Перефразируя классика: все физически гармоничные люди похожи друг на друга, каждый неуклюжий увалень неуклюж по-своему.
Я рос, окруженный со всех сторон красивыми, сильными и гармоничными людьми. Вот взять, например, Витьку Тишлера из пятого подъезда. Он просто-таки без видимых усилий, с места, делал сальто назад — да так, что даже в лице не менялся; подумаешь тоже, алле-оп! — и готово. Про хождение на руках и чудеса на турнике или брусьях вообще молчу. Отец Витьки был мастером спорта по акробатике, дядя — мастером спорта международного класса. Когда они в синхроне работали на батуте, я терял дар речи до финального аккорда выступления.
Игорек-Лучина, невзлюбивший меня — мы постоянно дрались — мастерски, по-обезьяньи, лазал по деревьям. Там, где никто не мог понять, куда же тут дальше, он обязательно находил какие-то невидимые выступы, брюхом прилеплялся к ветвям и неизменно оказывался на самой верхушке, лениво раскачиваясь из стороны в сторону и презрительно поглядывая на нас, таких мелких и невзрачных, оставшихся на земле.
Моя соседка по парте в младших классах, красотулька с бездонными глазами — в них потеряться можно было — Ася Каргатова, внучка школьного завхоза, мало того что была обаяшка из обаяшек, так еще и в спортзале творила чудеса. Ася легко прыгала вверх и вниз по шведской стенке, а когда овладевала канатом — тут весь класс замирал и открывал рты. Она добиралась до самого верха, и там начинался какой-то сумасшедший эквилибр: Ася отдельно, канат отдельно, но почему-то Ася, свисая головой вниз, не падала, а, напротив, легко выписывала фигуры высшего пилотажа.
Мои физические данные были гораздо скромнее. Не будучи слабым или доходяжным, мне не хватало координации движений. Лет в шесть вся дворовая мелкота начала штурмовать заборы. Я не отставал: заборы были маленькими, лазить по ним было удобно и беспроблемно.
Забор между нашим двором и двором городского Дома учителя относился уже к следующей группе сложности. В высоту метра два с половиной, он состоял из двух частей. Внизу — кирпичное оштукатуренное основание, а дальше — вертикальные стальные штанги, сопряженные между собой приваренными горизонтальными штырями. Штанги вверху торчали как пики, сантиметров на двадцать над последним рядом горизонтальных элементов.
Я полез, памятуя, что это легко. И действительно, влезть наверх оказалось более или менее несложно. Я перекинул ногу на другую сторону забора и уселся, как на верховое седло, на горизонтальный элемент. Острые штыри выступали справа и слева, было высоко. Я посидел минут пять и решил слезть обратно.
Не тут-то было! Промежностью я оседлал узкую горизонтальную рейку. Справа и слева торчали штыри. Одна нога упиралась в горизонтальный элемент внизу, а вторая просто болталась, не находя точку опоры. Как только я пытался поднять безопорную ногу, так сразу начинал заваливаться назад, причем опорная нога предательски соскальзывала. Приходилось возвращаться на исходку. Я понял, что капитально застрял.
Мимо меня по улице шли люди. Кто-то, тоже мимо меня, заворачивал во двор. Я смотрел на них, они на меня. Они были на твердой земле, и им было легко. Я болтался на высоте двух с половиной метров, и мне было больно и страшно — перекладина начала все сильнее врезаться в промежность, а перспективы спасения были туманны. Это сейчас я могу поиронизировать, а тогда бедственность положения заслонила для меня полнеба.
— Гы, ссыкло! — презрительно сплюнул под ноги проходивший мимо Лучина. Я молчал, терпя боль от перекладины и унижение от справедливости слов.
Я никогда не видел его раньше и никогда потом. По улице пружинистым шагом шел молодой — не то парень, не то уже мужик. Ситуацию он понял метров за десять до меня. Поравнявшись с моим насестом, он в два прыжка влез на забор и уселся в метре от меня на ту же самую перекладину.
— Теперь смотри. Наклонись влево, насколько можешь.
Я наклонился.
— Ты упал?
Я качнул головой — не-а, не упал.
— Молодец. Вправо наклонись.
Я наклонился, с тем же результатом.
— Теперь наклоняйся и хватайся обеими руками за перекладину.
Я в точности следовал указаниям сэнсея.
— А теперь левую ногу задирай и перекидывай обратно!
Из горизонтального положения туловища этот маневр оказался простым и легким.
— Спускайся!
Я ссыпался по забору вниз, ни разу не поскользнувшись.
Он спрыгнул за мной следом.
— Еще раз. Вверх! — и мы синхронно уселись на верхотуре.
— Вниз! — и в три секунды мы снова на земле.
— Ты упал?
— Нет!
— И никогда не упадешь! — с этими словами он пожал мою руку, поправил задравшуюся брючину и продолжил свой путь.
После двадцатого раза мне надоело метаться по забору вверх-вниз, и я нашел себе более интересное занятие.
Года через два как никогда захотелось подвигов. Пожарная лестница рядом с первым подъездом нашей сталинской полноразмерной пятиэтажки манила неизведанностью. Хорошо, что вместе с тягой к приключениям работала голова.
Я попросил Витька принести мне немного талька — в его акробатической секции этого добра было просто завались. Дядь-Юра-сапожник не отказал в просьбе пройтись шкуркой по подошве сандалий. Здоровенный кусок канифоли для пайки я вытащил из дома. Восхождение было назначено на раннее утро воскресенья, когда все еще спят и свидетелей мало.
Я натер подошвы сандалий канифолью, а руки тальком. Самое сложное было — преодолеть первый недостающий фрагмент лестницы. Но я как-то запрыгнул. Поместив себя между стеной и лестницей, я начал подниматься. Точнее, я оставался на месте, а город опускался куда-то вниз. Рукам было жарко от трения с лестничными перекладинами — тальк сделал свое дело. Канифоль на подошвах подарила мне воистину фундаментальную поступь. Страха не было вообще. Никакого.
Усевшись на скате крыши, я посмотрел через весь двор на дверь шестого подъезда — в нем жил Лучина — и тихо процедил сквозь зубы:
— Не ссыкло!
Тут бы можно поставить точку, но добавлю — из состояния «пятьдесят лет спустя», грубо и непедагогично:
— Не ссыкло. Дебил, ****ь!
09.09.2018