О таких серьезных вещах всегда все знают заранее и готовятся, готовятся, готовятся… Если сидеть сложа руки, полетят не только погоны, но и головы.
Это было в 1969 году, когда на юге возникла эпидемия холеры, которая уверенно поднималась все выше и выше на север. И, несмотря на многочисленные меры предосторожности, она продолжала ползти вверх.
Именно в это время Министерство обороны и Главный штаб ВМФ готовились провести запланированное еще год назад комплексное ученье на Черноморском флоте с привлечением разносторонних сил на отрезке Феодосия – Керчь с высадкой морского десанта на керченское побережье на завершающем этапе ученья.
Москвичам не было никакого дела, кроме врачей, разумеется, ни до какой холеры. Лето, юг, теплое море, загорелые женщины и все, что к этому прилагается, было здесь в изобилии. Но все это, несомненно, после выполнения боевых задач. На войне как на войне!
Феодосийская Военно-морская база просто кишела от шитых звезд, лампасов и других потомков Лазарева и Истомина.
Мареев, который был уже капитаном и служил после Камчатки начмедом береговой базы, чуть не плакал. И было отчего. Флагманский врач, умудренный опытом прожитых лет, ушел каким-то образом в отпуск, оставив его за себя. Теперь Владимир, истекая потом и кровью, носился сутками по бригаде словно угорелый: принеси, отнеси, подай, покажи, расскажи… Никак нельзя допустить даже малейшей оплошности, ты постоянно на виду у начальника Центрального военно-медицинского управления, начмеда Военно-морского флота, начмеда Черноморского флота и их влиятельных клерков. И каждый рвал его на себя! Хочешь не хочешь, а еще и своими непосредственными обязанностями надо заниматься.
А флот накалялся страстями: корабли искали подводные лодки, ставили учебные мины, выполняли стрельбы, в штабе велись расчеты, производились прогнозы, рассчитывались санитарные и безвозвратные потери… И вдруг в разгар этого бедлама, когда солнце и не думало просыпаться, к Марееву домой прибыл посыльный.
– Товарищ капитан, вас срочно вызывает к себе командир бригады.
– А что случилось?
– Не знаю, но велел немедленно прибыть. Машину за вами прислал.
Через десять минут Мареев стоял перед комбригом. В кабинете было так накурено, что контуры начальника еле просматривались.
– Доктор, ты в курсе, что на катере 21 весь личный состав обосрался? Я его выгнал на рейд, там его сам черт не найдет.
От этой сногсшибательной новости капитану резко захотелось в туалет. Чтобы не сделать это прямо в кабинете, он крепко сжал ноги, холодная испарина покрыла лицо, а с мясистого носа упала на ковер капелька пота.
– Твои предложения? – снова закуривая, строго спросил комбриг.
Мареев стал медленно наливаться краской переспелой вишни.
– А если это холера, товарищ комбриг? – дрожащим голосом прошептал он.
– Если холера, я тебя тут же скопирую и сам лично отвезу в монастырь. Будешь там грехи за весь флот отмаливать! А сейчас грузишь какие нужно медикаменты, хлорки побольше возьми и все, что нужно. Мичмана своего с собой забери, на катере его и оставляешь. Все что угодно делай, но через пять дней экипаж должен быть в строю! Ты понял?! О проделанной работе докладывать мне два раза в день, в семь утра и двадцать два вечера. Вперед! И не дай Бог ляпнешь кому-нибудь!.. Два дня можешь в штабе не показываться, я скажу твоим начальникам, что жену повез рожать.
– А доклад, товарищ комбриг, как производить?
– Как с вами, детьми, тяжело. Наберут малолеток на флот, потом с ними мучайся! У командира спросишь. И пусть кто-то тебя там ослушается, мошонки повырываю. Вперед! Времени у нас на разговоры нет. И последнее. Баркас всегда будет в твоем распоряжении, он в ковше будет стоять, с левой стороны.
Первое, что сделал Владимир, выйдя из кабинета, – справил нужду и сунул голову под струю холодной воды, чтобы остыть и не допустить апоплексического удара, который медленно пронзал его мозг.
Погрузив в баркас два мешка хлорки, весь левомицетин и тетрациклин и прихватив несколько капельниц, Владимир со страхом убыл в неизвестность, читая в пути учебник инфекционных болезней.
Теперь Мареев, его мичман и фельдшер корабля крутились как заводные. Перво-наперво, была гиперхлорирована вода и буквально все засыпано хлоркой, на иллюминаторы ставились сетки от мух, строго по списку мерилась температура и давались таблетки, но не как рекомендовали светилы инфекционных болезней. Владимир дозу увеличил вдвое. Кок варил рисовый отвар и делал очень крепкий чай.
Под вечер Владимир позвонил своему лучшему другу – бактериологу санитарно-эпидемиологического отряда Игорю Безушко.
– Игорек, у меня очень большие проблемы, – и он рассказал все, что произошло. – Комбриг запретил об этом кому-либо говорить, но я позвонил тебе. Что мне делать? Помоги. Может, посевы тихонечко сделать?
– Ты полоумный? Какие посевы?! А если подтвердится? Я не хочу сидеть с тобой в одной камере. Лечи, авось все будет хорошо. Только на меня не обижайся, сам понимаешь, какая сейчас у нас сложная обстановка. Удачи тебе, – и в трубке послышались короткие гудки.
Прошло три дня. На корабле теперь в туалет ходили только по малой нужде, и все чувствовали себя великолепно. Мареев снизил дозу лекарств вдвое и еще остерегался прыгать от счастья, а решил выждать пять дней. Но и через пять дней никто с жалобами на понос не обращался. Вот теперь можно смело вздохнуть и расслабиться.
Ученье тоже подходило к концу. Замечаний по нему у высокого столичного начальства не было.
Вечером Мареев зашел с докладом к командиру бригады. У него в кабинете за столом сидел начальник политического отдела.
– Владимир Федорович, – сказал устало комбриг, – посмотри на нашего героя. Без посторонней помощи поставил экипаж на ноги. Молодец! Это похлеще, чем десант высадить. А если бы… Страшно и подумать! Можно смело сказать, что он нас всех из большой задницы вытащил. После завтрашнего разбора ученья, как уедут все твои начальники, до понедельника на службу можешь не выходить. Иди, нам еще тут надо решить одну серьезную проблему.
Через неделю пришел приказ Министра обороны, в котором проводился анализ ученья и поощрялись особо отличившиеся, в числе которых была фамилия и капитана медицинской службы Мареева В. В.
Эта запись в личном деле офицера-медика потом не раз играла важную роль в судьбе Владимира.