Иногда, очень невовремя, по-подлому из-за угла нападает полнейшая апатия. И ты берёшь с полки зачитанного до дыр Маркеса, Приглушаешь свет и снова идёшь к заветным строкам, прислушиваясь к себе, проживая каждую фразу и мучительно переживая собственное нежелание чего-либо хотеть, к чему либо стремиться, кроме как к перелистыванию страницы за страницей, жадно впитывая в себя дожди и пыль Макондо, стекающие со страниц, окутывающие зыбкой пеленой и отделяющие тебя от реальности. И уже всё ближе подходят заключительные строки, которые ты помнишь наизусть, но снова жадно вглядываешься, вчитываешься в слова, в тщетной надежде, что их стройный ряд расступится, и пред твоим взором предстанет новая истина, скрытая доселе...Чуда не случается. Книга по-прежнему таит свои секреты. Ты поднимаешь голову и видишь, как за окном медленно кружась падают листья...
Встаёшь, идёшь заваривать крепкий чай, добавляешь в него перец и гвоздику, выходишь на крыльцо, запахнувшись в шерстяной жакет, натянув на босые ноги старые сапоги. По коленкам протягивает холодом, и от этого кружка в руках делается ещё горячее. И с этого момента, маленькими шажками, после молчания, после долгого путешествия к себе, твоя душа разворачивается, заполняя собой эту оболочку. И снова просыпается смешная, дурацкая уверенность в том, что всё будет хорошо. Просто, незамысловато, без взмахов волшебной палочки и подвигов, а как закономерный итог такой вот странной, иногда бестолковой и нелепой жизни...
..."Но, еще не дойдя до последнего стиха, понял, что ему уже не выйти из этой комнаты, ибо, согласно пророчеству пергаментов, прозрачный (или призрачный) город будет сметен с лица земли ураганом и стерт из памяти людей в то самое мгновение, когда Аурелиано Бабилонья кончит расшифровывать пергаменты, и что все в них записанное никогда и ни за что больше не повторится, ибо тем родам человеческим, которые обречены на сто лет одиночества, не суждено появиться на земле дважды."