каштаны

«КАШТАНЫ»   ДЛЯ  « ДАНАЙЦЕВ»


/Классическая  проза/

Повесть

_____   1   _____

       Отдел,  где  служил  капитан  Никитин,  потрошил  мысли  служителей  культа  партии,  которые,  сидя  в  ЦеКа,  направляли  и  определяли  поступь  и страдания  страны.
       Он выключил  магнитофон  и  откинулся  на  спинку  стула. Поморщился, нахмурился, приложил  к  щеке палец. Поза  выдала  в  нем  мыслителя, а  то  и поэта. Впрочем,  Никитин сильно  смахивал на потомка  русского эфиопа. Если  в  сутеми  приглядеться.
       Перестройка  пинала  одни  догмы  и  обзаводилась другими, избавлялась  от  условностей,  драла  глотки  на  митингах, а  кумиров  меняла, как  грязные  носки!
       В общем, она  держала  курс  на  Запад, и заехала  далеко. И по новым обрядам  свободной  мысли,  даже  военным  чинам  уже не  очень возбранялось  заводить  бороду,  а  то  и  бачки.
       Степан  Иванович Никитин  для  кокетства  с  плюрализмом  отрастил  баки,  соединил  с  бородкой и сгоношил  портрет  радикального  демократа. И,  без  усов  и  в  профиль,  стал  походить  на  великого  поэта!  Только  рыжего  и  большого.
       При  таких  данных,  его бы - в  ряды  борцов  с  оппортунизмом! Но  посадили  оператором,  считая  докой  в  отделе  аналитики. А  он,  и  правда,  слушая  беседы  в  кабинетах  чинодралов,  умел  из  диалогов  выхватить  главное  и  занести  в  блокнот. Чтоб  меньше  мороки  потом  было  наперсникам  ума.
       У него и нервы как  струны  рояля, и  все  же только  что прослушанный  разговор  растревожил  выводом  никудышим.
       -Осталось  ждать  недолго, - бархатный  баритон  хозяина  кабинета,  в недрах  партийного комплекса, раздражался, но меру  держал: – Мы прикроем перестроечный  бардак! Хватит  болтать,  пора  посшибать  им  рога  и  указать  на  место!
        -Полностью  с  вами  согласен, Михаил  Андреевич. Но успеем  ли?! Скоро  подписание  договора, и  надо ответить  контрпродуктивно, - включился  в  цепь  рассуждений  другой  голос, сильно  контрастный  к  бархату  и  молодой. – Нельзя  допустить  этого…усеченного  Союза! Сегодня они  требуют  независимости  в  экономике,  завтра  разведут  партизанщину,  а  затем  подадутся  в  объятия  демократам.  И  разведут  такого!…
        -Министры  силовых  структур  уверили, что упредят. Болотин,  как  всегда  колеблется, но  мы  хорошо надавим. Вставим  в  зад  ему  такую головешку,  что  побежит  студить  в…ближнее  болото! Введение  чрезвычайных  мер  по  всему Союзу  отрезвит многие  головы,  ну  а  уж  совсем  бесшабашных  уймем  старым  испытанным  способом. Люди  спецслужб  это  умеют, - с оптимизмом  пообещал  баритон.
       -Но  армия!  Поддержит  ли  армия?! Она  же  на  глазах  теряет  авторитет,  а  вместе  и  дееспособность!  И  какой  пример  дает!  Дедовщина  перешла  границы,  и  уже  сторонник  демократов  бьет  морду  всякому  партийцу! – озаботился  партийный  товарищ  из  гильдии референтов.
       -А  вот  паники  не  надо! Да,  на  взгляд  поверхностный,  армия  разложилась. Деды  голодают  и  потому  звереют,  оберегая  честь  лычки  и  значков. Но  есть  части,  где  приказы  исполнять  не  разучились  и  выполнят  любой. Так  уверяет  министр  обороны. Да  и  генералитет  уверен: ситуацию  под  контролем  можно  удержать,  а  для  этого готовы  ввести  в  Москву  танки. Так  что  надо  работать,  закусив  рукава  и засучив  удила, - менторским  тоном  будто  бы  пожурил  хозяин  кабинета  и  непосредственный  шеф,  про  себя  забавляясь  невольным  каламбуром  и  сопровождая  его  звуком  ржания  коня. – Не  можем  же  мы  не  доверять   Язькову,  эмвэдэ  в  лице  Цапло  и  Дудакина. Наконец,  генштабу!
       -Ну, этим  не  верить, тогда  на  кого  полагаться  можно?  Они  люди  партии, - протянул  моложавый  угодник.
       Партийные  товарищи  общались  вольно, и, погружаясь  в  текущие  дела, нисколько  не  сдерживали  голоса  для  соблюдения  хотя  бы  иллюзии  келейности. Уверенные  в  непогрешимости, наивные  до  профанации  в  иных  вопросах,  они  просто  не  думали,  что  их  могут  подслушать.
       Или  он, капитан  Никитин,  чего-то  не  понимал? 
       Офицер в  волнении  закурил.
       Нет, скорее  всего,  они  не  знали,  что  над  партией  снова  установлен  негласный  контроль  недовольных  спецслужб,  части  членов  цека  и  политбюро. Тем  как-то  не  по размеру  амбиций  приходился  портрет социализма  с  человеческим  лицом,  а  уж  анархия  всяких  протестов  и митингов,  и  вовсе - ни  в  какие  ворота!
       Никитин  курил  и  растерянно  лыбился.
       Ему  тоже  много  чего  не  нравилось.
       Конечно,  на  митингах  и на  телевидении  всяких человеческих  лиц  приумножилось,  а  вот  в  магазинах  жратвы  поубавилось. Его,  как  работника  органа  надзора,  касалось  сие  большей  частью  со  стороны  моральной, но  родственники  капитана,  и  глаза,  когда  случаем  заходил он  в  торговую  точку,  кричали  о  бардаке. Меченый,  «экскрементами»  партии, подводил  страну  до обрыва.
       «А  что  ему?! Он жрет  жирно,  сношает  философшу,  а  та,  под  одеялом и  в  экстазе,  внедряет  ему  сказки  про  демократию  и  рынок.
       Запад  им  поможет! Им, возможно,  и  поможет,  если  кремлевского  коммунизма  мало,  а  что  они  предложат  нам? Некоторые  неприятности  мы  уже  имеем  от  их  науки рулить, и,  судя  по  всему,  дальше  проблемы  покатятся  снежным  комом. Недаром  же  приказано  держать под  колпаком  эту  шатию  болтунов.
        Болваны!  Их  не  под  колпак,  в  тюрьму  бы  позапихать. А  что?! Болтун  должен  сидеть  в  тюрьме  возле  параши! Разве  не  справедливо»? 
       Капитан  не  сомневался,  что  слушают и Болотина. Подслушивали  же недовольные товарищи Хрущева,  на  всякий  случай  ставили  на  прослушку и  Брежнева,  да  и  иных  членов. Работа  такая,  надо  бдеть! А  уж  чего  полезного  из  километров  накрученных  лент  председатель  Конторы  Крутиков постарается  извлечь.
       «Сволочи  и  обормоты! – признал  Никитин,  залезая  пальцем в густой бакенбард: кожа  там  свербела  и  донимала.  –Эти лысые,  лощеные  и  всякого  калибра  хитрованы  уверены,  что  знают  другую  дорогу  к  светлому  на  горизонте! И  народ  попрет  следом  толпами…Ну,  народ,  может,  и  потопает,  куда  укажут,  на  то  он  и  народ. А  как  же  нам? Которые  знают  побольше  прочих,  которых  призвали  служить на  благо  и  которые,  выходит,  вертухаи  хитрованов…Или  вот,  председатель…Сельпо! Да  он  с  потрохами  и  душой  с  партией!… Другая  дорога  ему  не  нравится,  а  что  делать  не  знает. Потому  и  приказал  слушать,  чтобы  чего-нибудь  выслушать…И  толку  ждать  от  него  не  стоит.
       Говорят, кричать  умеет, кулаком  по  столу  стучит  грозно,  а  при  виде  генсека  душу  в  анус  прячет. Заглазно  он  может  выразить  недовольство,  а  чтобы  прямо  в  морду  сказать  мнение  или  врезать  в  пятак…Слабак  и  заочник.  Эх,  интересно  послушать  его  кабинет,  о  чем  мыслит  втихаря,  чем  озабочен. А  что?  Не  может  быть,  чтобы  ему  не  посадили  клопа.  На  досуге  надо  пошарить  по  заначкам.  Максимыч  недавно  на  пенсию  ушел,  а  он  такой  жук…»
       Степан  Иванович  думал  вольно,  и  его  мысли  во  многом  шли  в  разрез  с  суждениями  в  кабинетах  аппарата  партии. Он  тоже  не  хотел  привозной  демократии,  потому  что,  как  работник  органов,  многое  знал  о  демократах  западных  и  доморощенных.
       Забугорным,  верно,  и  бог  простит, у  них  заказ, одеялом  демократии  кутать  иные  земли,  а  вот  свои…
       «Качали  права  про  свободы, плюрализмы  с  консенсусами, а сидели  на  подачках  служб  иноземных  разведок. Им  хочется  сладко  вкушать  на  ихний  манер! Засланцы,  казачки  ирусалимские! И  этот  такой  же, катит  бочку на  Меченого. Тоже  Президент! А  как  же?! Сравнялись,  и  обгоним!… Козел! Несомненно,  козел»!
       Уж  кто-кто,  а  Никитин  твердо  знал,  что от новоизбранного  Бориса  Николаевича  Перцина  помавает  духом  Аспида.
       «Этот,  когда  укрепится,  понесет  страну  по  кочкам.  Послушал  его:  и  в  прошлом  и  недавно. И  читал  отчеты  прошлых  лет  аналитического  отдела,  как  аналитик. Вот  и  «контора»!  Глядели,  слушали,  читали, а  сына  кулака   до  власти  допустили. А  там  одно  имечко  батюшки  чего  стоит.  Ни  кола,…чтоб  у  других,  а  только  у  него… Ну,  уж  двор  он  себе  заведет,  фаворитов  наберет. Зад  лизать  охотники  найдутся…Даже  перцем  присыпанный. А  уж  норов!…   
       Выпить,  и,  понимаешь,  я  сказал! Всем  суверенитет  и  демократии  раздать  в  карманы! И  свободы…от  всего! А  этого  убрать  с  дороги! Пускай  колбаской  катится,  понимаешь,  япона  мать!…
       Э,  да  что  там!  Две  портянки пара! Кроме  амбиций,  ни  хрена  за  душой. Лезут  за  демократией,  как  на  красную  тряпку  быки! А  с  чем  её  кушают,  ту  демократию?!  Если  она  в  таком  виде,  который  на  просторах  страны  стелется, тогда  проку  с  неё  ожидать  не  стоит. Морды  мылить  друг  дружке  насобачимся,  плевать  на  всё  быстро  обучимся  и  превратимся  в быдло  в  галстуках!»
       Когда  в  кабинете  партийных  товарищей  улеглись страсти  и  моложавый  гость  отбыл  к  себе,  Никитин  погонял  картушку  слухача  по  иным  местам,  где  имелся  интерес,  вдруг поймал  и  долго  слушал приватный  разговор  двух  мужиков,  бледнея  и  потея  лицом.  Затем  снял  копию беседы  болтунов  от  партии  и  договор  пары  значительных  лиц,  судя  по голосам. Голос  одного  он  знал  точно - особенный  тембр  Перцина. Ощерясь  злой  усмешкой, срезал  конец  ленты  с  записью  государственных  особ  и  подался  в  туалет. Там  он   распотрошил  кассету,  извлек  бобину  с  пленкой  и  сунул  в  носок. Пластмассовые  корки  мелко изломал  и  спустил  в  унитаз  вместе  с  куском  ленты  от  рабочего  мага  и  хорошенько  промыл. Вышел  к  окну  и  опять  закурил, а  у  сушки  для  рук  погляделся  в  зеркало  и  подмигнул  отражению.
       «Ничего, Степушка, разберемся.  Если  живы  будем.  Они,  значит,  затеяли  заварушку. Игру  в  поддавки. Ну  да,  вдруг  чего, кресло зад  согреет. И каждый  думает,  что  умный.  А  мы,  выходит,  лохи.»
       С  того  дня  капитан стал собирать  фонотеку  из  копий  откровений  бонз,  а  когда  материала  собралось  до  оторопи  много, Никитин  задумался.  Куда  с  компрой  соваться?
       Смысл  говоренного  на  магнитных  пленках  сводился  к призыву госпереворота  или  к  гражданской  войне.
       Переворот,  хрен  с  ним,  почти  каждая  смена  генсеков  сводилась  к  маленьким  заговорам  или  интригам. А  эти  чинодралы требовали  строить  баррикады и звать военных  на  разборки  Президентов! А военным  нравится  стрелять…Так  сказать, по  долгу  службы и, желательно, из  танков. Стреляют  в  знак  протеста  и  сидят  за  броней.  И   не  видно,  кто  приказал  протестовать  и  сколько  попало  под  траки.
       Прокручивая  в  большой  и  умной голове  варианты  последствий, Никитин  обратил  было  надежды  на  демократов  и  решил  пробиться  к  ним.
       Но  те  торчали  на  пьедесталах  митингов,  срывали  голоса  за  трибунами   собраний,  глаголом  жгли  у  проходных  заводов,  и  призывали  ломать,  судить  и  ставить  к  стенке.
       Степану  же Иванычу   мнилось  обойтись  без  крушения  устоев  и,  особенно, -  не трогать  производства. Он  аналитик,  политику  он  видел  в  экономике  страны!
       Водки  не  было, так  народ   обходился самогоном,  а  вот  остановили  на  ремонт  табачные  фабрики. Сразу  и  все!
       Без  курева  хреново,  мозги  прочистить  нечем...Да  и  другие  заводы  и  производства,  слушок  пошел  и  косвенно  подтверждался,  под  видом  беспредела  митингов  на  холостой  ход  переводили,  а  продукцию  гнали  в  брак  или  на  склады. Саботаж,  значит,  тихий  учинил  корпус  директоров,  выступая  за  демократов  и  против  дураков.  Их,  впрочем,  два,  но  первым  покуда  шел  Болотин.  В  него  народ  давно  тыкал  пальцами.
        Правда, в  среде  протестантов  вертелось  несколько  общевойсковых  генералов,  и  если  они  не  служат  ЦРУ…, а  такое  возможно.
        Уже  сколько  родных  шпионов  предали  интересы  страны  за-ради  света  демократии  на  горизонте  для  своих  детей  и  внуков!
       Эта  мысль остановила  бег  рассуждений  в ненужную  сторону.. К  тому,  за  демократами  следили  в  оба  глаза  и  капитана  могли  засечь. А  когда  в  среде  врагов  крутишься  без  санкции,  выводы  напрашивались  сами  собой. Его могли  тут  же  вышибить  из  стройных  рядов Конторы,  но  могли  и  похороны  сообразить  по  низшему  разряду. То  бишь,  записать  в  кондуит,  пропавших  без  вести  героев  дня. 
       Поделиться  тайнами  капитану  не  с  кем. Только  было  направил  мысли  Перцину,  и  вдруг - неожиданный  пассаж.
       Правда, и  раньше  посещали сомнения  относительно обращения… Тот  кру-шил  направо  и  налево,  будучи  хозяином  столицы. Власть  ему  нравилась, теперь  он  хапнул  её  в  главной соцсоюз  республике,  и  не  зная   благого  применения,  попросту  упивался  возможностью  руководить. А теперь, выходило,  прикидывал,  как  сделать  свое  хозяйство  суверенным и  большим.
       Характер  у  него,  конечно,  не  подарок. Импульсивен,  а  вот  хитрости  ни  на  грош. Как  коммунисты  грудью  рвались  к  горизонту,  так  Перцин  буром    добивался  обаяния  и  власти.
       Одни  покушения  на  него  чего  стоят. То  вертолет  падал  и  упал  нужным  боком,  чтобы  успел  Президент  выпрыгнуть; то  роняли  его  в  де-рюжном мешке,  (эдакого  бугая!)  с  моста  в  реку,  и  опять  сухим  выбрался  и  даже  инвалидности,  не  говоря  о  насморке,  не  схватил;  то  еще  происходило  что-то  шутоломное,  но  в  газеты  обязательно  попадало.
       Верно, журналист,  хитрован  и  оригинал  в  пиаре,  любитель  баксов,  всегда  сидел  под  нужным  кустиком  и  успевал  заснять  для  нужд  прессы.
       К  тому,  власть  Бориса  сильно  усеченная.
       В  Кремле  сидел  еще  один Президент, Болотин. Тоже  легитимный,  и  обласканный  Западом  за  развал  Варшавского  альянса,  за  снос  стены  в  Берлине  и  за  консенсус  с  «человеческим  лицом».
       И  этот  Главный  Президент  Страны  Советов  просто  так  власть  в  другие  руки  отдавать  не  собирался. С  Перестройкой  он  забрался  в  Историю  и думал  теперь  широко.  И  глубоко  заботился  о  судьбах  мира.
        А Боря  Перцин поставил  задачу  забрать  власть  себе  до  кучи,  и  думать  про  суверенитет  под  боком,  а  не  глобально.
       Об  этом  Никитин  если  и  не  знал  раньше  наверняка,  то  мог  догадаться. Он  много  слышал  сам, внимательно  слушал  на  совещаниях  аналитиков  и  мог  анализы  складывать  в  кучки. И вывод  указывал  на  подобный  вариант  в  происках  Президента  Перцина. А  теперь  услышал  собственными  ушами  план  Бориса  Николаевича  посадить  Болотина  в  лужу.
       Выходило,  Перцин  Никитину  прямой  враг.
       Капитан  прикинул  возможности Генерального  штаба  в  реконструкции расклада, и  скоро  те  возможности  тоже похерил.
       Там  сидели  маршалы  и  генералы,  военные  до  мозжечка  костей  над  носом,  где  собирались  сопли… 
       Но  среди  них  не  было  ни  одного  воина, способного  хотя  бы  рыкнуть  на  супротивника. А  уж бросить  перчатку  за честь  Державы и  сойтись на шпагах… Нет. Все  из  породы  «мой  зад  отлично  греет  кресло!»
       Хотя  есть  и  другая  градация: «приказ  не  обсуждают,  его  исполняют.  Или  на  него  плюют».
       Прорываться  сквозь  кордоны  занятых  ором  масс  в  любое  посольство  дру-жественной  страны  тоже  не  стоило. Информацию  примут,  но  как  используют?
       Оставался  один  человек,  из-за  которого  и  загорелся  сырой  бор.
       «Хм. Нести  доклад  на  его  же  людей,  которые  хотят растереть  его  в  порошок.... Ах, дуралеи! Ну и сообразите  кремлевский  переворот,  как  в  славные  времена! Тихо  и  мирно  поменяйте  Болотина  на  стоящего  члена! Так  нет,  их  потянуло  погулять  на  пожарах  войны! Да  и  не  станут  эти  трусы  самолично  бегать  по  пепелищам, - простых  лохов  заставят  таскать  головешки  из  костра  раздрая…Да  уж,  те  обормоты  могут  только  рассуждать. Придется  идти  к  этому  лису. Он  умеет заболтать  любое  дело,  заболтает  и  их! Запутает  в  трех  соснах. И,  возможно,  задумается, куда  ведет  страну».
       С  тем  Никитин  записался  на  приём  по  личным  вопросам  к  Первому  Президенту.
       Начальнику  канцелярии  и  управделами Духонину  просьбу  поиметь  аудиенцию  капитан мотивировал беспокойством  отца  за  сына-солдата.
        Судя  по его  намекам в  письмах  из  части, «деды»  стали  прикладываться  к  физиономии  новобранца  с  пристрастием  садистов. Неофициальные  отношения  в  армии  стали  уже  притчей  в  средствах  СМИ, а  потому  Никитин  надеется  на  понимание  первого  лица  государства. Конечно,  можно  обратиться  прямо  к  командиру  части,  но  по  его  личному  мнению,  проблема  выросла  в  огромную  опухоль  и  вопрос  надобно  соответственно  заострить.
       Духонин  был  сама  любезность, человеческое  лицо  социализма  вкупе  с  задатками  демократии  в  Кремле  улыбалось  во  все  зубы. Прошение  принял,  а  удостоверение  простого  офицера  спецоргана  подвигло  столоначальника  поискать  «окно»  в  графике  приёма  Болотиным, и  аудиенцию  назначил  в  конце  первой  недели  августа.
       Вечером  того  же  дня Духонин  позвонил  Председателю «Конторы» Крутикову.
       -У меня был  интересный  проситель  свидания  с  Президентом  по  личным  вопросам. Некто  Никитин  Степан  Иваныч, сотрудник  вашей  конторы. Он  так  страстно  уверял  меня  в  необходимости  лично  поговорить  о неуставных  отношениях  в  армии,  где  служит  его  сын,  что  я  усомнился. Нет,  то  что  солдаты  в  армии  набираются  мужества  в  битье  по  мордам  слабых,  как  раз  правдоподобно. На  всякий  случай  я  записал  номер  части  службы  сына,  а капитану определил визит на  первую  пятницу  августа,  потому  что  Болотин  в  четверг  уезжает  на  отдых  к  морю. Если  появился  интерес  к  твоему  офицеру, подумай. А  вдруг  там  что-то  занозистое?
       -Хорошо, - отозвался  в  трубке Председатель  Комитета,  опустив  благодарность  за  информацию, как  бестактность. Тот  отдавал  партии  долг. - Мы  присмотримся  к  нему.
       Крутиков  тут  же  затребовал  дело  Никитина,  внимательно  просмотрел и  ничего  примечательного  не  обнаружил. Но  когда  узнал,  что  капитан  вместе  с  командой  курирует  партийных  товарищей  на  прослушке,  призадумался.
       Результаты  анализа  по  такой  работе  Крутиков  имел  под  рукой. Он  поли-стал  страницы,  со  знаками  внимания  на  полях, и  ни  о что  не  укололся.  Обычная  рутина  записей  бесед,  смысл  которых  не  отличался  от болтовни  с  трибун  секретарей  обкомов. Секретов  никаких!
       «Верно  и  простых  капитанов  прижимает  жизнь настолько,  что  они  готовы  искать  защиты  от  бардака  у самого  конструктора  бардака. Бедные  люди! – подумалось  председателю  «конторы». Как гражданин,  Игорь Владимирович  тоже  имел  неудовольствие  результатом  от  руководства  страной  Болотиным. Как  руководитель  надстройки,  где  следили  за  порядками  в Союзе  во  всех  проявлениях, Крутиков  недоволен  втройне. – Довел  народ  до  точки  кипения, мразь  позорная.  И  куда  смотрели  раньше?! Ведь  все  возмущены,  кроме  кучки  прилипал!…Как  глупо  проглядели  чирикалку-воробья,  приняв  за  птицу  с  умной  головой! Плешь  падальщика  не  заметили!…Н-да. А  был  человек,  предупреждал,  что  лепим  горбатого…Так  нет!  Мистика,  профанация  и  дурь! Вот  тебе  и  дурь…Н-да. А  с  капитаном  что?  Отпустить  душу  или  при-глядеться?…Нет,  пропускать такой  сигнал  все  же  не  след. На  то  и  контора. Пускай  за  ним  приглядят».
       И  приказал,  чтобы  Никитину  «прицепили  хвост»  и  доложили  бы  немедля,  ежели,  - что  из  рук  вон.
       Уже  через  пару  дней  Председателю  донесли,  что подопечный  капитан  снимает  копии  с  прослушек  и  уносит  бобины  домой.
       -Как  он  использует  материал? Продает, придерживает  для  шантажа  или  передает  третьим  лицам? Хранит  дома?  Смысл? – поставил  вопросы  шеф  «конторы».
       -По  пути  следования  домой  и  на  службу  контактов  не  наблюдалось. Остается  предположить:  собирает  компромат  для  определенной  цели.
       -Его  намерения  надо  узнать.  Но  вы не  проворонили? Он  тоже  разведчик  и  мог  отвести  глаза. Не  станете  же  вы  цеплять  хвосты  всяким,  у  кого  он  прикурил  или  извинился, наступив  на  мозоль.
       -Если  у  капитана  не  было  контактов  раньше,  то  такую  возможность  исключаем. Его  водят  слишком  плотно.
       -Н-да. Вероятно,  он  хочет  переметнуться  к  демократам  и  прийти  не  с  пустыми  руками. Предать  идеалы  родины. -  Крутиков  прикинул  невероятную,  но  возможность  прослушивания  его  встречи  с  Перциным  и  повелел: - Сделать  так! Найти  и  подменить  пленки  чем-то  несущественно  секретным  по  оборонке,  взять  с  поличным  и  предать  суду  трибунала. Но  брать  не  спешите. Пускай  погуляет,  а  вы  фиксируйте  контакты. Если  их  не  было,  они  должны  быть. При  контакте  взять  обоих.
       «Но  с  кем?  - Вопросил себя  Крутиков,  оставшись  один.  - Н-да. Посмотреть бы на  него  со  стороны, возможно,  потолковать. Время  уж  слишком  щекотливое,  как  бы  дров  не  наломать…Ну  так  сходи  на  рабочее  место  слухачей,  а  там  уже  и  решай  по  личному  восприятию».
        В  долгий  ящик  не  откладывая, он вызвал  дежурного  офицера, велел  сопроводить к  отделу  аналитиков,  на  ходу  интересуясь  графиком  подразделений. В  кабинете  начальника  отдела  выслушал  доклад  оторопевшего  полковника, махнул  десницей. 
       -Доволен. Проводи-ка  ты  меня  к  операторам  по  барабанным  перепонкам.  Время  рабочее,  люди  еще  общаются.  Хочу  послушать  голоса  партийного  народа.               
       Полковник  щелкнул  каблуками,  поторопился  к  двери,  пропуская  шефа, смахнул  ухмылку. Каламбурит  шеф,  не  замечая  идиотства.
       У  кабинета  операторов  Крутиков отпустил  сопровождение,  вошел.
       Офицеры,  в  большинстве  женщины,  сидели  вполуоборот,  каждый  у  своего  аппарата  в  наушниках,  и  заметили  большое  начальство  не  тотчас. Но  вскочили  и  вытянулись,  косясь  на  генерала  с  недоумением.
      «Эк,  принесло! Твое  ли  дело  в  скважину  смотреть?  Вдруг, здесь  сношаются,  любя»?! 
       А  что? Перестройка  так  перетряхнула  у  многих  извилины  в  мозгах,  что  даже  у  таких  специалистов  могли  появиться   фривольные  мысли.
        Удивился  и  шеф… До  опупения  не  дошло,  но  осуждение  зависло. Работники  кинжала  и  плаща  мужского  рода  расхристались  до  наглости  на  рожах! Они были  кто  в  штатском,  кто  в  форме  защитника  тайн,  но - вид! Разве  что  физии  депутатов  от  демократов  могли  конкурировать  макияжем. И  особо  выделялся  рыжий,  совершенно  засорил  щетиной  морду.
       Крутикову,  конечно, доводили  за  внешний  вид  в  оперативных  интересах,  заодно  намекали  на  перемены  в  общественном  сознании.  Но  чтобы  настолько  поменять  облик  на  осознание  себя  общественностью,  и  среди  волос  оставить  только  нос!
       Генерал  в  волнении  снял  фуражку, бросил  на  стол. Ткнул  перстом  в Никитина.
       -Кто  таков? Почему  распустил  космы? Давно  в  баню  не  ходил? -  бросал  скорые  вопросы,  поджимая  затем  губы.
       -Капитан  Никитин,  товарищ  генерал! Растительность  оставлена  по  разрешению  начальника  отдела  для  конспирации. Похож  на  гения-поэта,   если  в  профиль. Потому  не  привлекаю  внимания  клиентов  среди  демократов. Прикажете  избавиться  от  неприятности? – довольно  лихо  разъяснил  обстоятельства  служака  «конторы»  под  полста  лет  возрастом  и  в  два  метра  ростом.
       -Н-да. Тебе  неприятность  и  нам  неприятность. Как-то  мы  не  привыкли  к  таким  рожам  в  своих  стенах. Но  раз  командир  приказал,  командиру  и  отвечать. Сам-то  как  видишь  себя  в  профиль?  Не  чересчур  на  либерального фигляра  смахиваешь? Тогда  носи  свой  облик  на  себе.
       Игорь  Владимирович  махнул  дланью,  усадил  ушами работающих  спецов  продолжать  нужное  дело,  прошелся  вдоль  столов,  вскользь  оглядывая  магнитофоны. Возле  каждого  слухача  чашечка  с  кофе  или  из-под  кофе,  печенье  иль  шоколад.
       И  то:  работа  ответственная  и  напряженная,  глаз  смыкать  некогда,  особое  в  разговорах  надо  выхватывать  на  ходу. В  километрах  пленки  в  аналитическом  отделе  потом  могут  те  зерна  от  плевел  и  не  отделить,  проворонят.
       Крутиков  остановился  подле  капитана  Никитина. У  того  чашка  пустая, лицо  озабоченное,  брови  дергались.
       «Волнуется,  засранец. Н-да. А  может, – офицер  самый нормальный. Работает  в  органе,  где  хлопать  ни  ушами,  ни  глазами  не  след. Потому  взволновался,  а  с  мыслями  выскакивать  наперед  им  запрещено. Вот  и  ищет,  кому  бы  душу  излить».
       Председатель  «конторы»  такое  покрутил  в  голове  и  сделал  знак  Никитину. Когда  тот  вскочил  и  снял  наушники, Крутиков  как  бы  попросил:
                -Ну-к,  капитан,  дай  я  послушаю  наших  товарищей  по  несчастью. О  чем  хоть  путном  беседуют?
       -Выбирают  места  для  отдыха  возле  моря, -  довольно  развязно  отозвался  службист,  впрочем,  в  духе  времени  и  не  нагло.  Как результат  перестройки,  то  бишь  появление  человеческого  лица  в  среде  суровых  типов. – Мылятся  в  Болгарии  купаться. В  Варне  попить  халявного  винца.
       -А  что? Люди  хвалят, но  то  не  по  нас. Мы  в  своем  море плескаться  при-выкли. А  насчет  «халявного»,  ты  катишь  бочку  зря. Союз  за  ушедшие  годы  столько  браткам  понастроил,  что  на  калькуляторе  трудно  учесть. Н-да. Сообрази-ка   кофейку  мне,  и  себе  заодно.  А  я  пока  что  приложу  уши.
       С  тем  генерал  Крутиков  пристроился  у  стола  и  окунулся  в  слух.
       Когда  Никитин  поставил  на  столешницу  блюдца  с  кофе, шеф  снял  наушники  и  вздохнул.
       -А  верно,  в  такое  время,  они  находят  время  почесать  языки  об  интересы  быта! Сколько  работы,  нерешенных  вопросов  в  государстве,  а  мудрые  мужи  уподобляются  мещанам…Как  тебе  нравится,  капитан?! Что  думаешь  о  бардаке? 
       Степан  Иванович Никитин  взглянул  на  лицо шефа  почти  без  удивления,  но  что-то  вместе  с  усмешкой  мелькнуло  в  глазах.
      -Если  позволите  изложить  свои  мысли,  Игорь  Владимирович,  то  вывод  напросится  невеселый. В  партийных  кругах  много  альтернатив,  а  это вредно. Вариантов  должно  быть  два,  но косвенные  детали указывают  на  третий, а  он  ведет  к  гражданской  войне. Люди  станут  гибнуть,  товарищ  генерал! Нельзя  допустить!
       -Н-да. Допустить  нельзя  и  спору  нет,  -  как  бы  себе  проронил  Крутиков,  стараясь,  найти  глаза,  среди  волос  на  капитане. – Дело  в  том, что  войны,  революции,  и,  в  конечном  счете,  История,  людей  поштучно  не  считают. Н-да. А ты  жох, мыслишь  крутыми  категориями. Ишь,  гражданская  война  бредится. Работайте!
       И,  тронув  пальцами  чашку  с  кофе,  торопливо  вышел.
       В  случае  с  капитаном  шеф  «конторы»  решил  положиться  на  ход  обстоятельств.  Пытать  вопросами  и  залезать  в  душу  генерал  не  стал. Да  и  не  умел,  не  было  в  нём  обаяния:  он  солдат  партии, - не  воспитатель.

                _____   2   _____

       Совещание  проходило  в  узком  составе  и  поздно. Сидели  в  кабинете  Крутикова, прихлебывали  кофе  с  коньяком  и  слушали  шефа.
      Тот  выглядел  усталым, монолог  вел  с  вялыми  жестами  и  неторопливо,  но  глаза  за  линзами очков смотрели  остро. И  егозили. Впрочем, он  прикрывал  их  козырьком  ладони,  морщил  лоб  и  размешивал  в  чашечке  кофе  с  напитком  покрепче  и  приятным.
       -Мы  допустили  много  проколов. Сначала  демократ  и  дипломат  Шушунадзе,  а  теперь и  демагог  Перцин  указывают  на  нас  пальцами. Экивоки  выскочек надоедают,  нам  надо  действовать. Нужно  делать  решительный  поворот. Не  переворот,  а  поворот  в  политике  государства! Мы  не  заговорщики! Власть  у  нас,  а  против  себя  не  устраивают  заговоров. Я  к  тому  возглашаю  банальности,  чтобы  вы  с  легкой  душой  исполняли  и  отдавали  приказы. – Крутиков  строго,  по  кругу   осмотрел  заместителей, остановился  на  генерале  Мокееве. – Кстати, Виктор  Трофимыч, вам  поручалось  дело  капитана  Никитина.  Что  можете  доложить? Он  под  контролем  ваших  костоломов  или  уже  изолирован?
       Заместитель,  генерал-лейтенант  Мокеев,  вскинул  голову,  разлепил  в  недовольной  гримасе  розовые,  гузночком  губы, растягивая  поперек  лицо,  обезображенное  защечными  брылями.
       Докладывать  стоя,  в  их  коллективе не  принято. Не  от  чрезмерной  усталости  и  не  по  отсутствию  лестницы  должностей,  а  по  причине  другого  порядка. Тут  собрались  даже  не  товарищи  по  партии,  по  делу  или  оружию. Рядышком  сидели  государственные  мужи,  циники  и  члены  клана  глубоко порочного  не  перед  богом  даже…Что  им  бог? Им  бог – кресло  под  задницей. Они  блюли  интересы  государства, а  оно  служило  им.
       Может  статься,  и  от  того,  генерал-лейтенант  сначала  хлебнул  кофейку,  салфеткой  вытер  губы, взял  отложенную сигарету  и,  затянувшись, пыхнул. 
       -Как  мне  докладывают,  капитан  активизировался, много  общается  с  прохожими. Вероятно,  затеял  с  нами  игру  в пятнашки. Его  семья  в  отпуске и мы  перерыли  квартиру  очень  обстоятельно,  но  бобин  не  нашли. Вывод: материалы  капитан  носит  с  собой. Прикажите  взять  или  еще  подождем?
       Хозяин  кабинета  фыркнул  и  дернул  плечом.
       -Н-да! Кабы  знать,  кому  он  хочет  предложить  товар! Возможно,  нам  на  руку  был  бы  такой  ход. Он  заявляет,  что  не  хочет  гражданской  войны. Но  и  нам  она,  как  хрен  без  поросенка! А  вот  способы  уклонения  от  такой  войны,  как  раз  и  могут  привести  к  худшему  варианту. Даже  тайных  войн  необходимо  избегать  при  удобном случае. Можно  поставить  не  на  ту  лошадь. А  сейчас  многие  ринулись  ставить  на  Борю. А  кто  знает  расклад  наперед?! Куда  Боря  идет  и  к  чему  приведет?! – сердито  вопросил  Крутиков,  и  подчиненные  потупились. Они  знали  привычку  патрона  набирать  ярость  медленно,  а  обрушивать  враз,  и  даже  по  мелкому  поводу. – А  капитана  вы  проворонили,  опоздали.  Так  что,  если  до  понедельника  ничего  не  случится…В  общем,  явится  на  службу,  возьмите  его  по  сценарию  первого  варианта. Шпиона  под  трибунал!…Да  не  проморгайте,  даже  если  нахлынут  иные  дела! Цена  такого  прокола – жизнь! Твоя,  моя,  любого  за  этим  столом  и  в  других  кабинетах. Демократы,  может,  не  расстреляют  открыто,  но  способны  поиздеваться  и  уморить  голодом. Все  итоги  свободного  словоблудия  они  переложат  на  других,  тут  уж  к  бабушке  ходить  не  стоит. А нам пришивать  станут  даже  зигзаги  прошлых  лет,  и  оплаты  по  счетам  истории  потребуют  от  носителей  идей  равенства  и  братства!
       Председатель  Комитета  оборвал  монолог  и  значительным  взглядом  обвел  мастеров  тайных  дел. И  вдруг  озаботился  вопросом. На  совещании  не  было  генерала  Комарова,  координатора  внешней  разведки. Забыл  вызвать  или  намеренно  не  пригласил?
       «Забывчив  стал,  каналья! – сказал  с  укором  себе. Упустить за  течением  жизни  можно  многое, но  Крутиков  знал  за  собой и другой  грешок. Он  делал  крохотные  заначки,  оставляя  надежду  на  нужный  исход  кризиса,  когда  тот  обнаружится. –Н-да,  поступил  верно.  Не  след  все  козыри  выявлять. Службу Комарова  привлечь  к  делу  можно  всегда. Если  он  согласится. Впрочем,  надавим  через  генштаб. Пока  время  терпит».
       Кивнул  мыслям  и  неожиданно  сменил  угол  атаки.
       -Итак,  внимание! Двадцать  второго  августа  состоится  подписание  Договора. Новый  Договор  хреновый,  практически  он  устраивает  одного  Президента,  да  и  то  временно. А  партию  и  нашу  Контору  он  вообще  устроить  не  может. Сразу  после  подписания  начнется  перетягивание  каната.  А  если  вдруг  одолеют  силы  сепаратистов?!…На  всех  одеяла  не  хватит,  если  станут  натягивать  и  рвать  на  лоскуты. Позиции  республик  усилятся  и  хрен  бы  с  этим! 
       Но -  побегут  по  сторонам!
      А  Перцин?! Вы  помните,  чем  грозился  этот остолоп  с  амбициями  доброго  деспота?!  Он  обещает  отстранить  от  власти  партию,  а  нашу  структуру  устроить  под  колпак! А  что  дальше  последует  после  таких  дурацких,  не  нахожу  другого  слова,  планов?!…Возвращение  на  круги!…Но  после  разрухи! После  развала  построенного,  снова  вернутся  к  партийной  системе,  вернут  спецорганы,  но  служить они  будут  уже  не  народу,  как  бы  хреново  они  не  служили  сейчас,  а  сатанинскому  отродью  в  лице  любителей  денежных  знаков,  помяните  мое  слово! – Крутиков,  привыкший  в  такие  минуты блуждать  по  лицам  заместителей,  вдруг  остановил  извержение  слов. В  глазах  некоторых  генералов  он  увидел  искры  насмешки. Шеф  Комитета  поморщился,  помял  подбородок  и  хлебнул кофейку из  чашки  саксонского  фарфора. –Н-да,  я  увлекся. Разгорячился. Не  вам  читать  лекции  об  элементарном. Но  ведь  и  поводов  достает!…
       Искоса,  испытующе,  поверх  очков  оглядел  генерала  Лукина,  в  позе  идола  внимающего  начальству.
       Подумал. «Не  трус,  но  угодлив, а   в  его  епархии  те  места  отдыха. Заменить  не  позволяет  ситуация  дня. Н-да.  Операцию  провалит». И  сказал:
       – На  тебя, Анатолий  Савич, ложится  главная  и  деликатная  задача. Изолировать Президента Болотина  от  общения  со  страной. Пускай  отдохнет,  не  отвлекаясь  на  проблемы. Мы  их  за  него  станем  решать! – Крутиков  встретил  недоумение  на  худощавой  физиономии  Лукина  и  прибавил  децибел. – Да, да! На Болотина  надо  крепко  надавить,  а  для  этого  лишить  советников  на  стороне.  Пусть  сам  решает,  куда  вести  страну! Вспомнит  учение  Маркса  и  Ленина,  и  заветы  народов  нашей  страны. Подумает,  что  такое  Советский  Союз  и  отчего  ему  ставят  подножку  на  стороне,  когда  хочет  сделать  что-то  полезное  для  страны,  и  всегда  поощряют,  если  подставляет  зад  западной демократии. В  общем,  твоя  задача  погрузить  Болотина  в   вакуум  информации. Затем  кто-то  съездит  с  ним  переговорить. На  первом  этапе  мирно,  на  другом…Была  бы  моя  воля,  как  гниду  придавил  к  ногтю. Один  он  пропал  бы,  так  миллионы  вздохнули  бы легко. – С тем  и  сам  Крутиков  вздохнул  натужно  и  глубоко,  потупился  в  столешницу,  повертел  чашечку  с  голубыми  цветочками  и  золотыми  стеблями. Будто  оправдался: - Нет  теперь  другого  пути  для  страны  и  некогда  определять, есть  ли  иной  и  верный. Болотина  поставим  перед  фактом. Если  все  мы  твердо  останемся  на  позиции,  мы  одолеем,  а  если  поддадимся  панике…Сраму  огребем  по  самые  ноздри,  как  толкуют  в  народе. А  мы -  орган  специальный,  нам  срам не  к  лицу  и  стоять  надо  крепко  на  ногах! Это  вам  ясно?! – Крутиков  снова  посуровел  лицом и  повернулся  одесную,  где  сидели  еще  два  подельщика  и  генерала. – Вы  обеспечите  порядок  в  Москве. Держать  ввиду  всех  демократов,  деятелей  либерального  толка. Если  эти  следователи,  как  их  там,  Глянь  и  прочие  Сидоровы  в  столице, уделите  им  время  наравне  с  прочими.  Подонки и  провокаторы должны  хлебать  дерьмо  ноздрями! Досыта!…Начало  операции  в  восемнадцать  часов  сегодня. Кончится  рабочий  день,  и  мы  начнем. Особого  сигнала  не  будет. Все  дополнительные  службы  уже  находятся  в  готовности  один. После  начала  операции  всем  действовать  по  обстоятельствам. Отбой  возможен  только  в  отношении  Болотина,  если  он  согласится  на  наш  вариант  выхода  из  тупика. Вот  кое-какие  наброски  для  каждого  из  вас  в  отношении  последовательности  акции. Дополните  разработку  деталями  собственных  планов. – Крутиков  передвинул  папки  под  руки  каждому  заму. – Письменных  приказов  не  отдавать  и  не  принимать. Нам  в  Историю  не  идти,  не след  и  попадать.
       Генерал  Лукин,  болезненно  морщась,  поднялся  из  глубокого  кресла  и  проворчал:
       -Дожили. Такой  гвоздь  заготовили  для   задницы  демократов, а  сказать  в  напутствие  нечего. Одни  кричат  ура,  другие – слава,  виват  или  любо,  а  нам…- И  безнадежно махнул  рукой.
       -Ишь,  любитель  помпы! Соскучился  по  крику. А  ты  крикни:  слава  партии  родной! – с  желчной  улыбкой,  пронизывая  помощничка  язвительным  взглядом, посоветовал  Крутиков. –Жаль,  нет  под  рукой  стихотворца  Осенева,  то  бишь  Председателя  Верховного  Совета. Он  бы  добавил: дай  сегодня  выходной! А?! Вот  завтра  суббота,  потом  воскресенье,  а  мы  на  службе  и  на  военном  положении. А  уж  в  понедельник  развернем  знамена…
       И  колыхнулся  в  кресле, покачивая  головой, давая  понять,  что  шутки  шутить  позволительно,  но  делу  - время  отводить  в  полную  меру.
       - С  понедельника  такие  дела  не  начинают, - тут  же  включился  другой  зам  и  постоянный  ворчун генерал  Асеев. Он  успел  сунуть  нос  в  папку  и  тут  же  осмелел  от  мысли,  что  он  в  одной  упряжке  с Крутиковым. Тот  коренником,  они  в  пристяжке,  но -  грудью  вперед! И  в  понедельник  с  опасным  делом! – Невезению  быть  и  горя  не  избыть.  Сколько  проколов  партия  допустила! Сами  болтуны  и  народ  болтовне  обучили. Все  по  митингам  шастают! А  работать?!
       -Уймись,  глагол  особого  отдела! Нам  тоже  прекратить  бы  болтать. Поезд  уходит  в  понедельник  не  по  нашей  вине. Мне  тоже  не  нравится  этот  день  и  час. Если  бы  новоогаревские  деятели  перенесли  рандеву  на  денек  позже,  то  и  мы  операцию  перенесли  бы  на  позже. Но  не  надо  нести  мистической  чуши, генерал. Дело  не  в  понедельнике,  а  в  идее  сегодняшнего  дня. Народ  хочет  перемен,  а  ему  не  дают. Не  знают  рулевые,  каких  ему  перемен  недостает! Которые  просятся  с  запахом  Запада,  явно  вредоносным,  тем  Президент  простирает  руки! А  мы  противимся,  и  нас  за  это  будут  мять,  месить  и  топтать. Мы-то  не  верим  ни  в  бога,  ни  в  чертей, ни  в  новое…политбюро. К  тому  же,  мы  свое  дело  начинаем  сегодня,  прямо  с  этой  минуты! Прочие  службы  продолжат  работу  завтра,  иным  хватит  заботы  и  в  понедельник, а  мы  развернем  флаги сегодня. План  на  каждый  отдел  у  вас  перед  глазами,  товарищи  начальники  отделов,  а  потому  вникайте,  уточняйте,  координируйте  и  начинайте. Время  пошло! – заключил  решительно Крутиков  и  отхлебнул  из  чашечки  кофе.
       Нет,  ничего  из  вышеизложенного  капитан  Никитин  слышать  не  мог,  хотя  хотел.
       Когда  шеф  «конторы»  посетил  его  рабочее  место  Степан  Иванович,  естественно,  догадался  о  цели  визита  начальства. И  даже  сильно  перепугался:  Крутиков  недаром  носил  фамилию. Но,  пообщавшись  чуток  с  хозяином  Комитета, капитан  успокоился,  и,  на  просьбу  патрона  изобразить  кофейку,  присовокупил  ему  на  тулью  фуражки,  так,  на  всякий  случай,  под  пуговицу  для  окантовки,  крохотного  клопа  с  ушами.
       Фуражку  Крутиков  пристраивал  в  шкафу  на  полке  у  двери, и  потому  расслышать  многое  из  разговоров  в  кабинете  капитан  не  мог  по  законам  физики. Но  когда  Председатель  понудил  помощников  заняться  делом  и  вышел  из-за  стола  их  слегка  проводить, то  снова  не  удержался  и  напомнил Мокееву  про  коллекционера  компроматов.
       -Ты, Виктор Трофимыч, за  капитаном  все  же  пригляди. Если  рванёт  к  демократам, пихни  ему  в  задницу  зонтик. Пущай  летит  на  рандеву  с  чертями!
       И  это  Никитин  услышал.

                _____   3   ______

       Была  суббота,  без  трех  минут  четыре пополудни. Рубцов  отметил  время,  по  привычке  взглянув  на  часы, когда  дочь  поднесла  ему  радиотелефон.
       -Тебя  ищет  милиция, папа! – сказала  она,  явно  балагуря.
Он  разогнулся,  оставив  в  земле  заступ, по-крестьянски,  тылом  руки  убрал  с  лица  пот  и  оглядел  работу. А  что? Елочку  окопал, теперь  полить  водой  и  пусть  уходит  в  осень. Перевел  взгляд  на  дочь,  глянул  коротко  на  любимицу.
       «Ишь, задотрясница,  распирает  как  её»! – недовольно  подумал  и  тихонько  вздохнул.
       Дочь-красавица  была  на  выданьи,  хвостом  крутила  перед  сынком  районного  партайгеноссе  и  полковник  на  то  крепко  досадовал. Какой-то склизьский  партийный  народец  пошел,  напиханный  догмами  и  лишенный  приличной  харизмы. Глядишь  на  них,  ну  точно  - хари! И  притом: или  нахальные  или  кислые.
       Ничего  путного  у  доченьки  с  тем  хмырьком  не  выйдет. Научит, пожалуй, изворачиваться,  подличать, врать  без  меры, свысока  смотреть  на  неподобных…А  замуж  надо,  переспеет,  тогда  беда. Или  в  девках  останется, или  во  все  тяжкие  ударится. Тем  более,  характер  у  неё  с  напором.
       Так  думая  и  хмурясь,  Рубцов  принял  из  рук  её  телефон и,  нажав  кнопку,  спросил:
       -Чего  такого  я  должен  слушать  в  выходной?!
       -Иван  Георгич?! Товарищ  полковник?!
       -Ну, ну,  я  стою  возле  лопаты! – раздраженно  прогудел  полковник,  недовольный  вызовом. Сейчас  востребуют  его  за  каким-то  лешим  в  Москву,  испортят  вечер  выходного. Не  дадут  посидеть  у  самовара  на  веранде,  посозерцать.
       «Ах,  черти  луковые! Не  знаете  вы,  что  такое  посидеть  вечерком  у  водички  с  удочкой. Да  не  рыбу  ловить, а  смотреть!  Просто  смотреть  вокруг»!
       -Товарищ  полковник!  Звонил  генерал  Комаров. Просил  вас  срочно  с  ним  связаться, - доложил  дежурный  офицер.
       -Добро, - отозвался Рубцов  и  отключил  связь. Не  велено  им  подолгу  торчать  в  эфире. Сейчас  техника  в  разведке  шагает  семи…В  общем,  быстрыми  шагами.
       Рубцов  отчего-то  глянул  на  небо. С  северо-запада  наползали  тучи,  плотной, широкой  полстью  жались  к  земле,  обещая  холодный  и  обложной,  нудный  дождь.
       И  в  душу  тучи  тотчас  нагнали  тревоги. Раз  ищет  сам  Комаров – будет  работенка,  чтобы  ей  и  покрышка  и  соль!
       На  Запад  рвет  когти  всякая  сволочь. Ну  и  вали  втихаря! Кто  держит  блох  под  шерстью  у  любимца?! Так  нет,  они  без  музыки  не  могут!  Им  подавай  заложников  и  деньги!
       Набрал  номер,  повел  бровью  дочери,  чтоб  удалилась: нечего  ей  слушать  деловой  разговор.
       Та  медленно  побрела  к  клумбам, держа  на  отшибе  подол  длинного  белого  платья  и  ковыряя  носком  туфли  комья  на  обмежинах  только  что  поднятой  им  земли.
       «Вишь, лебедь…белая,…бесталанная…Мать  их  так»! – ругнулся,  не сдержась,  а  в  телефон,  услыхав  отзыв,  проворковал:
       -Здравия  желаю, Алексей  Владимирыч! Мне  доложили  вашу  во  мне  потребность.  Полковник  Рубцов!
       -Ты  дома  или  на  даче? -  замедленно, словно  о  чем-то  раздумывая,  спросил  шеф  отдела.
       -Так  точно!  Готовлю  к  зимовке  садочек, -  бодро доложил  Рубцов,  удивляясь  меланхолии  в  голосе  начальства. Всегда  непреклонного  и  неприятного  в  такие  минуты.
       -Нашел  заботу! Не  рано?…Ну  ладно, бросай  своё  дело,  в  поход  собирайся! Да,  была такая  песня. Выезжай  на  базу,  да  прикажи  своим  туда  же  рулить. Соберетесь  до  кучи,  доложишь  мне  лично.
       Голос  у  генерала  скрипучий,  пожалуй,  чем-то  недовольный. Так  кто  сейчас  довольный  жизнью?  Если  не  круглый  дурак. Вон  новым  из  деловых в  кооперативах  и  то  вертеться  надо, белка  из  колеса  не  позавидует.
       Быстро  обзвонив  командиров,  Рубцов  вызвал  машину.
      -Что  там  стряслось, Ванечка?!- слегка  обеспокоилась  дородная  супруга,  увидев  поспешное  переоблачение  мужа  из  садовника  в  полковника. – Ночевать  сюда  приедешь  или  в  город  подашься?
       Вопрос  был  скорее  ритуальный. Ужель  в  первый  раз  провожать  ей  муженька  в  неведомые  дали,  в  беспокойное  время? В  газетах,  что  ни  день,  то  напасть  на  страну.
       Иван  Георгиевич  взглянул  на  жену,  сидящую  в  цветастом,  с  сиреневым  колером  халате  у  телевизора  с  порхающим  по  экрану  Малаховым. Супруга  обожала  балет  и  попривыкла  к  частым  и  неожиданным  отъездам  супруга  в  неурочное  время.
      Она смотрела  на  Рубцова  с такой тревожной  и  кислой  улыбкой,  что Иван  Георгиевич  тот  час  почувствовал  во  рту  привкус  лимона.
       «Ну  что  за  бабы  у  нас  в  Союзе?! Тут  тошно,  а  она  с  запросом  от  депутатской  группы! Ну  кто  тебе  заранее  доложит  сроки  исполнения  приказа?!…Чертовка!…Вернешься  ночевать  в  постель  или  валяться  станешь  на  шинели  в  бардаке?!…Придется  привыкать  нам  к  бардаку,  Наталья Васильевна. То  ли  еще  ожидается! Ну  да!  В  Карабахе  взяли  заложниками  наших  из  эмвэдэ!…Кинут  нас  на  выручку! Они  вообще  привыкли  лезть  во  всякую  гадость  и  чтобы  там  пожиже  было….Или  снова  кто-то  хапнул  самолет  и  требует  посадки  у  кремля»!?
       И  Рубцов,  переживая  наперед  неудобства  службы и темнея  лицом от  разгаданной  тайны, проворчал:
       -К  ужину  вернусь.  Прикажи  купить  поросенка  и  зажарить  целиком. И чтобы шампанского  и  свечей  побольше! Да!… В  чемодан  уложи  мой  штатский  костюм.  Чует  печенка,  на  этот  раз  он  мне  сгодится  на  выход!
       И  когда  половинка  чмокала  в  щеку  на  дорожку, опять  мелькнула  досадливая  мысль.
       «Нам  бы  ихние  заботы про  борщи  да  слушать  оперу. А  то и  в  кабачок  зарыться  и  посмотреть  канкан»!
      Супруга  при  этом  определила  почти  тождественное:
       «И  куда  носит  вас,  негодников,  из  дома?! Сидели  бы  возле  юбки,  так  целее  и  страна  была  бы,  и  грехов   не  накопили»!
       К  его  приезду  на  базу  личный  состав  группы  «Сова»  собрался  до  пол-ного  комплекта.
       -Подготовить  средства  дальней  связи, личной  защиты, вооружения. В  общем:  готовность  один! -  отдал  приказ  заместителю  подполковнику  Богачеву.
       И тут  же  связался  с  Комаровым  и  едва  ли  не  развязно,  отчего-то  флегматично,  недовольный  неясными  предчувствиями,  доложил:
       -Товарищ  генерал!  В  принципе  мы  готовы. Когда  летим?
       -И  куда  вы  собрались? В  узком  составе  и  без  меня, - недобро  прогудела  трубка,  хотя  Комаров  из  всех  генералов  отличался  чувством  юмора  и  самоиронии. – И  что  такое:  в  принципе  готовы? Выпили  на  посошок  и  хватили  лишка?
      -Как  вы  могли  подумать, Алексей  Владимирыч?!  Чтобы  без  вас  и  столько  опрокинуть! А  лететь  собрались…куда  пошлют. Хотя б  в  Нагорный  Карабах. В  любую  точку,  где  нам  насыпали  за  шиворот  дерьма  и  где  нам  можно  сделать  оборотку! – Рубцов  отчего-то продолжал  держать  тон  фиглярства,  что-то  подсказывало  ему  серьезного  не  принимать. Но  заключил  он  все  же  четко. – Группа  «Сова»  готова  выполнить  приказ!
      «Доложился,  как  же!…Нервы  держать  в  кулаке  надо,  полковник. А  то  хрен  с  тобой  поделятся  нужным  чувством. Не  видишь,  вся  страна  живет  на  интуиции», – цедил  себе  на  сознание  Рубцов,  слушая  разборку  генерала.
       -Ты  принципы  свои  держи  в  кармане, полковник. Все  же  не  партийная  барышня  на  комсомольской  работе. Там  с  принципами  если  и  захочешь  не  расставаться,  так  силой  заберут  под  соусом  плюрализма. Не  посмотрят,  что  носит  только  для  украшения. А  твое  дело  и  вовсе  простое.  Сидеть  и  ждать  приказа. В  готовности  номер  раз. Тут  ты  прав. И  не  очень  там  расслабляйтесь,  в  президиум  поштучно  огурцов! Гадство! – генерал  гневался  на  обстоятельства,  но  адресовал  подчиненному.
      Вот  так  штука! Собрали  силу  ломать  солому,  а  куда  бросать,  спросить  не  догадались! Это  что-то  новое  в  истории  плюрализма!
       «Или  учения?…Так  учимся  и  набираем  опыт, не  вставая  с  кре-сел!…Или  заварушка  ожидается  в  Москве?…Раздел  пирога?!…Писали,  будто с  понедельника  станут  новый договор  начинять  параграфами  и  циркулярами…А  эти,  значит,  призвали  нас,  чтоб,  если  что,  то  помахать  штыками  нашей  части. Красивая  задумка!  Каштаны  из  огня  всегда  норовили  таскать  чужими  руками. И  значит,  нам  ту  незавидную  роль  исполнить…Ага. А  ху-ху  не  хо-хо»?
      С  недоброй  усмешкой  проронил  себе  полковник,  со  злом  косясь  на  телефоны  на  столе  и  на  закат  за  широким  окном,  багровый,  завешенный  поверху  тучей. За  стеклом  ветер  колыхал  сосенку, задирал  хвост  старой  вороне,  любопытствующей  в  особой  зоне  на  голом  суку.
       «Поклевать  тебе, матушка,  тут  не  случится. Не  тот  контингент  в  ожидании  пребывает,  чтобы  птахам  крошил  хлеб,  промеж  мыслей  о   великой  родине.  Психуют  парни  и  бывшие  пацаны,  и  напрягают  желваки. Это  им  такую  тренировку  придумали,  голубушка  ворона. Называется:  мотать  нервы  на  кулак,  когда  гадаешь,  кто  дурак?…Вот  и  тебе,  голуба,    поискать  чего  в  клюв  взять  в  другом  месте  придется.  А  то  и  на  свалке. Ты  уж  прости».
       Медленно  и  будто  неохотно  накатился  вечер. Отошли  ко  сну,  а  команды - никакой.
       И  сон  был  так  себе,  не  оздоровительный,  а  нервный  и  дерганый. Рубцов несколько  раз  просыпался,  вскидывался  с  диванчика,  глазел  в  темень за  окном  и  давил  невнятную  тревогу.
       Ну  не  могло  быть  так,  чтоб  в  выходной  день  пришлось  им  скопом  бездельничать  на  базе,  как  криминалы  на  пересылке,  а  вот  же  сталось!
       Или  ранним  утром  сыграют  тревогу  и  кинут  в  горячую  точку? Вот  только  где  она,  которая  погорячей? Их  теперь  на  территории  Союза…Если  на  Северный  полюс  флаг  охранять, так  им  в  самолете  еще  с  вечера  взняться.  Планы  для  таких  операций  в  Москве  сочинять  негоже. На  месте  виднее,  какой  ледостав…
       Или  снова,  где  завелись  террористы? Вот  еще  подарочек  плюрализма,  то  бишь  свободы  для  себя. Хотельщики  легких  денег  приноровились  брать  в  заложники  людей,  а  то  и  детей,  и,  пользуясь  любовью  к  ближним, требовать  подать  на  содержание  валюты,  и  транспорт, чтоб  смыться  от  закона.
       И  им  подают  баксы,  и  горючки  наливают  в  самолет!
       А  команду  «Сова»  приставляют  охранять,  дабы обездоленный  гражданин не  вздумал бросить  камень  в  бандитскую  рожу  и  тем  рассердить  каналью.
       Конечно,  их  группу  готовили  для  особых  заданий,  где  приходилось  защищать  честь  страны  или  проколы  политиков, но  об  этом  теперь  не  хотелось  думать. Садиться  в  самолет  и  лететь  к  чертям  на  кулички,  в  другую  страну…Но  это  война,  а  её  не  хотелось. Полковнику  уже  за  пятьдесят  и,  если  кинут  в  загранкомандировку…Он  командир, привык  быть  в  атакующих  рядах,  и  значит,  первая  пуля…ему.
       Ночь  кончилась,  изошла. Серенькое  утро  осторожно  перебралось  через  хитроумные  заборы  пригородной  базы  и  заглянуло  в  кабинет.
       Иван  Георгиевич  взглянул  на  часы  и  про  себя  ругнулся  уже  не  беззлобным  и  дежурным  присловием: «Бляха  буду,  если  бляхой  не  заеду  в  копчик»! А  выдал  безадресное  и  отдающее  пессимизмом: «Подонки»!
       Скоро  шесть, прошло  полсуток,  а  они  никому  не  понадобились. Так  за  каким  дрыном  их  вытащили  сюда, прервали  выходной,  нагнали  тревогу  на  семьи?!
       Рубцов  погладил лицо  электробритвой, снимая  наждачную  поросль  суточной  щетины, затем  включил  приемник. Полковник  следил  за  событиями  в  стране  и  в  мире,  и  те  новости  ему  порядком  уже  обрыдли.
       Содом  и  Гоморра,  столпотворение  вавилонское,  при  здравом  размышлении,  не  могли  не  возникнуть. Потому  как  и  до  того  в  стране  уже  здравствовала  вакханалия  воров,  казнокрадов  и  мздоимцев. Умельцы  насиловали  и  пропивали  страну.
      В динамике  отыграли  Гимн  и  диктор  стал  вещать  нечто  такое,  от чего Иван  Георгиевич  застыл  идолом  подле  приемника. По  мере  того  как  полковник  вникал  в  смысл,  становилось  ясно,  для  чего  их  свезли  сюда  в  кучу.
       Ночью  проведен  государственный  переворот. Болотин  вовсе  не  болен,  его  посадили  под  домашний  арест. Придурки,  не  надо  вешать  лапшу! А  этот  ферт  от  политики  Яровой  взял  себе  роль  Президента! Организовали  государственный комитет  при  чрезвычайном  положении. Коллективное  руководство   с  круговой  безответственностью.
       И  что  тут  нового?  Так  было  и  будет  при  болтунах!
       Тут  стали  перечислять  поименно  ряд  гэкачепистов.
      «Ага.  А  вот  и  их  досье,  фамилии  и  крик  из-под  души!  Хреноплеты!  Дубы!  Нет,  пожалуй  желуди,  корм  для  свиней»! – прокомментировал  себе  Рубцов,  прослушав  новости.
       Даже  ему, сидящему  далеко  от  коридоров  власти, но  умеющему  анализировать,  на  ум  упала  мысль  о  неизбежности  фиаско  новой  абривеатуры.
      Среди  новых  вождей -  ни  одного  рулевого! Все  знают  куда,  но  не  умеют  водить  корабли! Конечно  же,  выбросит  их  на  камни  Истории  скоро  и  непременно!
       Полковник  схватился  за  трубку  звонить  Комарову  и  выразить  соотношение  негодования  к  ожиданию, но  почти  тут  же  что-то  ему  подсказало  не  торопиться.
       «Не  суетись, Ваня! Жди,  а  заодно  хорошенько  прикинь: к чему  ведут и  сколько  выдадут  авансом!? Ты  уже  понял:  они  ломают  дрова. Они  мечутся,  когда  надо  решать.  Они  забыли  про  китайский  вариант! Нужна  реши-тельность,  железная  воля  и  бесстрашие,  если  хочешь  блага  для  страны,  а  не  себе…А  им  ни  хрена  неинтересны  твои  размышления  у  разбитого  корыта, как  и мнения  иных  людей. Они  торопятся,  а  надо  спешить…Впрочем,  играя  в  свою  игру,  они  правы. Деляги  привыкли  приказывать, добиваются  цели,  а  цель  эта -  остаться  у  кормушки. Для  того  и  нас  сюда  собрали. Нами  хотят  прикрыться  от  всяких  волнений  масс,  если  народ  пошлет  их  на  известные  буквы. И  нами  они  мыслят  пробивать  дорогу,  если  кто  загородит. Значит,  этой  ночью  подняты  по  тревоге  многие  спецчасти. Дуроломы! Надо  вводить  военное  положение  со  стрельбой  по  нарушителям! Власть  словами  не  удержать…теперь. Вот-вот  должны  подписывать  новый  Союзный  договор. А  такой  Договор -  им  политический  гроб. И  они  пошли  ва-банк. И  в  их  картишках  мы,  особые  части, - козырные  шестерки!… Ах, падлы»!       
       Телевизоров  на  базе  не  было,  взглядом  отвлечься  не  на  что,  а  приемник  передавал  классику, танец  глупых  лебедей.
        «Ну,  вертопрахи!  Даже  здесь  не  можете  народу  угодить.  При  заварухах  нужно  что-то  от  эстрады,  по  нервам  смычками  без  канифоли! А  в  мирной  жизни -  классики  побольше,  для  отдыха  души».
       Под  такую  мысль  Рубцов  выключил  приемник  и стал  ждать.
       Ждать  пришлось  долго,  целых  два  часа.
       -Вот  что, полковник! – сухо-официально,  слишком  отстраненно  и  явно  не  находя  нужного  тона,  громыхала  голосом  Комарова  трубка  радиотелефона. – Немедленно,  всей  командой  передислоцироваться  на  Лубянку  в  клуб  Дзержинского и  там  ждать  дальнейшего  приказа!
      Рубцов  уловил  неуверенность,  скрытую военной  непререкаемостью  и  также  строго  по  уставу  отрапортовал:
       -Есть! Передислоцироваться  на  Лубянку  и  сделать там  стоянку!
       Последнее  вырвалось  в  унисон  настроению  и  покрылось  мыслью.
       «Мы  люди  военные,  подневольные. Коли  прикажут  на  войну  идти  строем,  побежим  вприпрыжку. Да  только  стрелять  станем  холостыми. Внешних  врагов  не  видим,  а  от  бунтарей-социалистов,  степенство  вашенское,  имеете  внутренние  войска. Их  и  пользуйте».

                _____   4   _____

       Еще  через  час  подали  автобусы  и  к  полудню  переехали  в  столицу,  ближе  к  возможному, как  полагал  Рубцов,  очагу  развития  событий.
       И  снова  потекли  часы  ожидания  команды,  но,  вероятно,  тут  не  умели  или  не  хотели  зажигать  глаголом. День  проходил  в  тревожном  ожидании 
       Иван  Георгиевич  настроился  было  позвонить  домой,  но  удержался. Что вечера.кантуются  они  рядом,  семье  сказать  нельзя.  Те  разволнуются  и  даже  могут  броситься  искать  и  вызволять  из  заварушки. Время-то  бестолковое! Да  и  женушка,  черт  её  ладаном  напугал,  могла  сорваться  с  тормозов  и  надерзить  всякому  краснобаю,  хотя  и  понимала  момент. Вот  за  него,  за  момент,  до  которого  довели  страну,  она  и  усы  оторвала  бы  вместо  погон,  подвернись  под  горячую  руку  носитель  таких  регалий.
       Да,  уж  лучше  бы  быть  им  вдали  от  отчизны  любезной,  бродить  среди  джунглей,  лопать  бананы  и  добывать  кокос.
       А  то: посоревноваться  в  сноровке  с  парнями  всяких  «Легионов»  в  Африке,  при  знаках  черепа  и  крестика  костей,   в  беретах  рейдеров  удачи.
       Рубцов  угрюмо  стоял  у  окна  и  наблюдал  передвижение  военной  техники,  катящей  в  Москву  в  связи  с  введением  чрезвычайки. В  душе  затаился какой-то  зверек,  потиху  скребся  и  цеплял,  зараза,  когтями  с  удовольствием  садиста. 
       А  зеваки по обочинам радовались развлечению! Защитники, солдатики  при-ехали  оградить  от  неприятностей  борьбы  за  власть!
       Девушки  смеялись,  махали  ридикюлями и  зонтами,  выставляли  на  смотрины  природные  богатства.
       Проституция  в  зачатке,  но уже  отвергала  скромные  сношенья  левых  ходок,  движенья  чувств,  полет  экстаза,  очарования  минут  совокупленья,  предпочитая  скучный  секс. Мужики  кривились  и  плевались,  сравнивая  романтику  отечественного  блуда  с  инородным  прагматизмом  капитала,  но,  за  неимением  иного,  на  плюрализм  соглашались.
       Еще  вчера   грузили  пульманы   углем,  а  ныне  пилят  на  дрова  дощечки!
       Гавроши  в женском  облике  забирались  на  броню ползущих  танков,  заправляли  в  стволы  пулеметов  и  расчехленных  пушек  розы,  хризантемы  и  прочие  городские  цветы,  вплоть  до  редкого  в  городской  флоре,  лилово-колючего красавца  татарника-будяка.
       «Долдоны  наших  пятилеток!…Они  швырнули  в  народ  армию! Да  глянь ты,  паршивец,  в  окно! В  стволах  танков  цветочки  торчат! Народ  и  армия  едины! Хотя  армию  демократы  так  поливают  помоями,  что  не  приведи  им  встретиться  на  темной  дорожке…Но  в  армии  демократы  не  служат,  в  ней  служат  пацаны  простых  людей. Потому  и  войны  гражданской  не  будет,  а  все  прочее  не  в  счет»!
       Иван  Георгиевич  обращался  в  помыслах  к  генералу  и  присным,  но  понимал, -  искушает  надеждой  себя.
       Полковник  знал: скоро  поступит  приказ  его  группе  вывалить  на  улицу  и  навести  «порядок». То  бишь,  одним  раздать по  мордам,  иных  в  кутузку  отволочь,  а  остальных  или  плашмя  оставить  на  земле  или  спровадить  по  домам…
       Выходило  нехорошо.
       Вышли  мы  все  из  народа  и  против  народа  попрем? Так? Этот  вопрос  офицерам,  которые  тоже  из  народа  пришли  в  ряды… когда-то  несокрушимой-непобедимой.
       И  как  быть  ему? Придет  же  минута,  когда  и  он  должен  будет  вскинуть  к  козырьку  руку  и  четко  ответить:  «есть»!
       Или -  нет!
       Иван  Георгиевич  невольно  поежился  от  раздвоения  и  вдруг  услышал  в  груди  боль. В  организме  появился  сбой, впервые  отозвалось  сердце! Правда,  боль  тупая,  какая-то  исподняя,  но  она  вошла  в  закаленное  и  тренированное  тело  и  вызвала  скорее  удивление,  чем  испуг.
       От  лишней  мысли  отвлек  вошедший  друг,  товарищ  и  заместитель  подполковник  Богачев. Засовывая  руки  в  карманы  штатского  пиджака,  тоже  заглянул  за  окно  и,  хмурясь, поинтересовался:
       -Чего  нового?
       Рубцов  обернулся, с  гримасой  неловкости  повел  плечом. Кивнул  на  радиотелефон  на  подоконнике.
       -Молчит.
       -Приказать  чайку? Кухня  наладила  работу.
       Здоровый  и  крепкий,  под  пятьдесят  лет  мужик,  подполковник  тоже  чувствовал  себя  в  чужой  тарелке  и  потому  слегка  егозил. Выхватил  из  карманов  ладони,  заложил  за  спину  и  сплел  пальцы. Круто  развернулся  к  командиру,  глянул  в  лицо.
       Тот  перекосился,  задвигал  желваками,  почти  в  ярости  воскликнул:
       -Какой  чай, Парамон?! Водки  бы!…Надраться  в  стельку,  вдрабадан  и  в  полковое  знамя!
       -Где  ты  её  возьмешь,  той  водки,  при  сухом  законе  даже  для  простых  потребителей?  А  уж  нам…Да  и  нельзя  в  лихой  час  потреблять  её. Осатанеем,  а  того  нынче  от  нас  и  хотят.  Чтоб  грудью  дорогу  сквозь  массы - для  них!  Так  я  полагаю.  На  руку  некоторым  будет.
        Богачев  кивнул  на  колонну  техники  за  окном.
       -Ладно,  замнем. Ребята  вернулись? – перевел  в  деловое  русло  разговор Иван  Георгиевич.
       -Да.  И  есть  свежие  новости. – Богачев жестом  раздумья  огладил  бритый  подбородок,  уронил  на  подоконник  ладонь. Цивильная  одежка  позволяла  снимать  углы  официальности,  держаться  свободно  от  артикула. – Появились  очаги  сопротивления  новой  структуре. У  Дома  Советов  собралось  несколько  тысяч  интеллигенции  разного  пошиба,  орут  протесты, веселятся  и  гоняют  Высоцкого  на  магах. Боря  Перцин  на  свободе,  сидит  под  полом  дачи  в  Завидово.
       Он  вздохнул  тяжело  и  непонятно:  то  ли  сожалея,  то  ли  радуясь  такому  раскладу  жизни.
       -Да  уж,  хорошего  мало, - проронил  в  ответ  Рубцов. – Умники  и мараз-матики  развели  костер,  а  соваться  в  него  нам.
       Но  спохватился,  вскинул  голову,  стал  шарить  глазами  по  углам  у  потолка  и  стенам,  прикидывая  возможности  приспособить  прослушку.
       Богачев,  перехватил  взгляд  и  усмехнулся.
       -Может,  и  хотели,  да  не  успели. А  если  что, пускай  слушают  и  докладывают. Но  вдруг  обернется  для  кого  из  наших  бедой,  на  дне  моря  паскудников  сыщем  и  накажем. Должны  же  мы, наконец,  работая,  знать  ситуацию! И  если  надо,  подправить  в  интересах  отчизны. Нас  воспитали  так,  с  этим  и  в  бой!
       Парамон  Васильевич  говорил  доходчиво  и  просто,  чувств  не  прятал  и  искр  в  глазах  не  гасил. Рубцов  внял  и,  кивнув, повелел:
       -Продолжай  доклад.
       -Бронечасти  подтягиваются  к  дому  правительства  России, берут  в  кольцо. Народ  тут  же  бросается  на  танки,  тащит  солдатам  самогон,  пьют  и  братаются. Посмеют  ли  танкисты  железом  защищать дело путчистов,  как  их  успели  окрестить? Воевать  с  народом, - будто  усомнился  Богачев, коммен-тируя  доклад  по  ходу.
       -Напоят  водкой, отдадут  приказ – смогут. Не  все,  но охотники  показать  кураж найдутся.  Одни  по  глупости,  другие  от  страха…Трусливый  солдат  хуже  дурака,  своих  перестрелять  может. Но  ты  ушел  в  сторону.
       -Борис  Перцин  времени  даром  не  теряет. Объявил ГКЧП  вне  закона,  государственным  переворотом и потребовал  на  местах не  исполнять  приказов  путчистов. Его  призывы идут  по  радио  по  всему  Союзу  и  на  станциях  западной  свободы..
       -С Борей  все  ясно. – Рубцов  нервно  достал  из  пачки  «Интера»  сигарету,  прижег  и  пыхнул  дымом  - Ему,  как  дураку  стеклянный  хрен,  в  своих  руках  власть  нравится. А  вот  что  запоет  народ  после. Даже  многие  из  тех,  кто  сейчас  дует  с  ним  в  одну  дуду.  Боря  волюнтарист,  а  эту  бурду страна  уже  хлебала  во  времена  Никиты  Кукурузника. У  тебя  все?
       Богачев  ответил  долгим,  изучающим  взглядом,  достал  из  кармана  в  четверо  сложенную  бумагу,  развернул  и  отдал  полковнику.
       -К  утру  успели  наварганить  листовок. Заметить  надо:  наши  командиры  почивали,  а  те  всю  ночь  глаз  не  смыкали.
       -Проморгали  радио,  почту, телецентр  и  телеграф? – предположил Рубцов,  понимая,  что  если  так,  то  происходит  нечто  странное. Игра: то  ли  в  поддавки,  а  то  и  в  дураки.
       «Или  они  там  белены  объелись, самонадеянны  до  глупости,  или  ведут  свою  игру. Но народ!…Они  подставили  народ  и  нас!  Гражданская  война»?!
       Полковник  ужаснулся  мысли  и  отмел  как  безрассудную. Такого  не  могло  быть,  не  уложить  в  голове! Отвлекаясь, он  развернул  листовку.
       -Телецентр  покуда  держат  при  себе. Новый орган  делает  все,  дабы  не  создалось  ощущения  переворота. Поворот -  да:  Но  не  заговор. В  лучших  традициях  кремлевских  свар, но  на  этот  раз  с  открытой угрозой  применения армии  и  спецотрядов. Не  сомневаюсь,  что  скоро  получим  приказ  кого-то вязать,  штурмовать  и  изолировать. Имею  сведения,  что  будут  прикрыты  газеты,  радио  и  журналы. А  вот  телефон…работает.
       Богачев  усмехнулся  и  запустил  пальцы  в  пачку  командирских  сигарет. Вообще-то,  он  не  курил.
       -Ты  хочешь  сказать, - осторожно  подбирал  слова Рубцов,  меж  тем,  проглядывая  листовку, -  люди  в  кремле  просчитались,  полагая,  что  народ  с  ликованием  встретит  их  притязания  на  истину?
       -Я  думаю,  народ  будет  за,  в  массе  своей,  но  промолчит. Посмотрит  со  стороны. Войны  народ  не  хочет. А  вот  демократы,  войдя  в  раж,  чужой  крови  не  пожалеют,  достигая  цели. Люди  в  кремле  никогда  ситуации  не  считали,  а  теперь -  опоздали. С  кем  идти  определит  армия  и  мы. Но  армия  стрелять  в  народ  не  станет. Мы – тоже,  я  так  полагаю. Значит,  победит  меньший  Президент. Борис  Перцин.  Он  дуролом  и  позовет  на  баррикады. А там  ему  вручат абсолютную  власть  на  блюде  мирной  революции, -  заключил  анализ  Богачев. – Извини,  получилось  смешно,  но  само  напрашивается.
      -Пожалуй,  ты  прав, Парамоша. Они  захотят  повязать  нас  кровью. Это  отчаяние,  они  опоздали  на  поезд.  Они  ничего  не  могут  сделать,  потому  что  никогда  ничего  не  делали  своими  руками. Но  они  к  тому  и  трусы. А  трус  не  играет  в  хакей-окей. Это  мы  знаем.
       -Иван  Георгич,  ты  прав  на  все  сто. Но  если  придет  Борис,  страну  ждет  победа  демократии! Свобода  рвать  глотки  и  дергать  из-под  задниц табуретки! Свобода  воровать,  насиловать  и  убивать!…  Нашенские  ведь  демократы  будут! Нет,  как  хочешь,  но  если  поступит  приказ,  я  буду  бить  их  до  полного  вразумления. Нельзя  России  торопиться  в  омут!…Между  прочим, гекачеписты  отдали  приказ  арестовать  Бориса  Перцина,  хоть  это  догадались  сделать. Но  боюсь, приказа  не  выполнят. Или  опоздают  как  всегда,  или  струсят.  А  это  ведь  колесо  поворота  Истории!
       На  этот  раз Богачев  взволновался  и  размятую  сигарету  зажег.
       -Со  многим  я  с  тобой,  Парамон,  согласен. Но  как  поступать  стану,  когда  получу  приказ,  не  знаю. Мы  военные  люди.  Но  стрелять  в  свой  народ...Бог  накажет,  хоть  я  и  не  верю  в  силы  мистики. Я  ведь  ночь  эту  не  спал  почти. Все  думал. Прикидывал  так  и  эдак. Когда  бросали  нас  против  военных,  там  ясненько  было. Или - или. Честь  страны,  так  сказать,  держали  на  уровне  подковерных  игр. А  пришел  Меченый  и  всё  пошло  через  пень-колоду. И  команду  Меченый  подобрал!  Кого  ни  возьми -  тюфяк  из  соломы, будто  одна  мама-дура  произвела.  А  он  еще  и  приказы  отдает  такие  же  невнятные. Да  еще  по  телефону  навострились. Нехорошо. Душа  не  принимает. Эк…Нашу  лошадь  долго  уговаривать,  а  уж  как  тронут  с  места,  хрен  знает,  где  остановка. Вот  и  понесла,  удержу  нет. – Полковник, скомкав,  швырнул  в  сердцах  листовку  на  пол. – Журналисты  есть  у  Бориса?
       -О, он  силу  слова  учел! С  того  и  начал. Скликал  пишущую  братию. А  герой  Парнов,  в  поддержку  Борису,  созвал  своих  афганцев. Вояк-братанов вооружают  автоматами. Надеются  на  благодарность,  болваны. Ну  да  их  понять  можно,  они  кухни  московской  не  знают,  и  вкус клюквы  на  веру  принимают. А  надо  бы  знать,  что  клюква – ягодка непростая.  Наши  ребята  тоже  ночь  не  спали,  мотались  по  всяким  районам  Москвы  и  весям  и  всё  это  мне  доложили.  Вкупе  с  бумагами  и  записями  монологов  в  магах.
       На  этот  раз  Богачев  затянулся  дымом  из  сигареты  во  всю,  и  задохнулся, схватился  за  горло,  содрогался  корпусом  долго  и  безуспешно. Но кашлял  недолго,  отвернулся  и  каким-то  образом  справился  с  удушьем. Когда  повернулся,  только  слезы  стекали  на  щеки. Достал  платок,  вытер  глаза  и  лицо.
       -Полагаешь,  нас  тоже  могут  бросить  для  извлечения  Бориса  из  коловерти?
       -Да  нет,  мы  в  столице,  а  Борис  под  ней. Там  уже  есть  охотники  поиграть  в  прятки. Сил  люди  из  чрезвычайки  собрали  не  мало,  а  выйдет  ли  толк? Сам  определил:  трусы  и  тюфяки. Они  и  в  публичном  доме  у  баб  сначала  справки  спрашивать  станут…Но  Борю  если  они  не  возьмут,  хрен  он  им  покажет. И  не  стеклянный,  а  натуральный. И  выходит -  война  органов  с  народом!  Армия  не  в  счет.  Там  сыны  народные. Так  что -  война  или  кино, - убежденно  закончил  подполковник  Богачев.
     -Согласен, согласен, Парамон Василич,  с  тобой  по  всем  статьям,  кроме  одного. Армия,  говоришь,  сила  народная,  а  мы,  выходит,  вышли  из  дерьма. Эк, закрутил. – Рубцов  взглянул  на  заместителя  и  укорно  качнул  головой  мягкой,  но  выразительной  лепки. Потрогал  седые  песики, вскинул  густую бровь. – Они  в  расчет  нас  берут,  как   карту  в  игре  втемную. Кроме  надежды на  банальное  авось,  у  них  за  душой  ничего  нет. Но  может  случиться,  и  наши  ребята  плюнут  на  игры  и  захотят  домой  на  теплые  постели. Защищать  засранцев, Парамон, как-то  не  хочется. Да  и  от  кого?!  От  народа.
       -Глядели  ребята  на  тот  народ,  товарищ  полковник. Инженеры  кинулись  из  кухонь  пообщаться  по  поводу  жареного  петуха,  всякого  рода  зеваки,  от фарцовщиков  до  барыг,  кликуши  от  течений  разного  толка,  газетчики,  а  вот  работяг…С  заводов  народа  на  площади  нет. Так  что  думаем  мы  с  тобой,  командир,  одинаково  о  заварухе,  а  выводы  у  нас  разные. Я  бы  погнал  эту  братию  с  площадей  по  домам. Ну,  пострадает  кто-то  из  очень  напористых,  зато  будет  время  потом  спокойно  договориться  с  народами  республик. Раз  уж  дошли  до  порога,  за  которым  раздрай. Ты  не  согласен?…А  вообще,  была  б  моя  воля,  я  Договор  новый  построил  бы  четко. Хочешь  жить  в  Союзе,  оставайся,  но  потом  не  рыпайся. Без  права  выхода,  как  штаты  в  Америке.  Или  все  разбежались  по  хатам,  остались  при  собственных  интересах,  а  уж  Россия,  одна,  как-то  вывернется  и  экономику  наладит. Они  потом  локти  кусать  станут,  да  поздно  станет. Или я  не  прав?
      Богачев  посмотрел  на  шефа  с  вопросом,  упрямо  сжимая  губы.
       -Да  прав  ты,  кто  бы  спорил,  но  мы  не  политики,  а  военная  кость. Нам,  будто,  в  те  дебри  залезать  вредно. Но  приходится.  Что  хреново  в  нынешнем  раскладе:  локти  кусать  народы  станут,  а  политикам  то  до  копчика,  когда  засвербит. Им  стульца  под  задницы  подавай. И  тем,  кто  разбежится  по  квартирам  и  аулам,  и  нашенским  русакам,  кто  выгребется  наверх.
       Полковник  в  свою  очередь  глянул  на  заместителя,  но  без  упрямства  и,  скорей,  с  растерянностью.
       -Да  многие  потому  и лезут  с  настырностью  в  пророки,  чтобы  остаться  на  мостике. Ребята  вон  доложили, генерал Акулов  своих  омоновцев  решил  бросить  первыми  в  решительный  и  заградительный. Я  бы  поддержал  его  рвение  душой  и  телом,  да  он  с  амбициями  и  большой  хам. А  такому  дай  власть,  он  поджопниками  наставлять  на  путь  истины  приноровится.
       Богачев раздвинул  в  легкой  ухмылке  полные губы, показывая  щербатый  рот. Потерял  недавно  два  подкоренных  зуба  и  коронками  не  заполнил  провалы. След недавней  операции  в  загранке,  куда  еще  по  привычке  посылали  вышние  силы  орлов  спецназа  на  политические  разборки.
       -И тут  я  с  тобой  согласен. Только  вопрос:  куда  ему  возносится? Из  зама  в  завы? Так  хрен  на  редьку  менять, только  время  терять. Выше  ступени  для  него  не  найдется.  Там  и  своих  шустряков…Теснотища  наверху,  локтями  толкаются,  сошвырнуть  с  плит  мраморных  норовят  неловких. А  нам  с  тобой,  дорогой  мой  Парамон  Василич  нужна  вовсе  малость. Домик  в  тихом  месте  на  пенсии, да  работенку  по  силам  от  скуки. Ан  не  дадут. Не  исполним  приказ – вышвырнут  на  пенсию  без  содержания,  а  попрешь  грудью  на  массы  демократии,  бог  накажет  за  пролитую  братскую  ли  иль  вовсе  невинную  кровь. Нехорошо, когда  выбора  нет, этой,  грёбаной  альтернативы, -  вздохнул  полковник  Рубцов,  снова  заглядывая  за  окно.
       -Тут  еще  одна  заковыка, командир. Хотел  не  докладывать,  но  раз  пошло начистоту…Тема-то  щекотливая, - сильно  смущаясь,  подступил Богачев.
       -Да? Ну,  щекочи,  я  щекотки  с  детства  люблю,  - полковник  выразил  готовность  выслушивать  любую  неожиданность.  Мол,  удивляться  неудобно  при  нынешних  пертурбациях.  Но  торопливо  вытряхнул  из  пачки  на  подоконнике  сигарету, прикурил. И  жестом  руки  поощрил. – Не  стесняйся.
       -Перцин  уже  имеет  свой  комитет  безопасности,  российский,  есть  там  и  председатель  Скуратов. Генерал  молодой,  из  ранних,  копытами  стучать  умеет. От  его имени,  всем   спецам  под  рукой  Болотина,  предложено  втихаря  саботировать  распоряжения  путчистов,  а  по  окончании  мистерии  примкнуть  к  Борису, -  подполковник  заключил  изложение  особой  новости,  взглядом  потянулся  к  куреву,  но  сдержался. А  затем  добавил: - Но  под  начало  Скуратова,  с  гарантией  льгот  после  победы.
       -А  что? Ожидаемый  ход. Не полный же  дуролом  Перцин. Приобретает  людей,  имеющих  вес  и  силу. И  ты  этим  хочешь  спросить:  не  обласкали   они  и  меня  посулами  сладкой  жизни  посля  барабанного  боя  и  шелеста  знамен? Нет,  послов  не  было. Сочли  за  мелкую  сошку,  наверное,  а,  скорее  всего,  просто  не  знают  про  нас. Мы-то  работаем  за  кордонами  и  под  эгидой  конторы  иностранных  дел. Но,  мыслю,  ошибку  исправят  при  первой  же  возможности. Да  и  не  с  нас  начнут,  а  Комарова  сначала  попробуют  завербовать. Но и ты  готовь  ответ  соблазнителям.  Они  пойдут  на  все  тяжкие.- Рубцов  затянулся  сигаретой  и  стал  прикидывать,  куда  бы сбросить  пепел. – А  я  лишь  повторюсь.  Мне  бы  покой  устроить  семье  где-либо  в  тихом  уголке.  Эта-то  дачка  казенная.
       -Смотри, Иван  Георгич,  не  накликай. На  пенсию  могут  и  без  пенсии  наладить.  А  кто  мы  без  службы? – с  подначкой  озаботился  Багачев.
       -Не  накличу, -  помрачнел  полковник. –При  таких  делах  мне  или  пуля  светит,  или  казематы  темные. Тишина,  но  матросская. Они  дерутся  за  власть,  а  мы  под  присягой, Парамон Василич.
       -Мы  присягу  давали  народу  прежде  всего, - нерешительно,  но  будто  поправил  Богачев.
       -И  партии! -  вдруг  сорвался  полковник, прожигая  приятеля  и  помощника  яростным  взглядом. –Сначала  партии,  черт  возьми! Она  у  нас  руководящая,  вдохновляющая  и  направляющая! И  если  что,  то  мне  грозит  карающая  десница  от  имени  народа через  трибунал! Болотин,  конечно,  взглядов  либеральных,  но  прикажет  разобраться!  А  в  подвалах  Лубянки  духа  либеральной демократии  не  держат. И  там  вряд  ли  найдется  садист,  подвешивать  непослушных  на  струне  или  под  горло  крюком  мясника,  но  пристрелят  без  сожаления.
       -Ты  отвязался,  Иван  Георгич? – тихо  спросил  заместитель,  влезая  в  паузу  с  участием  друга. Он  понимал  его  состояние,  но  осуждал  за  нервный срыв.
       -Тут  не  только  сворку  перегрызешь,  так  и  на  хозяина набросишься, - стушевался  командир  и  опять  пошарил  взглядом  по  потолку  и  стенам. – За  жабры  берут.  Я  не  только  о  своем  положении  пекусь. За  мной  ты  и  ребята. И  всем  станет  плохо. Мы  с  тобой  за  порогом  служебных  годов,  а  уходить  в  нети  не  хочется.  А  каково  молодым? - Снова  поглазел  по  сторонам,  куда  бы  приспособить  окурок, и  не  найдя,  тыкаясь  взглядом  по  чужому, пустому  и  неуютному  кабинету,  почти  крикнул: - Да  прикажи  ты  пепельницу  сообразить  хоть  из  банки!  Черт!… Бедная  страна!
       -Где  они  держат  Болотина? – осторожно,  скорее у  себя,  спросил    Богачев,  когда  командир  запрятал  раздражение.
       -Вот этим  ты  и  займись,  чтобы  не  скучно  стало  ожидать. Меченый  уехал  на  море  отдыхать, они  его  там  и  закрыли,  как  я  полагаю. Лишили  связи,  приставили  свою охрану.  И никаких  других  проблем.  Ни  перевозить,  ни  кляп  заталкивать,  и  даже  не  кормить. И  если  отказов  со  стороны  не  будет…Свяжись  с  ребятами  из  других  отделов. Растолкуй  им  доходчиво,  что  мы  желаем  знать  все  детали. Это  единственное  условие  для  результативной  работы. Втолкуй,  что  это  и  в  их  интересах. А  начальство  мы  потом  спросим  о  том  же  самом,  когда  скрываться  перестанет. – Смял  сигарету  и  ткнул  в  газетину,  свернутую Бочаровым  фунтиком, бросил  в  корзину  в  пустом  углу. Покрутил  головой,  крякнул. – Темнят,  засранцы…А  Меченый  выкрутится,  ему  звезда  планиды  подмогнет. Уж  сколько  наворотил,  а  как  с  гуся  вода.  Умеет  заболтать. Но  теперь  ему  дорога  на  покой. Писать  мемуары  про  перестройку  и  каяться  грехами. Да  и  Запад  ему  поможет  долларами.  Теперь  на  них  хорошо  можно  пожить. Рубль  загнали  в  задницу  экономике. Да!  А  ты  чего  стоишь?  Иди,  добывай  нам  свет  в  окошке!



                _____   5   _____

       Крутиков  полулежал  в  глубоком  кожаном  кресле  и  казался  ма-леньким,  больным, немощным. Под  глазами  мешки,  кожа  на  щеках  серая,  лущится  и  в  глазах  смятение. Но, опытный  лис  растерянность  прятал,  рыская  по  сторонам.
       «Ишь,  как  тебя  прохватило! – подумал  генерал,  пожимая  вялую  ладонь  шефа  Конторы. – И  с  таким  настроением  понесло  хрен  знает  куда. Маразм  наступает  или  жадность  до  власти застилает  ум?…Премилые,  прямо  интересные  люди»!
      Раннему  звонку  в  пять  утра  Акулов  чертыхнулся,  но  не  очень  удивился. Его  потребовали  к  Председателю  Крутикову, -  наступал  срок собирать в  целое  заготовки.
       Погода  в  Союзе  угрожала  бурями,  а  ими  надо  управлять.  И  то:  на  митингах  и  съездах  левые  бросались  на  правых, в  азарте  борьбы  творили  кавардак,  неразбериху  и сами  смещались  вправо. А конкуренты политических  баталий  хватали  лозунги  и  воздевали  ввысь.  Рождались  течения  и  партии, на  рядовых  коммунистов  улюлюкали  и  загоняли  в  щели  как  тараканов, но  люди  в  кремле  делали  вид  успешных  управленцев.
       Жизнь – борьба! Зачем  же  лишние  вопросы?…
       И  что-то  замышляли.
       Уже  по  дороге  на  Лубянку,  услышав  из  приемника  новости  о  ГКЧП,  генерал  замысел  высоких  сил консервации  уяснил,  понял  чреватость  неприятностью  для  себя, и,  опустив  стекло  дверцы, прочистил  нос. То  бишь,  послал  во  все  доступные  места.
       Уж  слишком  банально-неординарные  люди  залезли  в  чрезвычайный  Комитет  и  начали  с  глупости. Специальные  силы  поставили  перед  фактом,  не  захотели  совет  подержать. Дескать, у  самих  ума  палата,  а  дело  пешек  исполнять. Ну  что  же… 
       Слушать  и  говорить  он  будет,  а  какие  отдавать  приказы  подчинен-ным…
       Обычно  расставляет  точки  время.
       Акулов  внимательно  выслушал  обращение  гекачепистов, хорошо  понимая,  что  прочесть  потом  это  на  бумаге  ему  вряд  ли  случиться.
       И  вот Крутиков  вертел  в  пальцах  ручку,  верно,  собирая  мысли, сердито  сопел, глаза  держал  долу  и  не  торопился  предложить  командующему  внутренними  войсками  присесть.
       Неловкое  молчание  затягивалось  и  генерал  едва  сдержался,  чтобы  не  выразить  неудовольствия,  но  тут  шеф  безопасности  страны  наконец  вскинул  на  него  быстрый,  бирюковатый  взгляд,  уцепился  им  за  пуговицу  цивильного  пиджака  и  вздрагивающими  губами  проронил  вопрос.
      -Тебе  известно  происходящее  или  только  проснулся?
       -Я слушал  радио, - отозвался  Акулов,  отмечая  скрытую  иронию  хозяина  кабинета. – Но,  если  в  этой  кодле  сидит и  мой  министр,  а  мне  загодя  ни  гу-гу,  то  я  чего-то  не  понимаю. Или  они  боятся  собственной  тени,  или  собираются  обойтись  силами  армии. Хунта  засра… Да  ладно! Выкладывай, Игорь  Владимирович,  что  задумал  ты. Зачем  просил  приехать?
        -Я  не  успел  придумать  ничего  сколько-нибудь  дельного  в  противовес  или  в  поддержку  этим,  как  ты  определил, персонам. Они  даже  меня  в  обойму  вставили  буквально  два  часа  назад. Уламывали  много  дней, но  мне не  хотелось  соваться  в  петлю. Что-то  подсказывает,  что  лопнет  эта  затея  с  треском  и  нехорошим  запахом. Н-да,  не  след  мне  влезать  было,  да  влез. Вот  тебя  и  пригласил,  своих  помощников  призову:  надо  вместе  обмозговать  явление  спасителей  народу. Или  станем  помогать,  или  пошлем  куда  короче,  чтоб  добежали  быстро. Правда,  в  общих  чертах  я  согласен  с  ними. Надо  курс  менять. Но  менять,  не  делая  шума  на  весь  мир. Тихонько,  сопком,  народ  призвать  от  трибун  на  митингах  на  заводы,  пускай  работают!…А  они  выдумали  запечатать  Болотина  на  дачке, из  политики кинулись  в  уголовщину. Выдумали  они,  а  заставили  делать  нас. И  я  не  видел  другого  выхода,  кроме  как  подчиниться  и  варить кашу по  их  рецепту. Болезнь  Болотина,  как  подают  её  народу,  может  стабилизировать  обстановку,  утихомирить  болтунов  ожиданием. Но  вряд  ли. Они  устроят  большой  гам  недоверия. Н-да… К  группе  опеки  над  Перциным  надо  бы  подключить  еще  людей. Решительных  людей. Чтобы колпак  не  своротили  его  сторонники. В  этом  с  тобой  советуюсь. Своих  архаровцев  можешь  подключить,  установить  внешнюю  заградстену,  чтобы  Борю  Перцина  взять  и  препроводить  в  Завидово? Его  там  ждут  подобающие  условия.
      Крутиков  чуть-чуть  дрогнул  губами, и, пожалуй,  злорадно.  Перцин  слыл  его  личным  врагом.
      Акулов  сдавил  челюсти. Он  ожидал  много,  но  такого…
       Борис  Перцин избран  прямым  всенародным  голосованием,  даже  Болотин  не  мог  похвастаться  подобным  доверием. Он  избирался  голосами  выборщиков  на  Съезде.
       Командующий  войсками  милиции  помедлил  с  реакцией  и  шеф  Комитета  с  недоумением  вскинул  глаза.
       -Ты  не  понял?  Это  приказ. Я  согласился  только  затем,  чтобы поддерживать  операцию  силами  Комитета,  не  сорвать  замысел. Наши  спецы  и  твои  войска  приданы  мне  для  обеспечения  прикрытия. Министр  обороны  подключит  армию. Надеюсь,  ты  понимаешь,  что  иного  пути  для  нас  нет.  Или  мы  сохраним  положение  и  стабилизируем  обстановку  в  стране,  или  нас  вышвырнут  сапогами  в  зад. Мне  нужна  подстраховка.  Когда ситуация  хоть  сколько-нибудь  прояснится,  я  отдам  приказ  на  арест Перцина. Имеешь  возражения?
       «Он  прав,  но  дело  провалит,  если  не  подключиться…Мямля. Говорить  может,  а  руководить…Перцин  тоже  держит  зуб  на  Болотина,  но  их  дороги  в  разные  стороны  бегут. В  том  и  хреновина…Эх,  Боря!  Кабы  тебе  с  нами,  Союз  сохранять! Тебе  бы  цены  не  сложить. А  придется  сажать  в  холодную».
       Так  подумал  генерал-полковник  и,  выдержав  холодный  взгляд  визави,  разлепил  губы.
       -Когда  приступить  к  исполнению?
       -Немедля! И  лично! Своими  людьми  перекрой  периметр  района  на  все  стороны, мои  заместители  будут  с  тобой  координировать  действия. Естес-твенно,  народ  не  должен  догадываться  о  нашем  присутствии,  конспирация  не  помешает. Не  надо  дарить  станциям  всяких  свободных  волн,  «Е-би-си»  и  голосов  свободных  от  здравого  смысла, сведений  о  наших  планах. Их  задача – уничтожить  Союз. Потому надо  отслеживать  людей  Перцина  и  брать  на  учет. Хотелось  бы  обойтись, но если  случится  нужда,  арестуем   этих  демократов  и  деструктивных  недоносков  скопом. Потом  разберемся,  кто  сеет  разумное,  а  кто – неразумный  враг.
       Пожалуй, Крутиков  все  же  сдерживал  чувства, излагая  задачи. Генерал  Акулов  слыл  человеком  долга, высоких  партийных  и  моральных  устоев,  не  терпел  зряшных  обид  ни  себе,  ни  иным. А  потому  зарождать  в  душе  его  протест – делу  в  убыток.
       Но  генерал-полковник  вскинулся  на  ноги  и  едва  не  щелкнул  каблуками,  хоть  был  в  штатском  и  никогда,  в  иной  ситуации,  не  позволил бы  себе  показать  прыть. Теперь  же  случай  особый. Нельзя  отдавать  операцию  в  другие  руки,  могут  нерешительностью  нагадить  святому  делу. А  еще хотелось  скорее  выйти  вон,  остаться  одному  и  поразмышлять,  определить  главную  задачу. И  он  сказал:
       -Тогда  я  приступаю.
       Крутиков  проводил  взглядом  поджарую  фигуру  исполнителя  воли  Комитета  до  двери,  удивляясь,  дрогнул  лицом. Внешнюю  суетливость  генерала  он  отнес  на  счет   страха.
       «И  он  боится  вылететь  на  пенсию  раньше  положенного  себе срока…Служебный-то  давно  вышел. Н-да.  Сейчас  на  пенсии  не  сладко. Приварка  не  найдешь - ноги  протянешь,  будь  ты  слесарь  или  кесарь. Довели  страну  болтовней…А  тут  служба -  почти  мёд…Но  потом  я  на  пенсию  тебя  все  равно   выпровожу,  уж  постараюсь. Напомню,  как  упирался  ты  против  акции  пошерстить  нефтяников  Баку…Мирные  люди  пострадают!…А  Союз  разваливать  криками  про  суверенитеты  можно»?!
       И  смежил  в  усталой  дреме  веки. Не  спали  они  эту  ночку, готовились  к  новому  дню  члены  Чрезвычайного  Комитета  и  спасители  Отечества.
       «А  как  спасешь  его,  если  народ  в  массе  инертен  и  глух? Или  дурак -  народ? Без  пастуха  не  может. И  то,  у  попов  вон -  паства.
       И  ведь  грамоте  обучили  поголовно,  приучили  книжки  читать  и  мыслить  творчески,  а  вот  видеть  ясную  цель  и  идти  к  ней  народно,  после  смерти  вождя, отучили  безбрежной  брехней. Сколько  ни  обещали,  ничего  не  сделали  толком. А  этот  и  вовсе  на  плюрализме  помешался  и  только  руками  разводит. А  от  бестолочи  и  в  головах  людей  дурные  мысли  обостряются», - так  прикинул  положение  Крутиков.
       Акулов  же  быстро  вышел  к  машине,  уселся  и  приказал  шоферу.
       -В  Архангельское!
       Обернулся.
       На  заднем  сидении,  забившись  в  угол, ожидал  его  помощник  по  всяким  каверзным  делам  полковник  Брагин.
       -Покури, Алексей  Петрович. Мне  надо  обдумать  некие  моменты,  а  затем  станем  строить  планы.
       И,  нахохлившись,  откинулся  на  спинку.
       Но серая  масса  в  голове  вдруг  отказалась  служить  сиюминутным    нуждам  и  швырнула  его  во  времена  давно  ушедшие,  когда  начинал  службу.
       Зачем  и  почему?
        В  тот  день  он,  выпускник  Дзержинки, молоденький  лейтенант  особого  отдела  шлялся  вокруг  товарного  эшелона  в  пригороде  Берлина.
        Трофейная  команда  загружала  в  вагоны  всякое  барахло,  мебель  и  машины  немецких  бюргеров-буржуев.
        Младшие  офицеры,  представители  подхалимов  из  штабов  дивизий,  армий  и  полков,  с  похвальной  прытью  помыкали  солдатами,  грузившими для  полковников,  майоров  и  генералов  военную  халяву. Плату  за  слезы  детей  и  матерей  в  родной  стране,  за  разор  в  отчизне,  за  кровь  солдат  и  их  могилы  на  дорогах  войны.
       Акулову  они  угодливо  улыбались  и  предупредительно  знакомили  с  документами  на  погрузку.
       Впрочем, лейтенант  чувствовал  шкурой, что иные  из  них  не  прочь,  не  только  угостить  водкой,  но  и  попросту  пристрелить, дабы  снять  подозрения  в  мародерстве.  Свалив  вину  на  диких одиночек  из  фашистского  отребья,  еще  бродившего  среди  развалин,  через  неделю  после  Победы.
       Задача  Акулова – не  мешать,  а  брать  на  карандаш, учитывая мерзость.  И  его  блокнот  пополнялся  сведениями  о  генералах,  полковниках  и  городах,  в  какие  поедут  патефоны,  люстры  из  богемского  стекла,  картины  и  «мерседесы», «хорьхи»,  «опели».
       Возможно,  когда-то  эти  предметы  немецкого  быта  будут  предъявлены  как  компромат  владельцам,  на  жизненном  этапе  уличенным  в  искажении  линии  партии,  либо  в  оппортунизме.  А  может  статься,  вместе  с  хозяевами  изойдут  в  нети.
       Точно  о  том  не  знал  никто,  а  лейтенант  только  догадывался. По  его,  Акулова,  мысли  не  надо  бы  шмотки  везти  в  Союз.  Вредно,  зародят  зависть  среди  людей.
       Он  остановился  закурить  и  смотрел,  как  солдаты,  по  крепким  доскам,  закатывали  на  платформу  открытую  красивую  и  длинную  машину  малинового  цвета. Работали  солдаты  дружно,  сноровисто  и,  верно,  принявшие  пару  раз  по  «наркомовским»,  охотно  скалили  зубы.
      -Ванька, черт!  Куда  воротишь? Обломается  бордюлька, иде  полковница  положит  локоток?!
       -Пущай  кладет  полковнику  на  гузно! Он  после  тутошних  трудов  у  медсанбата  все  одно  негожий  будет  ублаготворить  её.
       Солдаты  перекликались  прибаутками  и  шутками,  и  тут  за  спиной  Аку-лова  кто-то  спросил:
       -Как  думаешь,  лейтенант, зачем  они  гребут  эти  побрякушки?
       Акулов  резко  обернулся.
       Рядом  стоял  генерал-полковник,  вероятно,  командующий  или  из  штаба  фронта. Лейтенант  вытянулся,  отдал  честь,  но  ответил  уверенно.
       -Полагаю,  товарищ  генерал-полковник, хотят  похвастать  перед  домашними трофеями  войны.
      -Хотеть  можно, согласен. Но  хотелку  можно  сдерживать,  и  надо. Ты  для  чего  сюда  приставлен? Или  тоже  приглядываешь, как  грузят  генералу  шмотки?
      -Никак  нет,  товарищ  генерал-полковник. Веду  учет  шкурников.
      -Даже  так?  А  что?  Шкурники,  верно.  Страна  в  разрухе,  а  эти  приедут,  расставят  по  комнатам   музейные,  возможно,  для  мест  своих  вещи,  и  станут  втихую  держать  в  карманах  кукиш. Хотя,  и  понять  людей  можно. Красивое  одухотворяет.
       -Так  точно,  товарищ  генерал-полковник! Красивое  одухотворяет,  а  пош-лое  разрушает  душу.
       -Ишь  ты? Положим,  ты  прав,  только  пошлости  не  вижу. Возможно,  в  ящики  напихали  слоников-амулетов  и  прочей  ерунды.  – Генерал  усмехнулся  сухими  губами,  посмотрел  на  лейтенанта  Акулова  с  искрой  задора.
       -Так  точно! А  из  ящиков  ерунда  заберется  в  души.
       -Ты  что,  политработник? По  форме -  особист.
       -Я,  товарищ  генерал-полковник,  просто  нормальный  человек.
       -Ладно. Служи,  нормальный  человек.
       Генерал  круто  развернулся  и  зашагал  прочь,  за  ним  подалась  кучка  то  ли  штабистов,  то  ли  прихлебал. Без  тех  и  без  других  тому  не  обойтись  по  мирной  жизни.
       Акулов,  теперь  тоже  генерал-полковник,  тряхнул  головой,  прогоняя  наволочь  и  удивляясь  несуразности.  Воспоминания  пришли  ни  к  селу,  ни  к  городу,  не  вязались  с  запросами  нынешнего  дня.
       Оборотился  к  полковнику,  будто  попросил:
       -Давай-ка,  Алексей  Петрович,  скликать  отряды  в  город,  парочку  отправить  бы  на  российскую  дачку.  Боря  там? Кто  с  ним  еще?
       -Весь  триаумфират  в  сборе. Все  испеченные  демократы  или  как  там  их  кличут. Я  посадил  туда  группу  «Яблонь»,  они  слушают  непрестанно  и  глаз  не  сводят. Будет  приказано,  возьмем  без  выстрела, -  докладывал  полковник  Брагин,  меж  тем  извлекая  радиотелефон. Прервался,  отдал  по  командам  распоряжения  и  снова  продолжил: - Вышло,  что  и  мы  можем  ступить  на  тропу  войны.  Я  правильно  понимаю, Эдуард  Викторович? Но  Москва,  это  не  Баку  и  не  Балтийские  задворки. Центр!
       -Мы  люди  подневольные,  полковник, -  почти  мягко  проронил  Акулов,  однако  морщась  и  осуждая  помощника  за  ненужную  откровенность  при  водителе. Чем  черт  не  шутит,  вдруг  настучит  в  темечко  Крутикову? Такая  жизнь  в  тайной  службе - обычай. Помедлив,  добавил  уже  резче. – Нам  спущен  приказ!


                _____   6   _____

       Некоторое  время  они  ехали  молча,  а  когда  «Чайка»  выкатила  из  Москвы  полковник  Брагин  вдруг  как  бы  пренебрег  субординацией и продолжил  прерванный  давненько  диалог,  излагая  мысль  поперечно  и  жестко.
       -Приказ  нам  отдан  по  телефону  или  даже  уста  в  уста,  а  то  и  на  бумаге,  но  нам  приказано  выступать  против  своих. Хочешь  того  или  нет,  а  валяй!
       Акулов  отозвался  не  тотчас. Скользил  тусклым  взглядом  по  бегущему  встречь  редколесью,  потирал  пятерней  щеку,  висок. То  ли  раздумывал,  то  ли  сердился.  Сегодня  не  дали  выспаться,  а  новости  навалили  усталость. Но  все  же  сказал:
       -Премилое  дело. Вот  и  будем  валять…Ваньку, - надавил  интонацией  и  отвернулся,  давая  понять  об  исчерпании  темы.
      Теперь  они  промолчали  до  самого  дачного  городища.
       В  поселок  въезжать  не  стали.  Акулов  приказал  спрятать  машину  о  бок  дороги,  за  купами  молодой  поросли  сосен. Чтобы  им  видеть,  а  их - не  сразу.
       Брагин  отдавал  распоряжения  по  рации,  командовал  подготовкой  к  захвату  и  расстановкой  групп  прикрытия. Затем  потребовал  отчета  о  поло-жении  вокруг.
       -Третий! Доложите  погоду.
       -Проснулись  на  дачке с  петухами, - раздался  в  радиотелефоне бодрый  баритон. – Узнав  новости,  всполошились. Удалой  Хасбулат  сочиняет  воззвание  к  народу. Скоро  собираются  ехать  в  город. Сочинение  и  беседы  пишем  на  пленку.
       -Дай-ка  мне  трубку, -  Акулов  протянул  ладонь,  приложил телефон к  уху и  потребовал: – Третий,  говорит  первый. Крутни-ка  мне  момент,  когда  воззвание  сичиняют.  Чего  желают,  хочу  послушать. 
       Ретрансляция  шла  довольно  чистая. Аппаратура  у  спецов  хорошая,  слушает  за  километр-другой  от  объекта.  Перцин,  читал  сочиненный  текст  вдумчиво,  но  рубал  слова  четко.
      -«…кратия  победит, народ  нельзя  загнать  обратно  в  стойло  тотали-рализма! Только  в  единении,  в  активном  сопротивлении  наша  сила!»
       Да,  умел  зажигать  глаголом  Борис  Перцин,  говорил  слова  пра-вильные. Единство  и  сила! Что  можно  против  поставить?
       Акулов  послушал  и  перебил:
       -Сколько  у  них  машин, какая  охрана?
       -Два  «Зила»,  охрана  на  трех «Волгах». Сами  понимаете,  охрана  вшивенькая,  не  команда. Но храбрецы-афганцы  -  не  спецназ. Взять  можно  без  крови  манером  внезапности, можно  со  стрельбой. Можно  вообще  отсечь  охрану. Какой  будет  приказ?
       «Взять  их  тихо  можно  только  во  время  посадки  в  машины, внезапно, - прикинул  Акулов,  разглядывая  зеленую  лапу  сосенки  и  молодую  шишку, угнездившуюся  среди  длинной  хвои  и  пустившую  белесую  клейкую  смолу. Он  протянул  руку  и  дотронулся  до  шишки,  с  пальца  понюхал тонкий  запах  хвои. Перекинулся  мыслью  в  иное. – Ведь  убьют  и  не  вспомнишь  там,  чем  жизнь пахнет…Да-а.  И  если  поступит  приказ,  придется  их  запирать  в  кутузку. Премилое  дело».
      Вслух  отбоярился:
       -Приказа  подождем из Москвы. Оттуда  виднее. Если  не  случится  чего-либо  сверх  ординарного,  вмешиваться  не  станем. Обстановку  на  даче  до-кладывайте  каждые  четверть  часа.
       Повернулся  к  Брагину.
        -А  что,  Алексей  Петрович,  большая  у  нас  охота  влезать  в  дерьмо? В  смысле,  вступать  в  переговоры  с  Перциным?
       Тот,  глядя  в  левое  стекло  «Чайки»,  кисло  поморщился, качнул  шляпой  и  вздохнул.
       -Очень  не  хочется  мазаться, Эдуард  Викторович. С  ним  если  свяжешься,  в  святых  банях  не  отмоешься. Уж  мы-то  знаем,  что  за  фрукт…Но по-хорошему  удержать  его  здесь  не  получится. Полезет  на  рога.
       -Вот  и  мне  не  нравится   каша,  что  заваривается  на  верхах. Кабы  похлебка сварилась  на  вкус  притягательная…Но  ведь  сварганят,…свиньи  хайла  отворотят!
       В  это  время  всполошился  зуммер  на  другой  трубке,  которая  представляла  Москву.  Брагин включил  громкую  связь.
       -Что  там  у  вас?!  Шеф  требует  доложить! –грозно кричал  из радио  голос  помощника  Крутикова.
        Акулов  оглянулся,  взял  трубку  и,  на  что-то  решаясь, жестко  сказал:
       -Их  много,  хорошо  вооружены. Брать  в  поселке  без  большого  шума  возможным  не  представляется. Если  будет  приказ, мы  возьмем  их,  правда,  без  всякого  удовольствия.  Прольется  кровь. Так  и  доложи  своему  шефу.  А  он  что, занедужил  хворобой  жидкого  стула? Почему  сам  не  на  связи?…Ага,  уже  заседают. Тогда  передай: приказ  приму  в  письменном  виде! Они  там  все  в  сборе  и,  если  решатся, пускай  сочиняют распоряжение и  подписывают.  Как  временный  орган, Государственный  Комитет,  и  каждого члена автограф.  И  моему  заместителю  вручить.  А  он  мне  по  рации  доложит. А  если  соврет…Нет,  ему  невыгодно  врать. В  общем,  кончаем  с  телефономанией!
       И  выключил  радиотелефон.
       И  тут  же  почти  панически  закричали   с  российской  дачи.
       -Они  собираются ехать!…Выходят  из  дома! Что  делать?!
       -Не  надо  крику,  полковник. Приказа  нет,  значит,  пусть  едут  себе  по  дороге  судьбы. Надо  полагать,  по  пути  у  тебя  есть  заготовки  для  приятных  встреч.
       -Так  точно! Снимаю  людей  с  дачки.
       Скоро  щучкой  заплыла  в  кусты  «Волга»  командира  группы координации,  притулилась  рядом  к  веткам  ели. Стекло  опустилось,  и  полковник  выставил  усмешку.
       -Мои  ребята  остались  без  работы.
       -Как  это  без  работы,  когда  содержание  идет?! – тоже  расковано отозвался  генерал.-  Обычный  простой. Стрельбы  нет, - уже  хорошо. Домашним  не  звонил?
       -Как  можно?
       - Всегда – нельзя,  а  теперь,  когда  чуточку  прояснится  и  обойдется  без   стрельбы,  сообщи,  что  жив. В  свете  нынешних  событий  успокоить  семью  надо.  И  я  бы  позвонил,  да  недосуг. Может,  позже.
       Полковник  на  откровенность  душу  не  распахнул,  и  они  обратились  к  своим  помыслам.
       Вокруг  тихо  и  хорошо. Осторожно  и  с  ожиданием  перекликались дрозды,  прошумел  вдалеке  вертолёт,  из  термоса  Брагина  переливался  в  стаканчик  кофе.
       О  семейном  покое  Акулов надумал  заговорить  и  с  помощником,  но  когда  принял  стаканчик  с  кофе,  с  дороги  принесся  шум  машин.  И  скоро  перед  глазами  пронеслась  кавалькада  из  «Волг»  и  двух  «Зилов»  российских  высоких  чинов.
       Генерал  проводил  их  взглядом  и  потаенно  вздохнул. В  нём  зашевелилось  нечто  давно  забытое,  похоже  на  добрую,  что  ли,  зависть  к  тем  людям,  которые  знали  цель  и  шли  к  ней  без  сомнений.
       Уверенные, они  не  оглядывались,  и  загнанные, будто,  в  пятый  угол, не  таились,  вступали  в  борьбу  открыто. У  них  и  смерть  будет  славная,  случись  теперь погибнуть.
       Акулов  облокотился  на  торец  дверцы,  подщечился.
       «Да,  сомнения,  сомнения. Без  них  как  жить? Кто  уверен,  что  получится  лучше,  а  не  как  всегда?…Вот  поломают  устои,  наломают  дров,  государство  и  без  того  шатается. И  что  потом?…Даже  без  стрельбы  и  войны  много  сирот  и  вдов  образуется,  а  уж…Да  брось  ты,  Эдик,  заливать  себе  елей! Война  уже  идет. А  мы,  защитники  интересов  партии  и  народа…Да, да,  сначала  партии,  а  уж  потом…Очередность,  видишь  ли…О  каком  народе  ведется  всерьез  речь? Об  этом?…- Проследил,  как  неспешно  и  с  великим  достоинством,  задрав  подбородок,  прошествовал  по  закрайку  дороги  с  огромным  догом  пенсионер  в  ярком  и  новом  спортивном  костюме  от  «адидаса»  из  отставной  номенклатуры. Не  ниже,  как  референт  цека,  речуги  писал  бес-толковым…С  желчью  решил: - Пожалуй,  со  стороны  он  смотрится  представителем  народа,  а  в  упор  если  глянуть – вороватый  слуга. А  мы  слуги  двух  господ. Партии  и…этого  народа. Гм.  До  чего  же  хреновый  вывод,  генерал  Акулов!  И  как  тебя  угораздило  дойти  до  сих  мыслей?  Премилое  дело! В  маразм  ударяешься  или  мудрости  набираешься?»
       Сорвал  мысли,  шлепнул  кулаком  в  торец  дверцы.
       -Поехали  и  мы  следом, – и  хмыкнул: - Почетным  эскортом! Все  в  Москву. Станем  определяться  на  месте.  Иного  приказа  нет.
       Поднял  стекло,  откинулся  на  спинку  и  закрыл  глаза.
        На  душу  пало  паскудное  раздвоение,  терзал  вопрос:  кто  ты? Наковальня  иль  молот? Будто  разница  невеликая,  но…молот  лупит,  а  антипод  держит  удары.
       Долго  не  усидел, слегка  прикрыл  окно,  спросил  у  водителя:
       -А  у  тебя  как  самочувствие,  капитан?
       Посмотрел  на  шофера  и  невольно  в  себе  усмехнулся. Не  часто,  да  и  давненько  приходилось  интересоваться  климатом  душ  подчиненных.
       «Отвык,  а  теперь  приспичило»?
       Капитан  на  миг  покосился  и  Акулову  показалось,  будто тот сначала  скромненько  ухмыльнулся. А  затем  уж,  не  отрывая  глаз  от  дороги,  серьезно  ответил:
      -Нам  не  положено  на  службе  чувствовать, товарищ  генерал. Нам  надлежит  исполнять  приказ.
       -Н-да,  приказ  нам -  святое  дело. С  большого  ума  кто-то  усадил  нас  всех в  одну  лодку  и  требует  не  раскачивать…А  глянешь  вокруг,  не  в  лодке  сидим,  а  в  дерьме. Но  то  шелкоперы,  а  вот  люди  от  государства…Интриги  закручивают,  кричат  о  свободах,  но,  получается,  работают  на  ЦРУ. Исполняют  планы  развала  нашей  страны. К  тому  идет. – И  наказал Брагину: - Ты, Алексей  Петрович,  распорядился  прозондировать  обстановку  по  стране? В  самом  широком  спектре.
       -Рано  еще  картине  сложится, Эдуард  Викторович. К  полудню,  к  вечеру  кое-что  обозначится. Многие  на  местах  ждут,  чем  кончится  в  Москве, - отозвался  помощник,  снимая  шляпу  и  бросая  на  сиденье  рядом. Он,  еще  покуда  Акулов  торчал  в  кабинете  или  был  на  ковре  у  Крутикова,  отдал  приказ  аналитикам. И  ему  уже  доложили  первые  отклики  с  мест. – А  мои  личные  размышления  привели  к  выводу,  что  нам  недолго  болтаться  в этой  лодке.  Волной  катаклизма  тряхнет  так,  что  в  дерьме  искупаемся  все. И  все  станем  кусать  локти,  да  достать-то  нельзя.
       -Гм. Положим,  твоим,  как  и  моим  премилым  мнением,  там, - генерал  поднял  голову, кивая  на  потолок  салона  «Чайки», - пока  не  интересуются. Их  еще  петушок  в  задницу  не  клюнул. Просчитай  они  наши  мнения,  не  затеяли  бы  балаганчик. От  результатов  их  игры  народ  сначала  смеяться  будет,  а  позже,  тут  я  с  тобой  согласен,  плакать,  а  кто  и  рыдать примется. Ну-к,  поинтересуйся,  как  едут  в  Москву  подопечные.  Всё  у  них  ладно?
       И  тут  закричала  включенная  на  громкую  связь  рация  из  Центра.
       -Что  там  у  вас?!  Шеф  волнуется,  требует  тихой  работы! От  шума  может  разболеться  голова!
       -Совершенно  с  ним  согласен, - проворчал  в  микрофон Акулов. -  Но  время  за  отсутствием  приказа  упущено,  и  теперь  без  стрельбы  вряд  ли  обойтись.  Вывод:  пускай  шеф  готовит  таблетки  от  головной  боли. Перцин  едет  в  Москву,  мы  следуем  за  ним.  На  месте  разберемся. Будет  приказ  в  письменном  виде,  можем  применить  гранатомет  и  излечить  даже  от  зубной  боли.
        Вместо  ответа  щелкнул  где-то  тумблерок,  хотя  генерал  мог  побожиться,  что  слышал  в  динамике  и  громкий  дых  начальника  Конторы.
       -Болотин  как  у  них  содержится?  Под  домашним  арестом  или  сунули  в  казематы?  Интересовался? -  полуоборотясь,  спросил  Акулов  помощника.
       -Конечно,  зондировал,  но  там  что-то  темнят  или  глупят. Как  я  понял,  чеписты  его  отключили  от  связи  и  держат  на  пляже  в  неведении  своих  планов.
       -Ага. Выходит  его  болячки  перекинутся  на  нас, а  неспособность  по  болезни  исполнять  обязанности,  не  более  чем  миф, - констатировал  генерал,  кивая  мыслям. О  таком  положении  он  догадывался  еще  сидя  ранним  утром в  кабинете  Крутикова. – Выходит,  они  блефуют,  а  это  действительно  для  политиков -  большая  глупость. Четкой  задачи  нет. А  без  нее…
       -Политики, можно  предположить,  им  этот  блеф  обозначат  как  измена. В  их  игре  ставки  велики, - ввернул  кисло полковник,  цепляясь  взглядом  за  последнюю  машину  в  эскорте  Перцина. – И  наши  жизни,  тут  к  бабушке  ходить  не  стоит,  тоже  поставлены  на  кон.
       -Все  правильно, Алексей  Петрович,  но  вешать  нос  не  надо. Мы  себя  в  предатели  записывать  не  станем. Не  знаем,  кто  прав,  а  кто  жутко  ошибается. Исполнять  приказы  будем,  на  то  мы  военные  люди,  под  присягой  живем. Но  приказы  выполним   четкие  и  умные,  когда  пойдут  на  службу  государства  и  народу. Ты  понимаешь,  почему?…Все  годы  народ  живет  мирно,  боится  войны. И  нам  она  не  нужна. И  если  приказ  поступит  и  поведет,  куда  не  надо,  нам  придется  крепко  думать. Приказ  я  потребовал  письменный.
       Вообще-то,  Акулов  старался  знать  больше  того, о  чем  ведать  ему  полагалось и  во  времена  оные,  тогда  лучше  понимал  задачу,  но  теперь  информации  было  настолько  мало,  а  цель  вообще  едва  ли  не  эфемерна,  невнятна…А  Крутиков,  или  понимал  свое  положение  не  в  полной  картине,  или  держал  их  за  болванов.
       Конечно,  подключать  широкий  круг  людей  к  идеи  заговора,  если  факт таковой,  сверх  самонадеянности,  но  дело  в  том,  что  и  генерал-полковник  Акулов  происходящее  заговором  не  считал. Интриги  присутствовали,  без  этого  не  жизнь. 
       Но…задача  всегда  была – охранить  Государство!
       И  сегодня  утром  Крутиков  обязан  был  выложить  все  карты  и  в  темную  не  играть. Но  постеснялся  или  схитрил.  Попросил  поддержки,  а  спросить  мнения…
       «Ах  ты,  хитрейший  из  простейших!…Но если  ты  не  уважаешь  нас,  то  кто  уважит  тебе? И  что  получится?…За  исход текущих  дней  ответит  Провидение»?
       Генерал  прокатывал  такие  мысли, потаенно  вздыхал и  постепенно  обретал  уверенность  и  некоторый  покой.  Раздумья  подводили  к  решению  опираться  на  здравый   смысл.


                _____   7   _____

       А  между  тем  полковник  Брагин,  в  поддержку  тезисов  шефа,  ударился  в  монолог.
       -Каша  заваривается,  верно,  крутенькая.  Задействована  армия,  практически  все  спецгруппы,  и  на  ушах  партийное  руководство. Я  уж  прикидывал  скудным  умишком:  а  что  бы,  не  вмешиваться  в  процесс  военным  и  нам,  а  понаблюдать  сбоку. И  случись  где  мародерство – жестко  пресекать. Вплоть  до  высшей  меры,  как  в  военное  время  поступают  с  таким  народом…А  без  армии  и  наших  усилий, чует  печенка,  случится  такая  заваруха,  что  не  приведись  жить  в  последующее  время. Я  уже  заметил:  как  только  Болотин  родил  Перестройку,  всякое  начинание  имело  обратный  результат. Сначала  эйфория,  а  затем  -  пшик. И  водку  запрещали  и  обещали  каждому  отдельное  жилье.  Правда,  до  конца  века  еще  десяток  лет  и  можно подождать,  хотя  по-русски  обещанного  только  три  года  ждут. А  между  тем  Болотин  далеко  не  простодушен,  за  власть  держится  хваткой  спрута  и  добровольно  бразды  не  отдаст. А  у  нас  не  получится  ни  хрена  по  причине  инертности  и  подчиненности  дуракам. Командовать  и  решать  должны  мы,  уж  коли  назвали  нас  хунтой! А  когда  сделаем  нужное  дело,  сохраним  устои  государства,  можно  вернуть  власть. Нам  такая  морока  не  нужна. А  Перцин  кричит  о  демократии,  как  будто  без  её  толкования  нельзя  прожить. Будь  моя  воля,  стукнул  бы  из  всех  стволов  сейчас  по  ним  и  пошел под  трибунал.  Ну,  гляньте!  Разве  волка  прикроешь  овечьей  шкурой?! Их  надо  брать  одновременно  по  всей  стране! Всех  шкурников,  людей  свободной  профессии  и борцов  за  права! Наши  люди  хаживали  на  митинги  и  пригляделись,  какой  ошивается  там  контингент. За  права  дельца  и  бандита  они  глотки  дерут!  Вот  так  бы  содеять,  а  тогда  кусать  локти  потом  если  и  будем,  то  мы,  а  не народ. Простой  народ,  заводских  и  фабричных  работяг  я  имею  ввиду, - пояснил  Брагин, увидев  недоумение  генерала. – И  простых  полковников  и  лейте-нантов.
       -Так  в  чем  дело? Прикажи  приложиться  без  разбору  по  едущим  впереди,  собери  кости  и  сдай  на  хранение  по  принадлежности. Тебе  орден,  а  стране  покой, - осклабился  Акулов,  оставляя  внимание  на  дороге. Трасса  уже  ожила,  сновали  грузовики  и  легковухи, – день  выходил  на  рабочее  место. – Изволь,  отдавай  приказы,  но  без  меня. Я  крови  не  хочу. От  прежней  не  отмоешься,  хотя  лично  не  причастен…Давай!  Скрижали  Истории  ждут  своих  героев!
       -Да  все  я  понимаю,  Эдуард  Викторович, - тут  же  скис  Брагин. – Удержатся  чеписты,  окрепнут  волей  духа  и  такой  работенки  нам  подсунут,  что  не  приведи  во  сне  увидеть. Аппетит-то  приходит  во  время  еды.  А  если  прибавится  удовольствие  править!…-Полковник  сардонически  улыбнулся. – Сколько  бессонных  ночей  предстоит!  Ведь  прикажут  сажать. И  столько,  что  Пиночёрту  не  снилось. И  ведь  станем  исполнять. Приказ  и  клятва! А  в  отставку  не  пустят. Черную  работу  делать  нам.
       Брагин  вертелся  сзади,  будто  на  горячих  каштанах,  возбужденно  сыпал  мысли,  потеряв  осторожность  и  надеясь  найти  хоть  маленький  отклик  в  душе  начальствующего  друга…иль,  теперь, врага. Впрочем,  он  понимал  и  то,  что  искал  выход  себе. Он  тоже  жил  в  раздвоении  и  не  знал  решения  дилеммы.
       Акулов,  щупая  взглядом  полковника  в  зеркале  заднего  вида,  отозвался  не  сразу. 
       -Сто  раз  ты  прав, Алексей  Петрович. Да  проку  что? А  нашим  бригадам  работенка  достанется  самая  пыльная. Шутка  ли? Гонять  демократов  по  задворкам  страны. Наверняка  контора  списки  заготовила.
       -Надо  думать,  что  даром  хлеб  не  ели, -  хмыкнул  полковник,  потупляясь.
       -Куда  они  едут?…В  Кремль?!  - спросил  будто  себя  Акулов.
       -К  черту  в  пасть? – удивился  Брагин. – Мы  гоняемся  за  ним  по-за  городом,  а  он  явится  на  диспут?
       -Если  он  сколотил  крепкий  тыл,  явится,  и  даже  с  улыбкой  пройдохи. –Генерал,  как  и  Брагин,  имел  ввиду  Президента  России. – Чем  он  мне  нравится -  смелый. Прямой,  как  бамбук. Эх,  если  бы  еще  и  цели  наши  совпадали. Я  бы  за  ним, - задрав  штаны  в  лампасах…
      -Дурак! – не  выдержал  паузы  полковник,  но  тут  же  спохватился,  что  понят  будет  превратно. – Не  ты  дурак,  Эдуард  Викторович,  а  он. Козел,  как  любят  говорить  в  народе.
       -Эк, тебя  понесло? И  что его  не  любишь? А  если  нас  слушают  и  пишут? Попадешься  ему  на  рога…А  в  дураках  покуда  ходим  мы. И козел – наш  неурочный  президент,  вернее,  бывший  вице-президент Яровой. Причем,  он  не  посмеет  отказаться. Сам   шахтерам  объявлял. Или  не  помнишь? – Акулов  обернулся  и  поставил  удивленную  ухмылку.
       -Мне  забывать  нельзя, - вяло  проронил  полковник. – Работа. Всё  мотать  на  ус  надо.
       -Ну  то-то.  Значит,  они  поедут  в  Белый  дом,  то  бишь в  дом прави-тельства  России. Ты,  капитан,  далеко  их  не  отпускай,  держи  в  виду, - наказал  Акулов. – Плохо,  машина  у  нас  заметная  чересчур,  ну  да…Нам  в  морду  получать  и  от  тех  и  от  других.
       Водитель  надавил  на  железку  газа,  мощный  мотор  спецмашины  легко  понес  их  вперед, только  шины  свистели  на  плохоньком,  щербатом  асфальте.
       Дальше  ехали  молча,  переживали  в  себе.
       Водитель,  капитан  МВД,  а  заодно  и службы  государственной  безопасности,  обидчиво  размышлял  по  поводу трепа  начальства. Толкуют  черт  знает  о  чем  вольно  и, верно,  провоцируют,  проверяя  его  на  лойяльность.  И  он  просто  обязан  по  долгу  службы  «стучать»  об  их  разговорах. Да  и  Акулову  тоже  надлежит  справиться,  где  надо  о  его,  капитана,  реакции  на  недозволительную  правду.
       Недоносительство  наказывалось  строго  и  приравнивалось  к  предательству  интересов.
       Ему  не  могло  прийти  в  голову,  что  на  этот  раз старшие  в  звании  сослуживцы  болтали  не  для  проверки  на  вшивость,  а  попросту  изливали  души. Ведь  обсуждали  дела  государства,  а  в  нём  миллионы  иных  жизней.
       Капитан  Безуглов  привык  к  неожиданным  поворотам  в  их  бытовухе  службы,  но  теперь  оказался  в  затруднении  непростом. Обстановка  в  стране  раскинулась  неординарно. И  он  прикидывал,  как  подать  по  службе  донос. То  ли  отчитаться  пленкой,  где  записано  по  минутам  сегодняшнее  утро,  а  то  ли  изложить  сжато  в  форме  обычного  рапорта. Последняя  штука  была  эфемерна,  а  вот  голос  и  интонация  на  магнитной  кассете  располагали  к  выводам  самым  определенным.   
      Капитан  размышлял, но  Акулов  вдруг  перебил  мысли.
       -Вот  о  чем, Владимир  Николаевич,  я  тебя  попрошу. То,  что  ты  слышал,  можешь  запомнить. Но  доложишь  по  службе,  если  тебе  засвербит,  денька  через  три  или  позже.  Когда  все  вокруг  прояснится  и  устаканится. Время  потерпит. Оно  и  рассудит. Впрочем,  тебе  некогда  будет этим заняться  в  ближайшие  дни.  Будешь  при  мне  неотлучно.
       Генерал  посмотрел  на  водителя  взглядом  провидца  и  слегка  улыбнулся. Отчего-то  в  нем  утверждалось  предчуение  благополучного и  скорого исхода  этой  очередной  затеи  политиков  на  верхней  площадке  власти.
       Он  и  сам  член  партии,  но  в  душе,  где-то  на  самом  донышке  её, всегда  жила  вера  в  необъяснимую  предрасположенность  жизни,  влиять  на  которую способа  нет. Смейся  иль  нет  над  собой,  но  Акулов  отчего-то  не  отвергал  мистическую  неотвратимость  внедряемой  в  последние  дни  чертовщины. А  по  ней  выходило, как  предсказал  некий  Нострадамус, на  этих  днях,  летящих  в  Лету,  истекал  срок правления   одной  партии. 
        И  начинался  отсчет  иной  порции  человеческих  скорбей,  при  партии  другой.
       «А  верно.  Клубок  событий  в  Истории  может  зависеть  от  судьбы  даже  простого  обывателя,  окажись  он  героем  нужной  минуты  и  поведи  массы  за  собой  в  пустыню  ли,  в  край  обетованный,  на  смерть  или  жизнь. Куда  устремился  Борис  Перцин?  Пускай  живет  и  ведёт,  или  надо  его  устранять»?
        Нет,  Акулов  не  был  фаталистом,  а  потому  сомневался, надеясь  на  лучшее. Правда,  знай  он  секреты  слухача  капитана  Никитина,  послушай  лично  беседу  Перцина  с  Крутиковым  от  начала  до  конца,  ни  секундой  бы  не  усомнился  и  приказал  уничтожить  не  только  машины  деятелей  Новой Истории,  но  и  охрану  всю  уничтожить,  свидетелей  мерзости  не  держать. Взял  бы  грех  на  душу. Но  не  знал  он  жуткой  тайны  сговора  сволочи  с  вертухаем  и  история  России  покатилась  в  паршивую  даль. Плохо  и  не  там  искал  Никитин  спасателей  России,  болван!
       В  Москве  пришлось  наблюдать  издали. Машины  Перцина  свернули  к  дому  правительства  России, у  которого  разливалось  людское  озеро. Народ  встречал  любимца,  охотника  кричать  и  призывать,  противника  партократии  и  отца  советской  демократии.
       Генерал,  рассматривая  в  бинокль  сцену  слияния  радости верхних  слоев  общества  с  радостью  лидеров  альтернативы  курса,  меж  тем  отдавал  наказы.
       -Мотай на  ус, Алексей  Петрович. Мы  должны  знать  настроение  этой  части  аборигенов.  И  что  делается  внутри  команды  Перцина. А  еще  бы  знать  их  планы  и  внедриться  в  штаб,  хотя  бы  в  должности  курьера. – Обернулся  посмотреть  на  реакцию  помощника,  отметил  отечность  лица  и  нервный  тик  у  глаза. – Ты  что,  совсем  не  спал?
       -Спал  я  отменно,  да  побудка  ни  к  черту. Забыл  с  какой  ноги  встал, -  стал  отшучиваться  полковник,  растирая  пальцами  веко. – Чувствую  себя,  как  тот  путник у  указателя. Направо  пойдешь -  задницу  обдерешь,  налево  шагнешь -  ничего  не  найдешь,  а  если  прямо… На  пенсию  бы, Эдуард  Викторович…Остобрыдло.
       -О  пенсии, Алексей  Петрович, вчера  думать  надо  было,  а  сегодня  крутись  в  колесе  сизифовых  белок, - глухо  обронил  генерал,  снова  наводя  окуляры бинокля  на  действо  у  Белого  дома. – Теперь: или  казематы  темные  и  сырые, или  пуля  горячая,  как  пишут  в  иных  романах. Конечно,  если  ничего  не  сообразим  путного,  в  пику  зародышу  апокалипсиса. Ну  да  ладно,  поехали  к  себе. Отдай  приказ  по  команде,  а  соберешь  информацию -  сразу  ко  мне. Все  люди  чепистов  и  окружение  Перцина  должны  быть  у  нас  как  на  ладони. И  что  в  стране  делается  по  окраинам  надо знать. Настроение  народа  и  властей. Служба  наша  простая,  ступай  куда  прикажут.  Но  это  было  вчера. А  сегодня,  сам  понимаешь…Приказов  нет  и  надо  думать  самим.
       -Спасать  систему…- хмыкнул  Брагин.
       За  сарказмом  Акулов  поймал  в  его  интонации  червь  сомнения  и  припечатал:
       -Здравый  смысл,  полковник,  велит  так  мыслить. Или  тебе приспичило  в  Бутырке  посидеть? Вот  потому  собирай  информацию,  будь  в  курсе,  а  если  подвернется  возможность,  курс  общественного  мнения  направляй  в  нужное  русло. Дело  идет  о  жизни  и  чести.- И,  помягчев  голосом,  доверительно  добавил: - Кровь  людскую  проливать  нельзя.  Ребятам  стрельба  надоела  в  Афгане,  а  тут  свои своих  мочить  станут…Нет, хватит! Так  что  ошибаться  нам  нельзя. Трогай  домой,  капитан!
       У  управления  Брагин  пересел  в  другую  машину  и  подался  по  делам  службы,  генерал поднялся  к  себе.
       В  приёмной  никого,  кроме  дежурного,  в  кабинете  прохладно  и  тихо.   
      Акулов  сразу  поднял  трубку  и  позвонил  домой. Жена  звонку обра-довалась,  но  тут  же  накинулась  с  советами  поберечься  и  потребовала растолковать,  что  происходит  в  стране.  И  с  кем  лично  он,  командир  армии  защитников  от  мародёров,  в  грядущем  бардаке?
       -Эдя! -  кричала  она  голосом  базарной  тетки. – Не  вздумай  слушать  нехорошие  приказы! Не  надо,  Эдя! Мы  будем  плакать,  если  вдруг  тебя  не  станет!
       Под  натиском  наставлений  генерал-полковник  полез  в  заначку  с  питьём  в  сейфе  и  стал  цедить  в  стакан  коньяку. Хотел  хватить  чуть-чуть  для  бодрости  духа,  но  по  мере  повышения  децибел  в  трубке,  плеснул  почти  две  трети  и  махнул  залпом,  без  смака  и  почти  с  отвращением.  Пообещав половине  вести  себя  паинькой,  отвратил  и  трубку  телефона.
       Затем  уже изнеможенно откинулся  на  спинку  кресла  и с  досадой  закрыл  глаза.  Притомился  за  утро  негожее, нервами  истрепался.
       Стал  прикидывать  про  дальнейшее  и  что  упустил  в  прошлом? Что  может  начальство  новоявленное  приказать,  что  ему  можно  исполнить,  а  от  чего  воротить  нос? И  как  потянуть  время? Если  приказы  поступят:  плевать  на  совесть  и  честь,  а  использовать  необходимость? Или -  наоборот?
       А  еще  уселась  где-то  в  темени  мысль,  и  он  тут  же  то  место  цапнул  пятерней.  Выезд  на  рекогносцировку   прошел  как-то  не  так, чего-то  сделал  не  по  уму. Ожидал,  слушал  и  думал,  осторожничал,  а  вот  инициативы  не  проявил. Но  где  и  что?!
       Так  Акулов  долго  нудился, ждал  вызова  в  свое министерство  или  в  дом  на  Лубянке,  но  оба  члена  нового  Комитета, его  министр Цапло  и  Крутиков, верно,  засоседались  и  его  потревожили  лишь  к  вечеру.  Да  и  то,  через  офицера  связи  пригласили  явиться  в  министерство  обороны.
       Без  удовольствия,  но  с  любопытством  поехал  к  маршалу  Язькову. Про  себя  вдруг  усмехнулся,  качнул  головой: «Ну, фауна  собралась! Рыбки  да  птички».
               

                _____   8   _____

      Проснувшись  по  утру, Капитан  Никитин  взглянул  на  календарь  и  зловредно  осклабился. По  слухам,  на  днях  должен вернуться  из  отпуска  Болотин  для  участия  в  подписании  нового  Союзного  Договора.
       На  церемонии  он  должен  присутствовать  непременно,  а  вот  примет  ли  до  подписания  его,  капитана?
       Хрена! Будет  думать,  искать  альтернативу  и  консенсус. Постоять  в  позе  исторической личности  он  время  найдет,  а  принять  человека,  тоже  озабоченного  судьбой  страны,  не  сможет  по  отсутствию  свободных  минут.
       С  этой  гнусной  мыслью  капитан  выбрался  из  постели  и  включил  радио. Он  всегда  разминался,  делал  несколько  упражнений, разгоняя  кровь, дурные  мысли  и  вздымая  тонус. И  потому,  занимаясь  гимнастикой,  не  сразу  вслушался  в  необычную  тональность  диктора,  вещающего  новости  дня  грядущего.
       Да  и  думалось  о  побочном.
       Во-первых,  жена  с  дочерью  пребывала  на  Юге,  отдыхала  у  родителей  в  селе  на  берегах  Азовского  моря  и  не  торопилась  домой. Степан  Иванович тосковал,  а «солдатик»  наглел  и  требовал  работы. Но ходить  «налево»  капитан  не  умел, а   потому  плоть  наказывал  холодным  душем.
       И  во-вторых,  в  нём  поселилась невнятная  тревога. С  того самого дня,  когда  принес  домой  бобину  с  записью келейной беседы  шефа  Конторы  с  Перциным  и  последующим  визитом  в  отдел  председателя  Комитета.
       Как  работник  хитрого  органа,  Никитин имел  навыки, и  всякий  раз  теперь  проверялся  на  предмет  «хвоста». Шпиков  не  обнаружил,  но  беспокойство  не  уходило,  хотя  и  успокаивал  мыслью:
       «На  кой  я  им? Вокруг  столько  работы,  страна  раздирается  страстями,  плюрализм  внедрился  даже  в наши  головы…Заподозрить  меня  не  могли,  я  заяц-одиночка».
      Капитан  и  теперь  перебирал  подобные  мысли  и,  расслабляясь,  на  полном  вдохе  разводя  руками,  включился  в  реальный  мир. 
       «…намерены  незамедлительно  восстановить  законность  и  порядок, -  читал  диктор  загробно-торжественным  тоном, - положить  конец деструктивным  течениям,  объявить  беспощадную  борьбу  уголовному  миру».
       Никитин  в  растерянности  опустился  на  стул  и  выслушал  все  новости  серого  утра.  Выступление  председателя  Верховного  Совета  Осенина,  указ  Ярового о  возложении  на  себя  «короны», постановление  Государственного  Комитета  о  введении  Чрезвычайного  Положения.
       Капитан  понял,  что  его  упредили  эти  славные  молодцы  в  Комитете.
       «И  ладушки, -  сказал  он  себе. – Этого  хотели  многие.  Проявить твердость,  прикрыть  бардак. Я  тоже  за  строгие  меры. Слишком  распространилась  плесень  гласности,  а  плюрализма  развелось  столько,  что хватает  на  каждого  дурака. И  теперь  требуют  свободы, прав  и  демократии. А  эти  игрушки  для  всякого  государства  опасны. Особенно,  когда  сразу  раздать,  без  воспитательной  работы. И  если  прикинуть,  что  и  свободы  хватит  на  каждого  пройдоху,  то  новая  заварушка  кончится  бардаком  на  всю  страну. Перцин  сначала  кинется  выручать  Болотина,  а  затем  даст  ему  такого  крепкого  пенделя,  что  Меченый  даже  удивиться  не  успеет. И  по-прежнему будет  разводить  руками. Но  прежде  Перцин  разберется  с  Крутиковым.  Боря  такой  бобер,  что  и  того  и  другого  загрызёт».
       Никитин  отчего-то  не  сомневался,  что  закоперщиком  у  «хунты»  является  глава  «Конторы»,  а  Перцина   не  обо-соблять  они  договорились. Это  капитан  понял  из  отрывка  беседы,  которую  подслушал. Он  знал  часть,  но  не  ведал  деталей,  и  полагал,  что  основной  целью  Бориса  Перцина  является  устранение  с  дороги  осточертевшего  всем  Болотина,  чтобы  самому  вести  страну  дальше. Без  плюрализма,  обновленным,  но  твердым  путём. Для  устранения  придумали  ГКЧП.
       «Рядовые  коммунисты  и  нормальные  работяги  поддержат  режим  чрезвычайности. Им  бардак  не  нужен. Номенклатура,  среднее  звено  партии  и  управление  на  местах. Они  как?…Станут  выжидать. Кто  одолеет,  за  тем  и  побегут.  Эта  шелупень  думает  о  собственных  задах.  И  еще  интеллигенция  и  народ  в  глубинках…Выходит:  треть  за  твердость  в  водворении  порядка,  треть  станет  ожидать  победы  в  поединке,  а  вся  накипь  повалит  за  Перциным. И  победит  клич: «Да  здравствует демократия,  свобода  и  справедливость! Нет  гражданской  войне!»… Да  уж  поплюют  друг  дружке  в  хари…А простой  народ  никакой  войны  не  хочет… Слово  за  армией?…И  куда  посмотрят  ор-ганы? То  есть,  мы. Но мы  привыкли  прятать  концы,  а  тут  концы  можно  только  в  говно  кунать…Милиция… О  ней  не  хочется  думать. По  сути,  там  надо  оставить  уголовный  розыск  и  спецотряды,  а  прочих  вымести  паршивой  метлой,  хотя  и  жалко  как  людей. Какой  же  итог?…Если  Крутиков поторопится  и проявит  твердость,  прикажет  взять  в  наручники  своих  противников…Но  Крутиков  пообещал  не  вмешиваться  и  оградить  Перцина  от  неожиданностей…Он  так  и  сказал: Неожиданностей  не  допустим… И  что  делать  с  бобиной?»
       Уносимые  с  собой куски  магнитных  лент, Никитин дома  перемонтировал  на  отдельную  кассету  и  теперь  всё  самое  ценное  держал  на  одной  бобине.
       Он  поднялся  со  стула  и  подошел  к  окну.
       День  приступал  пасмурный, и,  если  в  сумраке  перспективы  с трудом  угадывались  очертания  многоэтажек  и  редких  деревьев,  то  внизу  ясно  просматривался  сквер  с  газонами  вдоль  тротуаров.
       Одинокий  мужчина  неспешно  гулял  по  асфальту,  смотрел  изредка  по  сторонам  и  даже  задирал  голову  на  окна  дома,  где  жил  Никитин. Плащ  и  шляпа  темные,  руки  в  карманах  -  типичный  портрет  киношного  шпика.
       «Как будто  не  мой. Уж  очень  все  в  нём  наглядно…Гуляет.  Просто  ре-шил  хватить  воздуха  или  ждет…любовницу.  Или  тебя. Ты  сам  из  той  конторы  и  они  о  том  знают. И  подсунули  то,  что  ты  должен  сходу  отвергнуть. Мой! -  возомнил  капитан  и  быстро  ушел  от  окна. – Выходит,  следят  и  будут  брать…Толковые  ребята.  Ни  разу  не  встретил  одного  лица  дважды».
       Никитин  заторопился. Принес  и  поставил  на  стол  утюг, расстелил  белую  рубашку. Стал  переоблакаться,  менять  пижаму  на  мундир.
       «Материалы  мне  во  вред,  а  иным  на  пользу, -  рассуждал  он,  прики-дывая  порядок  действий. – Если  наши  возьмут  пленку  и  сдадут  на  отчет  Перцину,  очищаясь  от  скверны,  то -  психушка  на  все  оставшиеся  дни. Или  смерть  тут  же. Но  прежде  испортят  физиономию. Они  это  умеют,  а  многим    нравится  показать  амбиции  садиста… Но  если  я  так  думаю  о  работниках  Конторы,  значит,  материалу  цены  нет!  Его  бы  народу  озвучить,  по  телеви-дению, по  главному  каналу. Что  задумали  черти,  куда  завести  могут…Ох,  голова  кругом  и  жизнь  набекрень. А  выбирать  надо».
       Он почти  метался  в  мыслях  и  чего-то  ждал,  но  звонок  у  двери  раздался  неожиданно  и  поверг  в  паралич.
       Оправился  не  сразу,  лишь  после  третьего  звонка  включил  утюг, сунул  за  спину,  за  пояс  пистолет  и  пошел  открывать. Внизу  пижамные    штаны  в  полоску,  а  поверх  -  военный  мундир  с  петлицами, с  академическим  значком.
       Щелкнул  замком,  правой  рукой  потянул  дверь,  оставляя  левую  с  «Макаром»  у  бедра,  готовый  к  прыжку  пластом  и  стрельбе  снизу. Стрелял  он  с  обеих  рук  и  всегда  отлично.
      Тревога  оказалась  ложной,  за  порогом  стоял  почтальон.
      -Вам  шрочная  телеграмма.  Рашпишитешь.
       Работник  связи  оказался  подлинный,  предпенсионных  лет,  полубеззубый  и  в  обтерханном  мундире  ведомства.
       Капитан  жестом  пригласил  работника  в  квартиру, спрятал  оружие  и расписался  в  разносной  книге.  Краем  глаза  заглянул  в  телеграмму,  выключил  утюг и  пригласил  мужика  принять  из  графина  стопоря.
       -За  хорошую  весть! Жена  приезжает  и  надо  встретить. Но  приезжает  к  концу  дня,  а  значит,  все  сложится. Возьмем  такси  и  встретим. Так-то,  старина! А  пока  что  погуляем  малость.  На  то  и  выходной.
       Никитин  говорил,  меж  тем  соображая  завтрак  для  себя  и  закусить  добродушному  почтальону.  Тот  опрокинул  рюмку,  крякнул,  взял  на  язык  пластинку  сыра  и  тут  же  стал  благодарить  и откланиваться. 
       -Спешить  надо, работы  много, - бормотал  он,  извиняясь. – И хотелось не  прозевать  на  улицах борьбы добра со злом. Это  ж  надо, два  президента  грызутся, а  тошнит  всей  стране. Что  ожидать  стоит, молодой человек?! Э-Э, да  кто такое  знает!
       Махнул рукой и скрылся за дверью.
       Оставшись  один,  хозяин  квартиры  стал  завтракать,  неторопясь  и  плотно. На  дорожку  испил  кофейку.
       На  службу  капитан  обычно  ходил  в  форме. Сегодня   выходной, в  стране ввели  чрезвычайку, но  его  на  рабочее  место  не  вытребовали.  Видать,  такой  профиль  не  нужен  на  этом  этапе.
       Тем  более,  нельзя  менять  привычки,  а  на  службу  надо  заглянуть  хотя  б  из  любопытства.  Кто  знает,  что  делается  в  недрах  Лубянки   при  изобилии  событий?
       Надел  плащ,  фуражку, у  двери  огляделся. Квартира,  каких  много, бобина  на  виду,  но  не  догадаются  и  станут  искать  тайник. Если  еще  не  рылись  по  сусекам.
       «Ну  вот,  Стёпа,  и  пошли. От  судьбы  локтем  не  загородишься,  а   жить  вредно  для  здоровья. Ну  сказано:  не  до  тебя! Гляди,  какая  завируха  накрывает»!
       С  тем  и  спустился  вниз,  а,  выйдя  из  подъезда,  закуривая,  осмотрелся.
       В  соседний  подъезд  направилась  старушка  с  кефиром  и  хлебом  в авоське, на  месте  раннего  мужика  теперь мальчишка  выгуливал  рыжую  таксу, торопился  народ  к  троллейбусной  остановке. 
       И  машин  нет  поблизости,  откуда  можно  присмотреть  за  ним.
       В  троллейбусе  галдеж  и  гадание,  комментарии  к  новости  дня.
       Переворот,  или  так  надо?
       Пожилой  работник  среднего  командирского  звена, с  лицом  изборож-денным  до  нелепости,  худой,  под  грязной  и  мягкой  шляпой  и  в  желтом  плаще,  задирая  голову,  кричал  кому-то  позади  себя:
       -А  ты  как  думал?! Чтобы  вечный  Содом  Был?! Порядок  давно  нужен,  а  эти  порядок  наведут! Оружьем,  а  чем  еще?! Русак  палку  любит! Да!  И  водка  поступит,  и  колбаса  с  мясом! Жуликов  прижмут,  мафию  прилавков!
       -Так  кто  не  велел  им  порядок  держать?! – возражал  кто-то  сзади  хриплым  баритоном. – Они  ж  у  власти!
       О  бок  общались  женщины. Грудастая  дама  средних  лет  в  красной  шляпе  и  в  сером  пальто, выбрасывала  руку  в  лайковой  перчатке  и  вещала:
       -Да  что  вы!  Они  просто  устранили  Болотина!  Как  когда-то Кукурузника снимали! Он  мешал  партии  идти  куда  надо. Бедная  страна!  Опять  скатится  в  бедлам  или  пониже! Кричат  о  внуках,  а  торопятся  во  згу!
       Впереди  высокий  гражданин,  надвинув  на  глаза  забугорное  кепи, читал  книгу. Сзади  кто-то  дышал  Никитину  в  затылок  духом  самогона. Капитан  подался  малость  в  сторону  и  проявил  интерес  к  соседу. Парень  с  поднятым  воротником  темного  плаща,  простоволосый, нахальными,  навыкате  глазами  смотрел  в  себя. О  чем-то  думал.
       «Это  и  я  могу  делать, -  сказал  себе  Никитин. – И  они  меня  зажа-ли…Нет, передний  уже  ехал, я  пристроился  к  нему  сам. А  этот кадыкастый еврей  зашел  на  следующей  остановке. Со  мной  садился  только  старик. Они  простые  люди.  Им  я  до  Фени».
       И  все  же,  на  всякий  случай  продвинулся  вперед  и  изготовился  выйти  и  провериться.
       У  выхода  к  Краснопреснецкой  набережной  загомонила  кучка  студентов.  Их  верховод  предлагал:
       -Пойдем  к  Белому  дому! Там  все  демократы  собираются. Надо  узнать,  что  там  думают  по  поводу  выкрутасов  пожилых  пердунов!
       «А  почему  не  сойти  и  мне? – Никитин  взглянул  на  часы «Слава», в  запасе  оставался  час  времени. На  службу  вышел  не  от  раболепия,  а  от  желания  потолкаться  и  подумать,  посмотреть  глазом  аналитика  спецслужбы. – Гляну  и  я  на  свободных  людей, - ( на  что он  невольно  хмыкнул). – Мне  полезно  подышать  воздухом  перемен…Напоследок,  может  статься».
      И  сошел.
       Пристроившись  за  студентами, торопливо печатал  шаги  на  площади,  с  удивлением  замечая,  как  многие-многие  люди  со  всех  сторон  стекаются  бурливо-тревожными  ручейками  к  российскому  дому  правительства,  а  там  превращаются  в  шумный  большущий  разлив.
       Конечно,  Никитин  скрытно  перепроверился,  подозревая  слежку,  но  уже  без  особой  опаски. Здесь  взять  его  трудно  и  даже невозможно,  не  привлекая  внимания  масс. А такое  внимание  могло  обернуться  пересчетом  ребер  и  буцанием  многих  полуботинок, сандалий, туфель и  штиблет  в  копчики  политических  сыскарей.
       Капитан  влился  в  толпу  у  главного  подъезда  и  был  привечен  возгласом  аборигена:
      -А  вот  и  армия  с  нами!  Первая  ласточка! -  кричал  с  воодушевлением  молодой,  то  ли  пройдоха,  то  ли  профан.
      Впрочем,  не  мудрено  попасть  в  профаны и всякому  инженеру. В  петлицах  Никитина  не  щит  с  мечами,  а  стволы  пушек.
      -Двигай  к  нам,  капитан! – орал  другой  и  тоже  молодой. – Народ  и  армия  едины!
       -Не  боись,  пушкарь, хахачепе  не  пройдет!  Мы  им  в  морды  - из  рогатки! А  потом  обуем  на  голого  Васю,  в  почетном  месте  у  Параши! – скалил  зубы,  верно,  опытный  шкодник  или  ветеран тюремной  шпонки. На  пролетария  он не  тянул  глазами.  Очень  уж  шустрые  и  лукавые,  а  язык -  забияка.
       На верхних  ступенях  подъезда  толпились  знакомцы  с  телеэкрана:  Глянь  с  Ивановым,  Сидоров  и  Петров,  депутаты  России  и  коротышка мэр. А  вокруг  общественность  столицы. Журналисты  и  репортеры,  профессора,  доценты  и  преподаватели,  аспиранты  и ассистенты,  ведущие и  сведущие, а  еще  студенты. И  внизу - лукоморье  студентов  от  философии,  истории,  филологии,  астрологии,  теологии  и  экстрасенсов. В  общем,  эквилибристы  языка  и  лирики  души.
        А  физики,  биологи  и  химики  сидели  у  ультрафазотронов  и  реторт,  с  пробирками  кислот  и  колб  со  щелочами.  Физики  гоняли  пиксели  по  квантам,   биологи  готовили  жратву,  химики  колдовали  насчет  запить. Кто-то  же  должен  обслуживать  гениев  болтологии.
       Людское  море  балдело  от  штиля  и  явно  чего-то  ждало.
        На  подиуме  не  было  первых  лиц,  и  капитан  понял,  что  ждут  Николашина  и  Шушунадзе,  главных  демократов  и  прочих  с  ними  радикалов,  либералов,  кадетов  или  эсдеков, монархистов,  сторонников  ослов  и  слонов,  качальщиков  яиц  у  тех  слонов.  Простые  охломоны  в  той  кабалистике  разбирались  мало  и   здесь  в  забавах  ошивались.
       «Напрасно  ждет  мама  детишек  домой, -  подумалось  капитану. – При  планах  на жесткий  порядок спецслужбам  спать  нельзя!»
       И  вот  тут Никитин  вернулся  к  реальности  жизни  и  поворотил,  выбираясь  из  толпы. Базар – базаром,  а  служба  превыше  всего.
       Тутошние  мысли,  сказанные  вслух  и  без  опаски, Степана  Ивановича  воодушевить  не  могли. Кричали  против  власти,  чушь  несли  несусветную, брали  в  пример  Запад  и  обещали  вешать  на  столбах  Демократии  всех,  кто  держался  догмы  коммунизма.
       «Конечно,  они  загибают во  хмелю   вседозволенности  и  под  рукой  не  имеют подручных  средств. Но  требуют  свободы,  чтоб  бить  разнузданной  правдой  по  головам  замшелой  кривды!»
       И у  всякого  правда  своя,  а  вот несправедливость…объединяет.
       Капитан  выбрался  на  край  людского моря,  и  тут  оно  вспенилось, взбурлило,  махнуло  в поднебесье  грохотом прибоя.
        Оказалось, подъехала  кавалькада  легковушек,  правительство  Москвы вернулось  с  дачи. Первыми  подкатили  «Зилы». Народ  расступился,  но  не  настолько,  чтобы  пустить  машины  впритул  к  парадному  порогу.
       Первым  вылез  и  разогнулся  демократ  и  скипетр  российский  Абдуллаев.   Улыбался  раздольно,  щурился  с  интересом,  над  головой  держал  сомкнутый в  две  руки  кулак.
       «Но  паса  ран»!
       Кто  и  куда  не  пройдет,  хрен  его  знает.  Но  не  пройдет,  и  баста!
        Следом  выбрался  Шушунадзе,  демократ  и  министр  инодел, трусливую  улыбку  прятал  в  усы,   руку  приветствия тянул над  собой неуверенно,  а    пальцы  дрожали.  Нет,  холодно  не  было.  Август!  Вторая  декада  кончалась,  и  Москва  не  за  Полярным  кругом.  Душа,  наверно,  у  министра  трусила,  много  грешил  или  многих  предал.
       Из  другого  «Зила»,  с  яростью  и  с физией  нахала,  рванул  наружу  долгожданный  Борис  Перцин.
       Народ  приливной  волной  накрыл  прибывших,  схватил  в  объятья,  под-нял,  понес  и  оставил  над  собой.
        Троих,  в  особицу,  стоящих  в  обнимку,  счастливых  единомышленников.      
        Абдуллаев,  облапив  Президента,  что-то  внушал  ему  в  ухо,  затем  отлепился  и  прокричал  в  людское  море:
       -Слушайте  обращение  лидера,  граждане  России! Слушайте  вашего  Президента!
       Гомон  стих,  все  уши  обратились  в  слух.
       Перцин  вскинул  руку,  сцепил  зубы  и  разлепил  губы.  Оскал  свободы  увидели  все.
       -Граждане  России!  Обращаюсь  к  вам  я,  ваш  президент! Заговор сил  консервации  не  пройдет! Надо  звать  народ  сюда! Здесь  будет  штаб  сопротивления! Идите  к  нам  все,  кому  надоели  догматики,  кто  не  хочет  в  стойло  коммунизма! Да  здравствует  демократическая  свобода! Возьмем  её  в  свои  руки  и  так  ударим  по  оковам  тоталиризма,  что  цепи  коммунизма  падут  навсегда! Берите  свободу  и  стройте  демократию! Берите  всё,  что  запрещали  раньше! Берите  навсегда!
       Никитин  стоял  недалеко,  к  тому,  новообращенный  демократ  кричал  в  усилитель,  - слышно  всё,  и  все  с  жадностью  ловили  громкие  мысли.
       Увлеченный  музыкой  призывов,   погруженный  в  месиво сигналов  к  разуму,  сердцу  и  душе,  оглушенный  и  загипнотизированный,  капитан  нисколько  с  собой  не  боролся,  он  просто  остался  с  народом,  вернее,  с  его  частью,  собравшейся  тут.
       Иногда  набредала  мысль   о  служебном  долге, он  вспоминал  про  телеграмму  жены,  что  надо  встретить  половинку  с  дочерью  и  вечером  быть  на  Курском  вокзале,  но  велика  сила  волшебства  единения,  эйфории  свободы,  даже  если  её  силуэт  еще  только  встает  над  горизонтом.
       Капитан  остался  посмотреть.

                _____   9   ______

        Споро  взбегая  к  парадному  и  забирая  на  себя  дверь,  Эдуард  Викторович  Акулов  хотел  увидеть  нечто  необычное  и  даже,  тут  он  был  неодинок,  волшебное.  И  когда  вошел  в  приемную  министерства обороны  и  увидел  собранных  на  тайное  вече, понял:  нюх  не  подвел.
       Да, многие  озабочены,  хмуры,  углублены  в  своё,  но  было  и  что-то  иное. Неясным  образом  повеяло  воспоминание  дней  давно  ушедших,  давности  многолетней. Когда  вот  такая  же  благоговейнейшая  торжественность  ожидания  становилась  необходимым  атрибутом  для  решения  важных  государственных  задач  или  чествования  юбиляров.
       Перед  вручением  наград, на  лицах  и  в  душах,  рождалась  просветленность  и  умиленность,  ощущение  райской  расхристанности  при  отпущении  грехов,  а  в другом  случае  они  сподоблялись  некоего  таинства  ритуала  при  держании  великих  актов.
       Генерал  пробежался  по  лицам в  присутствии  скорым  пронзительным  взглядом,  и,  ощупав  державно-дряблый  лик  маршала  Левина  понял,  что  предстоит  творение.
       Ровно  в  восемнадцать  их  пригласили  на  совет.
       Заместитель  маршала  Язькова  стоял  во  главе  стола,  встречал  глазами  входящую,  (кто  в  военном,  кто  в  штатском),  публику, и  когда  все  выстроились  вокруг  зеленого  сукна, жестом  сухой  ладони  усадил  и  начал  разговор.
       -Товарищи! На  исходе  первый  день  новой обстановки  в  стране. В  целом  она  нормализуется. Трудящиеся  с  пониманием  отнеслись  к  заявлению  Государственного  Комитета  и  поддерживают  его. Беспокоит  нас  положение  в  Москве. К  сожалению,  нашим  товарищам, - он  пошарил  взглядом  по  лицам  заседающих,  выявил  Акулова  и  продолжил: - не  удалось  вовремя  нейтрализовать  деструктивные  силы  во  главе  с  Перциным  и  в  столице  пришлось  ввести  комендантский  час. Перед  нами  задача  прежняя:  изолировать  деструктивные  силы,  собранные  в  доме  правительства  России  и  вокруг  него,  восстановить  порядок  и  спокойствие.
       После  таких  вводных  слов  стала  выжидательная  тишина. Физиономии  многих  собравшихся  поскучнели  еще  больше,  а  иные  генералы  потупились  вовсе. И  лишь  маршал  Левин  оживился,  с  интересом  уставился  на  зам-министра.
       Генерал  Акулов  несдержанно  и  тихо хмыкнул. Старый  пень и  маршал здесь  наверняка  в  качестве  советника  и, пожалуй,  стимулятора  патриотизма. И  к  тому,  гриб  трухлявый,  верит  во  всякую  ахинею,  что  несут  вокруг пустобрехи.
       «Чужими  руками  жар  грести  собрался…Маршал  мне. Смотри,  чтоб  порохня  не  посыпалась.  И  вообще,  ступал  бы  ты  домой».
       С  тем,  командующий  войсками милиции  потупился  в  полировку  стола  и  придавил  тревогу. Он  понимал,  что  приглашен  сюда  не  зря. Не  обойдутся  штабисты  новой  структуры  без  его частей особого  статуса  внутренних  костоломов.
       Но  его  ждало  нечто  похуже. Его  поместили  между  молотом  и…
       Председательствующий  продолжал:
       -Нами  разработан  план. В  общих  чертах  его  суть такова. Для  решения  поставленной  задачи  предлагается  назначить  руководителем  акции  по  овладению  домом  правительства  генерал-полковника  Акулова. В  оперативное  подчинение  ему  придаются,  помимо  собственных  бригад,  спецгруппы  ГРУ,  отряды  ОМОНа,  спецподразделения  Комитета  безопасности  и  дислоцированные  в  центре  города  бронечасти. Общая  численность  штурмового  кулака  пятнадцать  тысяч. Штаб  полагает,  что  выделенных  средств принуждения  будет  вполне  достаточно  для  решения  задачи. – Теперь замминистра  Скорин смотрел  только  на  Акулова. Чуток  прищурившись,    будто  оценивая  генерала  после  поднесенной  пилюли. Нажимая  на  значимость  изложенного,  подчеркнул  голосом: - Генерал-полковник  Акулов  предлагается  на  начальство  по  настойчивой  просьбе  товарищей  Крутикова  и Язькова,  с  чем  Чрезвычайный  Комитет  согласился. План  операции  прост. Дом  правительства  уже  в  кольце  бронетехники. Как  только  закончится  подготовка, лучше  всего  ночью,  часа  в  три,  с  помощью  водометов  и  слезоточивого  газа  площадь  и  скверы  очищаются  от  гражданского  контингента. А  уж  с  охраной  легко  справятся  тренированные  люди  спецназа.  Кроме  того,  для  прикрытия  с  воздуха  придаются  вертолеты  с  их  боевой  мощью.
       Ведущий  совещание  бегло  оглядел  тружеников  стола  и  как бы  подвел  итоги.
       -Вопросы?
       Тотчас  нахлынуло  замешательство.
      «Как,  это  всё»?!  Нарисовалось  на  лицах.
       Они-то  понимали,  что  всё  остальное  в  деталях  будет  доведено  до  каждого  по  профилю  задачи,  но  не  хотелось…
       И  все  обратили  растерянность  и  просьбу  к  Акулову.  А  просьба  была -  посидеть,  не  вставать  из-за  стола. Здесь  тревожно,  но  тихо  и  еще  можно  на  что-то надеяться,  а  когда  выйдут…
       Понукаемый  этим  вниманием,  генерал  взглянул  на  замминистра. Но  тот  повел  плечами. Дескать,   дело  моё  довести,  а  уж  ты…
       Замешательство  Акулова  прошло,  но  еще  не  снялось  чувство  льстивого  самообмана  за  высокое  доверие,  которое  он  давил,  закусывая  губу.  Доверие  командовать  акцией  или  путчем,  как  окрестил  про  себя  это  действо  бомонд  московский  и   генерал-полковник,  разгоном  кликуш  и  разгромом  бардака.
       Впрочем,  генерал  тут  же  понял,  что  кроме  него  назначить командовать  собранной  силой  некого. По  званию  он  самый  старший  среди  командиров  спецчастей,  а  предлагать  миноборонцам  такое  задание  неуместно.  Они  - армия,  а  он – жандарм.
       Чувство  тайных  и  удовлетворенных  амбиций  позывало  подняться  и  доложить  о  готовности  выполнять  задание,  но,  сопоставив  себя  с  армейскими  генералами,  Акулов  тут  же  услышал  в  себе  сигнал  тревоги,  и  вопрос  возник  неожиданно.
       -Я  назначен  командиром  сборной  группировки,  это  понятно.  Но  кем  назначен?
       Теперь  растерялся  замминистра  генерал  армии  Скорин. Вопрос  и  впрямь  неожиданный…и  наивный. Но  он  задан  в  таком  месте  и  по  такому  поводу… И  вслух.
       -Как  это…кем? – наконец  обрел  дар  речи  замминистра,  перехватив  колючий  взгляд  маршала  Левина. И  постучал  по  столешнице костяшками  пальцев. – Вот, министром  обороны,  членом  Комитета! – Конечно,  армейский  генерал  тоже  понимал  щекотливость  положения,  тем  более,  что  Акулов  из  ведомства  «бутылирования»,  как  окрестили  наряды  милиции  в  народе, но…Что  могли  подневольные  приказу  люди,  кроме  как  таскать  каленые  каштаны?  И  потому  он  поправился  и,  нагнетая  строгость  и  уже  обращаясь  к  собранию, установил: - Советским  правительством!  Еще  вопросы  есть?
       -Вы  не  находите,  что  среди  мирного  населения  могут  быть  жертвы? Ночью  всякое  может  случиться, - несмело  спросил  кто-то  от  противо-положного  края  длиннющего  стола,  где  сидели  полковники.
       -А  мы  посветим! – почти  вскричал  и подпрыгнул  в  кресле  генерал-полковник  Дудакин, герой, а, в  глазах  демократов,  преступник  афганской  войны. И  с  решительным  злом  добавил: - И  вообще!  Чего  вы  тут  пугаете?! Мы  военные  люди  и  должны  понимать:  жертвы  всегда  есть  в  нашем  деле. Приказ  надо  выполнять!
       -Вот  именно! -  припечатал  ладошкой  по  черной  папке  перед  собой  Скорин. – На  этом  всё.  По  всем  вопросам  - к  генералу  Акулову.
       И  плюхнулся  в  кресло.
       Акулов  тут  же  встал  и  перенял  застольников  глазами.
       -Согласно  приказу,  прошу  всех  обдумать  положение,  продумать  план  решения  непосредственной  задачи  и  через  два  часа  быть  у  меня  с  предложениями. Пока  свободны.
       Расходились  быстро  и  озабочено. Акулов,  пересевший из  «Зима»  в  «Волгу»  для  повседневных  нужд, устроился  на  заднем  сидении  и  приказал  шоферу.
       -Рули  к  Белому  дому.  Печенка  чует,  на  тамошний  ковер нас пригласить  постесняются,  а  потому  глянем  туда  издали.
       -Говорят,  их  окружили  танками, -  отозвался  капитан  Безуглов.
       -Думаешь,  близко  не  подъедем  даже  в  штанах  с  лампасами?  А  я  как  раз  штатский  шпак! Ну  что  ж?  Обижаться  не  станем  при  таких  обсто-ятельствах.  Нам  с  тобой, Владимир  Николаевич,  и  визуальная  картинка  подойдет, -  криво  улыбнулся  генерал,  снимая  шляпу  и  оглаживая  волглую  лысину.
       В беседу  с  водителем  генерал  ударился  не  по  доброте  душевной  и  не  от  потребности  поскалить  зубы.  Убивая  время,  дурные  мысли  загонял  по  щелям.
       Уже  в  машине  спохватился Эдуард  Викторович, и,  в  который  раз  за  день, отмотивировал  себе метафоры,  низкопробные, но  скорой  выделки. Сотворил глупость,  большого  дурака  свалял  в  кабинете  у  замминистра  Скорина.
        Провели  на  мякине,  смазали  елеем,  погладили  головку  амбиции,  и  он…Из  головы  вон   сбежала  умная  мысль  о  подстраховке: не  потребовал  письменного  приказа! 
       Не  политик, - военная  кость!
       Потому  и  с  водителем  диалог  прервал,  ушел  перебирать  под  черепушкой  мысли.
       А  младшему  офицеру  вообще  не  полагалось  лезть  с  любым  интересом  к  генералу,  а  тем  более,  поперед  батьки  прыгать  или  глаза  мозолить.
       У  дома  правительства  России  обстановка  переменилась.  Утром  было  людское  море,  а  теперь -  океан.  И  если  ближние  к  зданию  аборигены  по-прежнему  махали  знаменами,  орали  всякую  околесицу,  пели  частушки  и  реготали  над  анекдотами,  то  в  тылах  бесноватых  сновали  туземцы  из  обстоятельных  и  смекалистых.  Они  строили  баррикады.
       Улицы  перекрывались  опрокинутыми  автобусами,  троллейбусами,  столбами,  бульварными  скамейками,  телефонными  будками,  заборчиками  из  скверов,  проволокой  и  всякой  всячиной,  какая  могла  броситься  на  глаза. 
       Заграждения, по  мысли Акулова,  смотрелись  игрушечными,  примитивными,  против  мощи  современной  техники. 
       Но  какую  уверенность  они  придавали  защитникам  первых  бутонов  свободы!
       Генерал  не  слышал,  что  кричали  строители  баррикад  на  пути  комму-низма,  по  какому  поводу  смеялись,  отпускали  шуточки  и  над  кем  трунили,  но  все  были  единодушны  и  счастливы  в  созидании  проблем.   
       Вчера  они  тоже  были  едины  в  ожидании  перемен,  но  сегодня  перемены  наступали,  и  у  толпы  появилась  цель,  яснее  некуда.
       И  она  цементировала,  вела  и  бросала  их  под  ноги  Истории.
       Толпа   ржала  от  счастья  борьбы до  самозабвения,  жертвовала  собой,  детьми  и  внуками  безоглядно.
       Никто  ведь  не  знал,  что  счастье  сиюминутно,  а  несчастье  - спутник  по  жизни.
       Впритык  к  баррикадам  стояли  бронетранспортеры  и  танки. На  башнях,  обнимаясь  с  экипажами,  гроздьями  висели  мальчишки  и  девчонки,  а  также  моложавые  тетки,  охапки  цветов  устилали броню  и  букеты  сидели  во  всех  стволах  пулемётов  и  пушек.
       «Премилое  дело! -  подумал  Акулов,  выйдя  из  машины,  разглядывая  панораму  и  разминая  туго  набитую сигарету. Неприятности  лезли  будто  из  прорвы. Его  руководство  негожим  делом – раз;  паршивые  сигареты, без  отвращения их  невозможно  курить;  и,  наконец,  решительный  вывод,  что  задачу   хучепистов  выполнить невозможно. – Эти  олухи  спохватились  и  бросают  нас  против  молодых  забияк. А они  нанюхались  на  митингах  свободы,  проклинают  сухой  закон,  требуют  воли  и  полезут  на  абордаж. Но,  когда  дерутся  русские,  обычно   шерсть  летит  и – на  бок  морды»!
       Обошел  вокруг  «Волги»  и,  становясь  рядом,  неожиданно  спросил  у  капитана.
       -У  тебя  есть  дети? Владимир  Николаевич.
       -Пацан  еще, - отвлеченно,  без  удивления  ответил  водитель,  верно,  тоже  с  дурными  мыслями  созерцающий  вольный  труд  толпы. Но  тут  же  насторо-жился, и,  что-то  в  себе  уточняя,  убирая  с  лица  тревогу,  добавил: -  Он  школьник,  в  восьмой  класс  пойдет. Он  не  может  здесь  ошиваться.
       Генерал  бросил  под  ноги  размятую-таки  до  трухи  сигарету,  и  в  сомнении  вздохнул.
       -Пацаны  как  раз  могут. Мой  сын  уже  взрослый,  а  за  внука  боюсь. В  первый  класс  ему  через  декаду,  а  сюда…За  пацанов  нельзя  ручаться,  капитан. Разве  ты  не  был  в  таких  годах?  И  не  забирался  к  черту  в  загривок?…Или  паинькой  был?…Во-от,  премилое  дело. Ты  погляди,  сколько  тут  молодежи. И  всюду  сунуть  нос  им  интересно…Впрочем,  настоящая  жизнь  делается  молодыми. Мы  только  путаемся  у  них  под  ногами,  делая  вид,  будто  знаем  нужную  дорогу. Направляем!…И  нам  приказано  их  разогнать. Они  лягут  под  гусеницы.  Что  тогда?
       Акулов  раздваивался,  но  на  такой  вопрос  ответ  знал.
       Пару  лет  в  Китае  вот  так  же  студенты  вышли  на  площадь  и  потребовали  больше,  чем  правительство  могло дать. Тогда  власти  выкатили  танки  и  наехали  на  толпу. Социализм  устоял  и  стоит…
       Вывод:  все  свободными  до  полной  воли  не  могут,  но  большинству  хватает  разумной  части.
       Чего  надо  теперешним?
       -У  них  праздник  души, -  с  невольной  улыбкой  сказал  капитан  Безуглов.
       -Ты  что,  поэт-лирик?…А  тут -  пафос  борьбы. Кровь  из  сопаток  побежит. И  они,  может  статься,  по  обычаю  предков  помылись  в  баньке,  одели  чистые  рубахи. В  историю  надо  входить,…- но  тут  же  генерал  осекся,  уловив,  что  понесла  нелегкая  не  туда,  а  сказал  нечто  циничное,  если не кощунственное. Скривился,  будто  хватил  лимона  в  полную  пасть. – Что  я  несу?! Какая  к  черту  баня,  когда  у  многих  горячей  воды  в  доме  нет?!  Они  еще  и  потому  здесь,  что  дожили  до  дня,  если  не  судного,  так  смешного. – И  зло  повелел: - Поехали  к  себе,  скоро  совет  держать,  что  с  этим  делать.
       Ах,  как  невзлюбил  генерал  сейчас  президента  Болотина! 
       «Проворонил,  болван, взбаламутил  почти  готовый  социализм,  обещая  каждому  крышу,  но,  запретив  пить  вообще,  и  теряет  остатки  рассудка  и  власть! Торопыга,  где  не  надо,  а  по  сути – черепаха!   
       Вот  не  пойдут  за  дурака  в  огонь  и  воду  люди,  и  тогда  что?!  Взберется  на  мостик  и  хапнет  кормило Борис?…Но  был  же  один  в  Истории  на  Руси! Тоже набаламутил,  оставил  след  сапог».
        В  двадцать  один  час  ровно  Акулов  открыл  совещание.  Все  командиры  приданных  частей  сидели  вокруг  стола  и  внимали  чеканным  словам  генерала. А  полковник  от  химиков  даже  губы   распахнул.
       Эти  мясистые  красные  губы  раздражали  Акулова  и  мешали  сосредото-читься,  потому  что… Впрочем,  он  отвернул  физию  от  объекта, и  не  вздымаясь  над  столом  за  отсутствием  необходимости,  (торжества  не  обещалось), долгим  и  пытливым  взглядом  обвел  подведомственное  воинство. И  на  многих  лицах  помоложе  читал  отрешенность. Они  давно  в  себе  решили,  втихаря  послать  его  и  всех  подряд  во  многие  места.
       Командующий  предстоящим  действом  прокашлялся  в  кулак,  как  и  все  при  подобной  картине  сотворяли,  и  кинул  руку,  кулаком  припечатал  стол.:
       -Правительством отдан  приказ,… - словом  припечатать  не  удалось,  в  системе  извилин  мозга  обнаружилась  несуразность, а  голос  сорвался   и  зачужел,  не  признал  хозяина, - взять  штурмом  дом… правительства…  России.
       Да-а,  не  было  ни  хрена,  а  теперь  и  на  рассаду  не  осталось… Правительство  приказало  уволить  правительство!
       Генерал,  впрочем,  быстро  справился,  а  в  душе  даже  обрадовался  невольному  парадоксу,  автором  которого  были  иные  мыслители.
       Задержась  взглядом  на  аскетическом  и  нервном  лице  полковника  Рубцова,  сидящем  на  дальнем  конце  стала  и  знакомом  лишь  визуально,  отмечая  броскую  на  песиках  седину,   укрепил  голос.
       -Да, да!  Правительство  приказало  взять  дом  правительства. Арестовать  Перцина  и  взять  под  контроль  деструктивные  силы. –Понаблюдал,  как  командиры  вскинулись  носами,  а  иные  загорелись  возмущенно  глазами  и  заиграли  желваками, будто  каждый,  как  гончая,  взял  стойку. И  на  всякой  физии  генерал  увидел  готовность  повиноваться  и  ни  хрена  не  делать. А  потому  спросил: - Есть  на  этот  счет  соображения?
       Акулов  потянулся  взглядом  к  дальнему  краю  стола,  и  там  тотчас  вскочил  на  ноги  охотник  соображать.
       -У  меня  есть!
       Высовывался  человек  из  другого  ведомства, командир  особой  группы «Сова»,  недруг  ментам,  только  что  отмеченный  взглядом полковник  Рубцов.  Он  тоже  держал  ладони  на  столешнице  и  кусал  губы  в  ожидании  разрешения  развязать  язык.
       Акулов  взглянул  волком,  но  добро  дал.
       -Валяйте,  полковник. Вопросы  надо  снять.
       -Приказ  настолько  необычен,  что  нам  следует  обсудить  его  личным  составом. Да,  именно  обсудить! – жестко  надавил  он,  хотя  никто  не  собирался  его  осаживать  при  столь  дерзновенном  афронте. – Выяснить  отношение  к  приказу  от  младшего  офицера  до  командира  и  потом  только  приступить  к  детальной  разработке  операции…, - полковник  на  миг  задержал  дыхание  и  выдал  название: - Ищи  ветра  в  поле! Или  больше  ни  у  кого  не  возникла  мысль  о  законности  акции? По  сути,  нас  поднимают  на  мирных  людей.
       Тишина,  естественно,  тут  же  установилась,  но  отчего-то  не  гробовая  и  кошмарная,  а  легкая,  как  в  предбаннике  рая.  Все  про  себя  вздохнули,  спустили  пар,  и  повели  озорными  глазами  на  начальство.
       Акулов  ожидал  как  раз  такого  недоумения  и  на  него  ответил  запря-танной  в  голос  ухмылкой.
       -Название  операции  подобрано  точное. Вопрос  сверху  снят  не  может. Среди  командиров  противного  мнения  нет? – Обвел  глазами  участников,  подержал  паузу,  понял,  что  добавки  не  будет,  кивнул  и  заключил: - На  том  и  порешим. Но  это  не  снимает  задачи  за  оперативным  наблюдением  и  подготовки  операции…Ветер  в  поле…Шутники. Службам – работать! Собираемся  завтра  утром  ровно  в  восемь  здесь. Свободны.
       И  только  заседатели  разошлись,  позвонила  супруга  и  обрушила  столько  упрёков,  что  разобрать  трудно.  Тараторила  быстро  и  громко,  мембрана  загоняла  в  ухо  столько  трескотни,  что  генерал  отставил  трубку,  чтоб  угомонилась. И  потом,  в  свою  очередь,  долго  сыпал  несусветную  чушь,  потому  как  путного  сказать  не  мог. Одно – нельзя,  другого  сам  не  знал.
       Жена,  подуспокоясь  и  прощаясь,  все  же  наставила  на  верную  дорогу.               
       -Эдя! Не  становись  в  позу  омара,  но  и  не  лезь  на  их  проказы! А  то  я  оторву  тебе  то,  что  носишь  вместо  пистолета! Которое  всегда  на  взводе,  а  стреляет  редко!
       -Наше  дело  генеральское. Куда  партия  мордой  поворотит,  туда  и  попрем, -  отбоярился  Акулов,  недовольно  отдуваясь  и  укладывая  при  том  трубку  в  ложе  аппарата.
       «Так  вот  пошла  житуха! Ну,  каждая  сдобная  баба  тычет  куда  не  надо…  Хотя  вру,  ей  надо. Не  знаю,  как  со  стороны,  а  от  меня  редко  перепадает».
       С  такой  мыслью  он  открыл  стол  и  добыл   из  заначки  бутылку,  плеснул  на  пару  пальцев  коньяку.

                _____   10   _____

       А  в  этот  день  и  еще  утром,  на  мысе  Хворост  у  лукоморья, Болотин  с  супругой  отдыхал,  грелся  и  загорал. И  поздним  утром захотел  узнать  новости:  как проснулась  столица  и  вся  остальная  страна.
       Протираясь  пушистым, махровым  и банным  полотенцем, он  поднял  трубку.  Но  телефон  позывными сигналами  не  отозвался,  а  как-то  странно  с  другой  стороны  провода  дышал,  будто  подслушивал  мысли.
        Михаил  Сергеич  удивился  и  на  всякий  случай  подул  в  мембрану  и  стукнул  ею  легонько  о столик. 
       И  даже  спросил:
       -Алё! Алё!  Меня  тут  слышно?!
       На  это  трубка  перестала  дышать  и  выдала  полную  тишину,  как  в  кино  с  немой  сценой,  когда  портачит  механик.
       Президент  удивился  еще  больше,  но  растерялся  самую  малость. И  зашумел  на  весь  кабинет  с  открытым  окном  к  виду  на  море. И  там  от  лишних  децибел  чуть  не  захлебнулась  подводная  лодка,  невпопах  высунув  перископ, а  в  кустах  кипариса  дежурные  секреты  едва  сдержали  испуганный  чих.
       -Фаина  Максимовна!  Фая! Ты  не  просила  отключить  Москву?.. А  вы, Виталий  Карлович?! Я  понимаю,  вы  начальник  охраны,  вы  создаете  нам  уют  и  вдохновенье,  но  связь  нужна  узнавать  новости! Я  должен  обсуждать,  спорить  и  опровергать! И  потом -  консенсус! С  кем  я  буду  искать  консенсус?!
       И  тут  вбежала  всполошенная  половинка  Президента,  хозяйка  виллы  и  домашний  философ  Фаина  Максимовна,  то  бишь  Фая.
       -Об  чем  крик,  милый? Так  хорошо,  так  тихо  над  природой,  и  вдруг  твой  шум,  как  буря  над  тайгой! – с  улыбкой,  с  белым  стихом  и  губками  вперед  для  поцелуя,  устремилась  супруга  удовлетворять  любопытство.
       -Как  ты  думаешь, Фая?  Мы  им  уже  надоели?  В  смысле,  они  хотят  нас  поменять?  Или  - хочут? Представь,  они  устроили  испуг!
       -Но  почему  ты  спрашиваешь?!  Что  тебя  взволновало  до  красноты,  до  боли  и  до  крика?!
       -Нас  отключили  от  Москвы. Телефон  заиграл  в  молчанку,  а  это  будит  нехорошие  мысли. Мне  надо  знать,  что  думает  Политбюро. Скоро  подготовят  Договор  и  надо  пробежаться  по  нему  хотя  б  глазком.  Чтоб  знать  обновленный  курс! А  они  отключили. Безобразие,  если  не  сказать  кошмар! И  почему  меня  не  предупредили?!  Или  я  пешка?!
       -Успокойся,  дорогой. Скоро  все  узнаем. Если  авария -  исправят,  а  если  какой-нибудь  кошмар,  они  не  выдержат  и  сообщат, - с  поцелуями  и  дежурной  лаской,  с  щебетом  птички поторопилась  утрясать  необычную  обстановку  Фаина  Максимовна.
       Меж  тем  она  задумалась  над  обстановкой  и обновила  мысли:
       «Это  проделки  Борьки  Завистника. Он  палки  в  колеса  ставит,  Где  может  гадит,  где  не  может,  подсылает  колдовскую  силу. Глаза  бы  его  не  видели!  Говорила:  выгони  из  Политбюро,  сошли  послом  хоть  в  самый  Гондурас,  а  то  и  в  Кампучию! Так  не  послушался,  облезлый  кот!»
       А  пожилой  и  полуголодный  кот  гладил  на  плешинке  то  ли  родимый,   а  то  и   каинов  знак  и,  обидчиво  хмурясь, думал  в  унисон  о  неприятном.
       «Какой  ушлый  народ  пошел  нынче. Согласным  хором  уговорили  уехать  в  Хворост  и  отдохнуть  от  всплеска  альтернатив,  покуда  провернут  заговор,  а  теперь  во  всю  гужуются  без  присмотра,  да  еще  и  шутки  горохом  сыплют. Им  так  оставлять  не  надо! -  и  взбодренный  досадой,  вспомнил  молодость  и  решил: - И  вообще,  я  их  к  себе на  комбайне  поставил  бы  только на  копнитель. Солому  собирать!  Вот  так!  А  Фаю  ставить  в  известность  нельзя.  Она  баба  и  может  не  стерпеть  и  развязать  язык… Но   время  подкрепиться!»
       И  переключился  на  заботы  дня.
       -А  что, Фаина  Максимовна,  не  приказать  ли  нам  чего-нибудь  перекусить? В  животе  кишки  играют  марш  и  требуют  альтернативы.
      -Я  уже  распорядилась  и  скоро  станут  подавать  на  стол.
       -Хорошо,  а  дети  пускай  поспят. Не  будем  беспокоить,  пока  не  решится  вопрос.
      -Как  скажешь,  Миша. И  не  волнуйся,  скоро  нам  пришлют  черную  метку. Для  чего-то  они  устроили  эту  канитель, - отозвалась  супруга  с  задум-чивой  улыбкой ехидны. Она  не  любила  сдерживать  любопытство  и  теперь  прикидывала,  кому  станет  просто  пенять,  а  кому  и  хребет  карьеры  ломать.
      Их  скоро  пригласили  к  столу  и  Болотин  даже  с  поспешностью  подался  в  столовую,  на  ходу  оправляя  тенниску  и  гладя  животик.  А  заодно  развивая  какой-то  тезис,  потому  что  любил  говорить, а  не  слушать.
     Какой  умник  слушает  глупцов?!
     -О  детях  надо  думать  постоянно! Они  же  могут  спросить:  а  зачем  вы  брали  власть?! Чтобы  сделать  счастье и  удержаться  задом  в  кресле, или  нынешний  содом  с  человеческим  лицом  посеять  по  стране? И  надо  отвечать:  и  счастье  построить,  и  власть  удержать. В  кубанских  волнах  ковыля  всегда  плескалась  мысль  про  волю. Так  что  там  все  правильно. Мысль  внедрять  надо. Шаги  демократии  пришли  сюда  скорым  шагом  и  мы  не  можем  мешать их  движению!
       Президент  как  всегда  говорил  с  упоением  и бессвязно, по  привычке  водил  на  уровне  живота  руками,  но  размахивал  от  себя. Будто  отвергал  всё,  противное  личным  взглядам.
       Фаина  Максимовна  мужа  не  перебивала, - здесь  нельзя. Охрана  и  люди  из  сервиса  дачи  могут  услышать  и  разнести  мнение, будто первое  лицо  страны  невежда,  и  супружница  учит  его  правилам,  как  риторикой  бить  по  имиджу  проблемы.
       Она  действительно  его  просвещала,  но  в  спальне  и  по  возвращении  супружеского  долга. Вот  тогда  Фаина  Максимовна  плющила  пальчиком  Мишеньке  нос,  другой  лапкой  трогала  привялый  уд  и  внушала  хвалебные мысли  про  западный  уклад. Про  это  Фая  могла  говорить  вечно. Что  делать?  Она  женщина,  а  ихние  глаза  рождают  в  душе  зависть  и  восхищение.
       Им  хочется  всего!  Украшений  и  уборов  в  виде  шмоток, аргументов  мощных  мужчин,   имиджа  в  обществе  и  положения  в  бомонде. Если  этого  набора  не  обеспечивает  муж, женщина  берет  его  сама.
       В  данном  случае  всё  складывалось  пополам.  Большинство  давало  положение  мужа,  чего  не  доставало,  возмещало  воображение  и  хитрость. Но  по  слухам,  книгам  и  картинкам  в  телевидении  все  это  вместе  водилось  в  изобилии  там,  в  капстранах,  на  Западе,  за  Железным  занавесом,  который  только  недавно  удалось  сломать  и  растащить  по  кирпичам  на  сувениры.
       За  границей  было  много  непривычных  или  недоступных  вещей,  все  верно.  Не  верно  только,  что  эти  машины,  обилие  жратвы  и  одежды,  шикарное  жилье  и  отдых  на  виду  у  крокодилов  доставались  почти  на  халяву,  как  представлялось  многим. И  эту  военную  тайну халявщики-демократы оберегали  до  поры,  когда  поздно  станет  кусать  локти.
       Пока  супруги  завтракали,  продвигался  день. И  охрана,  обязанная  хранить  покой  и  тело  Президента,  за  избытком  времени  слонялось  по  просторам  дачи,  и  скоро  обнаружила,  что  на  вилле  отключили  не  только  телефоны,  но  также  радио  и  свет. Телевизоры  не  включались.
       О  таком  факте  тут  же  доложили  начальнику  охраны.  Виталий Карлович,  генерал  кагэбе  и  почти  друг  Болотину,  сначала  новую  весть  перепроверил,  для  чего  включил  штепсель  от  ящика  в  розетку  общего  пользования. Получив  ожидаемое  молчание  генерал  сбегал  в  гараж  и  включил  телевизор  в  машине,  который  служил  на  батареях,  а  потому  информацию  не  задержал.
       Дела  московские  начальника  охраны  эпатировали  так,  что  хоть  сразу  беги  к  морю  топиться. Выходило,  генерал  остался  без  работы. Президента  и  лучшего  друга  цековские  товарищи  по  партии  и  бюро  отрешили  от  дела,  признав,  если  сказать  по  научному,  импотентом  в  политике.  А  в  столице  и  стране  надумали  навести  порядок  на  свой  манер.
       С  такой  новостью  являться  на  глаза  начальству  трезвым  было  бы  преступно,  и  потому  генерал  приложился  к  заветной  манерке,  что  всегда     ожидала  своего  часа  в  бардачке  «Волги».
      И  доклад  получился  бодрый, а  закончен  с  уклоном  в  оптимизм.
       -Рассудить  если,  Михаил  Сергеич, команда  у  них  собралась  неработоспособная,  профессионализма  нет,  а  значит  закончат  они  дни  в  холодной.
       Весть о  смещении  себя  с  поста  Президента  Михаил  Сергеевич  слушал  за  столом  в  трапезной,  с  салфеткой  на  груди  и  со  стаканом  боржоми  в  напряженных,  а  оттого  дрожащих  пальцах.
       -Ага!  Выходит,  я  больной!  Как  это  понять?! Организовали  путч?! Вот  что! Больной  я  для  исполнения  или  тверезый  и  в  полном  уме,  решаю  я! Ишь,  нашлись  спасатели  отчизны!  А  где  раньше  были?  Почему  не  предупреждали?! Ярового  поставили  во  главе!  Копнильщика! А  кто  такой  Язьков  и  Крутиков? Тоже  копнильщики! И  не  пытайтесь  рассмешить! Я  их  подбирал  лично  и  лично  могу  характеризовать. Даже  выслушать  приказ  не  могут,  торопятся  исполнять.  В  голове  полова! В  лидерах  ходить  не  смогут. Какой  вытекает  вывод? Правильно! Ни  хрена,  прости  Фаина  Максимовна  за  выражение,  у  них  не  выйдет! Будет  рубка  леса  и  полетят  в  большом  количестве  щепки. И  всё! Еще приедут  просить  прощения  за  беспокойство,  если  Боря  Перцин,  по  резолюции  съезда, раньше  не  даст  им  хорошего  пинка!
       За  сим  вокруг  стола  установилось  ожидание.  С  виду,  думалось,  Болотина  особо  не  тронула  новость  про  путчистов,  но  оказалось,  глубоко  задела,  но  он  еще  не  осознал.
                Внимая  личным  мыслям, Болотин  пригубил  боржоми, глотнул,  и  вдруг, недержание  речи  сменилось  циклом  икоты. 
       Сначала  Михаил  Сергеевич  просто  выпучил  глаза и  стоял над  столом  идолом  плюрализма, затем  отставил  стакан  и  стал  водить  руками,  размеренно  и  неуклонно,  будто  толкал  программную речугу  или  отгонял  маску  идиота.
       Икоту,  сменив  на  чих,  остановила  Фая.
       -Отставить, Михаил  Сергеич! Тебя  в  Москве  недобрым  словом  поминают,  а  ты…Не  заклинай  Историю,  а  то  она  пошлет  тебя  на  фаллос! И  вообще,  жену  надо  слушаться  чаще. Видишь,  теперь  чихаешь  на  проблему! Это  море  наказало  за  проказу. Не  пьешь  кроме  боржоми  ничего,  а  плавки  утром  задом  наперед  одевал.  А  это  нехороший  знак. А  все  потому,  что  нет  бескорыстия! Все  норовят  в  историю  попасть! Миша! Мне  надоело. И  вот  тебе  альтернатива:  или  я,  или  должность президента! С  тех  пор,  как  ты  выдумал  эту  профессию,  я  не  сплю  ночами  до  утра! За  это  время  ты  почти  разорил  страну,  а  мне  по  супружеской  части  задолжал  столько,  сколько  Китай  делал  серьезных  предупреждений  Америке! Я  сделаю  все,  чтобы  уволить  тебя  со  службы!
        Фаина  Максимовна  фыркнула,  накинула  на  плечи  шарф  и  удалилась  недовольной  павой.
       Начальник  охраны  и  Президент  без  женского  пригляда  для  начала  облегченно  вздохнули.
       Затем  Болотин  повел  руками  и  пробежался  вокруг  глазами. Хотел  что-то  сказать  и  чем-то  возмутиться,  но  умная  мысль  явилась не  сразу и  он  лишь  распахнул  рот,…а  потом  пожаловался:
       -Вот  видишь,  Виталий  Карлович,  чего  бывает,  когда  доверяешь  не  тем  людям? Я  им  жизнь  хотел  облегчить,  а  они  меня  хотят  уволить.
       -Да  бросьте  вы  гонять  слюни, Михал Сергеич! Всё  устаканится,  как  говорит  народ. Вы  же  сами  говорили. Идите  к  морю  или  книжку  почитайте.  Самое  время,  никто  не  мешает! -  посоветовал  охранник  государственного  тела.
       Президент  посмотрел  на  генерала,  поймал  в  совете  рациональное  зерно  и  покивал.
       -А  что?  Так  и  сделаем. Пойду  почитаю  умную  книжку. Там  иногда  правду  пишут. На  обед  позовете. Купаться  вечером  пойдем.  Все  новости  докладывать  по  степени  важности,  хотя  надо  знать  всё. Собирайте  новости  по  своим  каналам. Идите,  а  я  обдумаю  стратегию  поведения  на  бурный  период… И,  да! Кто  отключил  нам  связь,  лишил  общения  с  народом?!
       -Связью  занимается  Лукин.
       -Он  генерал? Тогда -  уволить!
       И  потёк  день  неторопливым  ходом.
       От  отсутствия  новостей  страдали  по-разному.  Фаина  Максимовна  не  знала  про  последние  писки  в  моде  и  оттого  на  душе  держала  досаду,  не  могши  излить  тайную  ярость. О  том,  что  она  подвержена  женским  страстям,  знала  только  её  подушка.
        Михаил  Сергеич  отдался  на  волю философским  мыслям  и  по  совету  Фаины  потиху  штудировал  Ницше. И  был  счастлив,  как  не  был  никогда  при  должности  Генсека.
        Охрана,  правда,  переживала  с  горькою  тоской. Ежели  всерьез  прикинуть: дадут  поджопника  вождю  партии  и  врагу  народа.  И  центурионам  стимула  в  зад,  чтоб  побежали  далеко,  всандалят.
        В  жизни  радости  и  печали  бродят  по  кругу.
         Через  сутки  появилась  связь,  дали  энергию  и  все  подсели  к  телевизорам  узнать  судьбу.
       Фаина  Максимовна  хлопала  в  ладоши  и  щебетала  ласточкой  про  изломы  на  фибрах  души  у  народа,  глазами  кобры  изучала  лица  членов-пиночетов,  в  рядок  сидящих  за  столом  и  раздающих  журналистам  мнения.
       Фая  выделила  в  центре  неприятный  портрет  бывшего  вице,  а  ныне  главу  полувоенной  хунты  и  ткнула  пальчиком  в  экран.
      -Смотри,  Михаил  Сергеич,  кому  ты  доверял  подмену! У  него  трясутся  руки,  будто  чемодан  украл.  А  он  желает  слямзить  твою душу,  которую  ты  вложил  в  народ!
       Председатель  стола  гляделся  хреново. То  ли  выпил  накануне  много,  то  ли  не  пил  вовсе,  а  оттого  сил  не  было  удержать  стакан  со  скромным  чаем  без  лимона. Так  уж  повелось,  что  на  людях  нужно  держать имидж  ханжи. Страна  страдала,  на  виду  должен  страдать  и  предводитель,  вождь  охмуренного  народа.
       А  Яровой  еще  и  что-то  говорил,  и  обещал,  предлагал  подержать  микрофон  другим.
       Охрана  у  экрана  качала  под  пиджаками  бицепсами  и  выводила  приговор:  при  Болотине  крутились  болтуны,  и  эти  заболтают  дело.
       Михаил  Сергеич  согласно  кивал  укорным  словам  супруги,  с  презрением  смотрел  в  ящик  и  по  привычке  разводил  руками. Как  всегда,  он  отводил  ответственность  от  собственной  персоны.
       На  другое  утро  прилетели  от  чепистов  парламентарии  для  уговоров. 
       Предлагали  возглавить  и  продолжить  процесс. Болотин  переговорную  группу  продержал  в  предбаннике  и  принял  только  бывшего  доверенного,  и  как  оказалось,  недопроверенного  управделами  Духонина.
       Пенял  ему  громко,  а  распалялсь,  упражнялся  на  лексиконе.
        -Как  мог  ты, Федя,  сменять,  в  кочерыжку  мать  твою,  с  потрохами  такую  завидную  жизнь?! Чего  тебе  мало  было?!  Почему  не  сказал?! Такой  процесс  пустил  под  откос  истории!  Да  я  б  тебя  вицей  сделал!  Прогнал  бы  Ярового,  а  сделал  тебя! Теперь  грызи  сухарики  Бутырки! И  пошли  вон!
       Духонин  не  плакал,  спины  не  гнул,  на  губы  лести  не  повесил. Сказал  с  печалью:
       -У  нас  дороги  разные, Михал  Сергеич. Ты  держишь  вектор  на  Запад,  а  народ  и  мы  хотим  остаться  дома. Так  что,  прощай. Не  обижайся  на  людей,  когда  камнями  станут  бросаться. Тебя  бы  в  дерьмо  уделать  да  перьями  обвалять,  и  возить  по  миру,  как  проказу. Да  не  поймешь  ты,  или  шпион  ЦРУ  или  просто  дурак. Ты  даже  теперь  не  соображаешь,  что  Бог,  в  которого  верим  мы  втихаря,  уже  от  тебя  отвернулся. И  наказал  носить  в  себе  глупость. Так  что,  пошел  и  ты  дорогой  сквернословья.
       И  Духонин  вышел  вон,  как  указал  Болотин. 
       А  отвергнутый  Михаил  Сергеич  не  сдержался  и  с  маханием  рук  сошел  в  приемную  сопроводить  и  опровергнуть.
        И  тут  нарвался  на  генерала  Дудакина,  который  был  при  орденах  и  с  краснотой  на  морде,  и  сразу  наскочил  на  президента  с  матом.
        По  версии,  как  человек  с  закваской  солдата,  который  еще  в  Отечественную  бил  фрицев  и  гансов  в  открытом  бою,  приголубливал  моджахедов  в  Афгане, он  мог  приложиться  и  к  физии  неугодного  президента.  И  попасть  в  Историю,  как  скромный  герой.  Но  в  последний  миг  удержался,  увидев  в  глазах  нелюбимого  трусость. Помял  кулаки,  сплюнул  под  ноги  вражине  и  устремился  за  другими  восвояси.  Не  забыв,  послать  Болотина  по-русски.
       Славяне  слабых  не  калечат.
       На  третий  день  прилетели  спасители-демократы  и  увезли  заложников  до  столичных  пенатов.
      В  аэропорту  страдальцев  встречали  с  ликованием.
       Но  не  лица  от  власти, за  неимением  таковой, а  общественность  забегаловок и  кухонь. Жучки фарцовки,  ассистенты  профессоров,  домохозяйки,  оставив  Бодлера  на  время,  выпускники  вэпэша  со  стажем, риторики  от  интеллигенции, авантюристы  и  карманные  воры.
       Конечно,  сам  Болотин  нужен  был  кликушам  демократии, как  стяг  борьбы  против  режима,  который  возглавлял   он  именем  своим.
       Другие  интересовались  бывшими  заложниками,  как  объектом  любопытства.  Не  похудал  ли  Меченый  при  диете  в  Хворосте,  не  мятый  галстук  от  волнений,  не  забрюхатела  ли  на  стороне  в  сарае  Фая?
       Потому  и  встречала,  обиженных  случаем,  милосердная  толпа,  с  преобладанием  пишущей  и  снимающей  на  блицы  братии.
       Ступив  на  трап,  Болотин  подтолкнул  Фаину  Максимовну  поторопиться,  а  сам  задержался  полюбоваться  с  высоты  на  благодарный и  благоверный  народ.
       С  такой  радостью  на  харизме  обычно  идут  на  Олимп,  а  Михаил  Сергеич  спускался,  не  подозревая,  что  погружается  в  дерьмо  по  ноздри,  а  то  и  по  макушку.  Без  права  сунуться  под  душ  и  смыть  позор.
       И  частушка  родилась  сразу,  как  только  Болотин  коснулся  земли. Мятежный  дух  демократии безымянно  и  задорно  вспенился  в  рядах  камчатки  ожидающих,  и  обозначил  ему  место. 
                Миша  в  Хворости  купался!
                Вдруг  путчисты – испугался!
                Туалета  не  нашел,
                Но  процесс  уже  пошел!
                Обдрыстался!

       Правда,  в  одном  месте  в  экстазе  кричали  цыгане,  обещая  воздвигнуть  памятник  из  червонного  золота  за  дарованный  бардак,  но  впоследствии,  как  всякие  обещалкины, зажилили.
       И  правильно  поступили. После  бардака  наступил  кавардак,  затем  развал  и  растащиловка. Золото  другие  расхватали.
       Это  потом один  из  соратников  Перцина  проговорится,  что  хотели  как  лучше,  но  даже  деньгами  выдали  не  всем.
       Большинству  досталась  свобода.
        Кому  от  денег,  кому  от  чести  и  совести,  а  многим  от  тюрьмы. И  от  свободы,  конечно!
       Свободой  болтать  уже  захлебывались  области,  края,  республики  и  регионы.
        На  вольных  крыльях   Болотин  кинулся  в  прорубь удаления  ошибок,  но обстоятельства  позволили  лишь  отчитаться  за  пройденный  этап  и  выдать  интервью.
       Чтобы  остаться  на  поверхности  Истории  приходилось  ловчить. Кто  привык  к  вниманию  и  лести,  тому  отвыкать – пытка.  Больнее  редких  капель  с  высоты  на  череп,  в  застенках  ордена  Иезуитов.
       Перед  микрофоном  Михаил  Сергеич  возбудился  и  говорил,   будто  последний  раз. Впрочем,  так  и  случилось.  С  подъемом  больше выступить не  пришлось.
       А  теперь  он  схватился  за  микрофон,  и  тот  помешал  разводить  руками. Без  привычки  говорил  без  жестов. Как  истукан.
       -Авантюра  политических  отщепенцев с треском  лопнула! Их  ждет  суровый  суд  партии! Альтернативы  не  будет, народ  не  простит  необузданного  плюрализма! Да,  жизнь  в  стране  усложнилась. Всем  ясно.  Надо  искать  консенсус. Но  с  ними  искать  нельзя,  и  я  не  буду. Я  сказал, что  сказал. Вы  слышали. А  бороться  надо!
       Конечно,  он  долго  и  обстоятельно,  местами  с  надрывом,  излагал  планы   истории,  но  целью  задачи,  смыслом  жизни  своей  возглашал  борьбу.
       Хоть  с  кем-нибудь,  но  чтоб  была!

                ____   11   ____

       А  в  Москве,  сутками   раньше,  сразу  после  короткой  сходки  в  кабинете  Акулова, офицеры  расходились  на  отдых  и  по  делам.
       Командир особого  отряда  «Сирень»  полковник  Шумилин,  перебирая  обок  с  заместителем  штиблетами  ступеньки  парадного  крыльца,  искоса  взглянул  на  Черняева.
       -Как-то  набекрень  уложилось. Это  он  и  нам  наказал  выяснить  мнение  подчиненных?
       По  всему  видно, офицер  возмущен  и  готов  на  кого-либо  свалить раздражение.  Играли  желваки  на  скулах, сдвинуты  брови  и  лоб  указывал  на  признаки  работы.
       И  неприятный  взгляд, проникающий  до  испода  души  и  переби-рающий  всё  до  последней,  давно  позабытой  заначки. 
       Пятидесятилетний,  стройный,  седеющий  брюнет-красавец  Шумилин – служака  до  фибры  души  и  мозжечка  костей. Пожалуй,  он  один  не  колебался,  не  обсуждал  приказы  и  не  обдумывал  про  жизнь.
      Про  неё  полковник  знал  главное -  надо  гнать  дураков.  Их  дело  пасти  скот.  Не  людской,  отнюдь,  а  настоящую  скотину: коров,  козлов,  баранов. Свиней,  наконец.
       Приказы  заставляли  Шумилина  действовать,  и  он  любил  динамику  жизни. Служба – по  нраву,  и  он,  как  и  всякая  нормальная  единица  штатного  расписания,  ждал  повышения.  Звезда  генерала  давно  маячила  в  мечтах  на  горизонте.
       Нет,  он  не  прятал  своих  притязаний,  он  стремился  вверх,  где  спокойней  и  сытней.
       Но  вот  беда,  полковник  не  обсуждал  приказов,  но  осуждал. Он  не  принимал  новых  веяний  Перестройки,  и  считал  постулаты  её  дурацкими. А  дураков  надо  гнать, и  это  Шумилин  знал  твердо. Еще  полковник  твердо  верил,  что  порядок  держится  на  силе  и  слепом,  непреложном  повиновении. Убеждения  должны  сложиться  раньше.
       Про всё  это  в  характере  командира  подполковник  Черняев ведал  и  потому  ответил  без  твердости. Он  сам   дальнейших  шагов  по  жизни  не  знал.
       -Так  решили  все  командиры  за  столом  у  Акулова, Владимир  Васильич. И  таков  приказ  генерала. Вообще-то,  с  открытыми  глазами  легче  в  бой  идти. Знать  настроение  ребят -  святое  дело. Время-то,  какое  подступило! – подполковник  старался  ничем  не  задеть  раздражения  командира  и  не  обидеть  скрытностью,  хотя  был  полон  сомнений.
       Да,  нынешнее  положение,  куда  их  определили,  совсем  не  прежняя  ясность  приказов  и  задач. Раньше  шли  напролом  и  все  акции  кончались без  проколов,  хотя  простых  заданий  не  было.
       Наверное,  поэтому,  полковник,  стараясь  поймать  взгляд  Черняева,  будто  уточнил,  чтоб  снять  сомнения  иль  укрепить  надежду.
       -Так  думаешь?
       Тот  не  стал  отказывать  в  безделице, простодушно  улыбнулся,  взгляд  не  уворотил,  предложил  сигарету,  выщелкнув  ногтем  из  пачки  «Родопи».
       -Воля  ваша,  Владимир  Васильич,  вы  командир  и  вам  решать.
       Но  себе  оставил  мысль:
       «С  тобой,  полковник,  на  нынешнем  этапе  можно  влипнуть  не  только  в  историю. Да  и  ребятам  надоело  таскать  горячие  уголья,  не  зная  для  чего. Тебе  в  итоге -  лампасы  на  штаны,  а  исполнителям  воли  старцев -  пуля.  Как-то  не  соотносятся  награды».
       -Да  нет,  воля  генерала  Акулова  выше, - не  замечая  протянутых  сигарет,  сказал  Шумилин. – Собери  людей  и  мнения  спроси. И  особо  отметь  для  меня:  кто – за  и  кто – против. Мне  нужен  сплоченный  коллектив. А  лебедь  раком  щуку…И  еще.  Тщательно  провести  оперативную  разработку. Мы  должны  быть  готовы  в  любую  минуту  выполнить  приказ. Я  чувствую, нас  бросят  первыми. И  хотя  в  партии  собралось  много  дураков…Правда,  лучше  бы  их  перестрелять,  чем  против  народа…Ладно. Исполнять.
       Шумилин  укатил,  а  заместитель  вдогонку  позлословил.
       «Да уж,  хрен  большой, но  редька  больше  по  объему., Владимир  Васильич! Но отмечать  особо  для  тебя  ребят  не  стану. Которых  против,  у  нас  много  наберется. Теперь  все  против  всех.  Найти  бы  серединку»!
       И  у  парадного  задержался, потолкался  среди  командиров,  сбитых  в  кружки  по  родам  специфики,  закуривающих  на  дорожку  и  плюющих  зло  под  ноги.
       -Дело  пахнет  керосином, - проронил  в  одной  кучке,  задумчиво  потупясь  и  пуская  через  ноздри  дым,  офицер  в  цивильном,  верно,  из  команды  ГРУ. – С  легким  сердцем  на  такое  не  пойдешь.
       -В  подкидного  играют  некоторые  лихие, - в  тон  ему  откликнулся  кто-то  из  соседей.
       Черняев  сунул  в  зубы  сигарету, ткнулся  к  ним  прикурить.
       -И  у  вас  легкости  нет  на  сердце. А  как  жить  дальше?  Лаптями  щи  дохлебывать  станем  или  как? – повел  плечом  и спросил  у  себя,  но  серыми  глазами  зыркнул  по  кругу.
       -Вон,  многие  уже  не  хотят  лаптями  хлебать.  Протекает  много  мимо  хавала. Лыко  ни  в  дугу! – откликнулся  еще  кто-то  из  кружка,  будто  с  иронией,  и  вроде  с  серьезным  злом.
       -И  чего  в  угадайку  играть? – К  ним  сунулся  из  соседней  толчеи  подполковник,  коротышка,  о  каких  говорят:  метр  с  кепкой. Омоновец. – Жизнь  всегда  била  ключом  и  всегда больно,  и  в  разные  места. Вот  и  нас  сподобилась  ширнуть  промеж  мослов.  Прикажут молотить направо  и  налево,  станем  месить,  укажем  массам  нужный  путь!
       -Когда  трезво  судить,  все  мы  правы.  Живые  люди,  хоть  и  под  присягой. Если  ни  о  чем  не  думать,  можно  кидаться  на  штурм. Но  и  там  живые  люди,  да  еще  и  без  оружия. Соседи,  знакомые,  а  того  хуже,  родственники. По  мне,  все  же  надо  обмозговать,  понять,  что  такое  хорошо,  а  что  и  не  в   мать  кудыкину, -  сказал  Черняев  вовсе  без  уверенности  и  не  менторски,  и  бросил  на  асфальт  бычок  от  сигареты. – И  может,  воздержаться  надо  от  применения  силы. Не  делать  экскрементов?
       -Да  уж,  наворотили  кучу, -  вздохнул,  тоже  прощаясь  с  окурком,  ближний  защитник. И  вдруг  стал  набирать  силу  в  баритон. – Сейчас  многие  воздержаться,  глупыши,  да  потом  поздно  на  локти  глядеть  станет.  А  уж  куснуть…Я  бы  эту  болтливую  сволочь…Работать  надо,  каждый  на  месте  своем! Суки! Работать! А  они  привыкли  языком  чесать  задницы  кумиров,  умники…И  вот,  повели  за  собой  на  баррикады.  Только,  кто  власть  возьмет  и  зачем?!..Порядок  надо  наводить,  а  не…
       И  умолк,  осекаясь  мыслью.
       -Какой,  разрешите  узнать,  вам  требуется  порядок? – живо  отозвался  Черняев,  возмущенный  непонятным  чувством  протеста. – Порядок  в  доме  наводится  веником,  тряпкой,  щеткой,  наконец,  пылесосом,  а  тут  предлагается  автомат,  водомёты  и  газ. Против  своих  же  людей! Когда  научимся  элементарной  порядочности?  Лежачего  не  бить, слабого  защитить,  бедному  помочь.
       -Вот,  еще  один  из  кухонных  знатоков,  болтун  кровей  интеллигентных! – тут  же  отреагировал  оборотившийся  генерал  из  столичной  милиции. – Хочет  рук  не  замарать. Впрочем,  действительно, -  голова  кругом. Жили,  мало  тужили,  что-то  строили,  и  вдруг  принялись  болтать. Мозги  набекрень  свернулись. Тьфу!  Пошли  спать.
       И  решительно  пошел  к  машине.
        Его «Волга» фыркнула,  из-под  хвоста  взметнула  дым,  и  укатила.  Остальные  покидать  сходку не  поторопились:  дымили  куревом,  клонили  головы,  слушая  мысли,  почти  бессмысленно  лыбились.
       -Да  ну  его! – махнул  кто-то  дланью. – Порядка  все  хотим,  но  не  такой  же  ценой! Раньше  думать  надо  было,  когда  плюрализм  разводили. Мнение,  конечно,  иметь  каждому  не  вредно,  но  когда  их  много…Лебедь,  рак  и  щука,  сами  видите,  какого  бардака  наворотили…Выбирали,  суки  по  принципу,  на  тебе  боже.  И  довыбирались,  - Меченого - себе  на  головы…
       После  недолгой  и  скучной  молчанки  кто-то  сказал:
       -Анекдот  про  него  имеется.  Хотите?   
       -Ну-ка!
       -Немцы  попросили  Меченого  сломать  Берлинскую  стенку. «Хэрр  Президент! Мы  готовы  заплатить  за  каждый  кирпич  символа,  сказать  по-русски,  Железной  занавески  или   Кузькиной  мамки,  очень  высокую  цену. Вплоть  до  устройства  границ  без  блоков»!
       А  тот  развел  руками  и  выстроил  удивление  на  морде.
       «Но  господин  канцлер!  Я  не  понимаю. Зачем  платить,  когда  есть  альтернатива?! Возьмите  даром  кирпичи  на  сувениры»! 
       Никто  не  засмеялся,  но  Черняев  заметил:
       -Он  добрый,  наш  Миша.  Ему  за  честь, любую  западную  задницу  взасос  поцеловать.  И  безвозмездно  облизать.
       Теперь  офицеры  рассмеялись.  Не  дружно,  но  сбросили  напряжение.
        Тут  по  ступеням  сошел  Акулов. Смотрел  под  ноги,  щурился  и  кусал  губы. То  ли  домой  спешил,  то  ли  на  вздрючку  к   чепистам-хунтистам. Но  остановился,  надумал, верно,  послушать  пересуды,  но  только  испортил  мальчишник.
       В  таких  делах  больших  чинов  всегда  сторонились, - поторопились  и  теперь  исчезнуть. Машинный  табунок  вмиг  разбежался.
       Восвояси  подался  и  подполковник  Черняев. Он  безлошадный,  а  тут  и  дождик  посеялся,  на  грех,  мерзопакостный  и  холодный,  мелкий.
       Вскочил  в  троллейбус,  поехал  посмотреть,  как  люди  добывают  то,  чего  не  знают,  но  хотят. Информация  стоила  многих  жизней, но  опять  же,  предполагать  можно  все. 
       А  располагать?
       Да-а,  дела  предстояли:  всем  не  угодишь,  а  волком  потом  взвоешь.
       Генерал-полковник  Акулов  меж  тем  решил  пригласить  к  себе группу  внешней  разведки. Он  понимал,  что  только  его  столичная  бригада  и  люди  из  команды  Рубцова  являются  той  силой,  которая  определит  исход  стояния  людей  у  дома  правительства  России  и  сидения  членов  гекачепе  в  Кремле.
        За  стол  расселись,  как  высокие  стороны  для  переговоров:  друг  против  друга  генерал  с  помощником  Брагиным  и  командир  группы «Сова» Рубцов, с  подполковником  Богачевым. Тот  отчего-то  сидел  в  напряжении,  чопорно,  грудь  держал  колесом.
       Сходство  с  переговорами  подчеркивал  натюрморт: бутылки  с  боржоми,  пепельница,  сигареты,  ваза  с  фруктами. Курево,  правда,  тут  же  каждый  свое  выложил,  устроил  под  руку,  подле.
       -Кофе, чай? -  с  любезной  улыбкой  осведомился  Акулов,  ослабляя  удавку  галстука  штатского  костюма. Впрочем,  в  цивильное  одеты  все.
       «Ишь,  лиса.  Просчитал  ситуацию  и  решил  взять  совет, -  отметил  Рубцов,  тихонько  вздыхая. – А  что?  Не  дурак. Каша  заваривается  такая,  что  хрен  угадаешь,  кем  завтра  проснешься. И  я  в  такой  шкуре. Петушок  жареным  клювом  уже  достает  до  гузна,  а  мы  определиться  не  можем. А  промедление  чему  подобно?.. То-то»!
       Полковник  прогнал  сварливое  недовольство  и  выдавил  на  лицо  встречную  улыбку,  малость  развел  руками. Дескать,  на  ваше  хозяйское  усмотрение.
       -Тогда  кофе  с  коньячком. По  чуть,  для  запаха  и  символа  единства. А  то,  глядишь,  вдругорядь  встретимся,  а  уж  враги  по  раскладу  условий.
       На  такой  вывод  откликнулись  куревом,  задымили,  на  лица  повесили  раздумчивую хмарь.
       Дежурный  офицер  внес  кофе,  расставил. Они  жевали  сигареты, смотрели  на  дерево  панели  стен  и  потолок,  на  портрет  Железного  Феликса,  смотрящего  с  укором.  Ожидали,  когда  адъютант  уберется  к  себе.
       Акулов,  проследив  взглядом,  плотно  ли  притворена  дверь,  достал  из  стола  коньяк,  добавил  в  кофе  и  повернулся  к  помощнику.
       -Итак, Алексей  Петрович,  мы  слушаем  вас. Каков  баланс?
       Брагин  сомкнул  в  замок  пальцы  рук  на  полировке  столешницы,  глядя  на  них,  стал  перечислять  активы  и  пассивы:
       -Болотин  совершенно  здоров  и  блокирован  на  даче  в  Хворосте. Надо  понимать,  под  домашним  арестом  находится. Но  там  какие-то  темные  игры  в  связи  с  договором. Некоторые  полагают,  Президент  очень  доволен  сим  обстоятельством. Де,  спросит  с  других,  а  он  херувимчиком  устроится  на  загривке  Истории. Возможно,  с  целью  дезинформации  к  нему  летали  представители  гекачепе.  Требовали  добро  на  жесткий  курс  или  отставки. Правда,  возникает  вопрос.  Зачем  требовать  того,  что  уже  есть? Делайте  дело! Генерал  Дудакин  орал  на  Меченого  матом,  внушал  азы  политики  силы,  но  тот,  из-под  демократической  пяты  ученой  Раи,  послал  генерала  на  известные  буквы  тоже,  и  на  том  свидание  кончилось.
       За  этими  словами  подполковник  Богачев  распахнул  губы  и  расслабился, перекинул  дугу  осанки  с  груди  на  спину,  и  хлебнул  из    фарфора   кофейку. В  разных  местах  он  встречался  с  генералами  случайно,  но  не  терпел   ни  тихоню  первого  замминистра  обороны  Скорина, ни  Дудакина. А  этот  и  вовсе  хамовит,  и  потому  его  конфузу  офицер  порадовался.
       Акулов взглянул  с  прищуром  на  помощника,  понял  его  состояние  и  поведал:
       -А  в  Меченом  еще  осталось  что-то  от  мужика. Жаль,  поздно  проявилось,  и  не  в  то  дупло  скатилось.
       Рубцов  перехватил  потеплевший  взгляд  хозяина  кабинета, покивал.  Но      с  язвенной   усмешкой опроверг.
       -На  это,  будем  посмотреть  сквозь  призму  плюрализма. Он  мастер  поплакаться,  построит  из  себя  мученика,  обзаведется  легендой  и  тогда  хрен  поймешь,  где  страдания  пилигрима,  а  где  слезы  казанских  сирот.
       -Группа  вернулась  в  Москву  несолоно  хлебавши, - продолжил  Брагин,  невозмутимо  пропуская  комментарии  начальства.– Надо  полагать,  результа-ты  отразились   на  ходе  прессконференции,  только  что  переданной  по  всем  каналам. Зрелище  показательное.  Журналисты  их  так  пощипали,  что  многие  чеписты махали  платочком,  гоняя  испарину, а  сам  Яровой  дребезжал  ложечкой  в  стакане    чая,  будто  колокольчиком  председателя. И  еще  замечаю. На  показательной  порке  отсутствовали  министры  финансов  и  обороны,  не  был  Крутиков. Министр  финансов,  точно  установлено,  ударился  в  запой. Оборонец  сказался  больным,  кивнул  на  желудочный  тракт,  а  Крутиков,  по  слухам,  заперся  в  кабинете  на  совет  с  ближними. Более  точных   данных  не  имеется. А  что  касается  обстановки  вокруг  дома,  где  расположился  штаб  Перцина…
       Но  его  перебил  звонок  телефона.
       Акулов  поднял  трубку:  на  проводе  был  легкий  на  помин  Крутиков.
       -Что  ты  там  выгадываешь?! – проворчал  тот сварливо. – Почему  медлишь? Почему  до  сих  пор  не  взят  штаб  Бориса?
       -Потому  что  на  совещании  у  Скорина.., - вставил  было  Акулов,  но  был  немедленно  оборван.
       -Я  не  хочу  слышать  объяснений! Государственный  комитет  настаивает  на  решительных  действиях.  Ситуация  меняется. Операция  назначена  на  три  часа  утра  и  должна  быть  проведена. Самое  удобное  время! Защитники  будут  дремать,  и  вы  возьмете  их  теплыми. К  утру  надо,  чтоб  Перцин   сидел  в  Бутырке!
        -В  удобное  время  мы  совещались. И опоздали, - констатировал  Акулов.
       Но  в  ответ  кагэбист  бросил:
       -Всё! Исполнять  приказ!
       Акулов  подержал  трубку  и  с  брезгливостью  и  раздражением  бросил  на  аппарат.
       Крутиков,  приказывая,  мог  нахамить,  и  не  заметить  того.
        Пожалуй,  они  давно  и  на  многое  не  обращали  внимания,  как  проглядел  промашку  сейчас  Председатель  Комитета  безопасности.  Тон  его  телефонного  требования  был  уже  не  барски-снисходительным,  не  жестко-имперским,  как  всегда  раньше,  а  сварливо-базарным  и  подспудно  заискивающим.
       Генерал  Акулов  разницу  уловил  и  кивнул  на  телефоны.
       -Приказали,  попросили  начать  операцию  в  три  утра. Они  требуют  перелома  ситуации  в  свою  пользу  и  совершенно  не  понимают,  что  сие  уже  невозможно. Для  решительных  действий  упущено  время,  а  открывать  стрельбу…- Генерал  поморщился, хлебнул  кофе  и  кивнул  Брагину. – Про-должай  излагать  по  деталям.

                _____   12   _____

       Полковник  тоже  приложился  к  кофе  с  коньяком  и  доклад  повел  споро,  лишь  изредка  бросая  взгляд  на  крупномасштабную  карту  перед  собой.
       -Возле  дома  правительства  России  большое  оживление. Народ  прибывает  и  пребывает  в  энтузиазме. Площадь  забита. Их  не  миллион,  но  количество  внушает,  и  вызывает  ассоциации  противные  уму  и  сердцу.  Народ,  который  у  дома,  требует  ломать  устои. Личный  состав  бронечастей склонен  подождать,  когда  бодяга  кончится  без  них. Эти,  -  полковник  качнул  сединами  на  висках  и  сардонически  ухмыльнулся,  -  забыли  выдать  экипажам  сухие  пайки. То  ли  дурака  сваляли  по  обычаю,  дескать,  прошвырнутся  в  столицу,  угомонят  недовольных  и  вернутся  в  ангары, то  ли  с  прицелом  отправили  голодать. Теперь  их  кормят  люди  Перцина.
       Все  сидящие  за  столом  переглянулись  и  понимающе усмехнулись. Акулов  не  удержался  и  обронил:
       -Воистину, земля  русская  дураками  богата. Командира  хоть  пожурили  за  нерадение?  Ах,  да!  Бардак  перестроешный! Но! – Генерал  приподнял  над  столом  ладонь  и  плашмя  шлепнул. – Командиры  бронечастей  таким  образом  могут  направить  мысли  своих  экипажей  в  нужное  русло. То  есть  смотреть  и  не  вмешиваться. А  то  и  брататься. Ваши  люди,  Алексей  Петро-вич, освоились  в  среде  защитников  альтернативы?
        -Да,  работать  там  легко. Никто  ни  на  кого  не  обращает  внимания. Раз  в  толпе,  значит,  заединщик. С  охотой  принимают доброхотные услуги. Работники  российского  комитета,  пожалуй,  всем  штатом  собирают  информацию  для  аналитиков  Перцина.  Наших  товарищей  встретили  без  эксцессов,  угощали  гамбургерами  и  поили  кофием. – Брагин махом  ладони смазал  подступившую  улыбку  и  раздумчиво  присовокупил: - Настроение  тамошнего  народа  обратно  пропорционально  нашему. Они  пойдут  решительно  на  всё. –      Полковник  остановил  течение  доклада,  подчеркнув  интонацией  сказанное,  и все  поняли,  что  метафора  не  для  связки  слов. – Кабинет Перцина  на  пятом  этаже. Сам  он  в  работе,  разговаривал  с  Бушем,  с  Меттераном,  с  руководителями  республик. Всем  обещает  просторы  для  демократии  и  свободы  от  авторитарного  режима,  каковым  считает  нынешнее  статус-кво  в  стране. В  словах  резок  без  оглядки. Выпускают  листовки,  вещают  на  маломощных  передатчиках  в  эфир. Привечает  журналистов,  особенно  иностранных. Костяк  обороны  составляют  афганцы. Их  Болотин  здорово  опустил,  и  результат – обратная  обструкция. Численность,  если  на  вскидку,  человек  шестьсот. По  некоторым  данным  можно  констатировать  факт  признания  Перцина  элитными  частями  дяди  Васи. Есть сведения,  что  начальник     училища  ВДВ  Пигалицин  предложил  свои  услуги  взамен  на  портфель министра,  и портфель  ему  обещан. Комдив,  близлежащей  части  таких  волкодавов, генерал  Птаха  тоже,  по  слухам,  правда,  но  поддержит,  если  что,  потуги  президента  Бориса. А  воздушно-десантные  войска -  это  не  пирожок  с  изюмом.
        По  стране  обстановка  неоднозначна. Там,  где  в  руководстве  советами  коммунисты -  поддержка  ГКЧП,  где  одолели  демократы –  результат  с  перцем. Из  республик  пока  только  Молдавия  определилась  четко:  нет    структурам  гекачепе. В  этом  русле  Ленинград, Свердловск,  многие  крупные  города  Союза.
         Внешней  поддержки  людям  Ярового  ожидать  не  стоит. Куба, Ливия,  Ирак,  по  косвенным  данным,  приветствуют  смену  направления  в  политике  Союза  в  лице  гекачепэ,  а  остальные  или  выжидают  прояснения  обстановки,  или  отрицают  смену  курса  на  жесткость,  оглашенную  новым  Комитетом.
       Анализируя  документы,  добытые  утром, наша  юридическая  группа  пришла  к  выводу,  что  новая  структура  во  главе  с  Яровым  противоконституционна. Однако,  если  в  ближайшие  часы  соберется  Верховный  Совет  и  утвердит  задачи  гекачепе,  то  результат  будет  обратный.  Кстати,  как  мы  выяснили,  Верховный  Совет  должен  был  собраться  еще  16  августа  и  объявить  чрезвычайное  положение,  но  в  последний  момент Болотин  уклонился  от  очевидного  шага.  По  совету  ли  супруги,  она  у  нас  философ,  если  не  хуже,  или  по  наитию  дурных  сил. Действия  «восьмерки»,  скорее  всего,  спровоцированы  неуступчивостью  Болотина. Лично  Осенин  обещал  им  поддержку  Верховного  Совета.  Если  нам  нужны  будут  неопровержимые  доказательства  этого  факта,  я  их  получу. Наши  товарищи  работают  по  параллельным  каналам  и  смогут  добыть  интересующие  нас  записи. Некоторые  записи  разговоров  я  слушал, но  снимать  копии  посчитал  преждевременным.
       По  тому,  как  полковник  это  сказал,  командир  группы  «Сова»  Рубцов  понял,  что  о  копиях  позаботились.
      «Однако,  не  по маленькой  играют  в  этом  доме, - подумалось  с  некоторой  тягой  к  сарказму Ивану  Георгиевичу  Рубцову. – Такая  информация  стоит  головы. И  не  одной. Смотря,  кто  возьмет  верх. Но  я  определился,  и  мне  до  тети  Фаи  их  секреты».
       -Выводы  делать  штабу, - в  унисон  заключил  полковник  Брагин. Обстановка,  нарисованная  в  его  докладе  выглядела  удручающей  для  Кремля, но  еще  оставалась  возможность  маневра,  и  он  захотел  повлиять  лишней  заметкой. – Перцина  можно  взять  силой,  и  даже  тихо  уничтожить  на  месте. Тамошний  бардак  и  эйфория  оставляют  шансы. Но  теперь  дело  не  в  нём,  как  личность. Он  только  символ,  лидер. В  Ленинграде  военное  положение  введено  чисто  формально. Питерский  лидер  профессор  Истомин  популярен  там  не  менее  Перцина. При  худшем  раскладе  он  может  заменить  Бориса,  и  результат  будет  тот  же. Они  уже  знают  дорогу  к  западной  демократии,  а  вот  народные  массы  инертны. Но  за  коммунистами  уже  не  пойдут. Сильно  партия  обделалась  перед  людьми  в  лице  Болотина. Завела  в  болото.
          Акулов  слушал  рассуждения  заместителя, удивлялся  его  напору,  и  ис-подволь,  под  сурдинку  разглядывал  людей  параллельной структуры.
         Вот  Рубцов,  командир  группы  «Сова», мужик  симпатичный, крепкий  телом  и  духом,  теребит  седеющую  поросль  жиденьких  волос  и  держит  при  себе  решение  плюнуть  на  завируху  или  пасть  рвать  противникам  уклада. И  он  по-своему  прав,  придерживая   мысли  при  себе. А  вот  Богачев  открыт,  его  отношение  к  проблеме  дня  написано  на  сморщенной  физии:  биться  за  идеи  хунты  Ярового  не  пойдет.
         «Премилые  люди. Пожалуй,  они  стоят  друг  друга. Подобрались  на  заказ,  сработались. Болотина  они  пошлют  в  далекое  далёко, - решил  генерал,  придвигая  пепельницу  и  покручивая  её  меж  пальцами. – И  меня  пошлют,  разумеется, если  я  прикажу  штурмовать  цитадель  либералов…И  это  будет  самый  раз! Не  станет  загадок. Странно,  но  мне  хочется  знать  их  мнение  сейчас.  Не  откладывая  на  потом,  с  надеждой,  что  всё  само  собой  устака-нится. Не  хочется  воевать».
         -Как  думаешь,  подполковник. Есть  возможность  взять  дом  Перцина  без  большой  крови? – спросил  он  заместителя  командира  «Совы»,  в  надежде,  что  тот  не  станет  юлить.
        И  не  ошибся.
         Богачев  вскинул изумленные и  светлые  глаза,  подобрался,  и  с  сарказмом,  но  твердо  поведал:
        -А  нам  и  малую  кровь  не  простят,  товарищ  генерал.
        -Кто?  Народ,  партия  или  история? – Акулов  неожиданно  ударился  в  игру  слов  и  с  интересом  ожидал ответа.
         -История  нам  не  подходит. Мы  люди  простые,  да  и  век  наш  короткий. На  народ  многим  плевать. Было  время,  на  щит  имя  Ленина  клали,  а  теперь  народ  туда  водрузили, его  чаяниями  спекулируют. Скажу  так. Нам  не  простит  Перцин  и  его  демлибералы,  а  они  власть, если  без  стрельбы,  а  только  глоткой,  хапнут.  Уже  просчитывается.
        И  взглянул  на  Акулова  холодно,  льдисто:  не  простил  занозу  в  вопросе.
                -Твое  мнение? Иван  Георгич. Нам  приказали  Белый  дом… раздолбать. – Отчего-то,  поискав,  генерал  выбрал  это  словечко.
        Рубцов, перебирая  мысли,  с  ответом  помедлил,  хлебнул  кофейку,  поко-сившись  на  бутылку  с  коньяком.  С  искрой  веселого  укора  взглянул  на  заместителя.
       «Эка, брат,  как  ты  выложился! А  нам  ухо  востро  держать надо. Начальство,  едрит  их  на  мушку».
       Перевел  интерес  на  Акулова  и  сказал:
       -Кабы  нам  бить  врага  внешнего  приказали,  откуда  бы  и  прыть  взялась. А  нам  чего  велят?..Вот  то-то. А  потому  выбирать  придется:  под  трибунал  идти  или  кости  мирному  сословию  ломать. Лично  я  выбрал  бы  первое. Но  я  не  один,  за  мной  люди. И  их  кровь  я  тоже  не  хочу  проливать. К  утру  я  буду  знать  мнение  ребят,  а  тогда  и  определимся. Если  они  согласятся  брать  дом  правительства, значит,  я  отменю  приказ. Или  они  пойдут  без  меня.
       -Но  нам  приказано  начать  штурм  в  три  часа  ночи! – по  инерции  и  праву  командира,  Акулов  попытался  припереть  оппонента.
       Рубцов  поймал  в  голосе  генерала  растерянность  и  серьезно  спросил:
       -В  три  часа  ночи  во  вторник  или  в  субботу? На  какой  неделе? В  каком  году? Приказа  я  не  видел,  да  и  ты,  Эдуард  Викторович,  как  понимаю,  слышал  его  по  телефону. А  такой  приказ  читают  стоя,  с  листа,  торжественно  и  перед  строем. Или  забыли  войну? Решается  судьба  Отечества! Вот  когда  будет  такой  приказ…Что  вы  предъявите  трибуналу,  когда  я  откажусь,  и  меня  станут  судить? Сфабрикуете  обвинение  задним  числом?  И  за  что?  За  измену  или  служение  государству?  Кто  сейчас  государство?
       Генерал-полковник  повернул  лицо  к  заместителю. С  толикой  угрозы  с  большой  дозой  едкости  попросил:
       -Ну  и  ты  изложи  личную  позицию,  Алексей  Петрович. Могу  я  полагаться  на  тебя?
       -Говорим  мы  вольно,  обстоятельства  заставляют. Потому  скажу  прямо. В  такой  ситуации  защищать  некого,  а  убивать  не  за  что. Вывод:  я  пас. Беру  шинель,  иду  домой. Трибунал,  - значит,  посижу  до  разбора  в  Бутырке.
       Пожал  плечами  и  тут  же  потупился. Говорить  пришлось  паскудное.
       Пожалуй,  если  бы  полковник  говорил  первым,  то  не  смог  бы  так  прямолинейно  изложить  кредо. Теперь  он  с  трудом  давил  на  волнение  и  проклинал  судьбу,  хваленую  невозмутимость  службы,  которая  так  нравилась  партийным  божкам  и  руководству  ведомства.
       Можно  скоро  привыкнуть  ко  всему, если  не  касается  тебя  лично,  но  когда  речь  о  твоей  шкуре…
       «Хотел  бы  я  глянуть,  как  ты  вывернешься  из  объятий  закона,  присяги  и  президента  России», -  зло  подумал  полковник,  имея  в  виду  Крутикова.
       Генерал  долил  всем  в  чашки  коньяку,  задымил  очередной  сигаретой,  задумчиво  пожевал  губами,  и,  взяв  с  аппарата  трубку, надавил  кнопку.   
       -Акулов! Председатель  у  себя?.. Тогда  передашь. Без  письменного  приказа  сегодня  штурма  не  будет. Переносим  на  время  решения  вопроса.
       Бросил  трубку, устало  уронил:
       -Всё. До  утра  отдыхать, -  подумал  и  добавил: - Утром  данные  оперативного  наблюдения  мне на  стол. Доложить  мнение  личного  состава  всех  частей. – Дернул  плечом. – Приказано  штурмовать. А  зачем?  Наши  люди  там  постоянно  находятся. И  много. Неужели  утратили  профпригодность,  щупая  под  задницами  кресла?!
       Он  и  оправдывался  и  на  что-то  намекал,  и  даже  жалился.
       На  чуточку  дольше  они  задержались,  не  поднялись  тотчас  из-за  стола.
       И Рубцов,  откладывая  в  пепельницу  бычка,  будто  делясь  сомнениями,  вопросил:
        -А  чем,  собственно,  занималась  контора  по  профилю,  кроме  ловли  блох  на  диссидентах  и  учета шпионов? Продовольственной  безопасностью  интересовалась? Ить  сыр-бор  загорелся  от  пустых  прилавков.
       -Вопрос  не  по  адресу,  -  усмехнулся  Акулов.
       -Это  я  понимаю. И  все  же, -  с  виной  ожидания  улыбался  полковник.
       -Цекушные охломоны  считали, что  все  сами  решат. Без  подсказок  и  анализов. Задачи  ставили  народу.
       -Да,  пожалуй,  так  и  есть, - покивал  Рубцов  задумчиво.
       Но что-то  мысли  обленились. Невнятные  обрывки  их  бродили  по  лабиринтам  извилин,  упирались  в  тупик  и  возвращались,  назойливо  донимая  однообразием.
       Мялись,  тушевались  душами  командиры,  но  разойтись  по  делам  и  на  отдых  пришлось.

               
                _____   13  ____

       В  машине  Рубцов  спросил  заместителя.
       -Лихоманка  трясла, Парамон  Васильич?
        -Генерал  прижимал,  слов  нет. Да  и  под  трибунал  идти  нет  охоты, - почти  весело  отозвался  наперсник.
       -Ну,  от  этой  напасти  мы  еще  не  отвертелись. Все  в  руце  божьей,  как  говорят  на  ихнем  Западе. А  вот  каша  у  наших  отцов  и  орлов  подгорела. С большим  душком  горклого  будет…И  что  не  удивляешься,  куда  едем? Крыша-то  наша  в  клубных  казармах.
       -Проветриться? – Богачев покосился  глазами  и  вновь  устремил  интерес  в  окно  «Волги». Там  снова  брызгал  по  стеклам  дождик  и  подступала  темень. Рановато,  но  будто  заосеняло.
       -Хорошая  идея!  Проветримся  у  дома  правительства. Надо  собственными  глазами  прощупать  обстановку,  вызнать  лазейки  и  обозначить  план. Насколько  понимаю,  они  документов  не  спрашивают. Авось,  не  шлепнут  по  подозрению  в  шпионаже  на  Парагвай  или  за  веру  в  коммунизм  на  гори-зонте.
       Подходы  к  площади  перекрыты  баррикадами. Танковые  ножи  эти  заграждения  возьмут  легко, -  от  людей  защита.
       Объехали  вокруг,  машину  оставили  подальше.
        Гусиным шагом,  слегка  пригибаясь  от  дождика  с  ветром, закутанные  в  плащи  и  прикрытые  шляпами,  они  вывернули  из-за  угла  и направились  на  рандеву  с  судьбой.
       И  тут -  заграждения,  но  оставлен  проход  для  своих.  Впрочем,  охраняемый  милицией  и  людьми  в  камуфляжах,  и  с  автоматами. Желающие,  сновали  туда  и  сюда  свободно.
       Невозмутимо  сунулись  и  они.
       Рубцов  приступил  к милиционеру  и спросил  закурить.
       -Пожертвуй,  дорогуша,  сигаретку. Нигде,  гадство,  не  укупишь.  Даже  спекулянты  испарились.
       -Это  можно. – Милицейский  капитан  достал  пачку  «Веги»,  радушно  протянул  парочку. Заодно  прощупал  их  опытным  взглядом. – А  спикули  здесь ошиваются. Скамейки  таскают  в  завалы,  сигаретами  даром  оборонцев снабжают. Они,  стервы  пронырливые,  потом  вернут  убытки с  лихвой  немалой. Им  обещана  свобода. Барыгам  и  жучкам! А  что  там,  в  пределах  Кремля? Собираются  нашенских  пускать  в  распыл  или  седины  пеплом  посыпают? Будут  каяться?
       -А  хрен  их  покаянных  слез  дождешься. Слыхать:  к  утру  двинут,  станут  к  порядку  призывать. - Прикуривая  от  сигареты  капитана,  улыбнулся  Рубцов. – Только  день  точный  не  указали. То  ли  сегодня  заявятся,  а  то -  на  другой  неделе.
       -Ага! – ухмыльнулся  капитан. – Значит,  не  спать  нам  сегодня,  а  то  тепленьких  возьмут. А  газ  применять  станут?
       -Ну,  ты  даешь,  служба! Все  тайны  нам  не  рассказали. Но,  свободно,  могут  угостить  газводичкой. Но  вы-то  должны  обучить  народ,  как  против  напасти  стоять. И  как  «черемуху»  нюхать.
       -Научим.  Ну,  давайте,  товарищи  из  органов,  двигайте  на  разведку. Но  только  без  дураков! Тут  мирные  люди  и  бронепоездов  не  держат. Но  перо  в  зад  засадить  могут. Привет!
       И  подмигнул,  ступая  в  сторонку  и  сверкая  кокардой  на  тульи  фуражки. Вот  уж  жизнь - загадка.  Где  свои  и  где  иные? Но  все  хотят,  чтоб  лучше  было. Для  себя.
       Горели  костры  из  садовых  скамеек,  подживляемые  солярой  или  бензином, вокруг  грелись  волглые  фигуры, потаенно лыбясь,  тянули  к  огню  руки.   
       Иные  приплясывали  и  балагурили,  отпускали  в  адрес  кремлевских  карателей  шуточки, снабженные стилем  сортиров,  способным  обвялить  нестойкие  уши.
       И  несгибаемо  стойко,  все  это  скопище,  терпело  занудливую  морось,  мелкую,  как  таежный  гнус.
       Работники спецоргана потоптались  среди  народа. Кое-где  выступали  охотники  до  риторики,  видать,  опоздавшие  наораться  днём. Один  из  таких,  вероятно, студент,  убежденно  кричал:
       -Дело  не  в  том,  товарищи,  что  нас  окружили  танки,  а  дело  в  том,  что  мы  вместе! Мы  против  оружия  и  против  дикости  применения  оружия  против  людей!
       Встретилась женщина  с  термосом  и увесистой корзиной. Предложила  горя-чий  кофе.
       -Ох, подзадубели  вы, ребятки  видные  да  милые! Погрейтесь,  защитнички,  кофейком!
       -Не  откажемся,  красавица. – проворковал  Рубцов,  охотно  задерживаясь  подле. – Погреться – в  самый  раз. Дождик  не  столько  противный,  сколько  холодный. Просто  студит  душу  и  гонит  на  покой.
       -Ничего, ребятки! Дождик  нам  не  помеха. Перетерпим. Пережить  бы  этих,  гладких  боровов  хунтистов! Ишь,  надумали  народ  гонять! Чтобы  не  слушали  свободных  криков! – возглашала  упитанная  молодайка  в  цветастой  шали,  стреляя  весело  глазами  по  лицам  видных  мужиков. –А  то  загонят  опять  в  общий  барак,  и  ни  тебе  любовника  выбрать  по  нраву,  ни  в  церкви  помолиться  за  грехи  разные! Пейте,  ребятки,  кушайте  для  здоровья.  Да  если  что,  заходите!  Я  вон  в  том  доме  одна  проживаю,  квартира  тридцать  три!
       И  навязала  по  бутерброду  с  сыром,  достав  из  корзины  под салфеткой. Ей  мужики  потребны  сытые,  чтобы  пахали  без  огрехов.
       -Да-а,  а  нашим  ходокам  в  народ  предлагали  гамбургеры  с  мясом, -  отойдя,  посокрушался  Богачев,  с  удовольствием  кусая  теплую  еще  булку  и  прихлебывая  из  картонного  стакана  горячий  кофеек. Ели  они  сегодня, -  и  не  вспомнить,  когда. – Или  закончились  запасы?
       -Скажи  спасибо  и  за  это. Голод,  он, брат,  ненужный  спутник  в  жизни. Смолотишь. А  то  прозаседались  мы. Спасибо  демократам,  выручили.
       -Подозревают  ли,  кого  кормят? – улыбнулся подполковник.
       -Знают, -  заверил  Рубцов. – Народ  не  проведешь. Терпелив,  и  душой  отходчив,  да  сердоболен. За  то  и  доля  тяжкая. Но  вишь,  греха  на  душу  не  берет,  в  душу  не  плюет. Это  политики,  брат,  шалят. А  народу  бы  не  мешать. Ничего,  что  я  тебя  просвещаю? Разбередил  я  сегодня  раны  свои  застарелые  при  нынешнем  обороте  планиды. Аж  в  морду  дал  бы  закоперщику  сих  передряг. Обиды  не  заимел  на  умника?
       -Ничего,  стреплю. В  дом  войдем?
       -А  как  же? Авось,  кого  нужного  встретим, -  внимчиво  прожевывая  бутерброд  и  оглядывая  светящиеся  в  темени  окна  Белого  дома,  покивал  Рубцов.
       Вообще-то, он  походя,  спонтанно  решился  на  этот  променад  и  теперь  не  хотел  отказываться  от  возможности  посмотреть  на  ближних  людей  Перцина,  потереться  в  живой  обстановке  противоречий  жизни.
       -А  вдруг  нарвемся  на  охотника  завербовать  нас  в  сторонники  халявы?
       -Ну и  что?  Если  что,  отмахнемся,  пошлем  куда  надо. Семь  бед,  а  жизнь  одна. И  прожить  её  надо  с  интересом. Так  завещал  мне  когда-то  батя. А  он  был  ботаником,  вроде  Вавилова. Даже  в  старости  носила  его  нелегкая  в  такие  божие  места,  где  Леший  спотыкался…Сухой  был  старик,  а  выносливый, - с тайной  горечью  расповедывал  Рубцов,  направляя  стопы  к  подъезду.
       -Через  главный  вход  ходить  негоже. Нарваться  можно  на  контроль, -  заявил  подполковник,  увлекая  командира  в сторону. – Через боковушку надо. Ребята  туда  ходили,  через  служебные  двери  с  тыла.
      Вошли,  и  решили  обследовать  этажи.
      Повсюду  люди  находились  при  делах:  сновали  по  коридору,  хлопали  дверями  кабинетов,  курили,  беседовали  на  ходу  и  приветливо  скалили  зубы. 
      Юдоль  благословенных!
       Офицеры  из  ГРУ  тоже  прибавили  шаг,  устроили  деловой  вид  на  физиях,  стали  зяглядывать  к  озабоченным  в  комнатах,  почти  всюду  распахнутых  для  обзора.
        Бегло  разглядывали  людей  и  нутро,  если  кто  задавал  ненужный  вопрос,  вроде:  кто,  зачем  и  почему,  тут  же  следовал  встречный.
       -Мэр не  заходил?
       Рискнули  подняться  на  верхний  этаж.
       Коридор  также  наполнен  снующим  народом,  табачным  дымом  и  деловым  гамом,  так  что  разведчикам  не  составило  труда  приноровиться  к  сущим  там  порядкам.
       Дверь  в  чертоги  Перцина  тоже  настежь.
       У  неё  торчали  субъекты  с  умильными  рожами,  слушали,  повесив  губы,  что,  в  окружении  охотников  рвануть из-под  чужого  зала  кресла,  оглашал  Борис.
-Всем  дадим  в  рыло,  понимашь,  кто  не  уступит  дорогу  нуждам  рабочих  людей!  Хватит  дурить  народ  и  обещать  пустышки,  понимашь! Вы  уже  связались  с  аэропортом?!  Надо  срочно  вылетать  в  Хворост,  спасть  плешивого  засранца,  понимаешь! Кто  полетит?  Вице-президент?  А  что?  Он  сам  летун, пускай  старается,  ему  зачтется.  Всё!  По  местам  и  исполнять  команду!  А  Болотова  в  кремль  доставить,  и  заставить  думать  про  народ! А  тех  на  Тишину  Матросскую  в  отсидку! Пускай  баланды  похлебают  из  общего  котла,  понимашь!
       Борис  Перцин  сидел  на  любимом  коне,  распоряжаться  он  любил.
       Потому  люди  путчистов  покинули  позицию  и  пошли  смотреть, что  деется  в  других  апартаментах.
       И  только  вышли  в  коридор, -  нарвались.
       -Ба! А  вы  как  тут?! -  вскричал  навстречу  генерал,  несколько  растеряно,  и  в  смятении  оглядываясь  на  свиту  в  камуфляжах.
       -Судьба  играет  в  барабан, Иван  Данилыч. Послала  нас  взглянуть  на  обстановку. Повариться  в  среде  противника  по  взглядам. Мы  люди  сторонние  для  открытой  войны,  но  в  курсе  событий  быть  хочется. Может,  защитить  вас  придется? – охотно  раскинул  улыбку  Рубцов, протягивая  руку  и  стараясь  повесить  генералу  Скуратову  «клюкву».
       Генерал-майор  недоверчиво  пожал  ладонь  и  тут  же  свою  упрятал  в  карман  плаща. Полковник – наоборот, высвободил  и  другую:  в  одной  зажал  сигарету,  а  в  другой  зажигалку.
       -Крутиков  собирается  брать  нас  в  ежовые  рукавицы? Когда? – хмуро  щурясь,  поставил  вопросы  Скуратов.
       -За  него  отвечать  не  могу,  а  товарищи  потянут  время. Вернее, уже как  репку  тянут, - с долей  энтузиазма  выложил  Рубцов,  предлагая  задымить  некурящему  помощнику  и  прижигая  сигарету  себе. Цепким  взглядом  определил  состояние  российского  председателя  госбезопасности. Вид  у  того усталый,  и  сильно  похудел.  За  малое  время, от  двух  этажей  сала  на  подбородке  едва  на  один  набралось, но  держится  петушком.  Пожалуй,  с  месяц  минуло, как  генерала  получил. Ну  да,  служит  у  Перцина,  а  у  того  жирку  при  службе  нагулять  не  можно. В  себе  полковник  согласился  с  выводом,  под  нос  усмехнулся  и  добавил: - Я  так  полагаю. Не  без  оснований,  конечно.
       -Передайте  им, ввязываться  в драку  политиков  не  стоит, - сухо  сказал  Иван  Данилович  Скуратов. – В  братской  крови  мараться  не  надо. Не  надо  стрельбы.
       -Да  кто  стрелять  будет?!  Наши  не  умеют. Мы  тихушники,  на  излом  берем, солдатской  ложкой  работаем, а  тут  столько  народа,  что  бицепсов  не  напасешься.  Да  и  кормежка, - за  двое  суток  отощали! Вам  вон  доброхоты  носят, надеясь  на  скорый  вандализм, а  нам  сухого  пайка  не  дадено. Уймите  страхи, Иван  Данилич! – отмахнулся  со  смешком  Рубцов. – А  что  касаемо  передачи,  так  передадим. Но  и  вы  позвоните  Крутикову. Непосредственное  общение,  это,  брат,  хорошо  при  нынешней  заварухе. Отнюдь  невредно. И  к  тому,  похоже,  визави  ваш  штаны  стирает,  на  люди  не  кажется,  а  приказы  по  телефону  отдает.
       -Хорошо,  совет  дельный,  и  принимается. Кто  там  у  вас  получил  жезл  маршала? Я  слышал, Акулов. Не  надо  бы  ему  стучать  в  бетон  копытом. Я  и  эти  ребята, -  генерал  кивнул  на  окружение  афганцев  и  объявил: -  Мы  с  Перциным,  с  Россией. Надо  определяться  и  вам.  Слово  дадите,  что  против  мирного  народа  стенкой  не  пойдете?
       Скуратов  смотрел  испытующе, уверенный,  что  смеет  требовать с  них,  и  они  покорятся.
       Рубцов  выпустил  струю  дыма,  с  ленцой  проследил,  как  растекается  он  в  тусклом  свете  плафонов  полстью, проговорил  с  натугой:
       -Слово  чести  я  тебе  не  дам. Его  так  обхезали,  что  извини-подвинься. – Он  посмотрел  в  глаза  Скуратову  и  кисло  улыбнулся. – А  ребята  наши  сейчас  делают  все,  чтобы  ничего  не  делать. Вот  это  и  передай  Борису.
                -Передам  с  превеликой охотой.  Эта  новость  хорошая.
       -За  мехсредства,  что  окружают  вас,  я  вижу,  ты  спокоен, - уже  светлее улыбнулся,  собираясь  топать  дальше,  Рубцов. -  Вороха  букетов  на  бронях! Но  сухой  закон  ребятам  отменить  бы  надо. При  взводе тонуса  у  них  интерес  к  прекрасному  полу  поднимется.  А  что  тогда  службы,  когда  захочется  помять  цветы?
       -Ну  да?  А  верно! Такой  совет  сгодиться  может.
       И  разошлись.               

                _____   14   _____

        Александр  Иванович  Птаха,  генерал-майор  ВДВ – военный  в  поколениях  и  до  мозга  мослов  служака.
       Дед  его Корнелий,  казак  недюжинной  силы,  еще  в  японскую  войну  добыл  солдатского  Георгия,  а  в  Первую  мировую  саблей  рубаки  Его  Императорского  величества  казачьего  полка  дослужился  до  звания  подхорунжего  и  стал  полным  кавалером  Егориев. 
       Был  убит  уже  после  февральской смуты  в  случайной  стычке  по  дороге  в  родную  станицу  Великокняжескую,  на  станции  Невинномысской.
       Отец  Иван  в  революцию  затянулся  при  случае  хамского  дележа  земли  магната,  когда  многодетную  семью  сгибшего  кавалера  орденов  Змеегубца  справедливостью  обделили. Тут  он  подался  на  сторону  большевиков,  а  через  сметку  и  силу,  охоту  крушить  неправду,  был  зачислен  сначала  в  ЧОН,  а  затем  переведен  в  ОГПУ. Служил  народной  власти  душой,  крючкотворством  не  занимался,  по  мере  сил  блюл  справедливость, а  потому  в  мясорубку  репрессий  не  угодил. Дотянул  до  Великой  Отечественной  и  капитаном  СМЕРШа  погиб  смертью  героя,  беря  обратно  берега  Днепра.
       Сына  Сашку,  в  голодные  годы послевоенной  разрухи,  определила  мать  в  училище  имени Суворова. В  те  годы  служба  маслом  не  казалась,  но  мужающий  паренек  осилил  воинскую  науку  и  по  лесенке  званий  продвигался  без  спотыкачек,  а  даже  с  успехом. В  сорок  лет  уже  носил  лампасы.
       И  вот  служба  под  Москвой,  и  новый  командующий  округом  от  чепистов ставит  задачку. Поезжай  туда,  не  зная  куда,  высмотри  то,  чего  другим  не  видать. И  доложить  лично,  чего  в  дальномер  не  видно.
       Большой,  даже  огромный,  но  невышедший  из  пропорций, Алек-сандр  Иванович выглядел  богатырем  и  даже  гвардейцем,  поскольку  дивизия  имела  на  знамени  такой  знак. И  как  всякий  здоровый,  красивый  и  сильный  мужик  слыл  добродушно-простецким,  а  потому  имел  авторитет  и  уважение  без  страха.
       По  Москве  генерал  Птаха  бродил  со  свитой  из  разведки  и  штабистов.  Все  в  камуфляже,  но  без  звезд  в  погонинах, и  при  холодном  оружии  на  всякий  случай.
       Но  случай  не  подвернулся  и  служаки  ВДВ  спокойно  бродили  среди  гудящих  масс,  слушали  ор  на  митингах,  перебивались  харчами  от  доброхотов   на  баррикадах,  а,  знакомясь  с  танкистами,  приняли  наркомовских  сто  грамм.
       Принимали  на  броне  Т-72-го,  у  командира  роты.
       Майор,  рыжий,  щустрый  и  веселый,  разлив  по  второму  кругу  для  закрепления  знакомства  и  прижимая  к  комбинезону  картонный  стакан,  позволил  себе  сказать  от  сердца.
       -Не  знаю,  ребята,  кто  вы,  а  только  догадываюсь,  а  потому  желаю  иметь  честь. Народ  же  кричит  правильно! Остобрыдло  ему. Им  бы  хозяйство  наладить,  продуктами  снабдить  прилавки,  а  они  даже  табачные  фабрики  остановили.  Выпить  нет  и  нечего  курнуть! И  ладно  бы… Но  не  враз!  Быстро  только  блох  ловят,  а  то  ускачут…И  вот  мы  тут  приставлены  глядеть  за  народом  и,  если  что,  поворотить  в  лагерь  социализма. А  мы  решили,  загонять  не  станем. Народ  сам  выбирает  дорогу, а  от  бунта  удерживать  его  всегда  имели  жандармов. А  мы -  армия.  Вот  так,  ребята, будем  жить! 
       С  танкистами  пообнимались,  пожали  руки  и  разбежались.
       Чего  надо,  они  увидели  потом, и,  уже  в  толпе  защитников  идеи  правды,  качали  головами. Народ  уповал  на  перемены,  хотел  избыть  дураков  от  партии  и  в  хозяйствах,  а  хунтисты-чеписты  тех  придурков  призывали  защищать.
       Ну  не  долдоны?! Дураков  на  умных  менять  надо,  а  это  тебе  не  шилом  на  мыло  махнуться!
       -Глянь,  мужики, -  говорил  генерал  Птаха  окружению  на  перекуре, - какие  глаза  у  людей! У  них  праздник  надежды! А  мы  такой  праздник – сломать?!  А хрена  подмосковного  настоя!
       Приехал  в  штаб  Округа  и  доложил:
       -Товарищ  генерал-полковник! Как  говорил  один  мудрец:  служить  бы  рад, а  вот  прислуживать, -  увольте. Народа  по  улицам  и  площадям  столицы  кучкуется  много,  на  Комитет  из  Кремля  сочиняют  частушки и  посылают  в  нужное  место. Признают  Бориса  и  бегут  за  ним,  ломая   лабиринты  в  чердаках. Полагаю,  вы  поняли,  что  нам  грозит  отставка. Тем,  кто  выполнит  приказы  гечека.
       -Думаешь,  танки  отзывать  надо? – склонив  на  сторону  чубчик,  спросил  командующий.
       -Полагаю,  реверанс  делать  уже  поздно. Бронечасти  останутся  охранять  Бориса  и  охмуренный  им  народ.  Насчет  охмуренного,  может,  я  круто  сказал,  но  хрен  теперь  разберешься,  где  колдобины, а  где  гладкая  дорога.  Время  покажет…А  мы  покуда  посидим  в  кустах.
       Так  было  в  центре  государства.
       А  на  обочине,  в  дачном  месте  Хворосте  продолжался  решающий,  определяющий,  направляющий,  составляющий  и  просто  никудышный  день.
        Правда, связь  с  Кремлем  подналадилась. Оттуда  угрожали,  требовали,  просили  и  извинялись,  и  обещали  провести  переговоры,  а  то  и  выслать  помощь.
       Обслуга  дома  отдыха  окунулась  в  работу.  Слухачи  сидели  на  проводе,  охранники  ловили  рыбу,  садовник  остригал  кусты.
       А Михаил  Сергеич  Меченый,  то  бишь  Болотин,  шагал  по  коврам  виллы и  газонам  лужайки,  задумчивым  шагом  мерил  пляжные  пески.  И  задавался  творческим  вопросом.
       -Скажи-ка, Фаина  Максимовна. Вот  я  служу  народу,  а  меня  не  люблят.  Или  любят?  Как  правильно?  Ты  кончала  по философии,  должна  знать.
       -И знаю! Правильно, - ненавидят. А  как  спутался  ругаться  с  Бориком  Завистником,  совсем  тебя  тюкать  стали.
       -Ты  ошибаешься,  Фаина  Максимовна! Я  много  сделал  для  народов  обширной  советской  семьи. Я  им  показал  человеческое  лицо  и  пробил  форточку  в  демократию, я  убрал  железный  занавес  из  стенки,  а  им  все  мало, - развел  руками  Михаил  Сергеич,  с  задумчивым  убеждением,  глядя   на  свеи  по  песку.
       -Ты  им  запретил  пить,  курить,  а  теперь  учишь  жить  без  продуктов  и денег.  Партия  всегда  создавала  препятствия,  народ  их  с  успехом  преодолевал,  но  с  этим  он  бороться  не  готов.   
      -Но  против  водки  они  махали  всеми  руками!
      -Ты  научил  народ  разводить  руками  и  искать  альтернативу.
       -А  как  без  неё  жить?! Этот  вопрос  всегда  ставила  ты,  а  я  искал  и  воплощал. И  громадье  планов!
       -А  вы  их  с  треском  провалили!
        -Но  по  какой  причине!  Ты  же  должна  знать! Мы  искали  альтернативу,  но  к  консенсусу  не  пришли. Слишком  много  оказалось  мнений!
        -Правильно!  А  народ  остался  без  квартир  и  без  продуктов, - рассмеялась  девочкой  подруга  жизни,  как  в  детские  игривые  года. – И  мне, занятый делами, супружеских  долгов  не  отдаешь!
        -Перестань,  Фаина  Максимовна,  спорить  и  издеваться. С  тобой  мы  консенсуса  не  найдем. Меня  огорчает  другое. Партия  ширит  движение  в  массы,  а  коммунистов,  возглавить  непобедимость стремления,  нет. Становится  больше членов. А членам  чего  надо? Правильно!  Удовлетворение  возрастающих потребностей.
        -Миша! Возрастать  потребности  у  голодного  члена  не  могут! Вы  прошляпили  консенсус  и  народ  с  тобой  не  согласился.  Поэтому  тебя  пере-стали  любить  и  ударились  в  альтернативу. И  сто  лет  по  ленинскому  пути  теперь  вам  не  пройти. Свернете  с  дороги,  как  философ  заявляю, -  заклю-чила  тираду  Фаина  Максимовна,  разглядывая  себя  в  круглом зеркале  на  повороте  аллеи. – Но  демократия  получше  вашего  пути. Она  уже  на  горизонте, осталось  только  подождать!
       -К  горизонту  надо  приближаться,  Фая,  тогда  приблизится  прогресс.  Это  аксиома  и  ей  альтернативы  нету!
      И  в  это  время  подбежал  начальник  охраны  и  хранитель  тела.
      -Михал Сергеич! Михал Сергеич!  Москва  говорит:  вылетают!
      -Кто  вылетает?
      -Не  знаю, не  сообщили.
      -Зачем  их  сюда  принесет?
      -Не  знаю. Наверное,  поговорить,  -  предположил  исполнительный  хранитель  и  трусливый  начальник.
         - Об чем  говорить?! Говорить  я  сам  умею! У  них  что,  нет  альтернативы?! Так  куда  мы  можем  докатиться?! Я  без  неё  не  приму! Зачем  они  летят?!  И  вообще,  их  надо  осудить,  отдать  под  суд  и  даже  позорно  повесить! - стал  часто  разводить  от  живота  руки  почетный  дачник. – Ну,  совершенно  не  с  кем  поискать  консенсус!  Идите,  и  прикажите  подготовить  полосу  для  самолета.
        Начальник  охраны  потопал  обратно  и  на  ходу  пожимал  плечами.
        «Ну,  хмырь  меченый! Его  самого  норовят  поймать  в  удавку  за  мошонку,  а  он  альтернативу  ищет!  Неужели,  ежели  за  шею  повесят -  лучше?  И  верно,  мучиться  не  долго».
        В  Москве  действительно  одни  готовились  лететь  на  уговоры,  другие  возмущались  на  площадях,  кричали  в  микрофоны  радио  «Свободы»,  Би-би-си  и  всяких  голосов,  а  третьи,  от  нехорошей  жизни  пили  водку.   
       Причем,  поодиночке,  втихаря.
        Забившись  на  диван,  с  утра  потреблял  горькую  маршал  Язьков.
        Подле  он  приспособил  на  столик   хрустальный  лафитник  с  наливкой  на  облепихе, (по  старости  лет  помогает,  бывает,  в  потенции), соленых  огурчиков  с  дачи  в  салатницу  уложил,  и  телефон одесную пристроил. Правда,  отключенный,  штепсель  из  розетки  выхвачен. Телевизор,  наоборот,  подавал  изображение, но  без  звука. Звук  издавал  приемничек  ВЭФ,  настроенный  на  Немецкую  волну,  с  которой  дружил  Болотин. Новости  вещались  там  свежие  и  часто.
        Налившись средством  забвения  до  состояния  «морда  дрыхнет  в  оливье», министр  обороны  припал  к  подушке,  и  предался  глубокому, минут на двести,  сну. Без  сновидений  и  привидений.
        Прокинулся  к  обеду,  умылся,  прослушал  голоса  в  эфире.  Они  добра  не  обещали,  кричали  про  свое.
       «Хунте  обструкцию! Подать  сюда свободу!»
       «Посыпать  хунту  перцем!»
       «Слава  Перцину!»
       «Не  поменяем  перца  на  хрен!»
       «Кончай  держать  Болотина  в  осаде!  Вернуть  пол-литры  на  прилавки!»
       «Да  здравствует  демократия  и  долой  партократию!»
       «Куда  девалась колбаса  по  два  двадцать?!»
       «Без  Перца  по  жизни – никуда!»
       Один  голос  требовал  кооперации,  но  Язьков  изложения  кредо  не  дослушал,  и   выдал  резюме:
        «В  генштабе  сидят  генералы  и  разберутся,  примут  меры. И  если  что, то - нет  меня. Нет  и  всё!»
       Тут  маршала  позвали  к  трапезному  столу. Без  видимой  охоты  он  решил  прогнать  немощь  мысли  шматом  мяса.
       По  случаю  возможных  перемен  в министерстве  обороны домашние  кушали  без  радости  на  лицах,  а  ему  кусок  свинины   в  горло  и  вовсе  не  полез.  От придвинутой  дурными  мыслями  тоски,  полководец  снова  погрузился  в  негу  алкоголя.
       К  вечеру  он  выспался  до  предела  и  захотел  узнать  новости из  первых  рук. Подключил  телефон  и  позвонил  министру  финансов,  который,  Язьков  знал  точно,  болел  воспалением  камней  в  середке  пузыря.
       Министр  снял  трубку  охотно, - неведение  бередило  любопытством.
       -Алё, - отозвался  болящий,  махом  ладони  сгоняя  на  сторону  собственный  дых. –Это  хто?
       -Дед  Пихто  и  маршал  Язьков. А  ты  кто? 
       -Полководец  финансов!  Звонишь,  и  не  знаешь  куда  звонишь?
       -Я-то  знаю,  куда, но  ты  дома?!
       -А  где  мне  быть? Сегодня  выходной,  а  я  к  тому  на  бюлютене.
       -Какие  новости  бродят  в  Москве,  ты  в  курсе?
       -Кричат  и  матюкаются,  грозятся  снять  стружку. Звали  на  партийный  ковер,  но  я  нетранспортабельный.
        -С  тебя  и  я  бы  стружку  снял  за  развал финансовой  системы!  Ишь,  пострел,  прохезать  страну  успел!.. Это  же  надо,  законопатил  весь бюджет  страны  по  щелям  новостроек и  сам  остался  нищим! Да-а! Вы  все силы  приложили,  чтоб  Запад  вас  хвалил! Связался с  Меченым, лизал  в  засос  задницу,  а  потом  послал  кобыле  в  трещину!  Поздно!.. Эх,  с  каким  дерьмом  пришлось  мне  пообщаться! Значит,  надо  вас  подальше  посылать. Не  знаю  как  ты,  но  мне  на  пенсию  пора.  И  так  служу,  как  котелок  от  первой  мировой. Пока! Привет  политбюру!
       Язьков  оборвал  беседу, выдернул  из  розетки шнур,  и,  на  сон  грядущий,  нацедил  в  рюмашку  ароматного  нектара.
        А  вот  министр  финансов, Федор  Кузьмич  Перышкин,  после  разговора  душа  в  душу  захандрил.  Легла  на  сердце  от  подозрений  тяжесть. Сказать  вернее,  улеглась.
        Сколько  лет  жил  тишком,  особо  не выставлялся,  сопел  в  две  дырки,  и  вот  стратег  обороны  раскусил  в  нем  исполнителя  раздрая  и  погубителя  экономики  Союза.
       Органозовали то  дело  далеко  за  океаном  и  проводили  в  жизнь  давно, поклонники  Мамоны,  противники  контроля  и  кликуши  образа  Свободы.
       Ах,  как  испугался  однажды  Перышкин,  читая  газетку  и  найдя  там  откровенную  указку  на  приложение  проказливых  рук  ЦРУ!
       Но  Бог  миловал,  и  пронесло. Намек  на  шпионскую  сеть  в  Союзе  взяли  в  штыки  и  списали  на  шпиономанию  и  охоту  на  ведьмаков. Постарались  люди  из  списка  в   тысячи  подлых  лиц. О  них  писали  походя  еще  при  жизни  дорогого  Ильича,  но  и  тогда  лишь  вызвали  ухмылки  посвященных. Открыто  бахвалились  по  пьяному  делу  иные  участники  апокалипсиса  Страны  Советов,  но  и  их  нарекли  болтунами.
       А  дело  было  серьезное  настолько,  что  Перышкин  забоялся  за  жизнь. Струсил  и  теперь. И  нализался,  чтоб  мысли  утопить  на  дне  графина.
       И  его так  ударило  по  внутренней  секреции,  что  проспал  сурком   до  самой  смены  власти,  а  человеком  ощутил  себя  уже  в  тюрьме,  на  нарах  камеры   «Матросской  тишины».
       Да, хреновый,  неопределяющий  выдался  этот день,  никак  не  хотел  менять  ход  жизни. И  то:  двадцатый  день  августа.  А   двадцать -  не  очко,  любой  хмырь  по  рогам  ударить  может.

                _____   15   ______

       Перцин  сидел  за  столом  и  пил  чай  с  коньяком.  Тут  ничего  не  попишешь:  Борис  Николаевич  любил  побаловаться чайком  и  обожал  коньяк.  А  все  ему  старались угождать. 
       В  белой  рубашке,  черный  галстук  строго  подтянут,  чуб  едва  не  винтом  на  бок  брошен  и  по-суворовски  клок  торчит.
       Но, может,  и  старался  в  мыслях  из  подкорки,  а  до  портрета  генералиссимуса,  бесподобного  Александра  Васильича  не  дотягивал.
       Скорее,  пародию  замыслил. Положительную, - не  уничижительную. Совершенно  упустив  из  вида,  что  фарс  и  трагедия  ходят  в  обнимку.
       Большой,  уверенный  и  строгий, Президент читал  какую-то  бумагу. Вошедший  Скуратов  не  посмел  оторвать деятеля  истории  от  работы  ума,    почтительно  застыл  истуканом  в  двух-трех  шагах  и  ждал  внимания.
       Перцин  краем  глаза  покосился  на  начальника  службы  безопасности,  кивнул  на  стул. И  почти  тут  же  вскинул  голову,  положил  на  бумаги  ладонь.
       -Что  ты,  генерал,  япона-мать,  какой-то  скромный. У  тебя  срочное  дело,  так  давай,  рассказывай,  понимашь, излагай. Нечего  этикет  блюсти. Нам  торопиться  надо. Ты  бросай,  понимашь,  нерешительность. Я  слушаю.
       Скуратов  кратко  рассказал  о  встрече  с  офицерами  ГРУ,  выдал  их  заверения  и  рекомендации,  совет  позвонить  в  Кремль.
       Российский  Президент  усмехнулся,  огладил  тяжелые  веки.
       -Говоришь,  офицеры  оттуда  намекают,  что  Крутиков  в  штаны  наклал. Это  хорошо, значит  нужным  делом  занят,  подштаники  стирает. А  то,  заварил  кашу,  понимаешь…Хорошо,  приму  к  сведению. Иди. С  водкой  решим  вопрос  определенно.  Утром  выдадим  по  паре  бутылок  на  экипаж. Народ  к  службе  стимулировать  надо,  это  верно,  япона-мать.
       Оставшись  одни, взглянул  на  часы.  Два  часа ночи  стукнуло,  и  побежала  минутка  урочного  часа.  Потянулся  к  телефону,  ткнул  кнопку. Трубку  на  другом  краю  подняли  тут  же.  Усталый,  глухой  голос  представился:
       -Крутиков.
      -А  я  Перцин. Не  спишь,  мысли  всякие  беспокоят?
      -Так  и  ты  не  спишь.
       -Я  не  сплю, - взыграл  голосом  Перцин, хорошо  понимая,  что  слухачи  навострили  уши, - потому  что  расхлебывать  надо,  понимашь,  вашу  баланду,  что  вы  заварганили,  япона-мать! Засранцы! Дожили,  понимаешь,  на  свой  народ  уськают  волкодавов. И  на  меня  устроили  охоту! Штурм  приказали!  А  не  боитесь  ответа? Ты  же  знаешь,  я  уже  победил,  а  ты…Хочешь  встречное  предложение?
       -Это  какое? – настороженно  отозвался  глава  «конторы». -  Распить  мировую? Так  я  не  пью.  Разве  что  в  чай  накапаю.
       -А  ты  послушай,  япона-мать! Во-первых, вы  тихо  спускаете  на  тормозах  свою  затею. Разбегаетесь  по  квартирам  и  тихо  пьете  горькую  или  чай. Во-вторых,  мы  вас  потом  арестовываем  и  от  народного  гнева  прячем  в  тюрьму,  понимашь. В  Матросскую  тишину  годится? А  что?  Хорошие  условия. Кормежка,  новости  и  кино  в  ящике, спальные  места  и  обслуживание,  как  в  гостинице  для  лучших  гостей. Даже  прессу  для  интервью  запускать  разрешим. И  гарантия,  что  ни  одна  щетина,  понимаешь, не  упадет  с  ваших  шкур. Еще, - обещание  суда. Но  только  обещание,  потому  что  я,  понимаешь,  тоже  могу  спускать  дело  на  тормозах. А  в-третьих, через  полгодика,  а  то  и  раньше  такого  отдыха,  вы  разбежитесь  по  домам  без  всяких  политических  последствий. Если  народ  вас  простит,  понимаешь,  или  полюбит,  баллотироваться  разрешу  в  депутаты  или  госаппарат. Прикидываешь  условия?.. Лучших  не  будет,  особенно,  понимашь,  если  хоть  один  пострадавший  из  мирных  людей  окажется. Тогда  -  суд! За  уголовные  преступления,  понимаешь. Согласен?
       -Пошел  ты,..- вяло  откликнулся  из  трубки  Крутиков. – Как  я  объясню  действия  тем…
       -Ага! Заинтересовался! И  ты  никак  не  объясняй. О  себе  подумай. Спрячься,  скажись  больным. Ваши  всегда  так  делают. Остальные  члены  из  хунты  тут  же  поймут  про  керосин  и  тоже  разбегутся. А  нет – правду  скажи.  От  правды  тоже  прячутся. А  что?  Как  коммунист,  япона-мать,  коммунистам! Они  всегда  говорили  народу  правду,  когда  не  хрена  сказать  иного. Вот  и  скажи:  влипли,  обделались. У  Ярового  руки  тряслись  на  весь  экран, чайку,  понимашь,  в  удовольствие  испить  не  мог  от  страха. А  я  гарантирую  жизнь.  Умрете  стариками,  понимаешь,  пенсионерами  на  дачах. Но  если  другой  вариант  прикинуть…Положим,  вы  учинили  бойню,  пошла  гражданская  война. Кто  бы  не  победил  потом,  прощения  у  народа  не  выпросишь. Но  победим  мы. И,  предположим,  понимаешь,  мы  не  смогли  тебя  потом арестовать. Ты  спрятался  под  койкой  или  в  шкаф, в  женское  приспособился  убраться  и  смысля  от  возмездия  закона. Бродишь  по  помойкам,  и  вдруг  тебя  опознают  бомжи  или,  понимаешь,  алкаши. И,  конечно,  приложатся  к  харе. Затем  примутся  считать  ногами  ребра…Да,  картина  неприятная,  не  для  тебя,  понимаешь,  картина. К  такой  жизни  ты  не  привыкнешь. Ты  лучше  соглашайся  на  мои  условия.
       -Да  пошел  ты, Боря…
       -Понял! Значит,  согласен. И  смотри,  я  свое  слово  держу,  я  по  натуре  добрый. Сдержи и  ты  свое  невысказанное.
       И  тихонько  уложил  трубку  на  место,  раздвинул  в  ухмылке  рот.
       Пожалуй,  он  уже  низложил  хунтистов-чаепистов. Штурма  не  будет,  потому  что  Крутиков  закроется  в  норе  и  не  станет  напрягать  службу  исполнением  приказа. Впрочем,  о  том  они  договорились  еще  месячишко  назад,  а  недавно  уточнили  детали. Силовики  не  выступят,  а  армия…
       Маршал  Язьков  тоже  под  сурдинку  пьет  проклятую  утешительницу  и  собирает  слезы  с  небритых  щек. Вступил  он  в  члены  хунты  с  глупа  ума,  отказаться  побоялся,  чтоб  не  загреметь  в  психушку. Ну  да,  на  пенсии  доживет  дни  свои,  не  велик  барин. И  на  его  должность  найти  дельного  человека…
       Перцин  поднял  широкий  зад  над  узким  стулом,  повел  руками,  разгоняя  подступающую  истому.
      «Да, очередь  на  должность,  понимаешь,  большая,  а  толкового  подобрать  трудно, если  навскидку. Начальнику  училища  десантников  пообещал  единицу  министра  обороны,  а  держать  его  долго  нельзя. Угодлив  уж  непомерно.  Шестерка. И  ростом  бог  обидел,  на  две  головы  ниже. С  одной  стороны,  хрен  с  ним,  зря  не  выставится,  а  с  другой,  говорят,  стратегом  себя  считает  и   метит  в  Бонапарты. А  на  кой  хрен  нам  Наполеон,  когда  Суворовы  водились»?
       Так  безотрадно  рассуждая,  он  подошел  к  распахнутому  окну  и  заглянул  в  просторы  для  глаз.
       Внизу  горели  костры,   неясные  силуэты  будто  водили  вокруг  хороводы,  означали  движение. Президент  скупо улыбнулся,  он  любил  символы. Пошарил  по  небу,  выискивая  просветления,  что  предвещали  бы  утро  новой  жизни  в  стране,  но  тьма  на  своде  не  пускала  ничего. Стеной  стояла.
       Да-а,  день,  который  придет,  станет  решающим.
       Но  ошиблись  все. Как  кролики,  просидели  в  норах,  напрягая  уши.
       Акулов  пропадал  где-то  в  недрах  каменной  коробки министерства и  на  совещание  не  явился.
       Командиры  частей  такому  стечению  знаков   планид  только  порадовались. Время  играло   на  руку  и  давало  надежду  обойтись  без  риска   на  бой  роковой  нарваться.
       Еще  раньше,  едва  что-то  забрезжило  на  дальних  подступах  к  московским  небоскребам,  Рубцова  вызвал по  рации непосредственный  шеф,  генерал-лейтенант  Комаров. Поинтересовался  делами,  готовностью  приложить  руки  к  благому  делу.
       -Какое  дело?!  Алексей  Владимирыч,  товарищ  генерал! Сидим,  как  персик  в  задней  дырке! –  воскликнул, почти  открыто веселясь, командир спецотряда  «Сова». – Мы  много  лет  учились  мордобою,  а  тут  заходит  речь  про бой  из  танков!  Примкнуть  штыки  и  биться  насмерть! Это  не  наш  профиль! И  потом:  а  где  враги?!  Кругом  простой  народ,  кушает  бутерброды  и  пьет  апельсиновый  сок! На  нас  никто  не  нападает!
       -Ну, ну,  Иван  Георгич. Успокойся,  юродствовать  не  надо. Ты  не  знаешь  полной  обстановки,  тебя  не  пускают  за  биррикады,  разучились  ходить  в  разведку  пластунами,  мешают  яйца  и  все  прочее. Я  понимаю,  кони  застоялись,  пора  их  на  свободные  хлеба. Пошлют,  не  беспокойся. Но  дело!  Хотя  бы  деловой  вид  имей! – сразу  раскусил  полковника  и  стал  подыгрывать  Комаров. – Доложи-ка  о  настроении  людей. Это  им  не  в  очередь  за  водкой,  а  в  игру  политиков. Что  думают  парни?
       -Еще  не  знаю,  товарищ  генерал. Утром  соберу  и  вытряхну  души,  но  знать  буду.
       -Хорошо,  когда  узнаешь,  доложи.  Всенепременно  доложи. Подставлять  нам  друг  дружку  негоже. И  не  торопись,  кураж  не  выставляй,  но  и  рога  вышним  не  вздумай  ломать  раньше  времени. Они  могут  нас  отстранить,  найти  исполнителей  с  придурью,  а  уж  те  постараются,  за-ради  роста  над  соседом…А  мы…Авось, мы  еще пригодимся  на   дело  по  профилю.
       Голос  шефа  раздумчив  и  сдержан. Полковник  Рубцов  представил,  как  тот  скребет  пальцем  щеку  и  нос,  удрученно  смотрит  в  столешницу  или на  портрет  Феликса  на  стене.
       Положение  генерала  в  раскладе  судеб получше: не  при  делах.  Но  для  всякой  членистой  в  партии  шавки  он  на  ковре - шестерка,  а  это  повод  для  вздрючки  в  назидании  пути.
       Генерала  стало  жалко,  и  Рубцов  поведал:
       -Дров  обещаю  не  ломать, Алексей Владимирыч. Наше  дело  правое,  мы-лить  морды  никому  не  станем,  но  грудью  выстоим  в  борьбе!
       -Опять  цветешь  и  пахнешь. Добро,  когда  принял  верное  решение. Но  кровь  народа  лить  не  надо. Не  хочет  народ  никакой  войны:  ни  внешней,  ни,  тем  более,  братской…Ты  это  заруби. Позорить  седины  -  последнее  дело, -  отозвался  Комаров и  выключил  связь.
       К  нужному  часу  Рубцов  приказал  собрать  командиров  групп.
       Когда  офицеры  выстроились,  и  по  гласу  подполковника  Богачева  поставили  колесом  груди, командир «Совы»  вышел  на  середину  комнаты.
       Крепкие, на  вид гвардейцы  под  два  метра  ростом,  в  камуфляжах  и  экипированы  для  внезапного  боя,  мужики  смотрелись  хорошо. Впрочем,  так  и  должно  быть. Отбор  сюда  особый,  покруче,  чем  в  любой  иной  вид,  даже  если  в  космонавты. Они  могут  все: взорвать  и  построить, вести  самолет  или  вертолет, танк  и  на  любой  тяге  железнодорожного  коня,  катер  и  малый  корабль,  проникнуть  и  ликвидировать,  жить  в  тайге  и  кимарить  в  болоте. Им  нет  преград,  покуда  живы,  а  остановить  такого  могут  только  фибры  души. Его  личной  души.
       И  вот  какой-то  новый  Комитет,  через  присягу,  отдал  приказ  о  дислокации  в  Москву. Чтоб  бить  полуголодному  народу  морду.
       Полковник  Рубцов,  рассматривал  мужиков,  с  какими  летал  и  плавал  в  разные  страны, исполняя интернациональный долг. Собирал  горячие  каш-таны,  то  бишь  бил  морды  парням  из  всяких  недружественных  разведок,  и  в  том  числе  нахалам  ЦРУ. И  теперь  желал  сказать  слово,  а  потом  узнать  мнение  на  исполнение  приказа  или  долга.
       -Товарищи  офицеры, - начал  он  глухим  и  каким-то  старчески-надтрес-нутым,  зачужевшим  голосом,  отчего ему  пришлось  чистить  горло  кашлем. – Мы  договорились,  что  за  эту  ночь  вы обдумаете  положение,  в  которое  нас  поставили,  и  скажете  свое  мнение. О  положении  вы  знаете  все. У  каждого  есть  уши  слышать,  а  глаза – видеть:  информации  вам  достаточно. Нам  приказывают  расшвырять  народ  по  домам,  арестовать  по  спискам  активистов  и  всяких  элементов деструкции  и  положить  конец  вакханалии. Не  скрою,  бардак  не  по  душе  и  мне.  Много  криков,  болтовни  и  митингов,  и  пора  бы   за  мирные  труды  браться. Но  драться  с  мирными  людьми,  это  не  наш  профиль. Мне  так  кажется. Поэтому  спрашиваю  поименно. Готов  выполнить приказ  штурмовать  дом  правительства? Да  или  нет?!
       Его голос  окреп,  командир  набирался  решимости  и брал  ответственность  на  себя.
       -Капитан…Громов! – вызвал  полковник.
       -Нет! – четко  и  громко  произнес  молодой,  под  тридцать  лет,  офицер.
       -Майор  Рыжиков!
       -Нет. Против  мирных  людей  не  обучен.
       -Капитан Славин!
       -Фамилия  не  позволяет!
       -Майор  Лоза!
       -Мои  люди  сказали:  нет. Я  того  же  мнения.
        Полковник  Рубцов  окликал  людей  и  по  мере  того,  как  те  отвечали  отказом,  глаза  его  наливались  светом командирской  благодарности. Душа  наполнялась  теплом,  и  все  же  тревожилась. Он  боялся  услышать,  может  статься,  единственный,  но,  по  его  мысли,  подлый  голос. 
      Но  стратегов   в   команде  не  оказалось, никто  не  мог  заглянуть  в  будущее, просчитать, что  будет  после.
       Тогда  командир  группы  «Сова»  повернулся  к  заместителю.
       -Подполковник  Богачев!
       Парамон  Васильевич  вздернул  подбородок,  дрогнул  кадыком  и  уперся  глазами  в  багеты  на окне.
       -Клятвы  драться  с  народом  не  давал!
       -Благодарю  за  службу,  товарищи  офицеры! -  торжественно  сказал  командир. –Вольно. Всем  отдыхать.  А  я  доведу  до  командования  решение  коллектива.
       Торопиться  не  следовало,  Рубцов  помнил  о  договоре  с  генералом,  и  потому  связался  с  ним  через  час.
       -Наши  люди  сказали:  нет, Алексей  Владимирович.
       -Отлично. Вот  и  держись  этого  ориентира, -  с  явным  облегчением  прогудел  Комаров.
       -Иных  указаний  от  вас  не  будет? Продолжать  темнить  с  товарищами  в  Кремле? -  уже  вольнее,  услышав  ровное  дыхание  командира,  спросил  полковник.
       -Ишь  ты,  рыба! Отлегло  от  гузна, - усмешкой  отозвался  генерал. –По  приказу  жить  легче? А  ты  побудь  в  такой  шкуре,  что  на  мне. И  приказ  выполнить  надо,  и  честь  сохранить. От  меня,  при  таком  раскладе,  пока  приказов  нет. Отдыхайте,  но  держитесь  настороже. Чтобы  кто  не  учинил  провокацию. Стрельнуть  в  народ  могут  с  дури. Так  что  смотри  и  слушай,  анализируй.  По  домам  не  разбегаться,  в  дезертиры  не  переходить. Сиди  у  телефона,  семье  доложи,  что  жив  и  здоров. Ты  сейчас  подчинён  Акулову. Вот  с  ним  и  согласуй  поступки,  сообразно  совести  и  чести. Он  не  дурак,  как  мне  показалось. За  здравый  смысл. Он-то  как  себя  ведет?
       -На  мой  взгляд,  колеблется. Воевать  с  народом  не  хочется, а  бардаку  конец  положить  надо. Потому  тоже  молчит  в  широкий  платок. А  вот  когда  ему  жестко  прикажут…
       Рубцов  затаил  дыхание,  представив  на  миг,  что  это  ему  приказано  штурмовать  дом  правительства  и  на  народ  двигать  танки.
       -Так  он  выполнит  приказ? – насторожился  генерал  Комаров.
       -А  разве  письменный  приказ  был? – ввернул  Рубцов  главный  козырь,  который  всегда  держал  на  уме. – Кстати,  ему  собирался  звонить Скуратов.
       -Ты  что,  видел  его  или  он  наладил  связь?
       Рубцов  слегка  затушевался,  но  признался.  Скрывать  визит  к  противнику  смысла  теперь не  имело.
       -Ходили  на  разведку,  посетили  штаб  Бориса  Перцина.  Вот  там  нос  к  носу…
       -А  что?  Ладненько  вышло  бы,  когда  позвонит.  Одно  к  одному,  а  народу  на  пользу.
       -Бардаку  польза,  на  мою  думку,  да  только  исправить  без  крови нельзя,  -  отчего-то  поправил  полковник.
       -Ладушки,  не  станем  оспаривать  очевидное.  Отдыхай,  привет  благоверной  театралке передай. В  театрах  теперь,  если  верить  ящику,  круглосуточно  лебедей  гоняют, -  хмыкнул  Комаров  и  вышел  из  эфира.

                _____   16   _____

       В  два  тридцать  по  полудни  Рубцова  вызвали  на  совещание  в  Комитет  гэбэ,  но  пригласили  в  кабинет  Мокеева.
       Оказалось,  полковник  явился  последним. За  столом  сидели  все  участники  военного  альянса,  включая  командующего  Акулова.  Командир  «Совы»  устроился  на  дальнем  краю  стола  и  погрузился  в  атмосферу  совета.
      От  лица  путчистов,  как  нарекли  Комитет  чрезвычайки  в  народе,  выступал  заместитель  председателя  КГБ  генерал-лейтенант  Мокеев.
       Совещание  считалось  особо  секретным. Поэтому  Виктор  Трофимыч лично развернул  и  пришпилил  на  стенде  возле  себя  схему  центра  Москвы.  Утвердясь и  полуоборотясь  в  кресле,  ставил  задачу  и  водил  по   карте  тылом  ручки  с  золотым  пером.
       На  лица  командиров  частей  он  не  смотрел  даже  изредка,  поджимал  сухие  губы  и  щурил  через  очки  глаз.
       Вместе  с волнами плюрализма  и  пробными  взглядами  демократии,  он  обзавелся  бородкой  и  стал  слегка  смахивать  на  всесоюзного  старосту  Калинина.
       Правда,  по  слухам, Михаил  Иванович  хотя и был  убежденным  сталинцем,  держался  проще  и  сердечнее,  в  укор  будь  сказано  генералу.
       Но  в  эту  минуту Мокеев оказался прав.  Он  понимал  общее  на-строение  собравшихся  и  не  принимал его наотрез. Заместитель  Крутикова  стоял  за  решительный  натиск  и  ниспровержение  бардака  в  лице  сторонников  альтернативы. Потому  держал  на  физии  недовольство  и  говорил,  будто  с  презрением  к  кому-то,  сквозь  зубы  и  глухо,  но  твердо,  как  сталь.
      -Бригаде Акулова, - Мокеев  ткнул  в  генерала  авторучкой  и  одновременно  придвинул  к  себе  чашку  с  кофе, - действовать  на  направлении  лобового  удара. Группе  «Сова», - «Паркер»  обратился  в  дальний  угол  стола, - поддержит  бригаду  изнутри,  просочившись  загодя  к  оборонцам  Белого  дома. Выступит,  так  сказать,  пятой  колонной. ОМОН  обрушится  на  флангах  и  закрепит  успех.  Все  вместе  занимают  здание  и  выдавливают  тамошний  ограниченный  контингент  в  тыл,  преследуя  и  только. Применять  оружие  против  них  не  надо. Только  в  ответ,  защищая  собственные  жизни. Начало  операции  в  три  часа  ночи. Детали  обговорите  между  собой. Химики  и  пожарные  на  исходную  выходят  с темнотой. - Тут  он  прервался  и  снизошел  взглядом  на  офицеров  соответствующих  служб. Верно,  любопытство  одолело. – Вероятно,  придется  еще  раз  собраться  вечером  для  координации  с  министерством  обороны. Распропагандированные  бронечасти,  как  доложено,  заменены  на  свежие. Три  года  назад  китайские  товарищи  решали  подобную  задачу.  Как  знаете,  решили  успешно  и  добились  стабильности. У  меня  всё. Свободны.
       С  кислыми  физиономиями  участники  форума  покинули  помещение  и  поторопились  табаком  заглушить  душевные  тревоги.
      Акулов  на  ходу  прихватил  Рубцова  под  локоть.
      -Поехали  со  мной,  посмотрим  на  очаг  сопротивления  вблизи,  уточним  рекогносцировку.
      Ехали  какое-то  время  молча. Генерал  на  переднем  сидении  зрил  по  сторонам  с  виду  почти  равнодушно,  но  с  напругой  меж  бровей,  полковники,  Брагин  и Рубцов  сзади  тоже  глазели  на  город  и  любопытства  не  скрывали.
       И  все  держали  мысль  о  прошедшем  собрании,  удрученные  итогом. Мокеев  явно  боялся  искать  общий  язык, держал  дистанцию  с  временно подчиненными.  А  по  всему, генералу  худо. Залез  по  уши  в  трясину  не  без  посторонней  помощи,  а  подать  руку  и  выдернуть…
       Ему  бы  попросить  совета,  но  неприучен.
       -Я не  смог  собрать  вас  утром, был  занят  головомойкой, -  наконец  сломал  молчанку  генерал  и  качнул  головой  за  спину, где  остался  дом  на  Лубянке. –Крутиков,  по  всему,  играет  назад,  на  люди  не  является,  на  замов  по  телефону  не  орет. Торчит  как  член  среди  членов  с  понурой  мордой,  и  что  интересно, остальные  члены  гекачепе  ему  уподобляются. Не  видят  света  на  другом  конце. Почти  половина  хунтистов  пьют  до  выруба. Это  вы  должны  знать  лучше  меня,  лично  знакомы  с  людьми  Мокеева,  а  те  курируют  прислугу  в  тех  домах. Что  думаешь  о  наших  делах  сегодня,  Иван  Георгич?
       -А  что  и  вчера. Авантюра  с  обеих  сторон.  Им  бы  поменять  Болотина  на  другого  генсека  и  вместе  идти  вперед,  взяться  за  промышленность  страны, а  они  устроили  драку,  последствия  которой  хлебать  всем  миром. Могу  добавить: сегодня  утром  опросил  своих  офицеров. Ни  один  не  сказал  «да»  штурму. Мы  в  дом  правительства  не  войдем.
       -Так  какого…ты  не  доложил  о  том  Мокееву?! – едва  сдержался  от  взрыва  чувств  и  срыва  нервных  клеток  генерал.
       -Такую  клизму  мог  поставить  ему  и  ты,  как  старший  по  званию  и  командир  операции,  Эдуард  Викторович. У  твоих  людей  мнение  не  иное. Но  зачем  сотрясать? – Рубцов  не  сдержался  и  пожал  плечами. Затем  сбросил  шляпу  и  погладил  редкую и  пегую прическу. – Он  не  дурак,  Мокеев. Отлично  знает,  что  нас  готовили  к  иным  делам  и  на  такое  посылать  нельзя. Мы  дети  народа  и  ссориться  с  ним  подобно  несмываемому  греху. Потому  и  сидел  бирюком  Виктор  Трофимыч,  грел  старые  яйца  и  понимал,  что  высидеть  из  них  толкового  нельзя. Сейчас  все  поняли,  что  приказы  отдавать  легче,  за  них  ответ  меньше. Но  только,  если  шепотом  и  без  бумаги.
       -Спекулируешь  да  догмах, - угрюмо  пробасил  Акулов.
       -Уже  нет  нужды.  Я  просчитал:  завтра  или  на  день-другой  позже,  нашим  комитетам  крышка. Власть  приберет  к  рукам  Перцин,  поставит  задачу  брататься  с  Америкой,  Борис  уже  изливал  душу, беседовал  с  ихним  Блином  Клином  по  телефону.  А  нас  пустит  на  все  ветра,  если  поленится  посадить  в  подвалы.
       -Думаешь, Скуратов  станет  подбирать  кадры? – поддержал  тему  полковник  Брагин.
       -Перцин  кадры самолично  расставит. Послушает  нужных  людей  и  сгоношит  команду.  Скуратов  ему  слуга  временный. Он  угодник  и  охотник  зады  лизать,  и  долго  у  Бориса  на  такой  должности  не  протянет.
       -Но  Болотин!…- с  интересом  к  рассуждению  вклинился  Акулов. – Болотин  президент  Союза!
       -Ни  хрена  он  не  Президент.  Так,  временная  фигура. Он  уже  спекся. Привезут  его  завтра  с  Хвороста  на  показ,  подсунут  журналистов с микрофонами  и  он  сам  себе  дороет  обширную  яму. Я  закурю  у  тебя,  Эдуард  Викторович.  Когда  я  увлекаюсь  поболтать,  подымить  охота. – Ему  протянул  за  сипну  сигареты  болгарских  другарей  Акулов,  предложил  «кемэл»  по  соседски  Брагин. Полковник  закурил  свою  «Ту-134».
     -Продолжай  убивать  время, Иван  Георгич, - приказал  генерал,  когда  вкусно  пахнуло  дымком.
     -Ясно  уже,  что  союзный  Договор  подписывать  не  станут  и  разбегутся  в  суверенитеты.  Наши  предки  после  революции,  когда  создавали  Советский  Союз,  крепко  облажились,  не  смогли  просчитать  на  крепость  такое  государство. Они  много  болтали  о  самоопределении,  полагаясь  на  мировую  революцию. Но  мировая  не  получилась,  и  они  занялись  текущими делами. И  не  закрепили  право  народа  на  целостность. Как  в  Америке! Всякому  входить  и  никому  не  выходить! Вот  почему  я  смелый  сегодня  в  прогнозах,  дорогие  коллеги  по  унынию, - пасмурно  усмехнулся  Рубцов.
       -Да  уж. Но  это  дело  грядущего  и  можно  даже  поспорить  о  результате. Что  сегодня? – Вопросил Брагин.
       -А  что  сегодня? Сегодня  ничего.  Делать  вид,  что  слушаем  и  знаем,  и  даже  гоношим, - флегматично,  почти  с  придурью  отозвался  полковник. – Если  не  сыщется  ночью  дурак,  который  спровоцирует  мясорубку  гражданской  войны…Но  в  такое  верится  с  трудом.
       -Это  каким  образом  изображать  работу  подразделений? Ты  же  знаешь,  как  много  охотников  доложить  и  заложить, - как  бы  мимоходом  выразил  интерес  Акулов. –Или  ты  уже  в  сей  момент  готов  уйти  в  отставку? Возраст  вышел?
       -Никакой  отставки, - решительно  махнул  ладонью Рубцов. - Сначала  надо  не  допустить  бойни. Не  надо  бояться,  никто  нас  не  заложит. Некому  говорить  и  некому  слушать. Все  чистят  мундиры,  боятся  замазаться  перед  Борисом. Конечно,  мир  без  придурков  скучен.  И  если  что,  то  скажем:  всё  брехня! Мы  готовы, и  были  там. А  когда  дело  дойдет  до  штурма, пересидим  за  углом,  де, прикрываемся,  чтоб  в  спину  не  того… Ну,  кивнешь  на  меня.  Куда,  мол,  я  один?! Резон? 
       -Да-а, Иван  Георгич. Воистину:  была  трагедия,  а  станет  фарс.
       -Скорее, наоборот.
       -Ты  ожидаешь  большой  хреновины? – тусклым  голосом  проронил  генерал Акулов.
       По  его  пришибленному  виду  Рубцов  понял,  что  генерала  кто-то  долго  держал  на  выволочке. И  вот  настропалили  на  дурные,  трусливые  мысли. Зародили  сомнения  там,  где  место  совести  и  чести.
       Впрочем,  Иван  Гергиевич  Рубцов  и  сам  чувствовал,  как  скребут  когтями  по  живому  кошачьи  лапки,  но  терпел,  пока  не  принял  твердое  решение.  И  теперь  хоть  рви  его  на  части,  он  стиснет  зубы  и…посидит  в  сторонке.
       Он  посочувствовал  Акулову  и  проникновенно сказал:
       -К  тому  идет,  на  мой  взгляд,  Эдуард  Викторович. Впереди  еще  столько  смеха  и  слёз  будет,  что  хрен  разберешься,  что  смотришь:  мистерию  фарса  на  сцене  или  трагедию  в  жизни. У  вас  что,  опрос  общественного  мнения  дал  неоднозначные  результаты?
        -Да  нет,  подразделения  в  основном  отказались, - болезненно  усмехнулся  Акулов.
       -Значит,  есть  и,  которые – вперед? 
       Ответ  зависит  от  вопроса:  как  поставлен. Если  завуалирован,  так    ожидать  можно  всякого. Рубцов  удивился,  хотя  не  следовало.
       У  генерал-полковника  войска  как  раз  направления  на  подавление  внут-ри. По  сути -  жандармы,  охраняют  от  народа  власть.
      И  Акулов  подтвердил  неизбежность  вывода. 
       -Есть  и  такие. Им  приказ,  как  и  должно, - закон! Осуждать  их  нельзя. Это  уже  не  армия,  когда  приказом  вертят,  как…дышлом. Время  привалило,  мать  её  в  кадушку  вместе  с  альтернативой! Вот  и…
       - бардак  всесоюзный, -  завершил  его  мысль  Рубцов. – Все  правильно. У  Язькова - сейчас не  армия,  а  сброд,  а  твоих  огольцов  вообще  армией  звать  нельзя. Наши  ребята  тоже  из  других  спецов. И  все  же  приказали  бросить  армию  против  народа. Своего  и  безоружного. А  это  грех,  хотя  неверующий  я  от  рождения. Впрочем,  вру,  в  надежду  верю. Так  что   на  потом  надо учитывать,  ежели  повезет  со  службой  и  оставят  на  посту.
       - Ты  про  Ивана,  а  я, выходит,  про  Болвана? – раздвинул  неохотно  губы  Акулов. – Солдат  и  офицер  подневольные  люди. А  семьи,  дети,  чем  кормить  их  без  службы? Это  тебе  не  слесарю  или  каменщику  место  работы  сменять.- Генерал  резко  отвернулся  в  окно  и  приказал  водителю: - Вези  нас,  капитан,  вокруг.  Хотим  всё  возможное  осмотреть. Кстати,  Владимир  Николаевич. А  ты,  придись  идти  на  баррикады, стал  бы  народ  лупить,  оскалив  пасть  во  гневе?
       Капитан  мельком  взглянул  на  Акулова,  в  неохотной  усмешке  раздвинул  тонкие  губы. Отвечать  не  хотелось,  но  все  же  промолвил:
                -Теперь,  когда  знаю,  что  все - против,  отказался  бы.
        -Ага.  А  если  не  знать,  то  можно  и  пострелять? - Генерал  посмотрел  с  открытой  подначкой.
       -Стрелял  бы, -  водитель  напряг  желваки  на  скулах,  и  голос.- Кому  охота  под  трибунал?.. Но  палил  бы  мимо.  Вверх.
       -Смотрите,  полковники,  каков  гусь!  Хитрее  нас! – воскликнул  уже  с  иным  настроением  Акулов. – И  он  прав! Загнали  солдата  в  пятый  угол. Но  и  натура - русская! Находит  выход.  А  когда - нет,  скопом  и  под  трибунал  нестрашно.
       -Привычка,  товарищ  генерал-полковник, -  стушевался  от  похвалы  Безуглов. – Один  за  всех,  а  все  наоборот.
       -Все  мы  дети  системы, - встрял  в  дискуссию  Брагин,  бросая  сигарету  в  окно  и  сугорбо  выдвигаясь  из  угла. – Прикиньте  по  себе. Вам  звонил  Скуратов,  Эдуард  Викторович?
         -Звонил. В  четыре  часа,  в  самый  сон,  дернула  его  нелегкая  за  Васю Лысого, - откликнулся  Акулов  с  явной  неохотой  и  морщью  на  лбу. – Пришлось   мысленно  послать  угодника  Бориса  по  всем  правилам  фонетики. Боялся  новоявленный  Малюта Скуратов нашей  диверсии. Штурмом, де, равновесие  сил  порушим. Упирал  на  возможность  пролития  крови  и  кару  народную. Будто  такие  свары,  всегда  кончаются  довольствием  сторон.
       -И  что  пришлось  пообещать? – Это,  уже  с  интересом,  ввернул  Рубцов.
       -А  что  и  ты! Ваньку  повалять. Стоп, Владимир  Николаевич! Отсюда  поглядим  на  общую  картину. Тут  вся  демократия  на  ладони. И  крик  души,  и  возмущение  её  в  форме  кулака. Когда  по  морде  бьют,  как  величают  сами  демократы  инакомыслие. 
       -Подобьем  лишний  раз  бабки, - ухмыльнулся  Рубцов. – А  в  народе  примета  есть:  чем  чаще  считаешь,  тем  больше  теряешь.
       -Ты,  как  банный  лист, Иван  Георгич. Хорошо, давай,  бери  факты  и  аргументы  спонтанной  ситуации,  нарисуй  анализ  обстановки  и  сделай  вывод,  -  сказал,  как  приказал  Акулов.
       -Спонтанность  взывает  к  упрощенности, Эдуард  Викторович. Впрочем,  одно  к  одному.  Похоже  на  стихию,  а  где  стихия,  там  искать  ума  не  стоит. Наболело  зло, -  покивал  своим  выводам  Рубцов.
       -И  ты  не  допускаешь  мысли,  что  некоторые  члены  намотали  на  ус  ситуацию  и  решили  Болотину  вставить  фитиль? – вклинился  в  диспут полковник  Брагин,  обожающий  анализ  как  профиль  службы. –Мы  знаем:  они  договорились  вводить  ЧП  шестнадцатого. Но  Болотин,  имея  свой  резон,  решил  введение  отложить  на  другую  дату. На  другой  день  после  подписания  Большого  Договора,  буде  случится  где-то  склока.
       -Вот,  вот, -  поддержал  мысль  Акулов. – И  они  поторопились,  полагая,  что  могут  использовать  восковую  мягкость  характера  Болотина  и  вылепить  нужную  конфигурацию. Но  кто-то,  именем  жареного  петуха,  сильно  клюнул президента  в  зад. И  тот  заартачился.
      -Вариант  вполне  возможный, - согласился  с  мнением  Брагин, вытягивая  ноги  из  угла  салона. – Мы  все  нормальные  люди  и  противники  вакханалии,  неповиновению  законам  и  здравому  смыслу. И  там  тоже, вряд  ли  из-за  одного  только  Перцина  возникли  трения. У  них  разлад  назрел  давно. И  вот  теперь  одни  пьют,  другие  плюют,  а  третьи  взывают  к  оружию. И  как  только  чаша  весов  склонится  в  пользу  Бориса,  и  это  обозначится  зримо, к  нему  побегут  многие.  И  первыми  подадутся  подонки  всех  мастей. Вот  это  я  знаю  твердо. А  торгаши  у  власти,   жучки  и  шкурники,  мазурики  - возле  кормушки…Не  мне  прорицать,  что  случится  с  Союзом.
       -Эк,  куда  занесло  нас  с  выводом! – невольно  воскликнул  Акулов,  принимая  мнение  Рубцова  как  свое. – А  ведь  правда,  твердости  нет  в  Политбюро,  потому  размазня  получилась. Альтернатива  порядку,  чтобы  ей  ни  покрышки,  ни  дна!
       -Что-то,  мужики, мы  отвлеклись от темы. Кости  власть  предержащих  стали  перемывать. Согласен,  не  повезло  Союзу,  Андропова  не  сберегли. Тот  взялся  наводить  порядок,  да  черт  ногу  подставил. Что  теперь  делать  станем?  Делать  вид  и  всё  иное? Себе-то  что  скажем?  Семьям? Живы  будем,  еще  полбеды,  а  вот  когда  живы  да  лживы,…- скривился  с  кислой  миной  Брагин. – Пожалуй,  для  нас  ситуация  много  вопросов  не  ставит. Вывод  мы  сделали,  что  влезать  не  будем. И  подставлять  кого-либо  нам  не  пристало. Мы  не  политики. А прикидывать:  как  бы  не  прогадать, – дело  сволочное. И  бросить  службу  мы  не  можем. В  этом  дерьме  плаваем  волен-с  неволен-с, это  понятно. Что  себе  скажем?
      -Опять  мы,  за  рыбу  гроши  просим?! Хватит,  полковники! Только  что  сам  признал, -  с  поста  уйти  нельзя. Ситуацию  надо  страховать  от  возможных   ходов  политических  маньяков. Потому:  курим  и  сопим  в  галстуки. И  при  этом  держим  уши  топориком, - решительно  изложил  Акулов  свое  видение  текучки  дня.
       -А  мне,  товарищи  по  скуке,  вдруг  стукнула  мысль  про  завтрашний  съезд  Верховного  Совета. Была  бы  сила, -  всех  делегатов  встретить  и  приютить  до  открытия,  а  там  Осенин  поддержит  желание  порядка! И…-  Рубцов  осклабился  и  хлопнул  по  колену  сидящего  рядом  помощника  генерала. - Какой  бы  был  пинок  Борису!
      - Он  потому  первым  и  разослал  гонцов  на  вокзалы,  встретить  и  поворотить  депутатов  по  домам. И  даже  оплатить  командировочные  и  дорогу. Мне  так  кажется, - заявил  Акулов,  тоже  скаля  зубы. – Ведь  наши  закоперщики  по  щелям  сидят.  Кто  пьет,  кто  проклинает  минуту,  когда  вступил  в  дерьмо,  а  Перцин  хочет  власти  и  завтра  её  возьмет. И  мне,  как  ни  прискорбно,  уходя  в  отставку,  придется  восхищаться  этим  пройдохой.
      -Хреново,  что  народ  будет  плакать, - ввернул  Рубцов.
       -У  меня  проклюнулся  вопрос, Эдуард  Викторович. Шумилин  не  доложился  и  вчера  сторонился. Он  какой  приказ  исполнять  станет? – осторожно  спросил  Брагин, заглядывая  в  свой  блокнот.
     -Шумилин  приказ  выполнит,  можешь  не  сомневаться. За  место службы  он  крепко  держится,  а  потому  мой  приказ  исполнит  охотно, - парировал  Акулов, щурясь  на  помощника.
     -Значит, мы  решили  все  вопросы  судеб  и  прочих  обстоятельств! – воскликнул  Рубцов,  добывая  из  пачки  сигарету. – Если  не  считать  того,  что  вон  тот  человек  хочет  нам  кое-что  сообщить  приватно. Подозреваю,  это  человек  Ваньки  Скуратова. Послушаем?
     -Давай, - ворчливо  согласился  генерал  и,  опустив  стекло,  пригласил  гонца  легким  махом  ладони. – Ты  не  ошибся? Что-то  он  не  торопится.
     -Так  шпионы  всегда  так, -  заявил  Рубцов. – Сначала  покажут  умение  маскироваться,  проверят  хвост,  и  если  можно  оторвать,  спешат  исполнить  долг. Этот,  как  видно,  без  хвоста.
     Мужчина  в  шляпе  и  в  плаще,  кутаясь в  воротник от  зануды-дождика,  приблизился, наклонился  к  Акулову  и  поведал:
     -Вам  передают:  дивизия  вэдэвэ  и  рязанское  училище  воздушных  войск  взяли  сторону  Перцина  и  будут  защищать  Белый  дом.
     -В  революцию  кадеты  тоже  кого-то  защищали  в  Зимнем,  и  что  вышло? – усмешливо  отозвался  генерал. –Да  не  тушуйся  ты, посыльной!  Для  связки  слов  сказано.  Пускай  защищают,  а  мы  со  стороны  посмотрим. Да  передай,  чтобы  Бориса  не  обижали  и  зад  ему  хорошо  лизали. Чтобы  потом  вспомнить  было  что  интересного!
     Акулов  сунул,  а  тот  принял  сигарету  и  неторопливо  удалился. Он  подходил  стрельнуть  закурить,  а  потому  оглянулся  и  поблагодарил,  приподняв  шляпу.
     -Комментарии  излишни, -  проворчал  генерал,  плюясь  сквозь  зубы.
     -Но  как  вовремя! – всхохотнул  Рубцов. – Чтоб  не  было  иллюзий.  Никаких!

                _____   17   _____

     И  третий  день  смуты  приблизился  к  вечеру,  и  тогда  их  снова  пригласили  к  Мокееву  в  кабинет.
     На  этот  раз  заместитель  Председателя  «Конторы»  совещание  начал  с  напором, верно, подвигнутый  на  действо  личным  ором  шефа. В  голосе  слышался  каленый  металл,  глаза  колючками  цепляли  младших  чином.
     -Попрошу  начальника  московского  управления  доложить  обстановку  в  городе,  особенно  подчеркнуть  положение  на  Краснопресненской  Набережной.
     Рубцов  и  Акулов,  сидящие  рядом, оторопело  переглянулись. Начало  обещало  нестандартные  ходы.
     Во-первых,  уж  на  этот  раз  они  ожидали  увидеть  во  главе  совещания Крутикова. Как  Председателя  Комитета  безопасности  Союза, и  как  участника  в  составе  Комитета  «хунты»,  потому  как  рядовыми  членами  путчистов,  по  сути,  были  и  они.
     Во-вторых,  докладывать  должен  командующий  операцией  генерал Акулов. Он-то  готовился  и  знал  обстановку  во  всех  мелочах.
     Выходило,  за  их  спиной  совещались  в  особо  узком  кругу  и  подстраховались.
     Рубцов  украдкой  усмехнулся   соседу  и  подмигнул.
     «Гляди,  каких  финтов  имеет  генерал!  И  это  только,  когда  проснулся!  Что  будет  к  вечеру  попозже»?!
     И  они  обратились  вниманием  на  игры  за  столом.
     Начальник  управления  по  Москве  вскочил  бодренько, одернул  форменную  рубашку,  огладил  прокуренные  усишки,  и, выйдя  к  схеме, на  удивление,  стал  четко  рисовать  ситуацию,  освещая  многими  деталями. Стало  очевидным:  он  исследовал  объект  теперешнего  доклада  с  большой  дотошностью  и  с  не меньшим  старанием.
     И  заключил  неожиданно.
     -Результат  операции  предсказуем. Без  жертв  дом  правительства  взять  невозможно. Московская  милиция  на  это  неспособна.
     Вот  тебе  и  хрен  с  изюмом!
     Мокеев  нахмурился,  поджал  сухие  губы,  потупился,  исподлобья  оглядел  докладчика  и  жестом  отчаяния  усадил  на  место.
     -Что  скажет  полковник  Рубцов?
     Ого!  Опять  обойден  Акулов. А  служба  стукачей  не  дремлет.
     Иван  Георгиевич  над  столом  поднялся  неторопясь,  будто  выставлял  цену. Тоже  одернул  пиджак,  поправил  на ощупь  галстук  и  прочистил  в  кулак  глотку. К  карте  выходить  не  стал, – на  словах  яснее  будет.
     Командир  бригады «Сова»  собирался  поддержать  генерала  милиции  и  твердо  отказаться  выполнить  преступный  приказ,  но  мысль,  что  их  могут  отстранить  и  назначить  костоломов,  заставила  уклониться  от  категоричности.
     -Я  тоже  не  уверен,  что  приказ  можно  выполнить  без  большой  крови. Нерешительность  Чрезвычайного  Комитета  на  начальном  этапе  свела  к  минимуму  возможность  снять  болячку  без  осложнений. Москва,  стараниями  СМИ,  теперь  на  виду  мира. Применение  особых  средств:  водометы,  газ  и  грубую  силу,  без  осуждения  мировой  общественностью  невозможны  и  чревато  неожиданными  поворотами  при  слабости  характеров  членов  Восьмерки. Но  если  на  протесты  наплевать,  то  дело  за  приказом. И  организационной  перестройкой. Но  это  мое  видение  обстановки. Всё.
     Рубцов  опустился  на  стул,  без  благоволения  на  то  Мокеева.И  уже  с  места,  неожиданно  добавил:
     -Войска  дяди  Васи  обязались  охранять  Перцина. А  это  уже -  чесотка  на  прямой  кишке  при  нашем  деле.
     Мокеев,  уже  обративший  рентгеновский  взгляд  на  Акулова,  со  словами:
     -Та-к,  генерал  Акулов…-  вдруг  осекся  и  вернул  внимание  Рубцову. - Что  ты  сказал?!.. Откуда  сведения  о  вэдэвэ?! Кто  проверял?!
     Глаза  заместителя  Крутикова  переметнулись  на  полковника,  схватили  цепко,  со  злостью.  И  бессильно.   
     -Я  служу  в  разведке, - спокойно  отбоярился  Рубцов,  довольный,  что  новость  для  облаченных  гордыней  оказалась  клизмой  страданий.
     Генерал  Акулов  тоже  посмотрел  на  командира  «Совы»  с  недоумением,  и,  вдруг,  заторопился  изложить  решение  и  с  отчаянием  заявил:
     -Я  категорически  поддерживаю  мнение,  о  невозможности  рисковать  жизнями  мирных  людей. Мои  люди  на  штурм  не  пойдут. И  если  еще  командую  общей  операцией,  я  не  отдам  приказа  занимать  Белый  дом. И  остается  вопрос. Где  Председатель  комитета  Крутиков?  Где  письменный  приказ?!
     -Ого! – неожиданно  для  себя,  и  как-то  весело,  удивился  генерал-лей-тенант  Мокеев. – Бунт  в  таком  месте! Что  скажет  ОМОН?
     Еще  один  генерал  от  милиции  с  видимой неохотой  поднялся  над  столом,  но  уронил  твердо:
     -Наши  на  штурм  отказались. А  если  правда,  что  десантники  дяди  Васи…Тем  более  страшно  идти  на  пролитие  братской  крови.
     Мокеев  передернул  плечами  и  обвел  веселыми  глазами  стол. И  стряхнул  пепел  прямо  на  полировку.
     И  тут  с  ним  случилась  еще  одна  перемена.  Он  медленно  опустился  на  стул,  закрыл  ладонями  лицо  и  зарыдал,  сотрясаясь  погонами  генерала,  на,  в  общем-то,  щуплом  и  старчески-немощном  теле.
     Все  опешили,  никто  не  бросился  к  старику,  понимая,  что  помочь  нечем.
     А  он  оправился  не  скоро. Но  вытер  платком  лицо,  извиняться  не  стал. Только  слабо  махнул  рукой,  со  словами:
     -Идите,  товарищи. Ступайте  по  домам. Бог  вас  простит.  А  вот  простите  вы  сами  себя  после?.. Дожили,  приказа  исполнить  не  могут. И  думать  разучились,  считать  вперед… Идёте  стадом  за…козлами…Сколько  баранов  погибнет  затем, не  счесть. И  без  войны, в  мирное  время. Э-эх, горе какое! Идите… - И снова  мах  руки  и  слёзы на глазах.
     И  разошлись  они  по  своим  командам. Удрученные  и  обеспокоенные,  пришибленные  вопросом  нелюбимого  генерала,  и  озабоченные  загадкой  грядущего  дня.
     На  улице  сеялся  прежний  дождик,  орошал  Москву  и  дом  прави-тельства  с  народом  вокруг, где  никто  не  знал,  что  завтра  наступит  другая  жизнь.
     Сразу,  как  с  обрыва…
     И  принесет  одним  удовлетворение  и  даже  счастье,  если  кто-нибудь  знает,  что  это  такое,  а  другим  заботы  о  дне  грядущем.  Горькие  потуги  выживания.  Обрушит  голод, болезни  и  смерти,  в  борьбе  за  кусок  хлеба  или  возможность  хапнуть  богатства.
     Но  такова  жизнь. Она  всегда  проходила  и  проходит  в  борьбе. Будь  то  на  просторах  демократии,  будь  в  державах  соцрежима. Только  в  странах  соцрежима,  почему-то,  люди  меньше  умирают  за  презренный  метал  и  кусок  хлеба.
     И  наступил  день  решающий,  составляющий  перемены.
     Эйфория  победы  взрастила  демократам  крылья.
     Перцина  взбросили  на  танк  и  вымогли  толкнуть  речугу.  Упоенный  вниманием,  суверенный Президент  воздевал  кулаки  и  распахивал  губы,  излагая  великие  планы,  обещая  всем  и  всё,  включая  счастье.
     Из  Хвороста  доставили  обиженного  Болотина. 
      И  тоже  упросили   взобраться  за  фанерную  трибуну. Изложить  видение  вопроса,  сказать  на  злобу  дня  и,  если  надо,  - заклеймить. 
     Михал  Сергеич  жалился  на  предательство  друзей,  клеймил  иуд  и  возлагал  надежды  на  горизонт,  где  в  полный  рост  должен  двигаться  заместо  коммунизма,  силуэт  режима  благоденствия  и  счастья  перемен.
     Либеральная  и  остальная  общественность демократов Москвы  ликовала,  целовалась  взасос  с  партнерами  по  консенсусам,  и  била  морды  борцам  иной  веры.
     Суетилось  племя  угодливых  людей, подхалимское  отродье  разных  лидеров  во  всяких  странах.
      Борис  при   радужных  надеждах   строил  небоскрёбы  планов,  а  особы,  сильно  приближенные  к  нему,  уже  шептали  в  ухо:
     -Слышь,  Николаич!  А  те  не  разбегутся,  покуда  день  в  разгаре  праздничных  забот?!  Может,  их  того,  от  греха  в  кутузку?  Хоть  голодные  не  будут,  бедолаги.  А  то,  чтобы  обратку  не  смогли  устроить,  или  их  шлепнут  под  сурдинку.  Тогда,  кого  судить  для  назидания  потомкам?
     Перцин  зверел  лицом,  оборачиваясь  к  ним,  и  снова,  говоря  с  народом,  делал  светлый  лик.
     -Граждане свободной  России! Суверенное  право,  вот,  понимаешь,  альтернатива  плюрализму,  как  любил  говорить  Болотин! Берите  суверенитетов,  сколько  можете  обслужить, пихайте  в  карманы  и  живите  свободно! Свобода,  она,  понимаешь,  теперь  вокруг  и  ваша! Нет  больше  стойла  коммунизма  и  ему  свободы  не  видать! И  с  демократией  разберемся! Покажем  американцам,  понимаешь,  что  она  может  не  хуже  их  многовековой,  а  молодой  будет  и  русской!
      А  на  своих  заединщиков,  меж  митингов  в  поддержку,  рыкал:
      -Ну,  шаболды!  Вы  меня  достали,  понимаешь. Что  вы  заладили?! Ну,  видите,  япона-мать, что  надо, -  так  делай  втихаря!
      С  тех  дней,  думается,  в  обычай  при  правлении  Бориса,  вошла  мода  действовать  его  именем,  но  в  свой  карман.
     «Именем  Президента! Снять  налоги  с  «Ого-го»! Перевести  в  швейцарский  банк  от  меценатов  благодарность»!
     А  всех  чепистов  и  людей,  по  списку  Ивана  Данилыча  Скуратова,  его  центурионы  брали  под  микитки  и  отвозили  в  Тишину. Матросскую.  Для  перерыва  в  службе  и  в  ожидании  судьбы  на  дальше.
     Пришли  посыльные  и  на  квартиру  Цапло,  министра  внутренних  дел,  который,  правда,  числился  в  Восьмерке  верховодов  гекачепе,  но  прыти  не  проявлял. Полагался  на  энтузиазм  и  самоотверженность  других  борцов.
     Когда  загрохотали  в  дверь,  Цапло  смахнул  испарину  со  лба,  достал  из  кармана  черный  пистолет,  подарок  партии  за  всякие  дела,  и…
     Сначала  выстрелил  в  супругу,  чтобы  потом  не  голодала,  ну  и  себе  в  висок  загнал  кусок  свинца.
     Глупец  и  честный  человек.
     А  подлецы  прижились  в  пазухе  Свободы  новой  власти. И  многие, через  талант  лизать  Борису  задницу  и  тонкость  лести,  вышли  в  деловые  люди,  в олигархи. Добившись  разрешения  делить  производства  на  акции,  раздать  пролетариям  ваучеры, но  акции  оставить  себе.
     Ночью  огольцы  от  демократов,  налившись  на  халяву  водкой,  тащили  с  пьедестала  Феликса  Дзержинского.  Надежду  и  оплот,  символ  карателей  за  непокорность  гегемону.
     Прожектора  светили  ярко. Железное  лицо  рыцаря  революции  отражало  вдохновенность,  просторный  лоб указывал  на  власть  ума, широкий  шаг  казал  на  устремленность.
     Но  вот  накинули  железный  трос,  прицепили  к  грузовику,  дернули,  и – все…
     Уволокли  устремленность  на  свалку.
     С  тех  пор  живет  страна  без  цели. 
     Как  будто  есть  желание  пожить  счастливо,  но  вот  беда, - проторенной  дороги  к  благополучию  и  счастью  нет.
     Да  и,  как  утверждают  мудрецы  от  демократов,  не  могут  быть  безбедными  поголовно  все. Кого-то  в  бомжах  походить  планида  обязала,  иной  прислуживать  должон,  растить  и  печь  хлеба,  и  подавать  на  стол.
     А  избранным  - лохами-холопами  повелевать.
     Правда,  другие  мнения  обратного,  и  считают,  что  охломос,  то  бишь  обычный  народ,  обретает  счастье  в  борьбе  за  него.
     И  больше  никто не  посмотрит  вожделенно  на  горизонт,  где  всем  мерещится  идеал,  всегда  оставаясь  призраком.               
      Год  не  кончился,  но  приближался  к  концу. Уже  не  было страны  Советов – Союз  растащили  под  задницы  охотники  порулить  кормилом. Взамен,  на  смех  ли  курам,  для  успокоения  ли  возбужденных  сердец,  но сочинили  СНГ.  Содружество  Независимых  Государств.
      Раньше  дескать  республики  зависели  от  кормчих  в  Москве, голодали,  трудом  рук  своих  распорядиться  не  смели,  теперь  в  каждой  столице  национальный  доверенный  определять  суверенитет  государства  будет,  и  достаток  разделит  как  надо.
     И  в  России  скоро  советоваться  выйдет  из  моды,   в  обычай  войдет   думать  думу. 
     Борис  Николаевич  Перцин,  просматривая  списки  сидящих  в  холодной  на  нарах  и  возле  толчков-унитазов,  ставил  птички  против  фамилий  генералов.  Думал:  кого  наказать  строже,  кого  пожурить  за  чуприну  и  принять  под  руку.
     Спросил,  стоящего  рядом  Ваньку  Скуратова.
     -Которые  в  конторе  служили,  всех  обратали? Не  упустили  никого?
     -Генералы  все  сидят,  как  кролики,  повесив  уши. Полковников  и  офицеров  ниже  не  брали. Их  перешерстить,  снабдить  работой. Служить-то  кто-то  должен.
     -Я  смотрел  характеристики  их  подвигов  во  время  путча. Там  самый  смелый  оказался  генерал  Лукин. Ну-ка, привезти  сюда,  я  допрошу  вот  этим  аргументом!
     И  показал,  сотворив,  богатырский  кулак.
     Когда  доставили  крепкого  мужика  в  спортивном  костюме  от  «адидаса», Перцин  посадил  того  супротив,  и  через  стол  заглянул  в  глаза.
     Тот  смотрел  просто,  без  страха  и  желания  выпросить  ласку,  но  с  загадочным  блеском  в  зраках.. Такого  врезать  между  рог  едва  соберешься,  как  получишь  пенделя  в  зад,  не  смикитив,  как  случилось.
     Борис  Перцин   отвел  морду  на  сторону  первым. Поискал  на  столе  что-то,  спросил:
     -Ты,  я  слышал,  самый  решительный  из  всех  чепистов  был. Почему  приказ  незаконный  исполнить  не  отказался?
     -Ишь  ты,  вопросик  изобрел, - генерал  Лукин  тронул  усмешкой  рот, благородную  с  виду  образину  демократа  смерил  взглядом  почти  презрительным. - Я  военный,  присягал  на  верность  государству. Кто  может  определить  законность  приказов  начальства? Отказ  исполнить  приказ -  предательство. На  предательство  я  неспособен.
     -Ты  так  понимаешь…А  что?  Ты  прав. Если  каждый  станет  приказ  обструкции  подвергать,  понимаешь,  бардаком  запахнет. Пойдешь  ко  мне  начальником  личной  охраны? Подчиняться  будешь  только  мне  и  лично. Приказов  слушаться,  как  раньше.
     Генерал  без  улыбки  кивнул. Он  уважал  крепкую  власть. 
     И  семью  кормить  надо…

               
                _____   18   _____

     И  все  остальные:  демократы  и  охламоны,  то  бишь  оставшаяся  чернь, обустраивались  при  новых  порядках,  когда  все  можно,  что  не  запрещено  законом,  а  законы  запихнули  по  углам.
     Отставной  генерал  Акулов  покуда  страдал  только  душевно,  перебирая  в  памяти  жизненные  вехи. И  одна  мысль  долго  не  давала  покоя,  пока  однажды  не  вспомнил  деталь.
     Они  торчали  тогда  в  машинах  у  дач  в  Завидово,  слушали  Перцина. Группам   захвата  было  приказано  действовать  по  обстановке. Взять  Бориса  в  наручники  или  на  месте  уничтожить.
     А  он,  как  последний  дурак,  позабыв  прежнее  правило  слушаться  телефона,  потребовал  письменный  приказ. И  момент,  вынуть  заносу  и  предотвратить  развал  страны,  устранив  тихонько  Бориса,  упустил.
     И  вот,  Перцин  рубит  лес,  и  сколько  будет  щепы,  бог  ведает.
     Со  временем  генерал  почувствовал  и  физический  недуг. Пенсию  не  начисляли,  и  жить  приходилось  за  счет  жировых  отложений. Половина,  по  обыкновению  женщин, в  прошлые  времена обзаводилась  под  наряды  всяческой  мишурой,  а  по  случаю  покупала  простенькое  золотишко. На  сколько  позволяло  жалование  генерала,  да  видели  в  ювелирных  развалах  глаза. Теперь  сдавали  презренный  металл  в  ломбарды  и  тем  жили.
      «Интересно:  для  кого  народ  таскал  каштаны»? – спросил  как-то  себя  бывший  генерал,  отоваривая  карточки  продуктами  в  отделе  ветеранов.
      Случалось, иногда  встречались. Ноги  по  привычке  тащились  на  Лубянку…А  там  ларьков -  со  всякой  выпивкой  и  пивом!
     Встретились  как-то  полковники  возле  пива,  ввиду  кормилицы-коробки: Рубцов  и  Брагин. Как  водится,  обнялись.
    -Говоришь,  Алексей  Петрович, - притянуло  глянуть?  Как  трудятся  в  потах,  кому  доверили  капусту  в  огородах? – прихлопнув  по  цивильному  плечу  наперсника,  сказал  Рубцов.
     -Признаться,  тянет  посмотреть,  увидеть  знакомую  морду  и  руку  пожать. Без  дела  паршиво. И  привыкать  к  мысли  трудно,  что  все  не  так,  и  ты  не  нужен, - не  стал  лукавить  Брагин.
     -А  меня,  и  захотел  бы,  половина  служить  не  пустит. Еще  в  те  дни,  как-то  поймала  в  телефоне  и  устроила  полковой  втык. Кричала: «Паразит! Мне  из  окна  видать: идет  дележка  власти,  а  вами  норовят  дорогу  проложить! Ты  годы  отслужил,  так  плюнь  на  плюрализм  и  перебегай  домой! Тикай  от  смерти»!  Кричала  громко  и  по  делу.
      -При  такой  бабе,  как  за  пазухой  судьбы. Да  только  жрать  надо,  а  на  пенсию…Вишь,  штаны  уже  держу  на  помочах. – В  поддержку  факта  Брагин поиграл  под  пиджаком резинками подтяжек. - Меня  тут  приглашают  консультировать  охранное  агентство. Большие  баксы  обещают.  Вот,  размышляю,  считаю, -   до  домашнего  котла  приварок!
     -Гляди,  Алеша,  кого  учить  придется.  Махнули  туда молотобойцы  от  спорта. Без  дела  ребята  остались. А  тут  разрешили  в  продажу стволы.  Им  пострелять  теперь,  как  курочке  снести  яичко. Нет, я  не  ходок  для  крышы  рэкетирам. Там  сроком  пахнет  или  пулей. Пацаны! Им  и  своя-то  жизнь – копейка,  а  уж  чужую  и  в  грош  не  оценят!
     По  слухам,  так  жили  и  иные  полковники  и  генералы  специальных  служб,  кто  выслужил  года. Одни  подались  в  инструкторы,  в  эксперты, другие  ставили  охрану  ворам,  но  большинство  от  службы  отдыхало.  Скучало и  тощало.
     А  те,  кто  помоложе…
     За  это  время  капитан  Никитин  перешел  на  службу,  не  меняя  кабинета,  под  крыло  российской  фээсбэ.
     Ему  и  обязанности  на  первых  порах  не  сменили. Слушал,  как  в  кабинетах  бывшей  партии  суетились  люди  из  новых  структур. Их  беседы  писали  на  пленку,  на  всякий  случай. А  вдруг -  гнездо  врагов  демократии?
     За  демократов  в  органах  теперь -  горой!
     Затем  сменили  профиль,  приставили  бороться  с  террористами,  под  масками   сепаратистов-революционеров. 
     И  против  бандитов,  под  соусом  охранных  фирм.
     Жизнь  будто  налаживалась  и  даже  устаканивалась,  потому  что  вдруг  из-под  прилавков  появился  всяческий  товар  и  море  разной  выпивки.
     Разительные  перемены  быта  анализу  не  подвергались, (не  надо  прошлое  ворошить,  когда  невыгодно),  но  если  не  дурак,  мог  догадаться  каждый: товар  не  исчезал,  он  по  команде   до  часа  икс  прятался  по  схронам. 
     Ну  и…Европа  помогала  гуманизмом,  обноски  присылала  российским   бичам  да  бомжам  скоророжденным.
     Свобода  бродила  по  бывшему  Союзу  в  белом  саване!  Натуральная  Свобода,  а  не  призрак  её.
     И  вот  однажды  капитан  возвращался  со  службы  домой.
     У  подъезда  встретился  незнакомец. По-зимнему  в  пальто  и  шапке. Остановил  и  попросил  прикурить.
     -Степан  Иванович  Никитин? -  осведомился  тип,  смело  задирая  жиденькую  бороденку  и  заглядывая  в  глаза. – Мы  вас  знаем  и  лишних  вопросов  не  надо, -  обрезал  он  тут  же,  предупреждая  недоумение. – Наши  интересы  совпадают  и  мне  поручено…
     Но  капитан  отреагировал  с профессиональной  иронией  и  оборвал:
     -Длинное  вступление.
     И  смотрел, стараясь  вспомнить, видел  ли  он  раньше  это  грубое  маленькое  лицо  с  глубоко  запавшими  глазами,  острыми  и  неприятно  егозливыми,  с  хрящеватым  большим  носом  и лягушачьим  ртом. Лицо  отталкивало  и  запоминалось,  а  потому…
     «Нет, я  его  не  видел. В  органах  такой  мог  служить  только  технарем,  как  я,  или  сексотом. Скорее  всего,  он  из  мафии.  Или  осколки  служб  имеют  интерес. Если  из  мафии, дать  сверху  кулаком,  чтобы  не  путался…А  если  служба…»
     -Мы  делаем  вам  подарок. Для  вашей  коллекции, -  меж  тем  приставал  мужик,  доставая  из-под  пальто  плейер. – Послушайте.  Это  довольно  занятно.
      Любопытство  одержало  верх:  Никитин  воткнул  в  ухо  фишку  и   включил  диктофон.
     Диалог  вели  друзья:  Болотин  и  Осенин,  политики  в  отставке. Осенин  даже  отсидел  недолгий  срок  на  нарах.
     Но  разговор  записан  давний,  когда  при  делах  были  соратники-сокурсники. Диспут  шел  о  разгуле  преступности,  о падении  экономики, о  необходимости  введения  жесткого  курса. На  том  настаивал  глава  Верховного  Совета. Болотин  кипятился,  возражая: «А  как  же  плюрализм?! Куда  девать  с  портрета  лицо  с  улыбкой  человека?! Это  же  позор  и  крах  консенсусу! За  что  боролись  эти  годы»?! 
     Возмущался, но  тут  же  соглашался:
     «Да,  идти  такой  дорогой  трудно. Порядок  нужон. Мы  это  сделаем,  когда  хорошо  обсудим. Лучше,  если  сделает  Верховный  Совет. Это  непопулярная  мера,  но  необходимая  народу. Мне  на  это  идти  нельзя. Сам  знаешь,  низкий  рейтинг,  как  теперь  выражаются  на  углах. Нужен  другой  ход».
      Болотин  сидел  на  любимом  коне,  и  как  всегда,  вперед  задом.
      Похоже,  беседовали  перед  отпуском  Президента.  Беседа  вдруг  свернула  на  мелочи  быта  в  приморской  жизни, где  обсуждалось  меню  изысканной  жратвы  и   выверты  пляжных  нарядов.
     Старый  друг  Осенев  пообещал  из-под  земли  достать  образец  японских  шмоток  для  неповторимой  Фаины.
     «Плавки  с  сюрпризом!  Заходит  в  море  дамочка  в полном  достоинстве  туалета,  а  выходит…без  такового.
     Все  видно  насквозь – костюм  теряет  в  воде  цвет!
     Фая  будет  в  конфузе,  я  знаю,  и  заранее  прошу  пардона,  Миша. Но, поверь!  Ведь  я  поэт  в  душе! Ты  будешь  ужасно  кричать  от  эпатажа,  когда  увидишь  Фаю  голой,  на  фоне  желтого  песка!  И  многие  увидят  главного  философа  Союза  в  таком  виде,  в  каком  ходят  короли  к  горшку. На  это  сто-ит  посмотреть  хоть  глазом!  Ругать  не  будешь?  Я  знаю,  тебе  тоже  хочется  взглянуть  в  таком  ракурсе  на  супругу!  Всегда  она  смеялась  над  тобой. А  тут – оборотка  забавы!»
     И дальше  сплошной  трёп,  от  которого  оторваться  не  можешь,  но  устаешь  ужасно  от  долгого  стыда.
     В  общем, дела  давно  минулых  дней,  когда  уже  неинтересно. Трамвай  ушел,  за  поворотом  скрылся.
     Никитин  так  и  уведомил,  возвращая  пипочку  из  уха  и  прибор.
     -Так  чего  сообразить  можно,  когда  поезд  застучал  по  стрелкам  за  вокзалом? Они  уже  спеклись,  как  политики.
     -С  Осениным  ясно,  а  Болотин  воду  мутить  будет  по  привычке. Наверху  просят  посодействовать  в  досрочной  дискредитации, - прогудел  мужик,  упрятывая  под  испод  одежки  диктофон.
     -Эка,  хватились! Его  еще  пять  лет  назад  надо  было…головой  в  очко  сортира.  Или  в  августе,  в  Хворосте  пощекотать  за  яйца  и  напустить  катранов. Спецы!.. А  мое,  собранное  на  кассете,  того…Включила  супруга  утюг  и - только  запах  неприятный.
     -Вы  хранили  материалы  в  утюге?!
     -А  что  прикажешь  делать?  Такое  время  было. Что  касается  вашей  записи…Сымитировать  довольно  просто,  сейчас  пародистов  развелось,  как  собак  по  улицам. Не  знаю,  чем  полезным  смогу  оказаться. Запись  рассчитана  знать  что,  а  не  кто…Так  что,  соображайте,  обдумайте,  а  потом…И  удивляюсь!  Он  на  Западе  кумир,  его  там  прижимают  к  пузам. Ну  и  пущай  торчит  у  них. И  без  работы  не  будет  голодать. Ему,  как  знаменитости  и  любимцу  демократов,  предложат  рекламировать  товар! Не  знаю,  какая  охота  возиться  с  шибздиком  от  политики?.. Народ  его  проклял. И,  честь  имею!
      И  с  тем,  не  оглядываясь,  пошел  в подъезд.
      И  перебирая  в  уме  ситуацию,  обозленный  тем,  что  его  не  забыли  до  сих  пор  и  не  оставили  в  покое,  а  напротив,  пытаются  активизировать, так  дернул  ручку  двери,  что  кольнуло  под  лопаткой. 
     «Остолопы! Хотят  удержать  историю  за  маховик. А  надо  смотреть  вперед,  просчитывать  хода. С  Болотиным  обмишулились  в  свое  время,  а  что  выкинет  Перцин? Характер  у  него -  хватается  за  первую идею. Думает  после,  а  это  для  дела  - хренотень  с  перцем. Хлебнем  с  ним,  наверное!»
     Ужинал Степан Никитин  вяло,  рассеяно  слушал  жену  и,  чувствуя  необычную  усталость,  убрался  перележать.
     Снял  бронерубашку  и  внимательно  осмотрел  со  спины. Проколов,  даже  мельчайших,  не  обнаружил.
     «Укольчик  ширнуть  хотели  или  пулю  вогнать? Зачем? Или  мне  показалось?  Гадство. Все  поменялось  в  мире  альтернатив:  враги сделались  друзьями, друзья  - конкурентами. А  в  ней,  как  известно  из  политэкономии,  побеждает  хитрейший».
       И  рано  лег  спать.
       Ночью  он  проснулся  с  ощущением  великой  слабости,  дурноты  и  тревоги. С  трудом  дотянулся  до  тумбочки,  включил  торшер, взглянуть  на  часы. 
       Четыре  часа.  Томленье  духа,  ломота   в  затылке  и  сон  бежал  как  от  чумного. А  когда  нет  сна,  набрасываются  мысли.
       И  побежали  по  извилинам  вопросы:  что,  когда,  зачем?
        Ночью,  многие  приметили,  являются  самые  умные проекты,  и, иной  раз,  до  того  простые,  что  хоть  в  гении  пишись. И  вот  пало  на  ум  от  бессонницы  или  тоски,  - ни  к  селу,  ни  на  затычку.
        «Дед  Семён  прислал  письмо,  на  здоровье  жалится,  зовет  к  себе  на  заимку. А  не  махнуть  ли,  сменяв  Москву  на  красоты  Сибири? Рыбку  ловить  в  Иртыше,  дичину  стрелять  да  мёд  собирать. Ну  и  грибочки. Разве  не  житуха?!..А службу – по  боку?.. А что?! Какая  это  служба?! За  жалование  в  скудных   деревянных  отслеживать  охотников  до  халявы  в  баксах. А  за  те  рубли  хрен  чего  укупишь  и  скоро  зубы  придется  складывать  в  рядок  на  полке… А  там - природа  подмогнёт! Прокормит,  голодать  не  даст…Да  нет, жена  не  согласится.  Катька  станет,  как  теперь  пишут,  в  позу  омара  поперек  двери,  и  из  Москвы,  сам  понимаешь,  - вплоть  до  ногтей  по  морде. Положим,  до  морды  ей  не  дотянуться,  но  на  развод…Москвичка  коренная. Куда  ей  по  тайге  да  по  болотам.  И  комаров  кормить. Но,  думать  надо. И  поговорить.
       Да-а,  время  идет,  а  не спится. И  мысли  бегут  глупые.
       Интересно,  Осенин  снабдил  Фаю  купальным  кимоно  для  хохмы европейцев  или  забыл?  Или  Фая  не  приняла  дара?.. И  как  выходила  она  из  пенных  вод,  держась  за  перси,  смущенно  глядя  на  пупок?
       Пришлось  принять  позор  прозором  на  бермуды?.. Ха,  представляю! Идет  походкой  первой  павы,  взгляд  надменный,  в  блеске  дня  стекают  по  плечам  остатки  моря  и  обнажают  складки  жира,  взращенной  царь-девицы…Стоп!.. А  что?  Прекрасное,  язык  не  повернется  обзывать  похабством!.. Красота  несовместима  с  отвращением. И получилось, Степа, очевидное  фиаско!  Смотреть  там  некому  ни  на  невольную  ошибку,  при реконструкции  адамова  ребра,  ни  восторгаться  эталоном  евиной  стати. Миша  в  прекрасном  -  ни бум-бум,  ему  риторика  и  поза  клоуна  на  первой  полосе  важнее,  чем  нежность  всякой  красоты…Да-а,  или  баран  он  или  козел. И  был  у  власти. Какой  махиной  управлял,  скотина  божья!
      Паскуда! И  не  единственный  герой  страны,  которому  охота  дать  поджопник! Смерть  ему – избавление  от  страданий  ущемленной  души,  но  судьба  наказала  проклятием  народов. И  будет  жить  с  мыслью,  что  пустил  под  откос  жизни  миллионы  людей,  развалил  государство,  помог  мировому  капиталу,  а  сам  угодил  на  свалку  истории.
      На  виду  общественности,  когда  позовут  на  свой  кильдим,  естественно,  он духариться  станет,  а  вернется  до  хатки,  всю  ночь проплачет  до  утра. Подушка  мокрой  станет  от  слез  ностальгии,  как  у  молоденькой  вдовы. Фу,  тайный  недоброжелатель, завел  мысли  крамольные  и  дрожишь,  как  лист  на  ветру!  Не  надо  пукать  в  пробирку  от  страха. Сейчас  свобода  слову  и  делам. Хотя,  конечно,  навострятся  вскорости  читать  и  мысли…Тогда  уж… 
     Да.  А  наши  охламоны  из  охраны,  пожалуй,  тоже,  разве  что  от  голодухи,  позарятся  на  первую  леди  страны. Впрочем,  щупать  женщин  даже  взглядом  им  запрещено  уставом!  Ха!  Белые стишата!.. Для  интересов  государства, приказано  в  кознях  политики  разобраться.
     Рыцари  пера  и  топора! Им  бы  за  Перциным  присмотреть, куда  загребать  станет, а  они  ко  мне   пристали. Вспомнили  про  старые  дела… Но  ты  не  унывай,  они  или  отстанут,  или  заставят  рукавицы одевать. Такая  уж  служба  особых  болванов,  чтобы  таскать  уголья  для  других.  И хорошо,  только  мы отдуваемся,  а  народ  простой  отдыхает  во  времена  смены  власти…
      Однако,  ты  даешь!  А  кто  взял  власть  в  пользу  Бори Перцина?!
       Миллионы  бросались  с  фонарей  кричать  и  требовать  свободы! Они - народ, они  не  спали!..
      А  ты  не  врешь,  аналитик  хренов?! То  не  народ,  а  толпы  были. Сбегались  в  кучу  хомо-сапиенсы  - от  народа  сливки…
      И,  положим,  не  миллионы,  а  сотни  тысяч. И  то,  если  по  всей  стране  считать.  Да  среди  них  шпионы  ЦРУ!  Они  хитрее,  у  них  задача, они  за  власть  в  ихнем  доме  не  только  на  фонарь  полезут. 
      Миллионы,  как  раз  в  это  время,  тихонько  сидели  по кухонькам  да  на  завалинках. Охломоны-охломосы.  Вот  если  бы  они  сказали  слово…Но  их  дурили  Боря  с  Мишей.  И  получилось,  не  знали  что  сказать,  как  ни  прискорбно.  Теперь  бы  локоть  укусить,  а  толку  что?  Да-а,  а  народ-то  русский,  хлебнув  социализма,  никогда  не  примирится  с  нынешним  укладом,  с  несправедливостью  мысли  или  дела.  Гражданская  война?.. Так гражданская  война  уже  началась! Тихая,  но  война,  и  ей  нет  остановки. Интриги,  террор,  убийства  и  воровство  по  кругу.  Власть  берут  паразиты. Ха!  Сменилась  власть  без  жертв!  Два  алкаша  попали  под  танк  и  сколько  крику,  они  герои!  Вот  китайцы  герои.  В  восемьдесят  девятом  сотни  студентов,  требующих  всяческих  свобод,  разнесли  в  тлен,  зато  миллиард  остальных  китайцев  будет  жить  нормально.»
     Так  заключил  себе  Никитин.
      Имеет  право.
      Люди  разные  и  судьбы  разные,  а  мысли  про  одно. Как  дальше  жить,  и  не  тужить потом?               
     Вот  такие  случились  дела.
     А  Никитин  не  выдержал,  уволился  к  черту  с  работы  государственного  шалуна-вертухая  и  уехал  в  Сибирь,  к  деду  Семёну  на  раздолья  Иртыша.  Подальше  от  суеты.  Дочь  к  тому  времени  вышла  замуж,  и  жена  осталась,  не  пожелала  менять  столицу  на  сибирское  захолустье. Впрочем,  Никитин  такой  расклад  предполагал  заранее  и  не  настаивал. Ни духа  романтики,  ни  авантюрной  жилки  не  было  у  половинки: тряпками  увлекалась, нежностям  природы  красоту  себя  любимой  в  зеркале  предпочитала…
               
                Луганск,  1993 г.