РЕЙСОВАЯ ЖИЗНЬ
Автобус домой едет всегда долго. Вы проверяли? Вроде, маршрут тот же, водитель и пассажиры практически не меняются. Но почему так долго? Иногда водители попадаются разговорчивые и приветливые, чаще – уставшие и раздражительные.
Эмоциональные дамы доброму водителю желают всех немыслимых благ пока едут. Выйдя из автобуса, – тут же забывают. Интереснее с водителем уставшим. И в автобусе можно поругаться, и выйти на остановке – продолжить тему. Поездка в автобусе – целая маленькая жизнь. Наверное, те, кто говорит, что лето – это маленькая жизнь, не ездят в автобусах. Здесь можно узнать все: от рецептов блюд и способах лечения подагры до свадебных или похоронных ритуалов.
На работе все как всегда: монитор, клавиатура, мышка, тумбочка с тормозком, соседи по столам (в смысле, сотрудники). Иногда сотрудники пытливо заглядывают в глаза и интересуются, а не плохо ли в твоей семье. Когда говоришь, что все отлично, вяло отворачиваются. Скучно жить хорошо. Но стоит только вскользь сказать, что что-то не ладится, тут же проявляется глубокий интерес к твоей проблеме. Идет бурное обсуждение и глубинные поиски их решения. И все знают, что стоит только выйти из кабинета, как тут же начинается обсуждение тебя же. Хорошо, если каждый сам за себя. А если против тебя начинают дружить парами? Тогда, считай, все пропало. Нет больше коллектива, нет веры в него и нет уверенности, что это когда-то разрулится. Вот для этого и существует компьютер с монитором. Упрешься в него взглядом, нарисуешь на лице серьезную мину и делаешь вид, что тебя ничто человеческое не касается. Есть работа. Жаль, что это слово пишется через "а". Если бы через "о", тогда было бы все понятно. Работа - от слова "робот".
Уйти бы навсегда (на обеденный перерыв) из кабинета под теплое солнышко, полюбоваться фонтаном, мамочкам с карапузами, да просто посидеть на скамейке одной со своими мыслями, чтобы их не приведи Господи никто не подслушал. Но все недосуг. Вечно не получается оставлять мысли без присмотра и уходить на перерыв в скверик. А какой у нас скверик! Голуби знают всех, кто их подкармливает. Стоит только показать пакет с чем-то съестным, как они уже у твоих ног. Проглотив крошки, улетают в поисках воды. Собственно, воду искать долго не приходится – рядом фонтаны. И все эти желания спрятаны далеко от твоих возможностей. Какой скверик? Работы – полный перегруз. В одном только совпали желания с возможностью – приготовить после работы борщ. Ммм… а какой борщ я варю!
Вот с такими мыслями вышла из автобуса. Пройдя треть пути, боковым зрением увидела знакомого. Володя! Как долго мы не виделись. Шахтер, пенсионер, жена, две дочери, четыре внучки. Отличная семья, наверное. Кто знает их внутренний мир? Правильно живут – на люди только хорошее.
- Ирочка, привет! Постой-постой. Ты ходишь? А говорят, ты прикована к постели.
- Конечно, хожу. Мало того – работаю, - улыбнулась я.
- Отойдем в сторонку, мягко скомандовал он и схватил меня в объятия.
- Меня сто лет не обнимали мужчины, - засмеялась я и посмотрела на мужчину-молочника, сидящего в траве у тротуара с пластиковыми бутылками. Тот улыбался.
- Как дела?
- Отлично!
- Никогда никому этого не говори, - заговорщически заглянул мне в глаза знакомый.
- Хорошо, я живу плохо, - сказала я и тут же сопоставила свои размышления. А ведь Володя прав. Надо радовать окружающих. Больше никогда ни слова о хорошем. Все плохо. Вон, в глобальных масштабах народ вечно был недоволен, что плохо, скулил, ныл и жаловался. И что в итоге? Стало еще непонятнее. А говорили бы, что все отлично, глядишь, сбылись бы сказки. Но если народ просит о плохом - деваться некуда. - Володя, у меня все прескверно.
- Вот это другой разговор. А знаешь, я вот уже полтора года как развелся с женой.
- Не хочу верить. Почему?
- Да запил я. Ей надоело.
Я слушала в пол-уха, думая о борще, о том, что уже ничего не хочу, что устала как собака и скорее всего, просто выпью вечерний кофе, а завтра на работу возьму овсянку. Володя еще пару раз хватал меня в объятия, говорил, что я настоящая, что знаю ценности и придерживаюсь. Чего я там придерживаюсь, я и без него знала. Наспех выслушав все, что хотел сказать пьяный шахтер-пенсионер, подчеркнув, что даже пьяный, он не смахивает на заядлого алкоголика, решила уйти.
- Это я сегодня такой, - словно услышал мои мысли, улыбнулся Володя. – Мы ведь с женой поделили дочек. Она забрала себе младшую с детьми, а я старшую с внучками. Конечно, та живет в Киеве, получает огромные деньги, а моя - обычная нищебродка, бросившая на меня дочек, и поселившаяся где-то в Киеве в поисках счастья. Где ее счастье? Как она не понимает, что счастье – это ее дети!
Трезвый, он бы никогда мне этого не сказал. Видно, наболело у мужика.
Борщ я все же взялась варить. Пока готовила приправу, думала, как странно устроена жизнь. Дочь его работала в налоговой, ее муж тоже. Был у них огромный дом, работа, мечты и планы, пока не грянула война. Не захотели молодые труженики налоговой оставаться дома и уехали в Киев. Ему нет и сорока, а он уже полковник. Не знаю, бывает ли так, но Володя сказал, что бывает. Наверное, подвиг совершил человек, а я придираюсь. Но не об этом мне думается.
Была нормальная семья и вдруг разделилась надвое. Приспосабливаться им было трудно. Пенсия у бывшего шахтера насчитывается на Украине. «Ну, какая там может быть пенсия? - думала я. Оказалось 11 тысяч гривен. Да, это много. Особенно если пересчитать на наши рубли. И тут я поняла, что зря думала о наших пенсионерах, что можно и без той стороны обойтись. Ездить за тысячу верст киселя хлебать – себе дороже. Оказывается, там кисель не горчит. Пусть Вовка мотается. Рассказал, что каким бы полковником не был зять, он львиную долю пенсии с легкостью принимает от тестя. Тесть страдает от того, что зять так и не назвал его папой. Жизнь. Но меня это не волнует. Пусть это волнует его семью. Если есть здоровье – стойте на блокпостах, а если его нет – не купишь. Куда поедет 80-летняя старушка с клюкой? Даже если нанять машину, где гарантия, что вернется живой после длительной поездки и стояния в очередях? Но ведь не все глубокие старики.
И тут мне подумалось, что вот такие вовки, петьки, ваньки сказали бы хором, что не поедут больше за кисилем, а останутся здесь и попробуют протянуть на три тысячи. А через месяц, когда поймут, что не тут-то было, подойдут к порогу (вряд ли откроется дверь) и скажут, что не хотят жить в этой сказке, что подавай им другую, но только дома, без блок-постов и с нормальной пенсией, им тут же вынесут денежки на блюдечке. И тогда не поедет моя престарелая соседка-учительница за своей пенсией, и не окажется прикованной к кровати.
Валентина Федоровна долго не хотела оформлять пенсию там, на той стороне жизни, пока ее не уговорили. Поехала не одна, а с товарками. Наняли перевозчика, куратора. Вернулись радостные. Учительская пенсия невелика, но соседка успела оформить документы покойного мужа-шахтера. А это значит – отличное подспорье. Да плюс наша, рублевая. Вышли все у подъезда из машины, а она сидит, не шелохнется. Нестерпимо болела нога. Месяц помаялась с болью, а ехать за пенсией снова пора. Кое-как погрузилась в машину – уехала.
А недавно все узнали, что у нее случился накол кости с осложнениями. Гипс, костыли. Тяжелая, грузная женщина не встает с постели. Пенсии украинской хватило бы на операцию, но кто туда поедет? Не знаю, жалеет ли о потерянном здоровье или о потерянной пенсии, но возраст далеко не девочковый. И так мне ее жалко стало. Сейчас бы подкормиться мясом, молоком, овощами, а денег нет. Их просто не хватает. Володе хватает. Он пенсионер и еще в состоянии переносить нагрузки путешественника.
Мои соседи – муж с женой – еще молодые пенсионеры. Мотались за хорошими деньгами. Хоть у нее и случился полом шейки бедра, и она ходит с палочкой, но на своих ногах. Сейчас туда их двоих мотают родные дети. Оба – инсультники-колясочники. Одним словом, простите меня, пенсионеры, за прежние мысли. Я поняла, что ваше родное должно быть в ваших кошельках. И если получается, преодолевайте блок-посты. Вот если бы и они, и их дети притащились на колясках и сказали, что больше никуда не поедут, а останутся здесь...
Да, не бывать мне политиком. Не умею масштабно думать. Узкое у меня мировоззрение. Только о мелком думаю.
Дорога на работу обычно проходит быстро. Не успел встать, умыться-причесаться-одеться, как уже торчишь на остановке в ожидании рейсового автобуса. Хорошо, если только одного. У меня ежедневно с утра их два. Стою, жду. Мой будет по счету третий или четвертый. В область всегда много народа едет по утрам. И тут мимо всей длинной очереди гребет старичок с кошелочкой. Старюсенький вельветовый пиджак, седина во всю голову и беззубый рот. И вся очередь понимает, куда он направляется. И вся очередь ничего не может ему сказать. Наверное, всем все равно, как еще вчера было мне.
Но ведь этому деду нечего терять. Почему он едет на ту сторону? Зачем ему это надо? Почему не пойдет на свою шахту? Ведь должен помнить туда дорогу. Неужели забыл? Неужели память так коротка? Ведь свой пенсионный фонд знает, где находится...
Но сегодня мне все равно. Я ведь тоже пенсионерка. Правда, своя, местная. Борщ мой действительно удался. А я хочу салат из авокадо с крилем. Но ведь это по ту сторону жизни.
Обещали дождь. Взял ли дед зонт? Как ему будет там, на блок-посту? И о чем он думает, преодолевая такой путь вместо того, чтобы резаться в домино с такими же двойниками.
Ирина Горбань