• Ужас в Надгорье
Ранним утром конный патруль Аузенваля заметил ослабевший и разбиваемый ветром столб черного дыма, идущий со стороны северных гор. Часть патруля направилась на север, в Надгорье, а вторая половина возвернулась обратно – в Аузенваль.
Подходя к деревне Надгорье, опасаясь тех, кто сжег деревню, два всадника натянули поводья скакунов, заставляя сбавить шаг.
Ранняя осень у подножия северных гор играла пышным цветом, листва с полысевших деревьев плотным ковром устилала землю. Вековая мощь холода, что царствовала на вершинах гор, спускалась вниз по склону и от всей её мощи оставались холодные порывы пробирающих до костей ветров. В тишине леса, шелест листвы казался постукиванием множества костяшек друг об друга.
А ещё ветер доносил смрад гари и паленой плоти, вынуждая всадников морщиться, и зажимать носы от отвращения.
Поднявшись по дороге на холм, перед всадниками открылось зрелище пепелища и множества обуглившихся остовов домов с обвалившимися каменными стенами и печами. В Надгорье витал дух смерти, пахнущий запахом хладного трупа с привкусом истлевших костей.
Спешившись, всадники с тихим металлическим скрежетом извлекли гладиусы из ножен, и мерно ступая по хрустящей пеплом земле, они исследовали останки деревни. Кони были взбудоражены, фыркали и перебирали землю копытами; Вуаль смерти накрыла деревню незримой пеленой, животные чувствовали это как никто другой.
Пока солдаты шли по главной улице, нереальные, фантомные крики преследовали их и будоражили фантазию.
От земли и камней до сих пор исходил жар от пожарища, хоть дующий с гор ветер пробирал до костей и вкупе с ужасом от происшествия - заставлял содрогаться.
Шум вдалеке привлёк внимание стражи и всадники настороженно приблизились к источнику шума. Кто-то слабо царапал ногтями дверь в погребе одного из сгоревших домов.
Когда патрульные выбыли дверь, на свет божий выпал испуганный старик с грязной бородой и мутными глазами. Странный дед нестерпимо вонял чесноком и луком, той консистенцией запаха от которого слезились глаза и хотелось рыдать от вони.
Обезумевший дед с козлиным воплем набросился на одного из стражей и начал скрести обломанными и окровавленными ногтями сталь его панциря.
Старик вцепился в края брони и вперил мутные, невидящие зрачки своих глаз на стража.
Он сглотнул слюну и лицо его скривилось в уродливую маску, прежде чем произнести хоть слово.
- Бегите отсюда! – Просипел старик
Стражник пытался отодрать руки старика от своего нагрудника и прорычал.
- Отстань безумец! Успокойся и расскажи что здесь случилось.
Стражник наконец смог оторвать тощие руки старика и отбросил его от себя на землю.
Удар головой отрезвил деда и тот усевшись поудобнее начал рассказ.
«Все это началось позавчерашним вечером. Я видел непутевого пьяницу Матушека ещё живым последний раз тем вечером. Матушек как всегда на пятницу напился как свинья и не твёрдым шагом бродил по деревне. Я ушёл спать, утром уже его нашли в грязи и блевотине в канаве. Его семейные подняли того из канавы да домой унесли. Пока несли то не заметили что он уж охладел да одеревенел. Только когда начали обмывать эту свинью, то приметили две алых точки на шее – след от укуса вомпера.
Как увидели так и сломя голову выпрыгнули из дома так и понеслись сломя голову к местному служителю культа Смерти, отцу Игу.
Отец Иг тот пришёл, осмотрел мертвого козла да вердикт сделал: Надобно ему в зад чеснока напихать да кол осиновый в сердце вбить.
Родичи зароптали от кола в сердце то, а вот чеснок в энто место запиханный их не удивил. Хе-хе.
Ну да чего поделать, сказано – сделано. Кол выстругали да в сердце вбили как следует. Чеснок стыбзили у соседа да в зад засунули и колом сверху то, приутюжили. Апосля положили эту собаку прекрасную в погреб да стали медовухой поминать да песни петь. И я там был, мед-пиво пил, по морде текло да в рот не попало, жена стерва мертвая выпить не дала. Сука старая подохла, хоть шось хорошее от этого беременного козла.
А уж к ночи эта тварь ожила и давай всех руками рвать, ногами топтать да зубами грызть. Я как проснулся, как увидел как этот вомпер мою жену
• зубами загрыз, как есть забрался в погреб да закрылся. Вот, чеснока нажрался и обвесил себя всего. Свалил и слава богам.
Уж как не было мне тяжко слушать как этот бес жизни лишал всех тут, я старый хрен, не до геройства мне уж».
Когда он закончил рассказ, зажимающие носы и отирающие слезящиеся от чеснока глаза стражники вздохнули с облегчением. Один из них подумал: «Заткнулся наконец, теперь то вонять меньше будет». Стражники наконец смогли разжать носы и вздохнуть носами.
Лицо старика вытянулось и в мутных глазах мелькнуло озарение, и он заорал как закланываемая свинья, обдавая все вокруг физически ощутимым облаком вони.
«Бежать! Бежать надо ребяты!» - Проорал старик и с неожиданной прытью побежал в сторону дороги из деревни, страже же пришлось следовать за ним.
Быстро оседлав коней, патрульные нагнали старика за десяток метров от Надгорья, когда тот бухнулся на камень чтобы перевести дыхание.
Взвалив старика на круп лошади и заткнув тому рот ветошью, пустившись в галоп стражники направились в город.
Когда они въехали в Аузенваль, старик спал мертвецким сном и с донесением пришлось помедлить, ибо старый не желал просыпаться. Краткий рапорт стражей немало озадачил командира Метредика, и он неприминул тут же пойти в храм, попутно сыпясь приказами как собака блохами. Стража тут же отправилась исполнять приказ и оставила командира наедине.
Будучи человеком глубоко набожным, Мередик склонил колени в позе почитания перед алтарем бога жизни Виталиса и принялся истово молиться о защите жизни от нежизни.
Долгие часы до самой ночи Мередик постился и не желал видеть никого, а меж тем, слухи ширились по Аузенвалю как круги по воде от удара булыжником. Молитву почтенного воина прервал шум, кто-то нарочито громко ступил по каменному полу желая привлечь внимание Мередика. Он обернулся и незнакомец улыбнулся, обнажив длинные глазные зубы.
До самого вечера спасённый из Надгорья старик вжимался в угол камеры в казарме, пожирая один лишь чеснок и дрянное пиво, закусывая чёрным хлебом. Он боялся хоть с кем то заговорить не смотря на попытки стражей побеседовать с ним. Его мутные были широко раскрыты как будто пытались стать подобно заячьим, пытаясь увидеть все вокруг себя. Старик не чувствовал усталости и голода, хоть не два дня уже не спал и не питался ничем кроме чеснока и пива. Вонь от его тела и изо рта отбивали всякое желание войти в контакт с полубезумным стариком. Перед его глазами стояла картина пылающих домов и окровавленных тел с прокушенными шеями и окровавленная фигура с длинными мокрыми от пота и крови волосами опавшими на лицо. Больше всего его приводила в ужас улыбка , видневшаяся на лице вампира. В его ужас звенели крики и плач, он помнил их крики когда запирался в подвале и насильно, напрягая все свои тщедушные как макаронины мускулы – удерживая дверь, когда в неё колотились селяне. Потом они стихли и снаружи послышался тихий и застенчивый стук в дверь.
«Ваас, открой дверь, впусти меня, я чувствую себя – лучше» - Шептал в замочную скважину обращённый, а сквозь отверстие виднелся оранжево-желтый глаз чудовища с горизонтальным зрачком.
Ничего не ответил старик Ваас и только крепче держал ручку двери, стискивая до скрежетания немногочисленные зубы.
А после, вампир с другой стороны двери засмеялся. Его смех был сверхъестественным и пугающим. От звука его дьявольского хохота сердце Вааса сжалось от ужаса и кровь застыла в жилах, обратившись из тёплой красной жидкости в холодную жабью блевоту.
«Поди прочь, нечисть» - Выдавил из себя Ваас.
Вампир вновь зашёлся хохотом и ушёл, оставив старика в одиночестве.
Из воспоминаний Вааса вырвал шорох с той стороны решетки. Кто-то вышел из тени и встал подле неё, попадая в свет луны. Старик узнал его, но не смог закричать.
Пришелец приложил палец с длинными когтем и губам и издал звук «ш-ш-ш», и как бы Ваас не старался, ни звука не могло вырваться из его горла.
«Пора подтянуть хвосты, Ваас». – Проговорил незнакомец и легким усилием разогнул решетки, проникая внутрь камеры.
Находящиеся в кататоническом ступоре от гипноза вампира стражники услышали только тихие мокрые
• звуки, когда вампир отрывал старику одну конечность за другой, пожирая словно псина мясо и высасывая из него кровь.
Луна светила ярко, вычерчивая во тьме две одиноко бредущие фигуры что не отбрасывали теней.
Они преодолели путь от Аузенваля до Надгорья и вышли к стоящему особняком домишке с капищем бога Смерти.
Тихий стук в дверь несколько встревожил отца Ига и тот, поняв что никто не мог придти просто так кроме как по его делам, накинул рясу на голое тело и отворил дверь.
Перед дверью на коленях склонив голову сидел человек и длинные пепельные волосы спадали ему на лицо.
«Отец, прости меня, ибо я согрешил недавно и собираюсь согрешить вновь». – Прошептал гость отца Ига.
Душа отца Ига смилостивилась и он приложил руку с перстнем к голове кающегося и закрыл глаза, читая про себя молитву.
«Ты прощён, сын бога Жизни, внук бога Смерти. Все в этой жизни грешно и висит тяжким грузом на нашей душе, переходя в загробную жизнь непосильным грузом. Ты мудро поступил, решив придти ко мне. Но почему ко мне? Разве отец Валькор в Аузенвале не может принять тебя? Я преимущественно отвечаю за мертвых, нежели за живых»
«Верно подмечено, святой отец, ибо я мертв но не жив. Я жив, но не мертв». – Шептал путник, а отец Иг меж тем задрожал и лицо его сменилось маской ужаса.
Узловатые пальцы священнослужителя схватили дверь и он прокричал: - «Поди прочь! Отвергнутая жизнью и смертью тварь! Ты не должен ходить под солнцем и луною!»
«Но я хожу и буду ходить. Спасибо за благословление».
И пришелец встал с колен, и отец Иг увидел того, кого ещё недавно отпевал. Того, кому ещё недавно самолично вбивал кол в сердце и кому любовно засовывал в зад головки чеснока.
Отец Иг рывком закрыл дверь и запер её на засов. А за дверью, раздался все тот же смех, что недавно слышал старик Ваас.
«Круг замкнут, мой ученик. Теперь ты отринул свет и тьму, и готов служить тому, кто выше всего» - Проговорил Учитель.
- Командир стражи принадлежит ныне мне, и скоро я буду править Аузенвалем - Самозабвенно проговорил Учитель.
- Нам, учитель.
Мастер ничего не ответил, и оба они направились прочь от дома отца Ига.
Он видел их не отбрасывающие тени силуэты из окна своего дома, пока они не вошли под сень деревьев и не скрылись во тьме.