… Солнечные лучи назойливо лезли в окно и дерзко щекотали лысину сладко спящего пенсионера, носящего гордую фамилию Всемирноизвестный.
Почувствовав тепло на своём «сократовском» лбу, он закряхтел, потом замычал и открыл глаза…
Комната была залита светом, полосатые шторы колыхал лёгкий ветерок, и, по всем признакам, явно наступило утро…
«Надо вставать.»: пробурчал он, воздевая с ложа своё округлившееся в последнее время тело…
Он привычно водрузил на нос кривые очки, нащупал ногами тапки, и, поддёрнув сползшие с обвисшего живота цветастые трусы, поспешил по утренним делам в ватерклозет…
Пробыл он там довольно долго, предаваясь обычным интеллигентским философским раздумьям: «Что делать?» и «Кто виноват?», и поминая недобрым словом этих мелких писателишек Чернышевского и Герцена…
Основательно облегчившись, свершив омовение лика и тщательное причёсывание остатков седых волос, господин Всемирноизвестный прошлёпал на кухоньку, чтоб сварить себе утреннюю чашку кофе.
Господин жил один, ибо его супруга давно покинула прославленного деятеля и даже сменила его кричащую фамилию на свою скромную, девичью, так что, кофе он варил себе сам. И бутерброды тоже делал сам.
Причмокивая толстыми губами, он доел бутеры, допил кофе и устремился к своему рабочему месту.
Его местом труда, подвигов и славы и окном в мир был компьютер…
Именно верные «клава» и «мышка» легко позволяли ему путешествовать по зарубежным странам, писать хвастливые восхваления самому себе, и упорно и методично приставать к интернет-пользователям, пытаясь их провоцировать на резкие эмоции.
Но сначала он, по-старинке, набрасывал свои тексты — ручкой на бумаге...
Всемирноизвестный поудобнее устроил на мягком стуле свой обширный афедрон, поправил криво сидящие сильные очки, взял свои записи и задумался:
«Что я там вчера писал? Не запутаться бы… А! Я же раньше писал, что нахожусь в творческой командировке за границей, в Запабубранции! Значит, теперь надо писать о том, как там, за границей, всё прекрасно, и как у нас в нашей Раскамандросии всё плохо!
И главное, надо написать так по-быстрому, вскользь, чтоб глупые читателишки не потребовали от меня реальных фоток о путешествии… А то, ещё напишут, мол покажи фото где ты в столице Запабубранции стоишь собственной персоной, а у меня таких и нет... Да! Надо срочно писать, что я возвращаюсь…»
Господин Всемирноизвестный почитал, что пишут в сети дамы и девы, почесал лысину и пышные «булки» и смешливо хрюкнул: «Ишь, волю бабы взяли, возмечтали, что они равны нам. Стихи пишут… и если честно, сказать — хорошие. Но не буду же я признавать это! Не зря же говорят: «Волос долог — баба не человек!».
Другое дело я, — господин нежно погладил свою лысину и кокетливо расправил остатки жиденьких волос по краям блестящего круга на темени, я — настоящий мудрец!»
Он бойко застучал толстыми пальцами по клавишам, печатая новую весёлую реплику очередной барышне и высказывая ей привычную сентенцию о том, что она — старая базарная баба и необразованная…
Господин Всемирноизвестный любил такие простенькие розыгрыши. Он просто жил и дышал ради них. Даже сам себе признавался, что отослав даме очередную, эпистолу, где утверждал, будто она безобразная, старая, одинокая и нигде не училась, он чувствовал необыкновенный прилив сил и вдохновения.
После этого он просто витал в облаках и ликовал от собственной значимости!
А в порывах откровенности он писал феминам, что ему приносит всяческое удовлетворение, когда они, оскорблённые им, обижаются, гневаются и бранят его, и что просто «течёт» и плавает в нектаре восторга и экстаза от их ругани…
… Написав множество полухамских хвастливых комментариев дамам, господин Всемирноизвестный ощутил здоровый голод хорошо потрудившегося человека и снова потрусил на кухню…
В обширном животе у него громко играли фанфары его всемирной славы.
Иногда им вторил некий гулкий звук, исходящий с противоположной животу стороны…