-Работал это я по ранней юности в одном закрытом НИИ… - Начал Ткачевский, задумчиво глядя в костер. – Как меня туда занесло – песня отдельная. Занимался я там темой по своей специальности, физическими вопросами, хотя профиль у НИИ был скорее биологический. Ясное дело, все темы закрытые, да меня за пределы лаборатории не особо-то пускали, но догадаться можно было…По косвенным признакам. Подкинь-ка дровишек. – Обратился он к Ветрову.
Они сидели на краю просторного поля. Из близкого леса, в сумерках слившегося в сплошную темно-серую массу, медленно наползал густой, как кисель, молочно-белый туман. Быстро свежело, и хотя было абсолютно безветренно, влажный холод апрельской ночи, которым тянуло от лежавшего еще кое-где в низинах ноздреватого подтаявшего снега, вызывал в теле неприятную зябкую дрожь.
-Конкретно мой отдел занимался конструированием капсулы со сверхпрочными стенками, которая бы выдерживала сверхвысокое давление, температуру, ионизирующее излучение…короче, близкий атомный взрыв. Объем у капсулы предполагался приличный – под тысячу литров, кажется. В верхнюю часть этого резервуара встраивался мощный пульверизатор для разбрызгивания мелкодисперсной среды, проще говоря, аэрозоля.
-Что-то вроде огнетушителя? А высокая стойкость – чтобы гасить пожары после атомных взрывов? – Спросил Ветров, ворочая в костре толстые палки, чтобы он получше разгорелся. – Или активную пыль прибить, чтобы далеко не разлетелась?
-Я тоже думал о чем-то подобном. Поначалу, а потом… Саму капсулу мы спроектировали быстро, даже испытали, благо подходящие материалы у нас в стране были, а вот с автоматикой, включавшей распыление, возникли проблемы. Не знаю, чем кончилось дело, меня перебросили на другую тему…
Ткачевский не торопясь, со вкусом набил трубку и принялся ее раскуривать. Его лицо с раздутыми от усердия ноздрями, обрамленное густой бородой, осветилось спичкой на пару секунд в весенней ночи.
Ветров молчал. Он понял по тону, которым его старинный друг вел повествование, что история будет иметь продолжение. И оно не заставило ждать.
-Так вот, много лет спустя… - Ткачевский в темноте сопел и пыхал трубкой. – Много лет спустя, когда не стало уже того НИИ биологического профиля, я совершенно случайно наткнулся на кое-какие его документы. Скажем так, они попали ко мне в те времена, когда многое можно было купить (и покупалось) совершенно за бесценок, вчерашние секреты уходили чуть ли не за плошку риса, или, скажем, гамбургер…Ну, ты меня понимаешь…
Ткачевский вновь замолчал, выпустив в освещенное пространство над костром струю дыма. Ветрову казалось, что ему неприятно что-то вспоминать, или он не хотел о чем-то говорить.
-И что же?.. – Молодого уфолога разбирало любопытство. – Что-то по твоей теме?
-Кхм…Как бы тебе сказать…Не совсем, но близко. Давай я начну немного издалека. Я бы даже сказал, совсем издалека. В восемнадцатом веке в Англии случился бум овцеводства. И вот что тамошние овцеводы заметили: некоторые животные вдруг становились очень возбудимыми, начинали чесаться обо все доступные поверхности, шерсть у них вылезала, у них развивалась сильнейшая дрожь, они не могли стоять на ногах, нормально есть, и спустя короткое время умирали. Болезнь овцеводы назвали по-английски scrapie, то есть почесуха. Был еще вариант «дрожание овец». Да…Потом, уже в двадцатом веке, ученые дознались, что эта болезнь вызывается не бактерией, не вирусом, а особыми белковыми молекулами – прионами. Ту же природу имеет коровье бешенство и губчатая энцефалопатия у человека. Так вот, из документов я узнал, что НИИ как раз занимался изучением и искусственным созданием этих белков-прионов. Которые потом предполагалось адсорбировать на мелкие частицы аэрозоли и помещать в Изделие-616. То есть в спроектированный мной резервуар.
-Зачем? – Спросил Ветров.
-Я тоже ломал голову. Но потом понял. – Ткачевский откашлялся – табак не шел ему впрок. – Но потом понял. Представь себе, стоит себе где-нибудь в тайге или в поле шахта с ракетами. Или другой какой важный объект. Прилетает вражеская боеголовка, или несколько, трах-бабах, взрывы, пожары, конвективные потоки в верхние слои атмосферы, и так далее. И тут срабатывает пульверизатор, и аэрозоль с прионными белками разносится на полмира. Прионы, они ведь чем удобны – не боятся ни ультрафиолета, ни радиации! При дезинфекции не погибают, при кипячении не погибают – нечему погибать, белковая молекула и белковая молекула! Так вот, разносятся они по миру, попадают в организмы людей – с водой ли, с воздухом ли – и начинается массовая эпидемия. А лекарства-нет, и неизвестно, возможно ли оно в принципе. Это ведь покруче, чем кобальтовая бомба – ей носитель нужен, а здесь закопал пяток баков вокруг объекта-цели, и только автоматику проверяй раз в год…
Тут в сплошной черноте леса внезапно, громко и жутко, заухал филин. От внезапного порыва ветра пламя костра выгнулось к земле и едва не погасло, а кроны высоких сосен сердито затрещали-заворчали в вышине. Ветров поспешно подбросил еще несколько сучьев, отметив, что у него (от холода ли?) дрожат руки.
-Да…Жуткая штука получилась бы. – Сказал он. – Биологическое оружие.
-Нда… - Ткачевский выбил трубку. – А может быть, и не получилась бы. Или не жуткая. Или – я вообще сейчас все придумал, чтобы скучно не было. Пойдем-ка в машину, а то что-то совсем холодно.
...А невидимый филин в темном лесу еще долго не замолкал.