1. Обезьяна
Почему-то в памяти, среди образов жары, асфальта, каменных зданий кольца, деревьев на бульваре, вытесняя все впечатления дня, всплывает лицо мартышки в зоопарке. Оказывается, это единственный значимый образ. Это тот, кто содержит нечто важное, тот, кто вытесняет все остальное, прогоняет, разрушает бывшие здесь до него построения и замещает всю реальность, создавая какую-то новую.
Вытеснение сдвигает тебя на обочину и заставляет считаться с каким-то новым порядком. Здесь вытеснение образов это признак гостя, который теперь устанавливает свои правила, и, видимо, придется подчиниться. Видимо, мартышка указывает на что-то, в чем-то тебя обвиняет, и пришла судить, раз она нависает над тобой.
Зоопарк находится на Красной Пресне возле Грузинской площади, в старом районе, в месте, где довольно много зелени.
Лицо обезьяны приближается. Кто-то заглядывает в твою жизнь как в окно, спокойно изучает, делает выводы, составляет какую-то классификацию, но заглянуть в записи не даст. Где-то есть книга, в которой описаны какие-то выводы и даже показано, как к этим выводам пришли. Но заглянуть тебе туда нельзя. В этом ты можешь быть спокоен. Тебе не дотянуться и свой день можешь планировать не допуская мысли о том, что надо дотянуться до этой книги. До нее не дотянуться. Нет пути, который бы привел тебя туда. Это точно.
Лицо обезьяны возникает в окружении листьев тополя утяжеленных солнцем. Солнце подчеркивает рисунок. Память принесла и оставила подарок, непонятно с какой целью. Непонятно зачем. Ясно, что это тоже какое-то указание. Ясно, что по этому указанию тоже, кто-то где-то сможет сделать какие-то выводы. А ты, даже точно зная об этой кайме листьев освещенных солнцем окружающих клетку где сидит обезьяна ничего с этим сделать не сможешь. И думать об этом не надо.
В любом случае, визит состоялся. Воспоминание уже не прогнать. Ты должен его хранить, хотел ты этого или нет, это приговор. Теперь все не так просто. Если для тебя было важно, что неподвижные метелки травы в летний полдень дают возможность быть частью тихого покоя, или было что-то еще, важное тебе, то теперь это все смято, сдвинуто куда-то в сторону, сброшено со стола, и забыто. Придется это забыть и планировать что-то так, как будто этого у тебя и не было.
Состояние чистоты уже не вернуть, можно и не гоняться.
Когда обезьяну, пойманную в Африке, поместили в ящик для перевозки, раздался щелчок замка запирающего клетку. Щелчок, символизирующий превращение мартышки в нечто иное, как символ необратимости процесса. Связи с родиной прерваны, назад дороги нет. Обратно никто не примет и теперь эта особь обречена на скитание, даже если ей выпадет каким-то образом возможность вернуться в Африку. Все уже произошло и рассматривать такие варианты это пустое занятие.
Точно также и ты был помещен туда, где находиться желания никакого не было, и сделано это было легко и просто. Также легко и просто может произойти любое изменение, например, легкий ветер за долю секунды может изменить вид комнаты отодвинув занавеску и сделав видимым дом напротив, часть улицы, столбы с проводами, и проезжающую мимо машину.
Ты очень просто взят, и помещен куда-то, в новое, незнакомое тебе состояние.
2. Фургон
В десять часов утра фургон въезжает в пределы города. Движение фургона это образ скитания. Фургон ездит туда и сюда, и не может найти цель. Фургон все время в движении, и не в состоянии достичь покоя.
Фургон по развязке пересекал линию МКАДа, и это указывает на тебя, как на того, кто потерял ориентир, как на того, кто тоже, мечется и далек от состояния покоя. Зачем он указывает? С какой-то целью кто-то нашел тебя, но он не ответит.
У фургона осуществляющего поставку снабжения магазина есть маршрут который может быть описан точками имеющими широту долготу и высоту над океаном, направление, скорость, время начала движения. Также, они занесены в путевой лист и продублированы в журнале. Журнал является навигационной картой, то есть, вообще, такая карта есть. Есть способ хоть как-то определить координаты.
Мимо фургона проехал скутер. Скутер остановился на перекрестке, дождался разрешающего сигнала светофора и повернул в переулок, обсаженный тополями. В переулке тополя создают атмосферу храма, повторяя кронами строение купола. Если улица в тени а кроны освещены косым солнцем ты даже как будто слышишь музыку, торжественность которой подчеркивает значение момента.
Здесь, на пустом месте возникает храм, через который ты входишь в соприкосновение с какими-то высшими сферами. Кто им дал такое право? Кто разрешил? В памяти возникает храм или образ другого древнего строения, не имея для этого никакого обоснования, как будто ты подвергнут нападению, как и в случае прихода гостя, который зачем-то оставил здесь воспоминание о лице обезьяны, то есть, вообще придти может кто угодно когда угодно.
В то время когда я смотрел на столб, грузовик с молоком преодолел кольцевую дорогу и попал внутрь города, таким образом пересекая границу пытаясь повторить путь обезьяны. Зачем он это исследует? Возможно, следует повторить его опыт? Неясно. У тебя нет ответа, никто не докладывает, никто не входит, чтобы спросив разрешения ясно и четко доложить обстановку. Ждать этого не приходится.
Граница города пропустила грузовик, но это ничего не значит. Это может значить что угодно. Тебе никто ничего не обещал. Граница могла и не пропустить.
3. Отделение почты
Днем, при хорошем освещении на здании отделения почты проступают детали становится ясно, что только отделение почты не изменилось за тридцать лет.
Здесь ничего не происходит, это место находится под защитой, то есть, подобное вообще возможно, если вообще есть подобного рода защита. Значит, вообще, она есть, и возможна ситуация, когда создается какой-то карман, который защитит от всего.
То, что отделение почты не изменилось становится ясно при ярком свете, когда у тебя уже нет охраны в виде сумерек, теней или полутеней. Между тобой и фактом нет преграды, никто тебе не поможет. Здесь нет защиты, оправдания или шанса на какую-то уловку, и искать их незачем. Все уже решено, а любый уловки разоблачены и отвергнуты.
Почта остается той же, что была десятки лет, игнорируя происходящее вокруг, разоблачая того кто поменялся. Почта является бастионом армии которая не потерпела поражение, и хорошим примером такого положение, впрочем, не давая ответа на то, получится самому повторить этот опыт или нет. Нет и не будет никакого ответа, можно даже не начинать спрашивать.
Именно эту непобедимость и выражает лицо макаки, осуждающее посетившего зоопарк своим появлением в памяти, так как оно не должно было оказаться здесь, но оказалось. Лицо макаки всплывает вечером в комнате, где ты якобы находился под защитой, которой, на самом деле нет.
И не надо.
4. Лист тополя
Сухой лист тополя лежит у бордюра.
Лист не движется никуда. Он уже все нашел, для него все завершилось. Ему незачем куда-то идти, к нему пришла полная ясность и наступил абсолютный покой. Здесь, на его примере, дан образец такого покоя, в тихом месте среди солнечных бликов как на волнах моря. Это лишь один вариант.
Такой пример можно занести в каталог, среди других примеров полного покоя.
Лист подсвеченный бликами июльского солнца представляет маяк жизни, в которую он совершил побег. Вот он, прожектор из того мира, который сюда, видимо, светит в слепом поиске, как в темноту, что ему здесь делать? Возможно, и нет того, кто увидев свет такого маяка должен был что-то сделать.
А для меня же, маяк показывает, что такое место вообще есть, что возможность достижения такого состояния не плод воображения, не фантазия, который ты утешал себя, а реальность. Вот, свет оттуда достигает этих мест, и у тебя теперь нет оправданий. В каком-то смысле, это обвинение. Еще вчера ты мог утешать себя, теперь нет.
Непонятно как, но совершенно явно, это же подтверждает поток в который превращается улица залитая светом. Точно также, когда свет под определенным углом заливает дорогу, полотно асфальта как будто вскипает, предъявляя какую-то другую, незнакомую жизнь, из которой и светит осуждающий тебя маяк. Свет зачем-то предъявляет это, точно также как в случае почты разоблачая надежду на защиту.
Тем более, что маяк из области тихого покоя не показывает способ добраться туда. Такой маяк не является приглашением, он здесь вовсе не для того, чтобы показать дорогу, это ясно хотя бы из того, что ты за ним не последуешь. Он зовет куда-то, но пройти за ним невозможно.
Тогда, этот голос лишь для утешения, создавая хотя бы так момент красоты тем, кто попасть на ту сторону не сможет, вызывая лишь фантазии, если кому-то нужно утешение. Причем утешение возникает только от внутреннего любования представленной картиной, а не от обещания когда-то туда попасть.
Поэтому обезьяна даже не пытается дотянуться до наружного ограждения, осознавая бесплодность таких попыток. Это понимание надежно, как крышка бидона с молоком, с резиновым уплотнителем, из под которой не прольется ни капля, пока баллоны на рассвете перегружают с грузовика в подсобное помещение кухни детского садика, свои грохотом мешая спать.
5. Рассвет
Рассвет изменяет все, переставляя само пространство. Рассвет легко и просто, на глазах, искажает свойства того, что не подчиняется никому. Это роль бога. Такая роль недоступна никому другому, при попытке схватить, такой объект всегда делает шаг в сторону и находится где-то за границей. Это та вещь, которую ты никогда не сможешь добыть. В этом смысле ты остаешься с пустыми руками.
Прежнее состояние ночи меняется, и выпадает из памяти, как будто темноты не будет никогда больше, наблюдатель чувствует как создается новая вселенная в которой все будет иначе. Это и есть создание мира, прямо на твоих глазах, которые ты наблюдаешь, твердо зная, что ни на что повлиять в этом процессе не сможешь.
На листья падают капли света, как при работе художника или маляра, и пейзаж под окном обретает контуры а вместе с ними и новую жизнь, которой обязан кому-то. Новая жизнь означает новые правила, про которые неизвестно, есть время их изучать или нет. Вероятно, нужно просто смириться, что обычно и происходит.
От тебя требуется войти в состояние, в котором ничего не можешь изменить, а кто-то другой, может. Появляется дорога, гаснут фонари, включаются светофоры, деревья появляются, и обретают свет, окна становятся черные и в некоторых появляются алые блики, ночная прохлада наполняется шумом.
Происходит манипуляция, перестановка, создающая совершенно новый мир, при которой действия с объектами совершаются так легко, как будто можно было создать любой желаемый результат, как будто ты и сам мог это сделать, не хватало лишь какого-то одного небольшого движения, очень простого, находящегося рядом, но это не так.
6. Акула
В ресторане аквариум на тысячу литров. Аквариум подсвечен белым светом. Такое свечение почему-то создает ощущение иного измерения, отсылающее, в данном случае, к находящемуся где-то далеко морю, приглашая сюда иную жизнь, открывая для этого коридор, недоступный кому-то еще.
Акула в аквариуме ресторана висит в собственном облаке света. Акула движется по кругу. Ей некуда плыть. Для нет подходящей цели. Для нее ничего нет, она не может выбрать направление движения, ничто ее не привлекает. Ее цель находится где-то еще, во всяком случае, вне пределов досягаемости, как и для тебя океан.
Океан находится где-то на расстоянии, это расстояние непреодолимо, и приходится помнить, что любой голос дошедший до тебя из тех мест, является лишь плодом воображения, поэтому получая оттуда сообщения, на самом деле, ты общаешься с самим собой, и не можешь ничего узнать.
Точно так же, как акула, по кругу какое-то время летает первая снежинка под столбом, пытаясь сохранить на время атмосферу мира, складывающуюся из зимнего вечера, фонаря и сугроба. Такой сугроб должен находиться в тихом месте, чтобы ничто не отвлекало от тебя наблюдения.
Кружение снежинки это попытка удержать что-то, не расплескать, продлить ту жизнь, которая по какой-то причине дорога, точно так, как акуле память о море. Это кружение попытка заставить замереть то, что замереть не может. Это попытка принадлежать к миру, который не меняется, так как образ пятна света под фонарем является вневременным.
У акулы видимо другая причина, так как это несопоставимые объекты. Это враги. Акула и снежинка это гости из разных миров. Они не нужны друг другу и существуют каждый там, где присутствие другого невозможно. Из одного мира в другой можно смотреть только с тупым недоумением, как сюда смотрят холмы красной глины, от которых увозят обезьяну.
7. Гусеница
Гусеница оставленная без внимания ползет по стволу дерева к пронизанной светом кроне. Гусеница не знает и не хочет знать о том, что находится за пределами облака света охватывающего ствол и листья. Гусеница игнорирует город. Любовь гусеницы к этому облаку света безмерна, и лишенная ее она погибнет. Другого ей не надо.
Однако, акула из аквариума это абсолютный хищник. Для нее нет преграды, наличие стенки аквариума для нее ничего не значит. Акула игнорирует и границу аквариума, и то, что ей здесь не место, а также само это место и собственно город тоже. Это другой способ игнорировать что-либо, это метод с другим подходом и другим механизмом.
Акула всегда перед лицом противника. Акула всегда видит образ врага, и знает, что рано или поздно встреча состоится. Это продолжение города за горизонт, туда, где ты его не видишь, на пригороды, подъездные железнодорожные пути и даже в леса. Экспансия города туда, где его уже не должно быть. Это продление существования за границы, а значит, вытеснение кого-то за их пределы.
Город может шагнуть туда, а ты нет, как будто тебя изымают и переносят туда где ты находишься, как кто-то перенес обезьяну. Ты стоишь возле окна в утренних сумерках дающих возможность в определенном спектре видеть прозревая, что город находится гораздо дальше, чем ему положено. А ты не можешь сделать шаг вперед.
Для тебя же, здесь, перед рассветом, сейчас город там, где его не должно было быть, об этом ты почему-то должен помнить, как будто он напал на тебя. Это вторжение. Уже утром пятно света на кухонной столешнице сминает жизнь, в которой ты находил себе укрытие, как гусеница, запертая внутри облака света застрявшего в кроне.
Это значит, ты теперь лишен дома, то есть, полностью свободен, как будто в этом пятне света исчезает все, кроме самого света. А ничего и не нужно, лишенный света ты легко и просто умрешь, как гусеница в облаке света.
8. Жасмин
Опавшие лепестки жасмина образуют сыпь на асфальте. Такая сыпь как рябь далеких огней проявляет проекцию мира, находящегося непонятно где. Они образуют карту, по которой эту проекцию можно изучать в деталях так точно, как будто тот мир доступен, ты переселился туда и стал наблюдателем. Через проявление этого рисунка тонкая нить как нерв связывает это место, с запыленным асфальтом, и какое-то другое, чьи огни горят здесь. Связь якобы реальна, коридор открыт, ты, кажется, можешь уйти, и не возвращаться, если не захочешь. Кажется, что это так, раз ты эти огни видишь, регистрируешь и можешь зачем-то делать какие-то заключения.
Тебе в руки попала карта далекого места, неизвестной тебе страны. Одно такое обстоятельство может заставить отправиться в путешествие, оставив, то есть, прекратив и уничтожив твою нынешнюю жизнь. В оставленном прошлом тебя уже не найдут, впрочем, пустота быстро затянется, раз здесь вообще что-то происходит. Никто не будет тебя искать, это и подтверждает рисунок опавших лепестков жасмина появившийся на пустоте асфальта, то есть там, где его вчера не было.
Карта отдаленного места, очевидно, попала к тебе случайно. Никто не собирался тебя звать. Нет комитета, который бы занимался только тобой и просчитывал возможность вернуть тебя или как-то тебе помочь, снабдить экспедицию, выделить суда, обеспечить безопасное прибытие и всяческое спокойствие на пути следования. Нет комиссии, которая готовила бы твое возвращение. Если ты желаешь на этой карте найти такое место, которое было бы источником тепла по отношению к тебе, то найти такое место не получится.
Эта карта здесь случайно, что подтверждает модальность случайности, открывающую возможность получить то, что в иначе было бы невозможно. То есть, правильность ожидания события которое изменит все необратимо в любой момент. То есть, это подтверждает невозможность построить планы, или составить какой-то проект по достижению результата. Случайность может нарушить все и дать в руки желаемый результат даром, разрушив, таким образом все планы и саму возможность планировать, что и требовалось доказать.
9. Бургер
Хруст оберточной бумаги на которой подается бургер настолько хорошо слышен, что кажется, будто он обладает собственным бытием, и пришел сюда самостоятельно, а не по твоему заказу. Он вызывает слишком явное ощущение, как будто вторгся в сознание и уже распоряжается, разворачивая собственные декорации без спроса, за которыми ты всего лишь наблюдаешь.
Американские машины из кинофильмов про пятидесятые годы являются частью этого антуража. Тусклое освещение железного моста над заливом и мусор без пластиковых пакетов тоже транслирует сообщение хрустом оберточной бумаги, общаясь с кем-то, кого ты не знаешь, и не того, ради кого ты заказал бургер и картошку фри. Особенная местность возникшая тут без спроса и которая исчезнет через мгновение, хотя ты бы хотел там остаться.
Тебе остается бургер, как награда тому, кто на ту сторону не допущен, кто лишен участия в настоящем процессе, и кому никто ничего объяснять не будет. Ты восстанавливаешь образ мелькнувшего мира в памяти, дополняешь его деталями, но никогда не будешь туда приглашен. В этом отсутствии приглашения что-то есть нечто точное, определенное, как будто при желании известные тебе точные детали того мира докажут тебе, что тебе там не место.
Во всяком случае подобная определенность уже является точным открытием, ценностью, как собственно бургер поданный на разделочной доске, лежащий на оберточнной бумаге, вместе с пакетом горячей картошки фри и чесночным соусом в маленькой пластиковой баночке.
10. Лапша
Вывеска кафе где можно заказать суп с вьетнамской лапшой. Лапша мягкая, податливая, в пряном бульоне, передает видом и вкусом впечатление от многомерного мира сложной цивилизации, который зачем-то отражается здесь, проявляет себя в виде ряби. В этой ряби, в сильно искаженном виде ты и можешь что-то видеть. Он здесь как блики от крон деревьев на воде, то есть, совсем не там, где надо находится кронам. Ты видишь не то, и не там, но видишь.
Сама мягкость того мира, который отражает лапша, делает его непобедимым. Любые замыслы по поиску выхода надо оставить, отдавшись наслаждению бульоном с ароматными кореньями и специями, в который добавлены грибы, овощи, острый перец, лапша, мясо и зелень. Все равно ничего не получится, империя Китая обступает тебя и не дает выбраться. Нужно ждать пока это закончится само.
Для лапши требуются тысячи ингредиентов которыми надо еще уметь пользоваться. Блюдо закрыто тайными знаниями, скрывающими настоящую жизнь сумевшую с азиатской улыбкой захватить это место, невидимым образом изменив его, и оставив для тебя лишь пустую видимость, то есть всего лишь убежище, в котором тебя какое-то время никто не трогает.
Тебя никто не ищет, не зовет, не требует к ответу. Тебя оставили в покое.
Сидя за стойкой можно наблюдать работу повара. Он ставит вок на огонь, наливает туда масла, бросает нарезанные овощи, льет соус, добавляет мясо и лапшу. Это проводник, без которого тебе не перейти на ту сторону. Харон. Ангел, с огненным мечом. Он делает работу, которая позволит тебя оказаться где-то там, с той стороны, в тех самых местах, куда ты так хочешь.
Его поза складывается в какой-то знак, символ другого, неизвестного, загадочного мира. Понять его ты не можешь, он так и будет действовать по твоему запросу, но не давая объяснений. Зато лапшу можно съесть, получить хотя бы так, хотя бы какой-то результат.
11. Автомойка как затаившийся зверь
Ночью ворота автомойки выглядят прибежищем лоскутка света, сохраняемого внутри ангара. Это кажется, или это на самом деле не ясно, поскольку детали того что ты видишь, не дают ответа. Тебе как обычно ничего не ясно, ты смотришь на то, чего не понимаешь. Нет того, кто выйдя вперед даст тебе ответ. Дальше будут одни лишь теории, описывающие твое представление, а что здесь могло быть еще? У тебя нет других друзей или помощников.
Ночью автомойка выглядит как логово, в котором скрывается световой зверек, и ему там хорошо так, что кажется, будто это его естественное состояние, так как от увиденной картины исходит ощущение покоя и тишина. Возможно, в океане ночи этого зверька видит кто-то с дистанции, и так, на расстоянии, идет их общение, из-за невозможности приблизиться друг к другу.
Кто-то уронил каплю света в стакан и она там осталась, найдя защиту и прибежище. Это защита, дарованная гостю так, как будто либо именно его ждали, либо с самого начала ценили доброту и предусматривали возможность оказать помощь и подарить вторую родину, место, где он не будет нуждаться, даже в тоске по оставленному месту. Во всяком случае это теории, оправдывающие то, что здесь его ждали.
Зачем-то это знание стало явным, как будто тебя подвели к столу с доказательствами, посчитали нужным ознакомить с чем-то, видимо, это произошло из-за того, что случайно преодолел какую-то черту, после чего все необратимо меняется, как для того, кто заперт внутри здания тюрьмы, даже если он в этот момент все еще не осознал своего положения.
Эта неизвестная жизнь весьма насыщена, так как напротив автомойки светится вывеска Фрайдис, а дальше горят огни трассы. Свечение завораживает, как будто приглашая к столу, обманывая, обещая, что в этой неизвестной тебе жизни темных глубин для тебя есть место, раз ты подошел так близко, однако, подобное обещание никогда не оказывается правдой, и это хорошо заметно по некоторым особенностям такого откровения.
12. Трафик как чужой голос
Тот грузовик о котором шла речь в параграфе номер один, является частью городского трафика. Трафик визуализирует какую-то часть жизни города, проявляя, но, видимо, не объясняя ее. Это так, поскольку нет точного описания, которое охватывало бы все явления, или указывало на главную часть, формирующую облик явления. Если бы такая часть была указана, то все остальное было бы возможно вывести из нее.
В результате трафик запоминается частностью, образом в отчаянии создающим собственный портрет чтобы иметь право остаться хоть на какое-то время в памяти, например в виде шума двигателя грузовика, где-нибудь в ближайшем пригороде возле заправки, где грузовик вынужден заезжать на грязь обочины, ломая высохшую корку. Это лишь деталь, как способ зацепиться за реальность в которую нет пропуска.
Это шум жизни, заявляющей себя, пытаясь обосновать свое права на то, чтобы не быть уничтоженной сразу после возникновения, что ему и удается, не имея возможности получить то, что действительно хотелось, а именно, полноценный образ могущий дать ответы на все вопросы. Эту жизнь слушают просто из-за того, что в большом городе трафик никогда не останавливается, и все равно не имеет объяснения, то есть картины, описывающей его целиком.
Этот шум утром заявляет тебя, как будто напоминания, чтобы ты тоже знал, что он существует, и не сомневался по этому поводу, и не сделал из этого какие-то выводы, как будто он ничего не знает о тебе, но боится такого развития событий. Ты только проснулся и опустил ноги на теплый пол комнаты нагретый лучом солнца, но уже заявлен манифест на который ты не обращаешь никакого внимания.
13. Тополя как сигнальные огни
Тополя вдоль улиц создающие коридор и закрывающие окна выходящие на улицу.
Эти тополя уже встречались в пп. 1, 2, 3 и 4.
Вечером косые лучи выхватывают конечные ветки, отчего тополя загораются как свечки. Это фонари горящие синхронно по всему городу. Ряд огней таких же как огни подводного мира спроецированного сюда ночью, без всякой цели, во всяком случае без той цели, которую ты способен разгадать. Это светят не тебе, светят кому-то еще. Ты так и останешься в недоумении, ты останешься с ним, как с единственным достижением.
Твоя разгадка этой сигнализации будет такой же обманчивой, как призрак трафика из предыдущего параграфа. Этот гость не поможет, а окажется бессилен, как и ты сам. Как и нетронутая тишина переулка зафиксированная тополиным пухом в течение веков, эта теория не станет защитой, и ее появление здесь всего лишь рука того, кто хочет утешить, но не может.
Синхронное горение тополей по всему городу похоже на загорающиеся крапины камбалы размером с весь город. Или возможна какая-то другая теория, из тысячи, и ни одна из них не содержит истину. Это все равно, что не владеть ничем. Ты лишь остаешься с пустыми руками там, где ты рассчитывал получить все.
Это заранее осознанное согласие на сиротство, так или иначе фигурирующее во всех документах, как будто весь план компании именно это полагает целью всей экспедиции, и это именно то, на что ты соглашаешься, как будто между тобой и врагом нет преграды. Он уже здесь, нужно знакомиться и начинать разговор, сначала с самых общих тем, пытаясь хотя бы так увидеть позиции, уже отмеченные горящими тополями.
14. Стекло витрины как океан
Отражение в стекле витрины выглядит как поверхность океана, которая и дрожит и морщится, но тем не менее остается той же самой. Также ведет себя и поверхность стекла, в точности как поверхность океана. Эта символизирует неизменность преграды между тобой и океаном, воздвигая стену которую ты не можешь преодолеть, как не можешь разбить стекло витрины.
Эта преграда сразу уничтожает магию ощущения что ты находишься там, если ты себе позволил ощущение. Если возникало на мгновение ощущение тепла и правильности от успеха реализованной идеи, что должно было хотя бы на коротком отрезке подарить покой, то это ощущение поднимается на тонкие лапки и уходит от тебя, как будто уходит по коридору, выходит за дверь и исчезает на улице. Этого больше не найти.
Родство с бликами света на волнах слишком очевидно, но это ничего не значит, поскольку ты заметил то, что не имеет отношения к тебе. Явное указание должно быть проигнорировано, как будто да, здесь говорят об этом, но не тебе, не для тебя. Ты можешь лишь наблюдать как зритель, как будто тебе до этого было мало этой роли, достающейся тебе всегда и везде.
15. Дождь
Дождь создает пелену меняющую облик объектов, изменяя контуры зданий, бордюров, деревьев и даже машин. Кто-то одним касанием меняет все, запирая тебя дома, и заставляя смотреть через забрызганное стекло. Дождь манипулирует городом, как собственной игрушкой, как будто поднял монету с пола, и подбрасывает ее.
Подброшенная монета сверкает, она сбежала и живет своей жизнью, разбрасывая лучи света, точно также город после дождя ушел в собственную жизнь, как будто приобрел свой реальный облик и освободился от тебя. Он тебе больше ничего не должен, и вас больше ничего не связывает.
Монетка закатилась, и сама возвращаться не собирается, ее придется искать. Придется отправляться в дальнее путешествие, если ты хочешь вернуть свою сбежавшую жизнь, если, конечно, она останется прежней. Теперь, может быть, она и не захочет возвращаться. Придется просто ждать, в глупой надежде, что все может быть как прежде.
Однажды я сильно промок, и чтобы переждать дождь зашел в японское кафе. Горячий суп с лапшой в пряном бульоне идеально подходил, создав впечатление полностью заменившее реальность, как будто в случае, когда ты устранен из собственной жизни, кто-то шагнув к тебе, предлагает полноценную замену.
После дождя прозрачная вода несет опавшие из-за засухи листья к водостокам. Это наглядная работа по уборке декораций какой-то новой жизни, которая только что расцвела здесь, от которой ты мог только прятаться в помещении кафе где заказал горячий суп с пряностями. Листья несет к решеткам, и один или два листа всегда остаются на прутьях.
А сам дождь вызывает бурление пузырей, как появление новых жителей в том самом месте, которое ты считал знакомым, тем, чему можно доверять. Теперь доверие удалилось в недоступные края и последовать за ним по этой пустыне ты не можешь. Ты даже не знаешь, в каком направление его искать, поэтому предпринимать что-то нет никакого смысла.
Возникает стук двигателя старой машины на МКАДе который проявляется когда грузовик съезжает при повороте на Бисерово. Грузовик выезжает на Дыбенко, и через Беломорскую улицу уходит на Ленинградское шоссе.
Свет закипает над городом как будто на границе взрываются фонтаны. Как будто там идет процесс, который уже втянул тебя. Это ощущение полученного уведомления, которое больше не даст оставаться в покое. Процесс заливает светом весь город, распространяя волну по улицам, меняющую облик зданий и касается кустов, которые преображаются, выступая из сумерек, обретая очертания, и вспыхивая.