Глава Девятая. Братья по крови.
Молчаливая пауза продолжалась минуты две, не меньше, во время которой Герман, видимо, тщательно обдумывал то, что собирался ответить. Ситуация складывалась для него, прямо скажем, нетривиальная, грозящая грандиозным скандалом, что в планы Германа Федоровича явно не входило.
— Не понимаю, о чем ты, мама, – промолвил Герман, отложив в сторону какой-то лист бумаги.
— Да, все ты понимаешь! Меня только одно интересует: ты сам до всего этого додумался или тебе кто-то подсказал…
Отпираться в сложившейся ситуации было делом явно бессмысленным, и Герман тут же перешел к своей излюбленной тактике – нападению как лучшему средству защиты.
— Мама, а кто просил тебя совать свой нос в чужие дела!? – рявкнул он. – Анька со своим муженьком, наверное, подсуетились? Ну, ничего… веселую жизнь я им еще устрою.
— Не вздумай причинить Ани с Вадиком хоть какой-нибудь вред! – категорично заявила Варвара Захаровна. – Если с ними хоть что-то случится, то ты, дорогой мой, узнаешь, на что я способна.
Варвара Захаровна сказала это тоном настолько уверенным и все исчерпывающим, что у Германа не нашлось ни одного аргумента, чтобы что-то ей возразить.
Никогда еще Герман не чувствовал себя настолько разбитым, униженным и опустошенным. Чтобы он не собирался предпринять, каждое свое действие он привык просчитывать на сто шагов вперед, и еще ни разу не было случая, чтобы что-то в этой системе давало сбой. Слова матери свидетельствовали об одном: карточный домик рассыпался, и под собой он мог похоронить всех, в том числе и своих создателей.
Бессонница в ту ночь Герману Федоровичу была обеспечена, и, не будучи в состоянии сомкнуть глаза, он тщательно обдумывал варианты дальнейших действий.
Выводы из всего произошедшего напрашивались самые неутешительные: годами отлаженная система оказалась никуда не годной, а виноваты в этом были люди, в которых Герман был уверен больше чем на сто процентов.
Первого виновного в произошедших бедах долго искать не пришлось. Он всегда находился под рукой у Германа Федоровича, готовый выполнить любое распоряжение шефа. Взяв трубку телефона, набрав нужный номер и услышав знакомый голос, Герман сердито произнес:
— Виктор, зайди ко мне немедленно. Нам с тобой предстоит очень серьезный разговор.
Начальника службы безопасности Виктора Васильевича Шабанова долго ждать не приходилось. Он всегда являлся по первому требованию своего патрона, совершенно не задаваясь вопросом о причинах того или иного вызова.
— Что случилось? – спросил вошедший в кабинет Виктор Васильевич.
— У нас – проблемы, – ответил Герман. – Кажется, пташки вырвались на свободу, и теперь над всеми нами будет висеть дамоклов меч.
— Погоди. Ты сейчас о чем… - уточнил Шабанов.
— Да, все о том же, Витя. Все о том же… Полине с Ленкой каким-то образом удалось сбежать из клиники. Сам понимаешь, к чему это может привести.
— Но ты ведь сам говорил, что проблема с твоей невестой решена раз и навсегда.
— Ну, видишь… решена, но не совсем. Не вполне метким твой снайпер оказался. И этому щенку – хоть бы что, и Ленку только покоцал. Правда, хорошо покоцал. Она теперь, как минимум, неделю в реанимации проваляется.
— Тогда за чем дело стало!?! Давай, пока она этой реанимации, её и… - Шабанов сделал многозначительный жест большим пальцем по горлу.
— Витек, ты хотя бы приблизительно знаешь, где эта реанимация находится? – спросил Герман.
Ответить на этот вопрос Виктору Васильевичу было абсолютно нечего. О месте нахождения невесты Германа никому и ничего не было известно, и Шабанову оставалось лишь разводить руками, делая при этом растерянное выражение лица.
— У нас с тобой руки связаны, пока мы не узнаем, где они находятся, – сказал Сапранов. – Витя, и я тебя прошу: приложи максимум усилий, чтобы разыскать их. Иначе не будет покоя ни мне, ни тебе.
Учитывая объем совершенного, а также отношения к нему со стороны освободителей Полины, у опасений Германа были все основания. Анна с её супругом, зная о проделках Сапранова, теперь способны были на все, чтобы максимально его дискредитировать.
— Ты не хочешь решить вопрос с этим адвокатишкой окончательно и максимально радикально? – спросил Сапранова Виктор Васильевич. – По мне, давно пора это сделать. Этот Гусев обнаглел окончательно…
— Не сейчас, Витя, – промолвил Герман. – Не сейчас. Гусева мы еще успеем поставить на место. Сейчас главное – найти Полину с Ленкой. Вот кто действительно представляет для нас опасность.
Задача, поставленная Германом, казалась Виктору Васильевичу, в принципе, невыполнимой. Именно из-за того, что у беглянок появились такие покровители, как Анна и Гусев, доступ к ним не представлялся возможным. Можно было не сомневаться, что Вадим Викторович с супругой сделают все возможное, чтобы оградить своих подопечных от каких бы то ни было вмешательств.
— Герман, пока Гусев со своей женой по земле ходят, мы с твоими бабами совершенно ничего сделать не сможем, – не успокаивался Шабанов.
Ни от кого другого Герман Федорович не стал бы терпеть подобных наставлений, тем более, возражений. Ни от кого другого… кроме начальника своей службы безопасности.
С Виктором Васильевичем Германа связывали не только рабочие отношения, но и кровные узы, что давало Шабанову определенные преференции перед другими сотрудниками своего шефа.
Можно сказать, начальника своей охраны Герман получил в наследство от своего отца вместе со всем остальным скарбом.
Никогда не отличавшийся супружеской верностью, Федор Кузьмич в один прекрасный день не побрезговал связью с одной уже немолодой хромой цыганкой, чей табор располагался в городе, где проживала чета Сапрановых. Так и осталась бы эта связь никем не замеченной, а у Федора Кузьмича она бы давно стерлась из памяти, если бы ни одно происшествие в районном детском доме.
Звонок от директора этого детского дома застал Федора Сапранова, когда он только-только прибыл из дома на работу.
— Федор Кузьмич, вы бы не могли к нам сегодня заехать? – тараторил в трубку директор. – Тут к нам ночью одного мальца подбросили, а при нем – записка… в общем, думаю, вам это будет интересно.
Приглашение было, конечно, не из разряда заманчивых, но Федор Кузьмич, повинуясь то ли простому любопытству, то ли неизвестно откуда появившемуся интуитивному чувству, все же принял его.
То, что предстало перед его глазами в самом приюте, не могло не поразить как своей банальностью, так и неожиданностью. На пеленальном столике, завернутый в байковое одеяльце, лежал ребенок, по всей видимости, не больше, чем сутки назад, появившийся на свет.
— Это было при нем. – промолвил директор, протягивая Федору Кузьмичу сложенный вчетверо лист бумаги.
На белом листе бумаге черным по белому матерью малыша сообщалось о том, что отцом ребенка является ни кто иной, как Федор Кузьмич Сапранов, а также содержалась нижайшая просьба к последнему позаботиться о своем незаконнорожденном сыне.
Что-то похожее на шок испытал Федор Кузьмич при этом известии. В своих половых связях он разборчивым никогда не был, но даже ему не приходило в голову, что одно из его многочисленных приключений может привести к подобным последствиям.
— Ребенка я забираю с собой, – сказал Федор Кузьмич. – Надеюсь, вам не надо говорить: все, что здесь произошло, должно оставаться в строжайшей тайне. Ни одна живая душа ничего не должна знать об этом ребенке.
Одного не смог учесть Федор Кузьмич – давнюю дружбу директора этого богоугодного заведения со своей супругой. Старая дружба, как известно, имеет свойство не ржаветь, и информация, тщательно скрываемая всесильным хозяином города, очень быстро стала известна его жене.
Скандал, последовавший за этим, был грандиозен. Благо, ни Иван, ни Герман при нем не присутствовали из-за своего нахождения в это время вдали от дома. Каким образом Федору Кузьмичу удалось предотвратить переход этого скандала в развод, было известно только ему одному, но красные линии Варварой Захаровной были обозначены достаточно четко: речи не могло идти о пребывании незаконнорожденного сына Федора Кузьмича в её доме.
— Связей у тебя полно. Вот и придумай, куда его можно пристроить, – безапелляционно заявила Варвара Захаровна. – А в нашем доме приют для твоих нагулянных детей я делать не дам.
Связей у Федора Кузьмича действительно было много, но задействовать их даже ради своего родного сына он почему-то не хотел. Ребенок сначала оказался в самом заштатном доме малютки, а затем – в самом заштатном детском доме. Очень быстро мальчик оказался предоставлен улице, которая его и воспитала.
На своего отпрыска Федор Кузьмич обратил внимание, лишь когда тому уже было далеко за двадцать…
К этому времени Витя Шабанов прослыл во всей округе отъявленным хулиганом и оторвой. Не было ни одного человека в городке, кто бы в той или иной степени не пострадал от не в меру активного акселерата. Отделение милиции было завалено заявлениями от местных жителей, натерпевшихся от ретивого Витька.
Именно тогда и заметил разбитного парнишку, бесцельно слонявшегося по округе, всесильный хозяин местности – Федор Кузьмич Сапранов. Родного отпрыска в молодом человеке он признавать не хотел, хотя каждая черта в лице Виктора свидетельствовала о прямой наследственности от Федора Кузьмича.
Специфика деятельности господина Сапранова предполагала выполнение определенного рода работ, выполнение которых можно было поручить только таким отвязным людям, каким был Виктор. С возложенными на него задачами Шабанов справлялся довольно-таки успешно, за что в скором времени и стал негласным фаворитом своего отца.
— Держись Витька, сынок, – часто говорил Федор Кузьмич Герману. – Он и от любой беды тебя защитит, и все твои проблемы решать будет.
Завету своего отца Герман следовал неукоснительно, и вскоре во всей округе нельзя было найти друзей ближе, чем два отпрыска Федора Кузьмича. Деятельность Германа Федоровича зачастую была очень специфической, во очень многих случаях связанной с конфликтами с законом, но, благодаря брату, Герман выходил сухим из воды, вдобавок извлекая для себя из всего этого максимальную выгоду. Благодарность к брату была беспредельной, что очень скоро выразилось в том, что Виктор Васильевич стал самой приближенной к Герману фигурой.
Времена стремительно менялись, диктуя обывателям новые, порой, трудновыполнимые условия жизни. Уже давно Герман Федорович сменил повседневную одежду на строгий деловой костюм, но методы ведения дел и способы решения проблем остались прежними.
— Если бы не ты, у меня б никогда не было того, что я имею сейчас, – часто говорил Герман брату. – Витек, вдвоем мы с тобой можем многое сделать. Нет таких высот, которые бы мне не покорились. Ты не представляешь, как я могу тебя озолотить, если ты всегда будешь рядом со мной.
Слова старшего брата на Виктора Васильевича действовали вдохновляюще. Все, о чем бы ни попросил его Герман, он выполнял быстро, тщательно, не считаясь ни с какими трудностями, встречавшимися на пути.
— Тебе, как я погляжу, вполне можно доверять, – сказал как-то Герман Виктору Васильевичу. – Поэтому, мне кажется, пора переводить тебя на новый уровень. Работа, конечно, не такая спокойная, как сейчас, но и отдача намного больше.
— Что я должен буду делать? – коротко спросил Шабанов.
— Зачищать территорию, – не менее коротко ответил Герман. – Пойми, моя жизнь не предполагает нахождения рядом кого-то, кто мне мешает.
Все, о чем бы ни попросил Герман, Шабанов выполнял всегда дотошно, рьяно, с присущей только ему скорпулезностью. Частые конфликты с законом его не волновали, так как он точно знал: нет такой ситуации, когда Герман не подставил бы свое крепкое братское плечо.
Вся деятельность Германа, связанная с «Цитаделью», касалась Шабанова напрямую. Для разрешения всех возникавших конфликтных ситуаций он был задействован. С поставленными задачами Виктор Васильевич справлялся так, что больше никому в голову не приходило предпринимать что-либо наперекор.
— Все смотрят на тебя, конечно, косо, - говорил Герман Федорович брату, - но ты на это не обращай совершенно никакого внимания. В нашем деле быть мягкотелым категорически запрещено. Не сожрешь ты – сожрут тебя. Запомни это, Витя.
Все наставления старшего брата Шабанов усваивал прочно, и следовал им неукоснительно. Наверное, именно поэтому вскоре в округе не осталось никого, кто бы ни боялся двух братьев, ибо каждый знал: Герман Федорович с Виктором Васильевичем на расправу скоры, и никому обид в свой адрес не прощают.
— Слушай, тебе не кажется, что вокруг нас слишком много крови? – спросил как-то брата Виктор Васильевич.
— Витя, а по-другому нельзя. В нашем деле если не сожрешь первым ты, непременно сожрут тебя.
Вопросы морали и законности того, что он делает, вообще меньше всего интересовали Германа. За ценой в достижении той или иной цели он никогда не стоял, а Шабанов был лишь послушным исполнителем воли своего брата. Виктору Васильевичу он доверял всецело, и каждый мог быть уверен в обязательности выполнения своих поручений.
Не было в доме Сапрановых людей, которые бы относились к Виктору Васильевичу с симпатией. Все боялись его, всем он казался чем-то недобрым, окруженным какой-то зловещей таинственностью. Подобные суждения не были исключением и для Владимира Борисовича – частого гостя особняка в Троице-Лыково.
— Хоть ты меня убей – не могу понять, что тебя связывает с этим типом, – говорил он Герману. – По всему ведь видно – бандитская морда, а ты его на такой ответственный пост ставишь – начальника службы своей безопасности.
— Вова, давай со своими кадрами я как-нибудь сам разберусь, – отвечал Сапранов. – Тебя это вообще не должно волновать.
— Да, меня это и не волнует. Потом только не жалуйся, когда этот твой протеже окажется не тем, за кого себя выдает.
Ромодановский даже не подозревал, что в силу своей деятельности сам находится в зоне непосредственных интересов начальника охраны своего партнера. Слежка за Владимиром Борисовичем велась круглосуточная, и начальнику службы безопасности Германа должен был быть о нем известен максимум информации.
— Этот хитрый лис может вонзить нож в спину в любой момент. Поэтому ты глаз с него не спускай, – просил Герман Федорович Шабанова.
Все просьбы брата Виктор Васильевич выполнял дотошно, скорпулезно, не упуская ни одной малейшей детали, и вскоре не было ничего, чего б Герман Федорович не знал о своем деловом партнере.
Под особым вниманием Шабанова находился сын Владимира Борисовича – Роман. Оно и понятно: претендент на роль зятя Германа Федоровича нуждался в особом к себе отношении.
— Это ничтожество – моя главная головная боль, – не раз говорил Герман. – Если бы ни Ромодановский со своим банком… ноги никогда бы не было этого пройдохи на пороге моего дома.
Своего презрительного отношения к Роману Герман Федорович не считал нужным даже скрывать. В потенциальном супруге своей младшей дочери его раздражало буквально все: заносчивость, чванливость, явно завышенная самооценка… словом, все те качества, которые с лихвой были свойственны самому Сапранову.
В силу своего характера и образа жизни Рома беспрестанно давал поводы для критических выпадов в свой адрес со стороны Германа и его брата.
— Не представляю, что общего может быть у твоей Эллки с этим… не пойми чем, – часто удивлялся Виктор Васильевич. – Герман, это ж – ноль без палочки. Знаешь, иметь с ним что-то общее – это себя не уважать. Так я и не понял, что тебе от этого недоумка нужно.
— Банк, Витя! – выпалил Герман. – Банк его отца! Слишком много на этом банке замешено, чтоб он находился в чужих руках.
То, что Германом двигают, прежде всего, меркантильные соображения в его желании поженить Эллу с Романом, было ясно давно и всем, включая Владимира Борисовича. От «Терминал-банка» слишком многое зависело в бизнесе Германа Федоровича, и терять контроль над ним он не должен был ни при каких обстоятельствах. Для этих целей подходили любые средства, в том числе и принесение в жертву родной дочери такому ничтожеству, каким, по мнению Германа Сапранова, являлся Рома.
— И долго ты собираешься продолжать этот спектакль? – спросил брата Шабанов. – Долго все это продолжаться не может.
— Надеюсь, недолго. Мне главное, чтоб Эллка с этим недомерком побыстрее окольцевались. Тогда можно будет уломать Владимира составить завещание на имя своего сыночка. Ну, а потом все должно пойти, как по накатанному…
Конечно, Герман Федорович видел свою младшую дочь, прежде всего, не женой, а вдовой Романа. Сын Владимира Борисовича должен был исчезнуть вскоре после свадьбы, и Шабанову отводилась в этом ключевая роль.
— В этом-то ты меня не подведешь? – спросил Герман Федорович брата. – Кроме тебя, нажать на курок больше будет некому.
—Я тебя когда-нибудь подводил? – вопросом на вопрос ответил Шабанов. – Сам вижу: тесна земля для вас обоих. Ты только скажи, когда действовать надо, и я все сделаю.
Выполнять подобные поручения Виктору Васильевичу приходилось достаточно часто. Нажимал на курок он периодически, и каждый раз выполнял эту работу мастерски. Во многом именно благодаря начальнику своей охраны, Герману Федоровичу удалось занять то положение, которое он занимал. Вскоре во всей округе не осталось ни одного человека, кто бы ни боялся всесильного Сапранова.
— Все, что у меня есть, принадлежит мне по праву, – не раз говорил Герман. – Любой, кто с этим несогласен, будет наказан.
— Слушай, все, чего ты добился этим своим беспределом, – это настроил против себя очень авторитетных, уважаемых людей, – упрекал Германа Артамонов. – Ты что, думаешь, они вот эти твои выходки вечно терпеть будут? Да, в один прекрасный день ты просто получишь пулю в лоб, и на этом все будет закончено. Подумай об этом.
— Игорек, только, знаешь, я ведь ни в чьих советах не нуждаюсь, – ответил Герман. – А чтобы не получить, как ты говоришь, пулю в лоб, мне и приходится действовать в таком… несколько экстравагантном стиле. Результат-то, как сам видишь, налицо. Ни одна шавка не смеет против меня слова пикнуть.
Как рыба в воде чувствовал себя Виктор Васильевич в новых условиях работы. Все, о чем бы не попросил его брат, он выполнял быстро, аккуратно, не оставляя никаких следов. Вскоре во всей округе не осталось ни одного человека, кто бы не боялся всесильного брата Германа Федоровича.
— Тебе самому-то страшно не становиться? – не раз спрашивал брата Герман. – Витек, о твоих костоломовских методах уже всем известно. Долго так продолжаться не может. Не боишься в один прекрасный день получить пулю в лоб из-за угла?
— Пока ты со мной рядом, мне бояться нечего,- отвечал Шабанов. – Ты ведь меня прикроешь в любой ситуации?
Вот как раз насчет этого Виктор Васильевич очень сильно ошибался. Братские чувства Германа распространялись до определенных границ, за которыми наступал обыкновенный циничный расчет, в который Шабанов запросто мог и не вписаться. Герман Федорович был не из тех, кто будет приносить какие-либо жертвы ради других, и, тем более, ради них рисковать, о чем тут же было сообщено Шабанову.
— Видишь ли, в чем дело, Витя, те сферы, в которых мы с тобой вращаемся, не предполагают какого-то блата и, уж тем более, родственных отношений, – сказал Герман. - «Цитадель» - это серьезная организация, а не клуб по интересам. Так что в случае каких-либо проколов тебе выкручиваться придется самому.
Правила игры были обозначены, и что-либо противопоставить им не представлялось возможным в принципе. Шабанову только оставалось подчиниться воле своего единокровного брата да послушно следовать его указаниям. Подобный расклад Виктора Васильевича, конечно, не устраивал, но как-либо противостоять сложившимся обстоятельствам он не мог.
Все изменилось в тот день, когда первой супруге Германа Полине суждено было разрешиться от бремени. Сценарий беременности оказался не из легких, а поэтому все доктора в один голос предупреждали: надо быть готовыми к любому развитию событий.
В роддом Полину привезли абсолютно бесчувственной. Сопровождавший её фельдшер скорой помощи лишь подливал масло в огонь, беспрестанно повторяя:
— Не было у меня еще такого тяжелого случая. Тут ведь, скорее всего, кого-то одного надо будет спасать – мать или ребенка, – тараторил себе под нос фельдшер. – До роддома довезти бы без приключений.
В районной больнице к приему особо важной пациентки все было готово загодя. Персонал, начиная с главного врача и заканчивая дежурной санитаркой, были оповещены о том, что случай, с которым им предстоит столкнуться, весьма непростой, а спрос за него с каждого из них будет особый.
— Сноха самого Федора Кузьмича рожать надумала! – орал на весь коридор главврач Веллер. – Надеюсь, никому не надо объяснять, что нам всем будет, если что-то пойдет не так?
Ситуация действительно была не из простых. Частые семейные разборки, периодические скандалы между супругами сказали свое слово, что выразилось в экстренно-тяжелом состоянии роженицы. Чувствуя над собой тяжелую длань хозяина города и его сына, местные эскулапы выдавили из себя максимум знаний и умений, что выразилось в совершенном ими маленьком чуде.
— У вас сын родился, – сообщила Герману полная, седовласая акушерка. – Мы уж, грешным делом, на вашей супруге крест поставили. Думали – не выживет, а она, вон, какой сильной оказалась: и сама сдюжила, и какого богатыря родила…
— Ну, спасибо… - недовольно пробубнил себе под нос Герман.
Стоявший в стороне Виктор Васильевич сочувственно посмотрел на брата. По всему было видно, что роль отца Германа не прельщала, а, наоборот, по каким-то неведомым причинам, сильно тяготила.
— Не вижу радости на лице, – почти издевательским тоном подтрунил над Германом начальник его охраны. – Герман, сын – это то, о чем мечтают все мужики, а у тебя настроение… ну, чисто похоронное.
— Витя, я похож на того, кто будет подтирать чужие сопли? – спросил Герман.
— Брат, но ведь ты когда женился, знал, на что подписывался. Теперь локотки-то поздно кусать.
— Да уж. Если раньше от Полинки доброго слова не дождешься, то теперь, когда она от этого шоферюги родила…
— Ты только отца не зли. Сам знаешь: он с Полиными родителями на короткой ноге. Если они узнают, что ты их дочку или внучка третируешь, не поздоровится, в первую очередь, тебе.
О подобном раскладе Герману можно было и не напоминать. Даже страшно было подумать, что может быть, если он чем-то или в чем-то начнет ущемлять Полину и её ребенка. Реакция её родителей была бы молниеносной, после которой от Германа мог остаться только прах. В этой ситуации Герману рассчитывать было бы совершенно не на что. У отца он бы не нашел поддержки в силу особенностей отношений того с родителями его жены, а мать слишком хорошо относилась к Полине, чтобы предпринимать хоть что-то против неё.
— Сдается мне, деньки у тебя наступают безрадостные, – сочувственно промолвил Шабанов.
— Да, уж. Теперь отец да теща с тестем с меня с живого стружку снимать начнут. Для Полининого сыночка будет все на блюдечке с голубой каемочкой, а нам с Полей, что останется, то и достанется. Главное, что самое обидное, я ведь к этому приблудному вообще никакого отношения не имею. Полька там со своим водилой накувыркалась, а я за это должен расплачиваться.
— Не хочешь – не расплачивайся, – похлопал по плечу брата Шабанов. - Герман, из любой ситуации есть выход.
— Что ты сейчас имеешь в виду?
— Нет такой проблемы, брат, от которой нельзя избавиться, и твоя Полина тут – не исключение.
— О чем ты сейчас говоришь?
— Да, я просто смотрю: этот Полинин ребенок совершенно к твоему двору не пришелся?
— Ты даже не представляешь, насколько не пришелся! Витя, я своих-то детей еще не готов растить, а что про чужих говорить…
— Вот и я говорю: зачем тебе мучиться? Есть у меня в Краснодаре одна знакомая. Она заведующей дома малютки работает. Если с ней договориться, все в твою пользу повернуть можно.
Слова брата не могли не заинтересовать Германа Федоровича. Жгучую нелюбовь к ребенку Полины он начал испытывать еще до того, как тому суждено было появиться на свет. Причина этой неприязни заключалась в том, что к рождению этого малыша Герман не имел вообще никакого отношения.
— Слушай, а дорого твоя знакомая может взять за свои услуги?
— Герман, когда это было, чтобы ты стоял за ценой ради своего спокойствия?
Вопрос был из разряда риторических. Своего брата Виктор Васильевич успел изучить достаточно хорошо, и знал: не было такой цены, которую бы не заплатил Герман для достижения своих целей.
— Ты сам подумай: ведь это для тебя – совершенно лишний ребенок, – продолжил Шабанов. – Так, если есть возможность решить эту проблему, почему бы это не сделать?
Эти слова Виктора Васильевича не могли не заинтересовать Германа.
— Как ты правильно сказал, Витя, – промолвил он. – Это - совершенно лишний ребенок. Знаешь что: можешь с этой своей знакомой по-быстрому договориться? Денег ей давай, сколько её душе будет угодно; Полине я скажу, что ребенок умер… Точно! Вить, знаешь что: бери этого недоноска и дуй с ним к этой своей подруге. Уговаривай её, с эти выродком делай все, что захочешь, но только чтобы я его больше не видел и не слышал.
Виктор Васильевич относился к тому типу людей, которых не надо было о чем-то просить дважды. Просьбу своего брата он стал исполнять, не теряя времени, скорпулезно, со всем тщанием. Легче всего было договориться с дежурным врачом и другим младшим медицинским персоналом. Эти люди теряли голову при виде протянутой им увесистой пачки с деньгами. Гораздо труднее было убедить знакомую Шабанова в никому ненужности новорожденного ребенка.
— Люба, да, я тебе клянусь: подбросили его, – распинался перед своей протеже Виктор Васильевич. – Хозяйка сегодня с утра во двор вышла, и видит: прям у порога сверток какой-то лежит. Она развернула, а там – вот это…
— Ох, Витя, не те сейчас времена, чтобы детей вот таким образом подбрасывать, – возражала подруга Шабанова. – Признавайся честно: кого обрюхатил?
— Слушай, ты о чем-нибудь еще думать можешь? – задал встречный вопрос Виктор Васильевич. – Вон, мне не веришь – можешь у моего начальника спросить. Он тебе все подтвердит.
В том, что Герман Федорович подтвердит все, о чем бы ни говорил начальник его охраны, можно было не сомневаться. Сам, будучи лицом напрямую заинтересованным, Сапранов готов был на все, чтобы поскорее избавиться от нежеланного пасынка.
— Герман, я, в принципе, обо всем договорился, но эта моя знакомая уж больно себе на уме оказалась, – рассказывал своему брату Виктор Васильевич. – Боюсь, отстегнуть ей придется несколько больше, чем мы с тобой оговаривали.
— Сколько нужно будет, столько и отстегнем, – сказал Герман. – Ты ей вообще скажи: за деньгами дело не станет.
К счастью самого Сапранова, за всю проделанную работу пришлось заплатить ровно столько, сколько было оговорено заранее. Уже тем же вечером несчастный ребенок лежал в кюветке казенного учреждения, начисто лишенный надежды на какой-либо благополучный исход в своей судьбе. О его существовании нерадивый отчим сразу постарался забыть, хотя, принимая во внимание реакцию Полины на смерть ребенка, это вряд ли представлялось возможным.
— Мой мальчик не мог умереть! – неистово кричала несчастная женщина. – Ведь все врачи в один голос говорили, что беременность у меня протекает идеально. Сейчас-то что не так пошло!?!
— Это – плата за грехи, Поля, – цинично заявил находившийся рядом Герман. - Когда тебе предлагали решить этот вопрос по-другому, ты отказалась, а теперь – нечего рыдать!
— Да, никогда я бы не стала убивать своего ребенка! – решительно произнесла Полина. – Это все ты со своим отцом устроили! Вам же мой сыночек с самого начала покоя не давал.
Говоря все это, Полина сама не понимала, какой приговор она себе подписывала. С подозрениями в свой адрес Герман не мог мириться в принципе, от кого бы они не исходили, и к Полине это относилось в первую очередь.
Потеря ребенка ни на йоту не улучшила отношения Полины с супругом, а лишь увеличило взаимное отчуждение и недоверие. В том, что её сын не умер, а просто Герман его куда-то упрятал, Полина была уверена на все сто процентов, о чем не уставала говорить мужу.
— Это невыносимо, Витя! – жаловался Герман брату. – Для Полины я – враг номер один!
— Что я тебе могу сказать: клин клином вышибается, – ответил Шабанов. – Твоей жене нужно отвлечься. Я думаю: рождение еще одного ребенка поможет твоей жене поставить мозги на место.
Каким чудом на свет появилась Лиза – дочь Германа и Полины, для всех осталось тайной. Отношения между супругами никогда нежными чувствами не отличались, а потеря Полиной своего сына лишь усугубила ситуацию.
— Полине день ото дня все хуже и хуже, – все чаще жаловался Герман брату. – С ней уже просто невозможно разговаривать. Ты не представляешь, как я устал!
— Герман, позволь узнать: на что ты, собственно, рассчитывал? Ты же знал, что Полина любит не тебя, а того шофера, которого ты загнал за Можай. О любви к тебе речь, кажется, вообще не шла. Ну, и что ты тогда от неё хочешь? Она потеряла ребенка, и главный виновник в этом у неё – это ты. И, надо сказать, у этих её обвинений есть все основания.
— Ну, и что мне теперь делать? – спросил Герман. – Главное, как оградить Лизу от всего этого? Ребенок же живет в совершенно нездоровой атмосфере.
— Пожалуй, у этой твоей проблемы есть решение. Только нужно будет немного подождать. Немного наберись терпения, и через пару месяцев Полину можно будет начать приводить в чувства.
Слова брата не могли не воодушевить Германа. Семейная жизнь, полная скандалов и взаимных упреков, ему порядком надоела, и этот гордиев узел нестерпимо хотелось разрубить.
— Как долго придется ждать? – спросил Герман Шабанова.
— Да, хоть сейчас можем поехать в Москву и там решить все твои проблемы. Есть у меня там один знакомый – корифей психиатрии. Если ему как следует подмаслить, он твоей жене такую справку нарисует, что отдых в каком-нибудь респектабельном скорбном доме ей будет обеспечен.
Все, что говорил Шабанов, Герман Федорович слушал с придыханием. Семейная жизнь, тем более, основанная на весьма нетеплых отношениях с супругой, ему порядком наскучила, и видеть каждый день перед собой недовольное лицо Полины он желания не испытывал.
Виктор Васильевич довольно потирал руки. Герман даже не подозревал, на какой крючок, закинутый его братом, он сам себя подсаживал.
Естественно, роль мальчика на побегушках – послушного исполнителя чужой воли Шабанова ни в коей мере не устраивала. Он-то считал себя полноправным сыном Федора Кузьмича и, как следствие, полноправным наследником. Быть никем в доме собственного родителя он не хотел, а поэтому в его голове уже давно созрел хитроумный план, как повысить свой личный статус, и Полине в этом плане отводилась одна из ключевых ролей.