Би-жутерия свободы 229

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 229
 
Утренняя мгла, разлившаяся по лицу Матушки Земли, уступила место румянцу на щеках променадящихся аборигенов.
В эти ветреные минуты прогулки с фокстерьером Шпильбергом, стяжателю славы с подноса у других, ветренику и поэту в душе Жоржу, читавшему цикл лекций «О развитии занавесей и штор в XXI столетии» хотелось до боли в горбу стать верблюдом, чтобы песок под всасывающий шумок не забивался в его широченные лошадиные ноздри. Недавно он «пролетел» с сетью общественных туалетов «Бифокальные очки» в Гарлеме, где звуки и пуки, не относящиеся к нервно-паралитическим газам, сливались воедино, тогда его выбор пал на чёрный ход «Маститый Мастиф». Там он между выгребными гаммами распивал на троих с дружками «Песнь песней».
После нанесённого ему жестокого финансового удара, он мечтал о женщине без пестицидов и подколов гормонами в его несменяемый адрес, о женщине, пригодной для реанимации с занятиями секса на зелёном бильярдном столе со столоначальником. В неустойчивом состоянии легкоранимой души профессор Жорж Пиггинс, который никак не мог забыть посещение итальянской конюшни «Лашате ми кантаре», натолкнулся на груду лохмотьев, к которой по ошибке, а может преднамеренно, потянул его фокстерьер. В них Бледная Спирохета намётанным портнихой Жизнью глазом разглядел водевильные персонажи, загнанные в очередной спальный роман, в грязной смеси с очаровательной женщиной, и что называется, его веки дрогнули и дроги потянулись за лошадьми. Жорж подумал, что ему несдобровать, и стоит поскорее сматываться шерстяным клубком.
Он был наповал сражён её искренней наготой и схожестью с кинозвездой 60-х годов Облизой Вдул-Little, попеременно отдававшейся на зелёном суконном поле письменного стола, в те времена, когда он верил в любовь с первого захода.
Ближе к вечеру Жорж излучал доброту, понимая, что если у женщины переходные периоды, и что-то не умещается в её голове, то пусть она не огорчается, существуют компенсаторные пустоты. С другой стороны Жора предпочитал убивать часы в салонах для загара, что приблизительно означало одно и то же. Отчасти это огорчало его, но не настолько, чтобы отказаться от солнечного призвания без затмения разума (Жора преклонялся, не выслуживаясь, перед Людовиком XIV на четыре сантиметра ниже других).
– Это Вы, моя очаровательная?! – подобострастно удивился Жора и, как на форуме, по-левински выпростал правую руку вперёд, подражая обелиску порядком подзабытого на Финляндском вокзале гранитного истукана, в котором приятно поражал широкоформатный зад и квадратный метр спины раздетой бомжихи. В её междуножье определённо был заложен какой-то скрытый смысл, раскрыть который ему ещё предстояло, как это когда-то сделал его румынский дружок Окопян Попериметру с ободранными липками грёз, торговавший сушилками для подмоченных репутаций.
– Чё те надо? Откуда ты мне на голову свалился, парашют строптивый? – зевнула Здрасьте (по утрам её одолевала аномалия привкуса). – Мешать людям спать недозволительно, а не пошёл бы ты... в пиццу, – и она подставила растатуированную грязью спину еле пробивающемуся сквозь облака ласковому лучику.
Продувная бестия фокстерьер нюхнул даму неопределённой породы, поморщился (она раздражающе подействовала на обонятельный нерв Olfactorius) и потянул позолоченный поводок назад, строя из себя гоночную собаку, которую запорошило песком. Профессор придирчиво посмотрел в его печальные, преданные глаза и, прочтя в них откровенный укор, со словами: «Не допекай!» профилактически побрызгал на барбоску Шанелью #5. Шпильберг усёк хозяйский невдомёк, поставив крест на прогулке с увлекательным преследованием ленивых альбатросов вдоль берега. Он послушно улёгся на песок, предусмотрительно уткнув ноздри в лапы, но в глазах его продолжало светиться лаконичное слово «Грязнуля!», познанное им в собачнике в меловой период у школьной доски.
– Вы его не бойтесь. Несмотря на то, что он кое-где поеден молью, он у меня ручной, – кивнул в сторону фоксика Жорж.
– Я их брату не доверяю, – огрела она опасливым взглядом пса. – Один  клыкастый отнёсся ко мне с таким рвением, что юбку пришлось менять в магазе вторичных изделий  Армии спасения.
– Сегодня с вами этого не случится, даю гарантию. Кстати, а что вы здесь делаете, пикантная? – поинтересовался Пиггинс вкрадчивым голосом у таинственной незнакомки, одновременно пытаясь разобраться в нацарапаном на дощечке, валявшейся сбоку от неё:
 «Подайте на пропитание дрожжевых грибков на теле девушки, целиком посвятившей себя передовой скуке».
Профессор примерил расстояние на себе, застегнул все пуговицы видимого спокойствия и, натянув на лицо маску жиреющей индифферентности, подвалил к объекту вмешательства.
– Вали отсюдова, волчара залупоглазый, – прошамкала бомжиха, обнажая покоричневевшую от табака нестройную вереницу запломбированных товарных зубов-вагонов, скрывавшихся за углами рта. Она почесала «сиделку», оправила платье и харкнула вдаль на романтичный песок, ловко используя зияющее тёмное отверстие на месте резцов, выбитых в упорных боях за место под солнцем на пляже, где девчата, не заботясь о рейтинге рейтуз ниже пояса для чулок, жались поближе к воде.
Шпильберг встревожено посмотрел на мымру с обмётанными губами, вздрогнул, напрягся и приготовился бежать. Обычно, чтобы втереться, не показывая чем, в доверие к купальщицам, он  надраивал их спины и бёдра, предназначенные для медного загара. Но последовавшая трёхэтажная тирада, начинавшаяся со слов: «Образцовое подведение итогов у дебила», вырвавшаяся из уст бомжихи, повторить которую до конца в состоянии были только ученики второго класса утрусской школы, удержала его от этого, а появившийся на пляже угрожающего вида плакальщик миляга лабрадор по кличке Принтер вынудил его спрятать морду в песок.
– Можно я буду называть вас Облизой Вдулитл? – восторженно продолжал Жора, не обращая внимания на неадекватное поведение Здрасьте Вам и её синяки под глазами, свидетельствующие о бессонных Вальпургиевых ночах, заполненных пургеновым разгулом – лишнем доказательстве непредвиденных забот.
– Чего на меня пялишься, как баран на новые ворота? Слышь, ты, дуробздил, не приближайся ко мне, я ведь всуеверная и врезать посеянному во втором заезде в морду английский замок могу, – шмыгнула носом прибрежная королева. – Я в этой стране мало чего боюсь, свой срок Там-тамом от замка до звонка отбарабанила. Слышал? По телевизионному ящику передали, что среди Неуклюжих Обрубков озабоченных онанистов приверженцев «Карманных словарей» становится всё больше. Бродют тут по пляжу всякие, скрывающие в плавках редиски, морковки, а то и турнепсы, готовые вдоволь насмеяться над бедными девушками.
Жора всполошился, но не оробел и не успокоился, стараясь любыми способами поддержать грубеющий разговор, в котором острая полемистка набирала розовые очки. Нейтральнейшее средство – излишняя болтовня о погоде сродни стихийному бедствию на островах Суровых Ниток, когда нет верёвки, решил он. Неужели я и здесь промазал, как любил говорить друг по мультяшному детству будущий мастер предварительных услуг Саня Преславутич, который взирал на заставки к фильмам, как к прелюдии любви.
– Объявили, что к обеду дождь помельчает, поэтому не пугайтесь, если Гулливер притащит на ниточках вражескую флотилию, – закинул удочку профессор в лабиринт её сознания. Он чувствовал себя затянутым в разговор ослом с морковкой, маячащей перед мордой, и признавал, что запас его заезженных шуток, припасённых на чёрный день и зажигательную ночь путаницы вожделений третьего созыва, не находит должного отзыва, и вместо тяги к нему у холодной женщины её подкласса развиваются только волосы.
– Незваный гость хуже татарина, что умерло ещё в до Иваногрозновский период, правда, мне везёт на вашего брата с не отрепетированными домостроевскими домогательствами речных пароходов, пристающих к трапам. Сварливая сварщица любовных отношений сваха-жизнь не забывает меня и подбрасывает обнову в виде охламонов вроде тебя в форме конструктивных мер наказания за несовершённые грехи. – Здрасьте Вам присела, уставившись на Жору осоловелыми глазами, не нормативно сдобрив явно понравившуюся ему фразу: «Эвкалипт твою мать!» ещё каким-то бессвязным предложением, намекающем об его убранстве отсюда.. 
Прославившийся в криминальном мире замерами дрожи у дрожжей, пигменталитетом пятен рук Пиггинс совладал с нахлынувшим приступом смеха и, не отлынивая, вынул блокнотик. Выпускать из рук кормило сласти не входило в правила миролюбца.
Битюг профессор внимательно оглядел дебютантку потенциального романа и (как в ЗАГСе расписываются при получении жены) записал другое её высказывание: «Пущай сангвиники кровь сдают». Правда, не всё укладывалось в его мозгу, превышая положенные 23 кг. Ему не хотелось доплачивать хапугам-таможенникам за перевес (сиволапые взяточники в разумных пределах в аэропорту повывелись), так что кое-что пришлось выкинуть из головы.
– Думаешь, дурочку на зыбучем песке нашёл, не кумекающую в свежем белье ветерка, ласкающего тело? А может, я искренне верю, что бывают солнечные ванны, наполненные шампанским, и мечтаю о силиконовой груди или о приставучей к стене лестнице в виде дарственной. Не отнекивайся, плати, смурняга, пятёрку за слова мои, тобой записанные. Не жмоться, а не то... И она выбросила вперёд руку с корявыми ногтями, покрытыми лаком для пола. – Ежели ты халиф на час, то гони деньги на бочку, а не то как звездану по физии или запущу чем попало, так что до зябкого вечера не очухаешься, ты – жалкий искатель сподвижницы осязательной фигуры. Учти, я единственная в платье, напоминающем портьеру с кистями, способна отгонять недомысли испанским веером, – её глаза, полные воздушной тревоги, посмотрели на него с укоризной.
Захваченный врасплох Жора поначалу отпрянул, как будто сорвался со скалы, но всё же умудрился вытащить сотеную ассигнацию, зная, что в данном случае выгодней быть первым, чем предпоследним. Кто под благовидными предлогами и наречиями предугадает действия вспыльчивой, как порох, бомжихи? Да и пуля в наше время перестала быть дурой, знает в кого всаживаться, а метла метёт, преодолевая раболепие перед пылью не всегда по-новому.
Заметив непостижимую для её мировосприятия крупную купюру, растрёпа Здрасте Вам окончательно проснулась, подтянула поближе скудные пожитки, разрыдалась в оренбургский носовой платок и быстро подытожила в голове утренние достижения.
– Ну, ты, паря, и отчекрыжил, в деньгах не стеснён, и ботинки не жмут. Хочешь, продам порцию площадной брани или ограждение от исключения из правил? У тебя нездешние простецкие замашки скупщика краденого счастья. А я не из актёрок, верящих в объективность кинокамеры  с её вспышками экстремизма! Это что,  метод отклонения от общепринятого методом оболванивания предрасположенных к тебе масс? – перевела бродяжка в уме деньги в шутку (Здрасте Вам не любила, рыб, экскурсий в подводные посёлки и взгляды искоса с мылом за то, что они скользкие).
– Скажите спасибо, что не отченашил. В непреклонном возрасте мне ничего не жалко. Я щедр, давая пищу воображению, и как коррумпированный бюрократ попадаюсь на удочку заблуждений, поэтому и подался к вам в полон, – подыграл ей  лоботряс ортодоксальной ориентации профессор Пиггинс.
– На кой чёрт ты мне сдался. Яблочная досада продолжается, но пленных я не беру. И убери мохнатого мопса. Знала я одного прыщавого фрукта вроде тебя. Когда он созрел и получил аттестат прелости, то отправился прямиком на рынок, чтобы влиться в пресмыкающиеся ряды перед Золотым тельцом. Ничего у нас с ним не получилось, уж больно маневровым оказался владелец отощавшей задницы с заглушкой на ней. Аннулировал он меня из своей скотской жизни, испытывая усладу самовлечения. Теперь он под нажимом толпы из добрых побуждений к гадким поступкам пощипывает курочек в барбекю общественного транспорта.
Пёс никак не мог докопаться до колбасной сути полемики. Он готов был рыть носом песок на пляже, чтобы остановить Жору. Фокстерьер обиженно завыл, задержавшись на фальшивой ноте отрешённости. В глубине тугого ошейника он надеялся дожить до момента, когда проездные билеты для собак станут пригласительными, тогда профессор одумается и не будет форсировать материальные отношения с побирушкой-бродяжкой, для которой ободрать хозяина представлялось сучим пустяком.
Простаку Шпильбергу непостижима припудренная премудрость, куда смотрит этот кобель-филантроп, питающийся свежевыжатыми девичьими соками? Что такого особенного нашёл его старик в жалкой замухрышке? Видимо, правду говорят, что врождённая скромность не исполнительный орган – она не подлежит пересадке, но постепенно приходит в упадок.
Фоксик болезненно реагировал на расставание Жоры с деньгами. А когда от них обоих сбегали безнравственные сучки, Шпильберга надолго покидали плиссированные собачьи мысли и гофрированные желания. Откуда ему было знать, что прописным истинам не надо давать взятки на прописку в историйках, описываемых в глянцевых журналах? Ведь в барбосе неподкупная совесть (с отсрочкой) уживалась с некупированными ушами и хвостом. Шпильберг прощал приспособленчество нерадивым собакам с помесью, не ведающей примеси страха, но не людям. В частности, его поражал интенсивный идиотизм профессора. 
– Ну, ты даёшь, интеллигентик, набоба изображаешь? – улыбнулась щербатая Жоре, бестактно прервав размышления фокстерьера, который неукоснительно соблюдал расстояние между собой и бомжихой (ему и своих блох было предостаточно) – Хочешь, я тебе, задолбанному мудиле, ещё чего-нибудь такое за бабки выдам? Я здесь на пляже профессионально освоила хиромантию. О чём бы ни велась речь, важно на чём она останавливается. – У Здрасте Вам появилось ощущение, что она заводит роман с его чековой книжкой, а выбрасываемые на ветер наличные – это прелюдия, закрутившаяся не похоти, а потехи ради, как говорил учитель нательной физкультуры и мастер натянутой улыбки Рене Гатов.
– Мы с вами живём в удивительной, сказочной стране, где сексуальные науки и женщины даются нелегко – сопротивляются. Посмотрите на местный клубничный дом «Любовь с предоплатой», на нём даже знамёна в форме трусов приспустили без посторонней  помощи. И что сказать о клоунаде президента, перековавшего  любовь на орало?! Каким весом он теперь обладает? А вы, нестандартная, на фоне всего этого, вырисовываетесь в моём воображении женщиной, от которой невозможно добровольно отречься.
– Приостанови свой языковый пропеллер, коренастый! Обычно я запираюсь в микрокосмосе от всех на ключ саморегуляции. В твоём случае он представляется мне золотым или отливающим янтарным цветом первосданной мочи, и я становлюсь всепозволительной. Отрывайся себе на полную катушку, но приготовься сменить любовную жару на космическую стужу, как скальпель на мачете. Раньше или позже мои дружки пришьют тебя, как цуцика.
– На сегодня хватит. Вот вам ещё двадцатка. Не буду заниматься хронометражем времени, отведённым на осмысливание тех или иных явлений. Если вас посещают жирные мысли, сдобренные майонезом, то к вашим услугам покорный слуга Пиггинс, собиратель корнеплодов и пожертвований в пользу... А также редких фраз и удивительных экспонатов вроде той, кого мне посчастливилось встретить в вашем немытом лице и налитых алкогольным свинцом веках, агатовых глаз с малиновой поволокой. У вас поразительная улыбка, а чуть потрескавшиеся вельветовые губы иронически кривятся в ней.  Вы коллекционная женщина, – красочно выразился фрезеровщик, прославившийся садистскими выточками на талиях своих увлечений. Из вас, при надлежащем уходе и режиме оплодотворения, можно вырастить несколько поколений. Кстати, мне принадлежит идея защиты человечества цитварным семенем – протогонистом глистов. Желаете воспользоваться? Завтра же её запатентую и предоставлю в ваше распоряжение.
– Ах, вот почему ты такой щедрый! А я-то подумала, чего это ему в голову втемяшилось? Рехнулся, видно, мужик, роскошные слова говорит. Не прикидывайся добреньким – тебе это не личит. Хочешь изуродовать девичью жизнь большущими деньгами?! Ну что ж, деляга, давай. Полный вперёд! Я не возражаю. Как говорил мой дружок Кузя: «Невзрачная здесь для жизни картина, дорогой цыганский паром. На безлюдье и рак товарищ, если он варёный». Хотя погодь, я к окияну в момент сгоняю, не утону, так вернусь.
– Пожалуйста, поступайте, как вам заблагорассудится. Маловероятно, что с вами что-нибудь случится. Если не помешаю, то с вашего позволения  подожду  с фоксиком. Он у меня породистый и герб наследственный имеет – кнут с пряником на фоне увеличенной щитовидной железы. Шпильберг – пёс великодушный, бесплатно постережёт ваши пожитки от честных людей, воровато убирающих пляж. Глядя на вас, миледи, не могу не вспомнить молодого себя. Ах, какими отрадными были юные годы! Мои шансы стать миллионером удесятерились, когда я уболтал десять состоятельных одуванчиков застраховать их драгоценные жизни, пообещав их ромашкам жениться на них сразу после погребения облетевших. Думаю, могу легко  предоставить такой же выгодный случай. Извините, но я нахожусь в писионном возрасте и могу составить выгодную партию в очко, – Пиггинс (этот павиан в перчатках) давно хотел заиметь свою пигалицу, хотя  экземпляр, на который он наткнулся, никак не вписывался в понятие женской миниатюрности. Но пока что, отметил он для себя, несмотря на антропологические издержки, содержание её черепа представляется вполне удовлетворительным, и когда-нибудь он расскажет ей, как он разбогател на объявлениях: «Проделываю прививки от старости».
Жоре Пиггинсу редко приходилось разворачивать обёрточное мнение о себе в требуемом объёме потому, что оно иначе не складывалось. Он вспомнил о несбыточной мечте личного врача-иммунолога войти в резонанс с больной и слиться в едином нарыве. От этого ему стало грустно, ведь он готов был волочиться вместо шлейфа за любой, при условии, что она его Снежная Королева. А что взойдёт на душевном перегное? Об этом он позволял себе не беспокоиться.
– Силь ву пле, мусью. Я без этих там всяких ассоциативных антимоний, и перестань задаваться задачками, жди, себе козявкин, если ждётся, пока сполоснусь в солёном окияне, – её предубеждение против него постепенно развеивалось с перманентом шестимесячной давности на усеянной струпьями голове.
– Непременно, – живо откликнулся профессор, – вы, я вижу, приверженица постцарской анархии, так что по дороге к океанской воде ничто не помешает вам обратиться к сокровенным чувствам. У кого-то их избыток, а у кого и дефицит слямзили, но вам беспокоиться не о чем. Я родом из страны Зер Гуд, из благородной семьи с аналогичным набором металлов, презирающей шепелявые минералки.
Затрезвонил мобильник с подтекстом на солдатском жаргоне. Жорин мажордом  в миноре Федул Голеностоп, переживший целое поколение ворованных цитат, сообщил, что по платиновой цепочке на шее Зоси Невозникайте передали о готовящемся восстании сперматозоидов, не достигших яиц Фаберже.
– С этого, я так думаю, не разживёшься, – презрительно отрыгнул ратовавший за вулканизацию подошвы бифштекса Жора Пиггинс. – Помню, как я  пошёл в гору, стремительно погружавшуюся в воду. Хорошо, что на мне был спасательный жилет жёлтого цвета, а не круг. Это было в те далёкие времена, когда девчонки бескорыстно передавали моё «боевое оружие» из рук в руки. Надеюсь, ты не забыл второпях, что на сегодня намечен марш-бросок в баскетбольную корзину?! И распорядись, любезный, чтобы к моему возвращению повар приготовил обед на двух вегетарианцев.
Тем временем согбенная годами несоизмеримых испытаний Здрасте Вам – женщина допустимых габаритов, приобретавшая навыки (навыкате), вразвалку поплелась к неспокойной, взбаламученной поверхности океанской воды, рассуждая, что у её воспоминаний с Христом одно общее – они воскрешаются. К тому же у обеих нет холодильника, из которого может пахнуть букетом съестного.
Бродяжка мучительно восстанавливала в истёртой памяти моменты прошлого – как непутёвый женский обходчик Серый настырно звонил ей «в рельсу», когда она, радея за гражданские права на вождение автотранспорта по доверенности, уложила два чернокожих чемодана на лопатки и присела на корточки, притулившись в углу, с довольной физиономией, пряча на груди визу в Гомерику под фотографией Гудини. И вот теперь, приземистая и широкая в «галифе», позаимствованных от мачехи после того, как той ошибочно сделали резекцию желудка, несчастная бродяжка тащилась неуверенной походкой навстречу барашкам волн, безропотно шелестящим в песке, размышляя на свой неприхотливый лад:

Что может счастливый создать?
Он занят свалившимся счастьем.
На встрече с притворным участьем
Поклоннику руку пожать?
Поклоннице выдать автограф?
Грудь, выпятив в камеру, гордо
О счастье своём рассказать?

Что может богатый создать?
Ещё приумножить богатство?
Деньгу отстегнуть в чьё-то братство?
Нажитое людям отдать?
Нет, это противу природы,
Грудь, выкатив, в камеру гордо
Нам хочет свой счёт показать.
Что может богатый сказать
Толпе в оправданье богатства?

А что говорить о несчастных,
Глядящих в экран ежечасно,
Жертв приглуповатых романов,
Жующих с попкорном бананы.
Не взгляд их – экран неугасен.
В игре будут презентовать?
Что может богато-счастливый создать,
Несметным владея богатством?

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #230)