Я проснусь до рассвета. Пока внуки и дочь еще спят. Ржавчина, кость. Скрип.
Я медленно, очень медленно буду идти через детскую. Очень медленно. Я буду очень медленно идти. Я постою там, пожалуй. Бабочка, синь. Дрог.
Я постою там, пожалуй, немного. Постою там немного, час, посмотрю на детей, немного - вышивка, кровь. вздох - посмотрю на них.
Я крадучись доберусь до ванной, выбреюсь. Сколото, вбок. Щщщ. Я вымоюсь, совершу намаз, выйду из дома. Холодный воздух привычно оближет мне щиколотки. Туман, колокольчик. Дзынь.
Я соберу дары: я войду в хлев, обниму корову, зарежу корову, подвешу к потолку ее тяжелое мягкое тело, размежую, разделаю, пропитаю, заверну, завяжу бечевой, соберу аккуратно мясо. Требуху скормлю псу. Пока он ест, отстегну его цепь. Подожду немного. Лакомо, шерсть. Чавк. Когда он доест, я прогоню его прочь. Я занесу свертки с мясом в дом. Я отложу самый большой, самый сочный сверток.
Я соберу дары: я спущусь в погреб. Пауки разбегутся по щелям. Я солью самое лучшее вино в самый большой сосуд, что у меня есть. Я вынесу его на себе. Жилы на моих руках затрещат от натуги. Я закурю. Я соберу в один сноп все сено с моего поля.
Я посмотрю на горы. Собрано, взгляд. Щелк. Точечно, взгляд. Тик. Ястребом, взгляд. Кап.
Я сложу руки трубочкой: правая ладонь обнимет левую, костяшки больших пальцев упрутся друг в друга, я прижму их к губам: «Фью-у-у—тью-тью-тью-тью-тью-у-у-у-у!»» Тишина. Еще раз: «Фью-у-у – тью-тью-тью-тью-тью-у-у-у-у!»
Я улыбнусь. О, когда я услышу его крик, о, как я улыбнусь. Я оскалю все свои здоровые, белые, девяностолетние зубы, я сожму их до треска, до скрежета.
Я вернусь в хлев и облачусь. Я сниму со стены хлыст, я плотно сожму его в руке. Мускулы, взмах. Хващ! Я разомну свои старые кости, мое жилистое тело приятно заноет в предвкушении схватки. Я протру топор, наточенный накануне, спрячу его за пояс.
Я вернусь в дом. Пока я буду пересекать двор, я буду слышать нарастающий гул, но я даже не брошу взгляда в ту сторону. Входя в дом, я услышу, как птицы срываются с крыши и улетают. Трепетно, хлоп. Хлоп. Я разверну посреди комнаты холстину, осторожно положу в неё Серго, Зураба, Резо и Софичку; Мариам уложу вокруг них подковой, чтобы обогревала и кормила в пути Резо. Положу внутрь мясо, хлеб, вино. Сыр. Сметану. Крупу, простоквашу, конфеты, кофе, сгущенное молоко, молоко, сливы, ткемали, оладушки, кукурузные лепешки, гвоздику, сельдь, окорочка, копченые окорочка, варенье, лаваш, овсяные хлопья, суп, чахохбили, печенье, печенье, печенье, сахар, фасоль, хватит. Милые, хлюп. Хлюп. Я умело соединю концы холстины в щипок, подверну и крепко перевяжу.
Я аккуратно вынесу на двор все, что необходимо. Он к тому времени, конечно, уже будет здесь. Его гигантские бетонные мокрые ступни, испещренные проводами и плесенью, будут переминаться по моему двору лениво, как сонные мамонты. Взорванно, страх. Тсс. Я пройду меж его ног нарочито легко, и пучок холстины расщекочет его огромные, транспортного вида гениталии. Он дрогнет, тряхнет своими мудями, и из пароходных труб, колес, мотоциклетных цепей, иллюминаторов, подкрылок и шлангов брызнут шматки мазута, и черные комки соплей и волос разлетятся по двору, залепляя окна, крышу, печную трубу, пустую собачью будку. Как ни в чем не бывало, выйду я перед жужжащими очами его, положу дары мои перед искрящимися лапами его и буду говорить так: «О, могучий и древний, гордый и непокорный, священный и проклятый город Тифлис! Солнце обжигает твое дремучее темя, горные реки омывают твои мозолистые лодыжки, снега на вершинах охлаждают твой разум, а сердце твое, горячее от вина, есть сердце дракона. Тысячи блох копошатся в складках твоей чешуи, тысячи мух плодятся в мякоти твоей толстой и теплой кожи. Горбатый нос твой упирается в облака, и страшные чудовища населяют твои пещеры. У этих чудовищ железные крылья, и зубы из стали, и дыханье из копоти, но я не боюсь их. Сосуды глазниц твоих разъедает бензиновая ряска – и ты слепнешь: и в чаду паровозного дыма не видишь своего собственного разложения. Ты разлагаешься, непокорный! Черви алчности и безделья насквозь прогрызли стены твоих окраин и кишат повсюду, кроме алмазного сердца твоего. Прислушайся: слышишь жалобный скрип? Это скрипят протертые петли твоей панельной колыбели.»
«Че-го-же-ты-хо-о-о-о-о-очешь от-ме-ня, Чи-чи-ко?»
Я не заставлю себя долго ждать. Сосредоточенно, взмах. Хлыст! Бешено, рев. Взрыв! Намертво, плоть. Вдрызг! Снова и снова, вь-я-х-х-х-х!
Я буду орудовать топором, как бешеный. Я вырву с треском все, что смердит, шипит, искрится, дымит и катится. Я вырублю трубы его, вырву антенны его, вырежу его кабельные щупальца. Я высеку опухоли его, вскрою чирьи его, выдавлю и вычищу все гнойники, пробки, тромбы, запоры и бляшки. Он взмахнет своей чешуйчатой головой, пытаясь меня стряхнуть, но я изловчусь и вскружив на хлысте, как дикая обезьяна, снова вцеплюсь в сопливую морду его. Осой завьюсь я вокруг сочащегося тела его и вопьюсь с размаху в кипящее брюхо его острием топора моего. Я вспорю его и из брюха выльется весь его пышущий смрад: горячая пластиковая жижа, проволока, липкий расплавленный целлофан, тонны жевательной резинки, размякшие поролоновые окурки, клейкая лента, влажные сгустки пыли, резиновые слюни, покрытые плесенью овощи, битое стекло, полуразложившиеся трупы домашних животных. Он возопит, и вопль его будет страшен, как железный скрип, но скрип моего топора о его железо будет страшнее. Он оттолкнется своими мамонтовыми ногами и поднимется в воздух. Он будет лететь и кричать, а я буду сечь его, рубить его плесень нещадно, скоблить его загаженное нутро. А потом силы оставят его. И он опустится вниз, смиренно. И прижмется, усталый, к ногам моим, и я приласкаю его, как щенка. И омою тело его. И я дам ему вина и мяса. И прижгу раны его, набью соломой брюхо его, и заштопаю рваную чистую плоть его. И пахнуть будет от него кукурузой и ладаном. Аккуратно вложу я сверток с моими людьми в промытую глотку его. Серго, Зураб, Резо, Софичка. Мариам. Он проглотит их легко, как акула глотает рыбешку. Они исчезнут в бездонной пасти его: Серго, Зураб, Резо, Софичка. Мариам. Мариам. Любимая дочь моя.
Любимая дочь моя.
Сделано, прочь. Шаг.
Потом я лягу и умру. И деревни моей больше не будет.
28818