Лето 1944 года. Первый этап операции "Багратион" по освобождению Белоруссии был завершен и войска фронта, действовавшие севернее Минска, приводили себя в порядок, готовясь продолжить наступление. Наш 2-ой батальон 148 стрелкового полка, закрепился на окраине одной из освобожденных деревень, в районе Молодечино и получил пару дней передышки. В то время я занимал должность начальника штаба и, конечно был в курсе всего происходящего. Из полка пришел приказ - провести разведку местности перед фронтом батальона, выявить опорные пункты, резервы и по возможности взять "языка", желательно из второй линии обороны немцев. Наши разведчики вышли на задание и менее чем через сутки, приволокли в расположение немца.
В тот день, командир батальона, капитан Ступин был явно не в духе - у бойцов патронов кот наплакал, у пушкарей снарядов по три выстрела на орудие, а боезапас еще не подвезли, ссылаясь на то, что тылы армии немного отстали. Он раздраженно посмотрел на меня и выдохнул:
- Вот с чем я воевать буду? Нет, ты ответь мне? Ты кто, начальник штаба или...
И в этот момент, четверо разведчиков втолкнули в уцелевшую избу, где расположился штаб батальона, пленного немца. На вид ему было больше сорока лет, помятый и не бритый, в нечищеной форме, и что мне сразу бросилось в глаза - его отрешенный, потухший взгляд. Ступин с ног до головы осмотрел "языка":
- Вы кого мне притащили, горе-разведчики? Это же тыловик, а мне нужен фриц из второй траншеи. Чтоб расположение знал, огневые точки... Вообще, где вы его откопали? Вы что в знаках различия разучились разбираться?
И действительно, петлицы пленного четко указывали на принадлежность к тыловым частям вермахта. Это был явно не тот немец, которого хотел увидеть комбат. Разведчики молча стояли перед командиром, переминаясь с ноги на ногу. Лейтенант Выжанов, командовавший группой, сделал шаг вперед, и четко по уставу произнес:
- Разрешите должить, товарищ капитан.
- Валяй, - сбавил обороты Ступин и сел на лавку возле печи.
- Первую траншею прошли нормально, на стыках подразделений, как и планировали. Да и немцев было там не так густо. А дальше, ближе ко второй - куда не плюнь одни фрицы, да все группами, да целыми ротами. Ни одного одиночки. Мы и так время потеряли, думали вообще не сможем "языка" взять. Ну, не в бой же ввязываться. Этот, - Выжанов кивнул в сторону пленного, - случайно под руку подвернулся, уже под утро. А уж когда взяли, поняли, что тыловик. Но контрольное время выхода группы на свои позиции, было уже на исходе, пришлось тащить этого.
- Ладно, чего теперь. На без рыбье и рак рыба. Давай сюда переводчика, посмотрим что знает это фриц, - комбат с пренебрежением сделал ударение на последнем слове.
Допрос ни чего путного не дал. Выяснилось только то, что у немцев очень большие потери в личном составе и поэтому, собрали из тыловых частей все что смогли и ими пополнили боевые части. Наш немец, так вообще, до этого служил в хозвзводе при одном из госпиталей. И конечно ни чего полезного рассказать не мог. Я смотрел на него, жалкого, торопливо говорящего - немец видно понимал, что сейчас решается его судьба и все зависит от сидящего у печки Ступина.
- Криг капут, Гитлер капут, - постоянно вставлял пленный и с надеждой смотрел на нас.
- Ладно, все. - Комбат встал, - Пустышка, а не "язык". Только и может твердить "капут", да "капут". Он свое отвоевал. Выжанов, давай его за бруствер и в расход.
- Не пори горячку, комбат, - вступился я за немца, - давай в штаб отправим, пусть там решают, все же пленный.
- А ты меня еще поучи, начштаба, тут я командую! Выводи его лейтенант!
До конца дня у меня из головы не выходил, расстрелянный по приказу комбата, тот жалкий немец. Почему? Да сложно сказать, но я считал, что он поступил не правильно - пленный, есть пленный. А на следующий день, когда мы со Ступиным были на НП батальона, чуть позади наших позиций, рядом разорвался шальной снаряд и осколок, влетевший под накат, угодил комбату прямо под сердце. Нас на НП было человек шесть и Выжанов тоже был, но ни кого даже не задело. А вот комбат... Мы с Выжанов посмотрели друг на друга, но ни чего не сказали. Война тоже идет по своим законам.