Ещё не прохладно, но уже ощущаются перемены. Прелести цветущих деньков постепенно скукоживаются, дряхлеют и тянутся в осень и в зиму. От них остаётся лишь шлейф воспоминаний, который со временем станет бледней и исчезнет.
Когда жизнь начинает заканчиваться? Да примерно лет в сорок. Нет, раньше. У женщин намного раньше. Уже в двадцать пять они чувствуют себя старушками, особенно если не успели ещё ухватить мужика. А я вот почувствовал себя стариком в сорок лет. Ровно на своём дне рождения, после которого развёлся с женой. Сейчас это кажется просто смешным. В сорок я думал, что шестьдесят — это даже не возраст, а циферки на могильной табличке. Но что оказалось? Жизнь плещется вовсю и на склоне земной юдоли. Только не упусти моменты, которые предоставляет напоследок Господь!
В юности я завидовал Евгению Онегину. Ярем он барщины старинной оброком лёгким заменил. Так писал о нём Пушкин. Поэт, видимо, считал своего героя не только повесой, но и большим демократом. А меня умилило слово «оброк». Халява ж! Хоть всю жизнь лежи на печи, как Емеля, а хлебушек с маслом тебе всё равно принесут. На том самом блюдечке — с голубой каёмкой. А то и с икоркой.
Сейчас и у меня примерно так. Успел до пенсионной реформы. Ещё и наследство хорошее пообещали в Америке. Если действительно подфартит, как посулил мой американский дядя, старый либерал, пройдоха похлеще Чубайса, не нужно будет горбатиться дальше. Деньги закапают на счёт само собой летним дождиком. С теплом и лаской. Весной встретил одну — тоже поверила этому. И сразу — любовь. Причём, с первого взгляда!
Хорошие гроши не могут жить бесприютными. Всегда найдётся добрая душа, которая скажет: прими меня? Мы, дескать, с тобой одной крови!
Сначала попросится в домик. Просто водички попить. Потом рядышком примостится на диванчике. Сначала в лёгоньком платьице. Потом и в чём мать родила. Пока я самоуверенно считал, что рыбачу лишь я, не заметил даже, как самого подсекли на блесну. Всё ещё воображал себя, наивный судак, свободным художником.
Ну, а потом — дежавю:
—Чего ты разлёгся?
—Устал.
—Кран почини на кухне сначала, мусор вынеси, канализацию обещал прочистить в ванной. Потом отдохнёшь. А, надо ещё по магазинам проехать, новую мебель присмотреть. Обои, плитку, электрику. Живём, как в хлеву. Даже дивана приличного нет. Ремонт нужен! Вот какой без него может быть постельный долг?
А ведь только месяц назад… да меньше… на море был полный штиль, и голубые просторы небес сулили другое — счастливое, интересное будущее.
Под эту супружескую музыку вспомнилось сразу, что мне давно не восемнадцать. Даже не пятьдесят. Забыл уж вроде совсем на холостяцкой вольнице, а тут навеяло снова. И зеркало стало противным, как затянувшееся пылью окно в конце зимы. Заныла стопа, колено… Неужели мне шестьдесят? Да больше уже. На десять лет больше, чем ей. Как же мне дальше-то молодиться с таким приданным?
У всех у нас свои планы друг на друга. Они редко устраивают обе стороны, поэтому каждый стремится стянуть одело на себя. А что же другому? Он остаётся голым. Некоторым эта одёжка нравится. Мне — нет.
С плохими привычками надо кончать. Быстро, без слёз. Те всё равно не помогут. Да даже и не с плохими, а просто лишними. Терпел я не долго:
—Прощай, моя радость…
Вокруг опять никого. Одно лишь настойчивое, но приятное:
—Мя-яу!
И эта рыбачит. На тебе вискас. Не хочет. Мясо ей подавай. Опять в квартире командует только кошка.
Мне грустно? Едва ли. Скорее досадно. Слегка. Но, может быть, это потому, что кончается август. На днях ещё один год прибавится к моим шестидесяти. Сколько их будет ещё — я не знаю. И знать не хочу. Я просто надеюсь не раз ещё вернуться в очередную весну и лето за чем-нибудь тёплым и славным.