со времени освобождения крестьян, между которыми было крепостными только 24 %, население увеличилось на 55 % благодаря многоземелию уезда. Земледелие есть главное занятие жителей, но не хлебопашество доставляет главные выгоды жителям, так как хлеба не достает на местное потребление, а посевы конопли, разводимой в уезде с большим успехом. Под пашнями только 34% пространства. Затем развиты и лесные промыслы» .
Богатство края, лес  вызвал к жизни в XVII–XVIII веках зачатки кустарного производства в деревнях и селах Суземщины. В Гутах Гаврилова,  Герасимова и Денисова стали производить стекло, в Будах Горожанка, Погощь, Суземка, Улица, Чернь, Ямное появились будные станы для изготовления поташа, выгонки дегтя. Их появление связано с одной из первых концессий на русской земле.  Коштелян Киевский (2-­е лицо после воеводы) Адам Кисель в марте 1648 г. обратился к царю сопредельного государства Алексею Михайловичу с просьбой о выделении в Трубчевском уезде трех мест для того, чтобы «золу жечь и поташ делать на семь лет». При этом обязывался не использовать  «угожий лес и бортные дерева», а также после истечения срока отдать буды «его царского величества воеводам со всем заводом». Места эти были не пустынные, коштелян также обязывался «вина и табаку русским людям не продавать», «никакова дурна не чинить», а которые «царского величества люди» захотят работать по найму, принимать, ничем не теснить и не обидеть . 16 марта этого же года Адам Кисель в письме севскому воеводе писал уже о милости «царского пресветлого величества». И тут же попросил в новом письме к царю  четвертое место для буды. Сразу же получил  ответ достаточно трех, и срок был определен в 5 лет.
Для России это были новые технологии и правительство было заинтересовано в развитии поташного производства.
В Трубчевск было направлено из Москвы распоряжение сообщить о ходе дела. 27 мая трубчевский воевода Н. Нащокин доложил в царскую канцелярию, что работ нет никаких и «что в тех будах учнется делать отпишу тотчас».
Решения принимались практически мгновенно, в день обращения, если учесть состояние связи. Совсем по-­другому рассматривались частные обращения. Историк Н.И. Костомаров писал: чтобы получить землю служивому дворянину на дикой окраине, ему нужно было долго «носить блины и пироги» подьячим. О том, как решались государственные дела, можем привести и такой пример. При разграничении территорий по Поляновскому миру с Польшей  Посольский приказ получил описание границ от властей приграничных уездов, но прежде чем сесть за стол переговоров, их участники с нашей стороны были обязаны  выехать и проверить на местах правильность полученных сведений.
Воевода из Трубчевска в июне отписал: «Приходили будники – мастера будного дела с Литовской стороны 30 мая», «буянили», «просили корма», «но не было у меня на то государева указа и отправил этих будников обратно за Литовский рубеж». Подумав, боярин на запечатанном конверте начертал: «Отписал, чтоб и вперед таких не принимал» .
Оперативнось и строгость государевого слуги  воевода проявил сполна. 
Как бы там ни было, буды заработали. Где были поставлены  первые? Мы знаем, что из 6­-ти буд – Яменская одна из поздних, слобода возникла у действующего монастыря. В числе её первых жителей был запорожский казак Ткач, оставивший след в истории как смутьян яменской бедноты.  От него пошли две фамилии в Ямном: Ткач и Ткачевы. Погошь возникла также в XVIII веке. Поэтому велика вероятность, что одна из трех буд заработала в Суземке – удобная логистика, на тракте  между двумя городами.  Небольшая деревня уже существовала, «будникам» где­-то нужно же было остановиться, и сохранение древнего топонима не происходит виртуально . Допускаем и другой вариант, слово, родившееся здесь, вернулось через столетия, в виде термина пустой, никому не принадлежащей земли, – "суземке". Все такие земли относились к государственным.
Поташ  получался после выпаривания белой золы от сжигания древесины. На получение  этого весьма ценного сырья для  производства стекла, мыла, дубления кож, отбеливания холстов, экспорта  вырубались большие площади леса, это стало угрожать сохранности лесов в государстве. В XIX веке повсеместно будные станы были закрыты. Вместе с прекращением  поташного производства отпала и необходимость размещения стекольных заводов в лесной местности. Кустарное производство в суземских лесных селах, не успев  развиться, прекратило своё существование. Работали ещё в Кокоревке кожевенное предприятие и винокуренный завод. В Красной слободе выжимали коноплянное масло на 5­-ти маслобойнях. Оставались лишь лесные промыслы в виде изделий из древесины,  подсочки  смолы и живицы, заготовки лыка лозы для кожевников и в более позднее время  работы на лесных делянках. В Денисовке специализировались на вырезании деревянной посуды, в Горожанке – колес для телег. В  округе было развито бондарное дело, колхоз из деревни Чернь ещё в 60­-е годы назывался «Красный бондарь». Делали кадки, бочки, ведра, ушаты с деревянными, дубовыми обручами, такие кадки с домашними заготовками ещё стояли 40–50 лет назад в домах у жителей района. Сегодня их имитации, в виде деревянных изделий с внутренними, пластиковыми вставками, можно увидеть в отделах «Все для бани» и других отделах гипермаркетов. При восстановлении старого промысла изделия суземских бондарей могли бы пользоваться большим спросом у владельцев коттеджей, дач  и у всех жителей не только для банных процедур, но и для квашения капусты, хранения домашнего вина. Лесным бортевым пчеловодством занимались в селах Ямном, Красной слободе и деревне Суземке. Лишь одни они  были названы в губернском статистическом сборнике как  места древней формы пчеловодства – бортничества. Брянский мед в далеком прошлом поставлялся  к царскому столу. Полевые Новоселки были известны своим медом, уже пасечным,  из ульев.
Исчезли во второй половине XIX века  и двойные наименования суземских топонимов, за исключением Гавриловой Гуты. Топоним с приставкой Буда остался лишь у соседнего украинского местечка Середина Буда, которое все называли только как Буда,  жителей будлянцами, а места, с ними связанные, будлянскими. Это, возможно, была вторая причина того, что все остальные Буды не сохранили двойного наименование.
Предприимчивые жители Середины-Буды, образованной в  XVII веке русскими раскольниками, также изготавливали поташ, и настолько рьяно  взялись за дело, что лес вокруг поселения исчез. Лес окружал изготовителей поташа не только с северной, брянской стороны, но и с южной, и назывался он Порохонский, по наименованию села Порохонь, находящемуся  в 3 км к югу от С.­Буды. Специалист в области исторической географии А.К. Зайцев локализовал исторический лес на местности, проведя исследование, думаю, заслуживающее того, чтобы о нем здесь рассказать.
 В русской летописи XII столетия говорится: «Сташа у Мелтекове селе и оттуда послвше и загабиша Игорева и Святославля  стада в лесе в Порохни...». Прежде, сообщает историк, читалось «в лесе по (реке) Рахни», и указывает, кем и в каком издании так встречалось. Определив этимологию слова порохня, найдя населенный пункт с таким названием, он вышел на материалы Свенского монастыря, где сказано уже о Порохонском лесе. Правда, он допустил неточность, поменяв местами верховья Тары и Устари, и, как не местный житель, внес его в данные исторической географии под именем Порохный лес . Нам­-то известно, что жители села Порохни зовутся порохонцами, а их бывший лес, исчезнувший вместе с поташом, мог быть Порохонским. Так он назван и в «выписях» монастыря. В данном случае, исследователь  привязывал его к литературной лексике прошлых времен. О существовании леса в этой части нашего района свидетельствует и находка в торфянике у полевой  деревни Новинский.
 Коснувшись темы леса нельзя,  её не продолжить весьма интересными сведениями  из историко-­географического обзора России конца XIX–начала XX века. На товарной станции, упомянутой здесь С.­Буды, узкоколейной железной дороги в 141 версту, ведущей на юг, в сторону города Сумы, – до  прокладки магистрали Москва-­Киев– отгружалось 2, 5 млн. пудов товара, из которых лесоматериалы составляли 1,5 млн. пудов в год. Лес указан   не в кубах, а в пудах, и это 24 000 тонн в год, или 2 000 тонн в месяц. Состав из 50 современных вагонов. На узкоколейке, с другими вагонами и локомотивами – это уже не менее 10 составов уходили ежемесячно с товарной станции  в промышленный Харьков и на шахты Донбасса. Может быть, опечатка в солидном издании? Нет, со станции Навля, в сторону Льгова, отгружалось ок. 1 млн. пудов в год, в основном лесоматериалы. Разумеется, такой объем вывоза лесоматериалов, быстрее всего леса кругляка, был невозможен за счет лесной части Серединобудщины района Старой Гуты. Везли его из разработок суземских делянок. Ближайшие лестничества здесь были в Горожанке и Погощи, во главе с  выпусниками Санкт-­Петербургского лесного института – лесничими, работали здесь кондуктора-­инспекторы со специальным образованием и лесники – местные жители. Лес охранялся, расчищался, подсаживался . Занимался лесным делом и дед автора, родившийся в 1874 г. Он долго ещё после революции хранил у себя  топорик с личным клеймом на обухе.  Дед легко пережил коллективизацию, будучи экспроприированным летом 1918 года, и умер в Козиловке в 1967 г.
Говоря о таких объемах, можем представить, каков был труд того времени у лесорубов, если у них, кроме конной  тяги, топоров и пил, рычагов и веревок, ничего  другого в помощь не было. Практически, как и в те времена работали суземцы в лесу и в довоенный период и в первые послевоенные десятилетия. В заготовительной  харьковской конторе «Хартоп»  трудился отец, закатывал бревна в вагоны на полустанках железнодорожной ветки Суземка-­Трубчевск.
Развитие суземских сел и деревень тормозилось и отсутствием надежных транспортных артерий. Летом можно было сплавлять плоты с лесом по Неруссе, а зимой проехать по тракту (шляху, как он долго назывался) Севск-­Трубчевск, о котором сообщалось: «Бывает удобен лишь в зимнее время, а летом глубокие пески на нём, а местами топкие пространства делают этот тракт крайне затруднительным для лошадей, которые с величайшим трудом бывают в состоянии перевозить груз не более 25 пудов» .
 Особенность западных уездов губернии: плохие дороги и слабая мобильность населения – подвигла губернских статистиков только в одном месте сборника выступить в качестве социальных психологов. «Такая неподвижность и постоянное почти  пребывание в своих селениях, – писали они, – расположенных внутри лесов или по окраинам их и более менее разрозненных между собой по причине редкого населения вообще, сравнительно с восточной частью губернии, имеет сильное влияние на их развитие: крестьяне западной полосы малограмотны, несообщительны, непредприимчивы, весьма ограничены в своих понятиях и более суровы и грубы в своих нравах» . Железная дорога, прошедшая в начале XX  века по территории современного Суземского района, внесла изменения в жизнь его жителей. Редкое население, отмеченное статистиками, конечно, определяется в сравнении с кем­-то, если сравнить нынешнюю численность населения района (15 456 чел., 2017 г.) с прошлым, то только в одной лесной Красно­слободской волости по данным на 1890 год проживало 16 073 человека. Остается лишь надеяться, что за прошедшее время улучшились нравы.
В полевых суземских селах буды не ставили, развивалась местная обработка продуктов животноводства и сельского хозяйства.  В Невдольске к началу XX века действовали 22 маслобойни, в Селечне –18 и кирпичный завод, в Алешковичах работало более 20 ветряных мельниц, в Добруни – винокуренный завод, в Невдольске – сукновальное предприятие. Почти в каждом селе что-­то было. О маслобойном заводе в  Негино с 8­-ю рабочими упомянул В.И. Ленин в сносках  своей программной работы «Развитие капитализма в России». На суземских нивах хорошо росла конопля, её выращивали повсеместно; маслобойни, писал Ленин, производили продукт на продажу: конопляное масло. По количеству маслобоен Севский уезд был на первом месте в Орловской губернии, на втором – Трубчевский, на третьем – Брянский . Конопля, чудо растение, давала крестьянину все: из неё ткали прочную одежду, плели веревки, пеньку – вымоченные волокна стеблей конопли, продавали, из нее делали  морские канаты, невосприимчивые к соленой воде, питались маслом и семечками, использовали по праздникам для освещения, изготавливали олифу. Отходы – пакля, – шла на конопачение домов, в армию и промышленность. Вообще, как говорят, у этого растения не было отходов, все  использовалось.  Конопля для местных жителей была главным денежным источником. За конопляниками ухаживали с особым усердием, их защищали от ветра,  располагались они, как правило,  у дома, их обязательно подкармливали. В приведенном выше коротком разговоре писателя со старухой-­хозяйкой в лесной деревне не забыла она упомянуть   и о своем коноплянике.  В  губернском статистическом сборнике отмечалось:  «Крестьянин, плохо  заботящийся о конопле, не имеющий средств хорошо удобрить свой конопляник, не вовремя убирающий коноплю, отставший от других в мочении пеньки и пр. и взамен этого незанятый никаким другим промыслом, – считается бобыль, не заслуживающий доверия» .
   Коноплей засевались обширные поля ещё до середины 60-­х, например, в 1956 г.  – 900 тыс. га, основными районами её выращивания были Орловская, Брянская, Курская области и Мордовия. Страна лидировала в этой отрасли растениеводства, а её площади составляли 4/5 от всей мировой площади под коноплей.  В 1961 г. СССР,  подписав в ООН «Единую конвенцию о наркотических веществах», и ратифицировав  с некоторыми оговорками её в 1963 году, планомерно стал сокращать посевы. В итоге в 2016 г.  посевные площади конопли составили в РФ — 2,6 тыс. га. В последние годы селекционеры вывели технические сорта конопли без содержания галлюциногенов. Считается, что конопля – растение будущего, у нее широкие текстильные возможности, по урожайности она превосходит в три­-четыре раза хлопок, достигает 2­-х­ 3-­х метровой высоты за 110 дней. На одном гектаре можно получить в четыре раза больше бумаги, чем с деревьев на такой же площади. Когда на Земле закончится нефть, конопля станет самым главным растением, утверждают специалисты, из неё можно получать, в том числе, горючее без содержания серы, изготавливать конструкционные материалы — биопластики.  Ещё в 1930 году Генри Форд сделал из них корпус для автомобиля, который работал на конопляном топливе. Конопля также в несколько раз быстрее, чем деревья,  перерабатывает углекислый газ в кислород. По данным Краснодарского НИИСХа им. П. П. Лукьяненко, сегодня доходы с одного гектара конопли могут достигать 250–380 тыс. руб. Для сравнения, доход с одного гектара пшеницы (при урожайности 50 ц/га) составляет 50–70 тыс. Однако за прошедшие годы было ликвидировано производство конопляноуборочной техники, а зарубежный комбайн стоит — 30 млн. руб. Почему-­то там это производство остановлено не было, а только совершенствовалось. Может быть, поэтому пишут о заговоре против конопли, которая была экспортной культурой в России, а ныне в страну её продукция импортируется.
   Высевали для собственных нужд рожь, овес, гречиху, просо.  Важным подспорьем в крестьянской жизни стало разведение с 50-­60-­х годов XIX века картофеля, им порой засаживали большую часть имевшейся у крестьянина земли.
 Опыт развития местной промышленности в виде кустарного производства не удался. Социальная революция его остановила, а централизованная экономика нового времени смела все кустарные производства района. Добруньский винокуренный завод  стал первой жертвой в этой цепочке. Его разрушили сразу же после известий о  революции, не сторонники трезвого образа жизни, а скорее наоборот. Участник этого экса рассказывал автору в 1971 г., что спустя некоторое время они пытались выпаривать песок из  высыхавших луж водки с разбитых чанов. Только завод в Красной слободе, созданный на несколько веков раннее  названных, долго ещё производил кирпич для местных нужд.      
               
                * * *
События нового  времени –  с начала ХХ века, с имеющимися в наличии большим объемом архивных материалов и письменных источников – заслуживают  специального исследования, возможность которого не исключаем в будущем. Сейчас лишь несколько слов в заключение, коснемся  коротко сказанного  и дня сегодняшнего.
 Автор никогда прежде не занимался историей своей малой родины и только вместе с читателем открывал её страницы.  Мы вместе с ним узнали, что название райцентра – Суземка – не является финским, не идет здесь речь ни о каких дебрях, а  слово означает  нашу песчаную местность, которую трудно было древнему земледельцу назвать подходящей почвой, и сказал он тогда: Суе­зем – почти не земля. Слово родилось здесь, у нас, для русского языка и прижилось в суровых северных краях. Уже это наше маленькое  достояние. Для словаря возможен более корректный вариант: суземка – незанятые земли. Мы увидели, что в нашем крае жили древние балты, оставившие  нам наименование рек и поселков, что  история древнего славянского поселения Невдольска только начинает  открываться археологам, что  жители района возможные потомки населения еще домонгольской Руси. Их героический путь пролегал через все поля сражений русского воинства, начиная с битвы на Куликовом поле. Мы также  увидели, что на протяжении всей истории эти русские люди, называвшиеся разными этнонимами: севрюки, литвины, полехи –жили в трудных условиях и жили нелегко. Им не улыбалась судьба ни в один рассматриваемый нами исторический период. Особенно печально касаться этой темы о дне сегодняшнем, но наша работа, как мне представляется, не будет полной, если хотя бы несколько слов  не скажем и  о нём.
   Печально, потому что жертвы первых десятилетий тяжелейшей колхозной жизни оказались напрасными. Страна,  восстановившая за короткий срок народное хозяйство,  в 70–80­-е годы  начала обустраивать село. Впервые за многие столетия  наша российская деревня, вечный донор, стала преображаться.  Самый низкий прирост ВВП в СССР (1985 г.)  в 3,2 процента, недосягаемый  уже последние 30 лет,  был назван временем застоя. Произошла новая социальная революция, о которой вслух не принято говорить. Все, что было создано за этот период на селе, или почти все, пришло в упадок, разрушается. Сохранились лишь из инфраструктуры района советского времени асфальтные дороги, которые ведут в полупустые села.
  Аграрная политика нового времени вначале  решала лишь одну задачу: как можно быстрее освободиться от советского  прошлого, невзирая на последствия, со временем эта политика  определилась и в качестве объекта  своего внимания взяла «стратегического партнера» – крупного сельхозпроизводителя, агрохолдинги. Очевидно,  выбор был сделан правильный, в отличие от лозунга времен перестройки: «Колхозы не нужны, фермеры нас накормят!». Крупные хозяйства –агрохолдинги – успешно решают вопросы насыщения рынка сельскохозяйственной продукцией, импортозамещения, обретения страной продовольственной независимости. Российская Федерация вновь становится, как и во времена царской России, важным участником на международном рынке импортеров зерна. По объему выращивания  сахарной свеклы и производству сахара второй год подряд  страна лидирует в мире. Сельское же население, задействованное лишь частично в современном сельхозпроизводстве, в отличие от времен царской России, не представляет уже  никакой социальной угрозы государству и рассматривается им в основном  в русле общегосударственной социальной политики. В итоге – процесс депопуляции сельских территорий Центра России и Севера принимает угрожающие темпы. Его корректируют – так, десятки тысяч городских поселений административно  перевели в сельские, доля селян  в структуре населения несколько улучшилась. За время после перестройки исчезло 30 тыс. российских деревень. По данным Счетной палаты РФ (2017 г.), за последние десять лет число частных хозяйств уменьшилось на 2 миллиона, что вызвало сокращение посевных площадей, в частности под картофель, в 1, 7 раза. Нельзя не видеть, что  обезлюдение сельских территорий идет неравномерно по стране, Юг России не испытывает ничего подобного.  Данная проблема появилась не сегодня. В 70­-е годы принималась специальная государственная программа по развитию Нечерноземных областей РСФСР. Писатели-­деревенщики возмущались, что исконно русские земли назвали Нечерноземьем. Что ж, ритуальная дань была отдана «пролетарскому интернационализму», но были  заасфальтированы дороги, началась газификация села. Сегодня нет такой программы, и  проблемы конкретно русской, чувашской деревни или села коми  являются проблемами местной администрации.  Имеется общегосударственная программа, принятая в 2013 году:  «Устойчивое развитие сельских территорий на 2014–2017 годы и на период до 2020 года». Что в ней предусматривается? Помощь в приобретении жилья для граждан, проживающих в сельской местности, строительство общеобразовательных учреждений, фельдшерско-­акушерских пунктов, культурно-­досуговых учреждений, объектов бытовой инфраструктуры (газовые и водопроводные сети), автодорог, создание рабочих мест и  другое, с указанием сумм финансирования и сроков. Но все происходит  наоборот: закрываются школы, библиотеки, амбулаторно­фельдшерские пункты, больницы, отделения почты, сбербанка, остро стоит проблема безработицы. Село выживает за счет пенсий, личного подсобного хозяйства, заработков в городе и редких фермерских хозяйств. Понятно, финансовые возможности государства для выполнения принятых обязательств сегодня сильно ограничены. Необходимо искать решение в другой плоскости, в сфере политической:  гибкой налоговой, демографической политике, используя   и другие подобные механизмы, которыми располагает государство.
Что предлагают в этой связи  ученые и практики? Поделюсь коротко впечатлением об обсуждении социологами и специалистами сельского хозяйства на   одной московской радиостанции темы: «Вымирание российской деревни: причины и последствия». Общая точка зрения участников выразилась в том, что депопуляция сельских территорий в такой огромной по площади стране, как наша, представляет собой стратегическую проблему. При этом отмечалось  что то, что происходит в России, происходит во всем мире,  явление это не уникальное. Однако, если  в Испании, приводился пример, в деревне, которую покинуло 10% жителей, работает ресторан, несколько баров, медицинский центр и школа (то, что  работает у нас, когда пытались упразднить даже электрички). Доктор наук сообщил, что исчезновение деревень – это естественный процесс, как любого живого организма, одни уходят, другие приходят. При этом он не привел соотношения в этом процессе.
   Но  важно, что предлагалось. Так, имеется уже небольшой опыт вовлечения «красивых деревень России» в туристический бизнес. Московскими учеными РГАУ­МСХА им. Тимирязева создана ассоциация этого профиля. Этот опыт, наверное, был бы интересен и в Суземском  районе, на территории которого  располагается замечательный заповедник. Не покажется ли это маниловщиной, но если построить на берегу реки этнодеревню без каких либо удобств (или подправить покинутые дома) для экстремалов,  желающие пожить в ней приезжали бы из-­за рубежа. В Нидерландах  государственная политика  рассматривает сельскую местность только как часть туристической инфраструктуры, но, не забываем, какая площадь в этой стране.
  Большое значение для выживания фермерских хозяйств – последней, реальной  надежды села – является  возможность реализации сельхозпродукции по адекватной цене. В суземской газете «Рассвет» примерно год назад об этом писал начинающий фермер, который взял в аренду дополнительно участок земли и вырастил богатый урожай капусты. В этой связи  учеными  предлагается восстановить закупочно-­сбытовую «Потребкооперацию». Нужно сказать, что она еще существует в РФ, но так работает, что о ней забыли и специалисты. Ныне в каждом райцентре действуют сетевые магазины крупных ритейлеров, задача администрации при заключении договоров с ними,– обязывать их закупать местную  сельхозпродукцию, возможно, такое решение должно быть принято  на уровне правительства.
    На наш взгляд, не использованы возможности связки  «государство–агрохолдинги»  в обеспечении хотя бы самых минимальных условий проживания в сельской местности: поддержание  сохранившихся ещё объектов социальной инфраструктуры, строительство самых необходимых  новых, содержание общественного транспорта  и др.   Известно, что крупнейшие агрохолдинги страны зарегистрированы в оффшорах. Их главный материальный актив – земля был выпестован не одним поколением сельских жителей. Поэтому в рамках так называемого «социального партнерства», с учетом  гибкой налоговой политики государства,  предоставляющей им определенные льготы,  вполне осуществимо пожелание ельцинского министра финансов о том, «что нужно делиться». В сфере демографии –  программу материнского капитала, продленную до 31 января 2021 г.,   нужно оставить постоянно действующей  для молодых семей сельской местности, где депопуляция населения особенно высока. Необрабатываемые ныне земли в этой зоне,  наследие реформ 90-­х, очевидно, разбросанные паями и малоинтересные крупным аграриям, передать безвозмездно новым фермерам, а именно, военным пенсионерам, участникам боевых действий, по старой русской традиции, за службу Отечеству, оказав им материальную поддержку. У военных пенсионеров имеется постоянный источник существования, им будет легче вести хозяйство. Они могли бы стать членами  более доверительной сельхозкооперации производителей. С учетом развивающейся  сегодня системы выращивания без применения агрохимии органических продуктов у  малых предприятий могли бы быть неплохие перспективы.
В последние десятилетия в мире наблюдается тенденция руризации населения, обратного оттока горожан в сельскую местность, в более экологичную среду.   Возможность здесь удаленной работы фрилансеров, родившихся вместе с интернетом, создание высокотехнологичных рабочих мест на селе, (пример Юго­Восточной Азии), подают робкую надежду на то, что и в век адронного коллайдера и постоянно сменяющихся гаджетов  не все ещё потеряно.