Рознер опаздывал.
Маркус Айзенштадт сидел за столиком кафе один. Чтобы сдержать
охватившее его волнение, он углубился в чтение Suddeutsche Zeitung, и
только время от времени отвлекался, чтобы заказать очередной чай. Для
него не было затруднительным такое времяпрепровождение, хотя бы
потому, что интересующий его раздел культуры в этой газете был
огромным, и по размеру и значимости уступал лишь обычной
политической грязи.
Встреча, на которую Маркус прилетел в Берлин из Бонна, была назначена
около месяца назад. Айзенштадт знал, что уже немолодой Рознер болеет и
полной уверенности в том, что тот примет решение появиться сегодня в
кафе «Адлер», у Маркуса не было. У русского парня, которого к Рознеру
послали из Тель-Авива после переезда последнего из Москвы, отношения
с музыкантом не сложились. Привычка никому не доверять, выработанная
у Эдди долгими годами лагерей и жизни в СССР, почти стала причиной
срыва всей операции. Не помогли и заранее приготовленные подарки.
Рознер отказался принять специально купленную для него трубу Бах 37
Страдивариус. В иерусалимской бухгалтерии за голову схватились, когда
услышали сколько за нее заплатили (около трех тысяч долларов). Маркус
же напротив, когда услышал на совещании, что подарок был отвергнут,
ощутил растущее расположение к и так им уважаемому Рознеру. Великий
трубач нуждался, и вырученные от возможной продажи инструмента
деньги ему бы не помешали. Но увы, Эдди Рознер был неумолим.
На этом этапе Маркус еще не был в курсе всех деталей, его начали готовить
только тогда, когда поняли, что Рознер не доверяет говорящим по-русски,
даже если те представляются изысканными ханаанскими именами. А
хотели от него совсем немного, практически ничего...
- Вы серьезно? - спросил Маркус, когда в декабре 1973 года его
вызвало начальство и предложило познакомиться с Рознером.
- Серьезно, серьезно... Это дело для тебя, работать некому, пол-
управления по-прежнему в армии, а речь здесь идет о музыканте, с таким
человеком не каждый найдет общий язык... Сделай всё что нужно и лети в
Берлин, развейся, заодно повидаешься с братом... Не волнуйся, ты
справишься.
Маркус, хоть и отнесся к заданию скептически, действовать начал с
присущим ему размахом: уже в феврале 1974 года на деньги, которые были
переданы ему по личному распоряжению Маркуса, Эдди Рознер открыл
свой берлинский танцевальный клуб - он не смог отказаться от суммы,
покрывавшей все первоначальные расходы и полугодовую ренту ...
У входа в ресторан началось какое-то движение, в характерной для этого
часа тишине появилось что-то новое — до Маркуса донесся смех — он
поднял глаза над газетой и увидел его. Человек-легенда, кумир нескольких
поколений любителей джаза, постаревший, но, видимо, еще достаточно
бодрый, смеялся с официанткой, слегка её обнимая. Эдди Игнатьевич уже
внимательно осматривал столики ресторана, видимо, пытаясь угадать, кто
из посетителей ждет именно его.
Маркус поднялся навстречу его взгляду, вежливо поклонился. Рознер,
нисколько не смутившись, в обнимку с официанткой прошел к столику.
Уселся на стул справа от Маркуса (официантка осталась стоять), таким
образом оставив для себя возможность смотреть через окно, из которого
были видны и Стена, и американский пограничный пост (кафе
располагалось прямо напротив него).
- Какой интересный выбор места для встречи, у вас оригинальный вкус,
господин...
- Айзенштадт, Маркус Айзенштадт.
Рознер засмеялся, достал портсигар из внутреннего кармана костюма,
закурил. Предложил Маркусу, и, когда тот отказался, отвернулся, потом
посмотрел с улыбкой на стоящую рядом, как зачарованную, официантку, и
привлек ее к себе, обняв за талию.
- Доченька, принеси нам, пожалуйста, водки!
Когда она вернулась (Маркус про себя отметил, что девушка младше
Рознера лет на сорок), он, не дожидаясь Маркуса, выпил свою рюмку и
попросил принести еще. Он прикурил сигарету от сигареты и расслабленно
затянулся.
- Послушайте, люди вашей профессии должны быть более
разговорчивы, неужели ко мне прислали практиканта? Раньше такого не
случалось — моей скромной персоной занимались только профессионалы
высокого класса. Не обижайтесь - я шучу!
Рознер подмигнул Маркусу и протянул ему меню.
- Заказывайте что хотите, но побольше, у меня нет ни гроша.
Пришла очередь Маркуса Айзенштадта улыбнуться. Этот невысокий
лысеющий человек в хорошем костюме, купленном на деньги израильских
налогоплательщиков, ему нравился. Его усики, да, те самые, как и на всех
афишах, напомнили Маркусу молодого отца. Рознер не переставая курил и
разговаривал на безупречном немецком о бесконечно неважных вещах.
- У Восточной Германии великолепный гимн. Волшебная музыка. Даже
не верится, насколько она гениальна. Простая мелодия, нехитрый
совершенно соль мажор. Но мелодия божественно красива. Маркус, вы
слышали их гимн?
Рознер посмотрел в сторону Стены.
- Композитор разговаривал с богом, когда его писал. Я знал его. Ганс
Айслер, мы познакомились до войны в Австрии. Он был гений и
коммунист. Я хорошо знал его жену Шарлотту, она приходила на
концерты, когда я играл у Вайнтруба. Она была очень красивой женщиной,
мы дружили... Мы виделись изредка до ее развода с Айслером, он так
утомлял ее своими революционными маршами. Потом она уехала в
Москву.
- Где она сейчас? Умерла в Вене четыре года назад.
Маркус слушал истории жующего бифштексы Рознера, даже не пытаясь
понять, где тот рассказывает правду, а где привирает. Его рот ни на минуту
не закрывался, в буквальном смысле слова.
Он пил не пьянея, очень много курил и говорил, говорил... Истории,
рассказанные Рознером, переплетенные с ложью и запахом женских духов,
в которых то и дело появлялись молоденькие, и не очень, женщины,
грустные комиссары и потерявшие веру в завтрашний день аппаратчицы
ЦК, окончательно убедили Маркуса, что перед ним не просто
переживающий не лучшие времена знаменитый музыкант. Как будто
десятки лет европейской и советской истории сконцентрировались в этом
симпатичном еврее и пришли с ним сегодня.
За столиком кафе «Адлер» на глазах Маркуса Айзенштадта разыгрывалось
настоящее шоу: уже два с половиной часа они сидели друг напротив друга,
а разговор о делах даже не начинался.
- Скажите, Маркус, вы когда-нибудь сидели в шкафу? Вы понимаете, о
чем я: вы с женщиной, возвращается муж, а вас прячут в шкаф. Сидели?
Нет?
- А я сидел. В последний раз в городе Кемерово, в 1969 году. Звали ее
Елена, она была подполковник милиции. Потом я уехал в Минск, искал
музыкантов для своего московского оркестра.
- Вы когда-нибудь были в Минске, Маркус? Обязательно побывайте.
Там такие женщины. Боже мой, если бы вы только знали, какие в Минске
женщины...
Рознер извинился, сказал, что ему нужно в туалет. Проходя по коридору
своей артистической походкой, раскланялся с метрдотелем и поцеловал
официантку в щечку. Пока он отсутствовал, им сменили приборы. Маркус
тоже собирался с мыслями - он понимал, что пришло время для серьезного
разговора.
Рознер вернулся с сигаретой во рту, немного сгорбленный, уселся за стол.
Выглядел неожиданно серьезным.
- Эдди Игнатьевич, вы будете чай или кофе?
Маркус смотрел ему прямо в глаза.
Рознер попросил водки. Потом облокотился на стол, приблизил лицо к
Маркусу так, чтобы их никто не слышал, и произнес медленно:
- Ничего не выйдет. Я не поеду в Вену, чтобы уговаривать евреев ехать
в Израиль. Никакой информации вы от меня не получите. Люди искусства
из Москвы, Минска или Гомеля к вам все равно не поедут. Вам нужны
советские евреи, а мне нужно только чтобы меня наконец оставили в покое.
Я устал...
- Неужели вы серьезно думали, что меня можно вот так банально
купить? Непрофессионально работаете, господин Айзенштадт. Моим
покровителем в СССР был сам генерал Пономаренко, да, тот самый
знаменитый Пантелеймон Пономаренко. Без него никакого госджаза БССР
никогда бы не было. И это было не только его прихотью: в первую очередь
это было моё решение.
- Я не плыву по течению, я сам пишу свою летопись жизни, без
подсказок. А вы - «сотрудники невидимого фронта» Еврейского
государства - посылаете ко мне это челябинское мурло... Где были ваши
головы? Меня в оркестре называли Царем, люди приходили слушать
«Оркестр Рознера», приходили на меня. Я даже не всегда играл, особенно
после лагеря... Оркестр отыгрывал два-три номера, а потом выходил я под
овации, клал трубу на рояль, улыбался... Не играл до самого конца, но
публике было все равно.
- И самое главное я уже сказал: я хочу, чтобы меня оставили в покое.
Вы все мне надоели - коммунисты, сионисты... Все ваши «измы» ничего не
стоят. От них лишь боль и слезы. Я устал от вас всех...
Рознер достал из кармана упитанный конверт, подтолкнул его в сторону
Маркуса.
- Это ваши деньги... Я не хочу быть вашим должником. Не нужно было
их брать, я проявил слабость. Но еще не поздно это исправить. Клуб
придется закрыть, моя мечта исполнится в другой раз, быть может в другой
жизни...
Маркус молчал, он знал, что уговаривать Рознера бесполезно.
- Ну что, товарищ Айзенштадт. Пришло время прощаться. Я могу
рассчитывать на то, что дойду до дома живым?
Маркус достал из-под стола небольшой черный футляр и протянул ему.
- На память, Эдди Игнатьевич...
Клуб Эдди Рознера, действительно, вскоре закрылся.
Маркуса не уволили, спасла безупречная репутация. Правда, пришлось
соврать на детекторе лжи — следователь хотел узнать, куда пропала та
самая труба Bach за 3000$. Маркус разводил руками, и делал это очень
убедительно.
Эдди Рознер умер от сердечного приступа 8 августа 1976 года. Чтобы
поставить памятник на могиле музыканта, его вдова, Галина Ходес,
продала совершенно новую трубу Бах 37 Страдивариус, которую Рознер
принес домой после встречи с каким-то своим приятелем весной 1974 года.
В тот вечер он очень радовался подарку: дурачился, позировал и
гримасничал с инструментом в руках. Потом аккуратно вернул трубу в
футляр и больше не притрагивался к ней до самой смерти. На расспросы
Ходес о том, кем был тот таинственный и щедрый поклонник, сказал лишь:
- Это особенный человек, он меня понимает...