В пятидесятые годы прошлого столетия люди жили дружно. Наша улица из деревянных домов была населена людьми разных возрастов и национальностей. Когда-то эти дома строили для себя ветеринары Благовещенска. Именно им был отдан этот участок под застройку. Только широкая улица была освобождена от смешанного леса, да прорыты солдатами города водосточные канавы, да забитые колышки показывали границы участков, на которых новые домовладельцы возводили себе жилье.
Дома должны быть построены в один ряд и окнами в улицу. Таково было требование городской управы. И вот появились добротные дома, деревянные, украшенные наличниками, покрытые оцинкованным американским железом, с тяжелыми дубовыми ставнями, которые закрывались на ночь и перехлестывались еще и полосками железа на болтах. Болты продевали в оконную колоду, а в специальное отверстие в болтах продевали железные шпильки. Открыть ставню с улицы было невозможно. Огромные ворота и тяжелые калитки превращали и усадьбу дома в неприступную крепость. Настороженно жили люди в дореволюционном Благовещенске. На ночных улицах пошаливали разбойники.
А в послевоенное время ставни хоть и закрывали на ночь, но только затем, чтобы сохранить тепло дома. Летом, в лютую жару, ставни даже не открывали. Берегли прохладу. И дом был настоящим спасением.
В наш большой двор вечерами приходили соседи. На крылечке и на скамейке рассаживались и женщины и мужчины: играли в карты, женщины шили и вышивали, негромко песни пели, переговаривались о том, о сем.
Строители домов куда-то исчезли. Тихо говорили о том, что их обвинили в заговоре против советской власти, но обвинение было ложным. Их реабилитировали. С опозданием. Некому уже было возвращаться в свои дома. Тогда и появились на номерах домов вместо фамилии домовладельцев три загадочных буквы - ГКХ. И только став подростком я узнала, что означают они Городское коммунальное хозяйство. Разгородили дома на клетушки, на крошечные квартирки и поселили в них люд самый разнообразный. И по положению в обществе, и по достатку они отличались друг от друга. Жила семья директора техникума рядом с нами, неподалеку - преподавателя института, семья учителей, а рядом с нами жили военные. Семья Гуреевых занимала целый дом. Когда я была так мала, что и запомнить могла очень мало, Гуреевы переехали. Главу семейства перевели на новое место службы. Переезжая, они на память нам подарили репродукцию картины Перова "Охотники на привале". Это была небольшая картина в красивой тонкой деревянной раме золотистого цвета. Её повесили в большой комнате на самом видном месте.
В этой комнате я и выросла. Большой шкаф, за которым стояла родительская кровать, отделял небольшое пространство комнаты. К углу шкафа была прибита веревочка. Ситцевый полог днем отодвигался, а на ночь - задергивался. У противоположной стены стояла тоже двухспальная кровать, на которой спали мы с сестрой, у печки - односпальная кровать для брата. Большой круглый стол, на котором мы делали уроки, дополнял убранство комнаты. Через три больших окна лился солнечный свет, в один из простенков между ними и повесили подаренную картину.
По утрам в воскресные дни мы осаждали отца одной и той же просьбой.
- Папа, расскажи нам сказку! - канючили мы.
- Жил был дед Яшечка, на голове - шапочка, на штанишках - латочка. Хороша моя сказочка?
- Хороша, - кричали мы втроем. - Еще расскажи!
- Шел медведь в берлогу, да бултых в воду! Мок-мок! Кис-кис! Вымок. Выкис. Выбрался на бережок и пошел опять в берлогу, да бултых в воду!
Младший брат первый не выдерживал череду таких сказок.
- Настоящую хочу! - кричал он громко.
Отец сдавался и рассказывал. Он был прекрасным рассказчиком. Он говорил то громко, то переходил на шепот доверительный. Мы слушали о подвигах богатыря Кожемяки с замиранием сердца.
- Вот пришли враги и обступили город русский Киев. И говорят князю, если найдешь поединщика против нашего богатыря, и он примет бой и победит, то снимем осаду с города. А если нет - разграбим и подожжём. И никого не пожалеем. Всех смерти придадим.
Оробел народ. Глянут на богатыря вражеского, а он огромен, а значит и силен. Сразиться с таким - пойти на верную гибель. И никто не решается вызов принять. Пригорюнился князь. Кто пойдет и честь отстоит земли русской. И тут к нему пришел человек один. И говорит: "Я - кожемяко - шкуры выделываю бычьи. И есть у меня сынок. Отрок еще. Шестнадцать годков только сравнялось ему. Но силен он необыкновенно и характер имеет жгучий. Если рассердится - шкуры в руках бычьи пополам рвет".
Уговорили отрока того вызов принять. А он ни мечом, ни копьем не владеет. Дали ему палицу огромную в руки - дубинку по нашему. Коня подобрали богатырского. Взошли на стены городские все жители города и стали Бога молить послать победу русскому воину. Открылись ворота, и выехал сын ремесленника на бой с врагом. Победил он, ребятки. И палица та ему была ни к чему. Без всякого страха разогнал он коня своего, поравнялся с противником, изловчился его за руку схватить цепко, выдернул из седла и уронил на землю так, что тот и подняться не смог. Победил он его. Враги слово сдержали. Сняли осаду с города. А про подвиги Никиты Кожемяко стали легенды слагать, да сказки малым деткам рассказывать.
И мы переводили дух. Все хорошо. И МЫ победили.
Рассказывал отец и другие сказки про страшных колдунов. Но я могла десятки раз слушать его сказку про Никиту-богатыря и десятки раз восторгаться его подвигом. И вот когда все сказки были рассказаны, а отец говорил нам - малышам, что пора и честь знать и дела идти делать, ему вдруг пришло в голову сочинить нам историю по картине "Охотники на привале". Он её озвучил!
- Как вы думаете, дети, о чем они говорят?
- Охоту обсуждают. О чем же еще?
- А кто здесь нарисован?
- Охотники, конечно, а кто же еще?
- Это горе-охотники какие-то. Кто же дорогое английское ружью кладет прямо на землю? Земля в дуло попадет. Несчастье может случиться. А ведь ружье лежит рядом с пожилым и опытным охотником - рассказчиком. Значит и не охотник он никакой. И посмотрите внимательно, зачем им охотничий рожок? Звуками его собак отзывают на псовой охоте. А у них пес-то всего один, да и тот видно из-под носа у них что-то украл, а теперь ест в сторонке. Разве уважающий себя пес охотничий будет так себя вести. Значит и пес обыкновенный, не обученный какой-то. И откуда они зайца взяли? Подстрелили? Ладно, допустим. Над головой гуси у них летят, а птица-то лесная нарисована, а леса на картинке не видно совсем. Пустынное место вокруг их привала. Неудобное место. Так что уже одна картина - детали её - это усмешка художника.
Конечно, пожилой охотник из обедневших дворян. Барин-то в стоптанных сапогах и без шляпы. Слуга бывший и тот котелок на голове имеет, а барин с непокрытой головой. А посмотрите, как молодой и неопытный охотник одет. Сапоги-то у него на высоком каблуке. В таких только на балах перед дамами блистать, а на охоту в других сапогах ходят. Папиросу в руках держит этот новичок в охотничьем деле, но рассказчик его так удивил, что огонек в другой руке вот-вот обожжёт ему руку, а он все прикурить не может.
Бывалый охотник говорит молодому, что он идет как-то раз с ружьем по лесу, и вдруг слышит треск подозрительный, смотрит, а впереди его - медведь. В берлогу возвращается. Вот и решил он незаметно разведать, где же его берлога? Крадется, и только его настиг, вдруг ему рука на плечо ложится. Глянул, мохнатая рука, почти что человеческая. Поднял глаза - батюшки! А это жена его - медведица сзади подошла и говорит человеческим голосом: "Товарищок! Ты чего за моим мужиком подсматриваешь?"
Странно, что я в четырехлетнем возрасте отцу верила абсолютно. Вот именно так и говорил старый охотник молодому. А иначе, отчего бы так смеялся крестьянин? И отчего бы замер с папиросой молодой охотник?
Прошло много-много лет. Детство мое уже покрыто дымкой времени. Но когда я вижу картину Василия Григорьевича Перова "Охотники на привале", созданную им в 1871 году, я всегда улыбаюсь. Говорят, что она - смесь жанров. И пейзаж, и натюрморт, и жанровая сценка - и все на одном и том же полотне. Говорят, что детали уже одни должны заставить зрителя улыбнуться. Все это так. Но меня смешит тот азарт рассказчика - виртуозного завиральщика - который так увлекся, что забыл о том, что медведица не могла сказать ему русским языком ни словечка. И я смеюсь. И часто и у меня, как и у крестьянина на картине знаменитого русского художника, от смеха выступают на глазах слезы.
Пока мы умеем смеяться - мы непобедимы!