Александр Сергеевич Суворов
О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».
2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.
265. Медвежья кровь в поднебесье. 14 июня 1973 года.
Сводка погоды: Минск, четверг 14 июня 1973 года, дневная температура: мин.: 13.4°C, средняя: плюс 19.2°C тепла, макс.: плюс 24.5°C тепла, без осадков.
Самолёт Ан-24 ровно, плавно, размеренно летел в поднебесье по маршруту "Минск - Москва". Четверо сытых, довольных и счастливых моряков БПК "Свирепый" мирно спали в своих креслах и, привычные к корабельным шумам, не обращали внимания на всё происходящее вокруг. Потом началась "болтанка"... Сначала знакомо сиденье подо мной провалилось вниз. Я ощутил на секундочку блаженную невесомость, потом невесомость сменилась натужной нагрузкой и я почувствовал как моё тело сразу стало в два раза тяжелее. Потом сиденье несколько раз незнакомо тряхнуло вверх-вниз и в стороны и это необычное не морское ощущение окончательно меня разбудило. Самолёт болтало…
Наш Ан-24 то резко проваливался в воздушную яму, то, ревя двигателями, резко набирал высоту, его то швыряло в стороны, то опять он падал вниз, как будто воздух переставал держать его крылья. Пассажиры забеспокоились, задвигались, заговорили. Стюардессы старались всех успокоить, но было видно, что их улыбки искусственные, профессиональные, а сами они тоже смотрят на людей «стеклянными» от беспокойства глазами. Потом одна из стюардесс вышла из пилотской кабины, плотно закрыла за собой дверь, что-то сказала второй стюардессе и обратилась к пассажирам.
- Мы находимся в полосе грозовой облачности, поэтому нам разрешили подняться на запасной эшелон, выше этой облачности. Наш самолёт не так герметичен, как другие лайнеры, поэтому может быть некоторое изменение давления, может закладывать уши, шуметь в голове.
- Это не страшно и легко нейтрализуется путём сглатывания, - сказала вторая стюардесса и показала, как нужно сглатывать, чтобы выровнять давление в ушах, за барабанной перепонкой.
Все, в том числе и мы, послушно стали сглатывать и действительно, вскоре стало легче.
- Неудобства с дыханием вы не почувствуете, - сказала улыбаясь стюардесса, - потому что в салоне работает специальный кондиционер, который обогащает атмосферу кислородом. Но вот некоторое неудобство всё же последует за набором высоты…
Самолёт опять прибавил обороты и задрал свой нос вверх, мы стали набирать высоту и пронзать толстый слой облаков. Болтанка и толчки стали меньше сотрясать самолёт и вскоре прекратились…
- Дело в том, - сказала старшая стюардесса, - что на большой высоте, для нас предельной, могут потечь чернильные и шариковые авторучки и испачкать вам карманы рубашек и пиджаков. Пожалуйста, вытащите их и заверните отдельно в бумагу или положите вот в эти пакетики.
Стюардессы стали всем раздавать специальные пакеты, в которые чувствительные к качке или болтанке люди иногда помещали свои желудочные соки…
- Особо обращаю ваше внимание, товарищи, - сказала старшая стюардесса, - на вероятность взрыва в ваших сумках и чемоданах бутылок шампанского вина. От разницы давлений пробки могут не выдержать и бутылки – взорваться.
Мужики в салоне зашумели, забеспокоились, заговорили, начали возмущаться… Наш Ан-24 тем временем поднялся уже выше облаков и забирался всё выше и выше. Небо над облаками стало сначала тёмно-синим, а потом в нём появился фиолетовый оттенок.
- А что нам делать? – спрашивали многие пассажиры у стюардесс.
- Выливайте шампанское в туалете в унитаз, - отвечали они.
- Вот у вас есть шампанское? – спросила молодая стюардесса у Мишки Жернова, самого красивого из нас четверых моряков БПК "Свирепый".
- Нет, - честно ответил Мишка, потому что действительно, бутылка болгарского полусладкого шампанского вина «Медвежья кровь», которую мы вскладчину купили ещё в Калининграде, чтобы отметить наш отпуск, была в моём портфеле…
- А у вас? – прозорливо устремив свои красивые глаза прямо мне в лицо, спросила молодая стюардесса.
Я не смел ей врать… Толя Алексеев хотел было отвлечь внимание красавицы на себя, но та «вперила» в меня свой «шерлок-холмский» взгляд и мне пришлось кивнуть головой.
- Я прошу вас, - сказала стюардесса и мягко положила свою ручку с длинными красивыми ухоженными ноготочками мне на плечо, - избавьтесь от этой бутылки. Я видела, как вы со своим товарищем доставали её при посадке в самолёт…
- Хорошо, - ответил я, и ДМБовский годок Анатолий Алексеев больно ткнул меня кулаком в спину через спинку сиденья. – Мы избавимся от этого вина, которое, кстати, не шампанское.
- Да, но оно под давлением, - возразила стюардесса, и я уловил в её голосе нотку требовательности.
- Где я могу избавиться от вина? – спросил я её деловито…
- Туалет в конце салона, - тоже сухо, по-деловому, сказала стюардесса, отвернулась и занялась другими пассажирами.
Я демонстративно, невзирая на возмущённые и сердитые взгляды моих друзей, вытащил большую бутылку из-под шампанского, в которой было тёмно-красное, как кровь, болгарское вино «Медвежья кровь» и пошел по проходу в хвост самолёта. Все пассажиры, особенно мужчины, с сочувствием слушали и смотрели на меня…
Туалет оказался очень тесной кабинкой с сиденьем, закрытым крышкой, с маленьким зеркальцем и малюсеньким умывальником с капелькой воды из клапана-крана. На стенке-переборке туалета висел рулон туалетной бумаги и в отдельной настенной коробке – бумажные полотенца. Я посмотрел на своё отражение в зеркале. На нём были хорошо заметны признаки плотного ресторанного обеда, выпитой водки и недавнего короткого прерванного непогодой сна.
Я обратился за советом к своим «внутренним голосам», но ни мой старый друг - дед "Календарь" из деревни Дальнее Русаново, ни мой старший брат Юра, ни папа, ни тем более, мама или моя Фея красоты и страсти, похожая на ту красивую и молодую стюардессу, которая сейчас строго допрашивала других не в меру «весёлых» мужиков на предмет наличия у них опасных бутылок шампанского, никто не помогал мне своим советом. Ссориться со стюардессами, а тем более с пилотами Ан-24, я не хотел. Не хотел я обижать и своих товарищей. Поэтому я смотрел в свой отражение в зеркале и мысленно спрашивал сам себя: «Что делать? Выливать? Пить? Или не пить?». Вдруг мне пришла чья-то здравая мысль: "Тебе приказано вылить вино в туалет. Это можно сделать двумя путями: открыть бутылку и вылить. Однако можно отрыть бутылку, выпить, отфильтровать всё лучшее и полезное, что есть в вине «Медвежья кровь», а потом честно всё лишнее вылить в этот унитазик, который можно назвать напульсником".
Я мысленно возликовал и от души поблагодарил заслуженного рационализатора и изобретателя Женьку Мыслина, моего первого рабочего наставника, к которому меня "прикрепили" в сентябре-октябре 1970 года, когда я пришёл работать на Севастопольский Морской завод имени Серго Орджоникидзе учеником слесаря-ремонтника. Я встряхнулся, приосанился, придал своему лицу выражение серьёзной озабоченности и вышел из туалета. Молодая стюардесса прилипчиво была рядом с туалетом и немедленно подошла ко мне. Все ближайшие мужики в салоне, в том числе мои друзья, напряжённо следили за нами…
- Не получается, - виновато сказал я стюардессе. – Рука не поднимается. Помощь нужна…
Я кивком и рукой позвал моих друзей и те с готовностью вскочили и поспешили к нам. Стюардесса не успела ничего сказать, как её окружили четверо моряков большого противолодочного корабля БПК "Свирепый" Дважды Краснознамённого Балтийского Военно-Морского Флота. Причём, мотивируя свои движения движениями летящего самолёта, мы тесно и волнующе встали вокруг этой юной и красивой девушки-женщины плотным кольцом. Наша пахучая послеобеденная водко-борщевая и чесночно-фруктовая близость заметно взволновала её…
- Нам надо посоветоваться, - сказал я серьёзно стюардессе. – Где мы можем незаметно это сделать?
Стюардесса растерялась, оглянулась на свою старшую товарку, которая в этот момент стояла спиной к нам в дальнем переднем конце салона самолёта и с кем-то беседовала из пассажиров. Я с улыбкой отвёл руку Анатолия Алексеева, который хотел было попридержать за талию, рванувшуюся от нас фигурку стюардессы, а Мишка Жаров, якобы для удержания равновесия, взялся обеими руками за багажные полки в проходе салона, преграждая ей путь...
- Вот здесь за занавеской есть багажное отделение, - сказала смущённая молодая стюардесса и слегка отдёрнула плотную клеёнчатую занавеску сбоку от дверки туалета.
За занавеской навалом лежали чемоданы, сумки, рюкзак, какие-то коробки и снова чемоданы разных мастей и форм. Здесь уже не было никакой внутренней обшивки, поэтому повсюду были продольные и поперечные рёбра шпангоутов фюзеляжа самолёта. Шпангоуты сужались и сходились в хвосте, а сбоку в специальной раме виднелся большой круглый иллюминатор, закрытый странным прозрачным колпаком, выпуклым наружу. Через этот колпак в багажное отделение проникал удивительно красивый сине-бирюзово-фиолетовый свет-цвет… Из этого хвостового отсека фюзеляжа самолёта пахнуло такой холодной, вернее, морозной свежестью, что я вмиг протрезвел и повеселел. Это было то, что нужно!..
- Это то, что нужно, - сказал я стюардессе и ребятам.
Мысли от холода и неземного света-цвета, льющего из странного иллюминатора, неслись быстро, свободно, легко, весело и задорно. Судя по выражению лиц, ребята ничего не понимали и хотели только одного – не отдавать бутылку вина «Медвежья кровь» и не отпускать от себя тоже пахучую, но пахнущую совершенно другим дурманящим запахом, стюардессу. Не давая никому опомниться, я нырнул за эту занавеску, раздвинул ногами чемоданы и сел на первый же большой чемодан, лежащий рядом с этим странным выпуклым иллюминатором. Ребята остались стоять, преграждая путь в салон стюардессе…
- Вы же обещали мне вылить вино в туалет, - сказала дрогнувшим голосом стюардесса.
- И я вас не обманул, - подхватил я её тон и речь. – Мы обязательно выльем это вино в ваш туалет, если вы так просите, но потом. Сначала мы выпьем это вино, отфильтруем всё самое вкусное и полезное, что есть в нём, а остальное, так и быть, выльем вам в туалет…
Первым "гоготнул" специалист по вычислительной технике радиотехнической службы БПК "Свирепый" Сашка Сенацкий, за ним радиометрист штурманский РТС Мишка Жернов, а ДМБовский годок моторист высшего класса БЧ-5 Толик Алексеев сначала задержался, а потом разразился таким хохотом, что стюардесса вздрогнула и пошатнулась. Миша Жернов галантно и заботливо поддержал её за талию (потом он нам рассказывал о том, что чувствовал, когда обнимал стюардессу, а Толя Алексеев горько сожалел, что в этот момент он не мог прекратить свой смех).
- Но, как же так? – спрашивала рассеянно стюардесса.
- А вот как, - сказал Саша Сенацкий. – Принесите нам стаканчики для сока, и у вас не будет никаких проблем.
- И задёрните за нами шторку, - попросил-приказал ей наш ДМБовский годок Толя Алексеев, вспомнив о том, что он здесь "годок". - Чтобы нас никто не видел.
Мишка Жернов, Саша Сенацкий и последним Толя Алексеев уверенно раздвинули чемоданы, уселись рядом со мной и мы начали осторожно, как мину, раскупоривать большую бутылку болгарского вина «Медвежья кровь».
- Мы в хвосте самолёта, - вполголоса объяснял я своим товарищам. – Сзади нас никого нет, только хвост самолёта. Из самолёта нас не высадят. Драться с нами не посмеют, а мы никого не обидим, потому что нас никто здесь не видит.
- Если что, если бутылка взорвётся, - сказал Мишка Жернов, осторожно раскручивая проволоку вокруг пробки бутылки, - то обрызгаемся только мы и багаж, но не пассажиры. Так что никто не пострадает…
- А мы закроем салон самолёта своими телами и будем героями, - добавил Саша Сенацкий, помогая Мишке удерживать бутылку.
- Даже кровь не будет заметна, - сказал Толя Алексеев. – Вино-то тоже кроваво красное…
- Вот и славно, - сказал я, глядя в испуганные и настороженные глаза двух стюардесс, которые сверху занавески следили за руками Мишки Жернова. – Стаканчики принесли?
Женщины передали нам пластмассовые стаканчики. Мишка Жернов аккуратно расшатал толстую пробку и бутылка с лёгким шипением газа откупорилась… Здесь в багажном отделении Ан-24 почти не слышно было гула двигателей самолёта, но почему-то у меня в голове всё время что-то гудело, вероятно, изменение давления. Алое, как кровь, вино полилось в наши стаканчики. Мы с нетерпением и внезапно возникшей жаждой смотрели на это вино и ждали команды…
- Никогда ещё не пил вино на высоте 7000 метров над уровнем моря, - сказал я первое, что пришло мне в голову.
- Расскажем ребятам – ни за что не поверят, - сказал Саша Сенацкий.
- Да, - авторитетно заявил Толя Алексеев. – Странная шутка – судьба. Под землёй в шахте на глубине 700 метров под уровнем моря – пил, на море – пил, а вот на высоте 7000 метров над уровнем моря – в первый раз.
- Всё в нашей жизни – в первый раз, - вдруг не сказал, а задумчиво изрёк Мишка Жернов. – В первый и в последний. Всё течёт, всё меняется и вряд ли будет в нашей жизни ещё такой миг и такое приключение.
- Ну, что же, - подытожил я. – За нас, первых и не последних. Пусть эта «медвежья кровь» сольётся с нашей и подарит нам море радости в этом воздушном океане печали.
- Почему печали? – спросил меня Мишка Жернов, настроенный на философский лад…
- Сейчас узнаешь, - ответил я, ощущая своим взопревшим от волнения боком леденящий космический холод, идущий от этого странного выпуклого наружу стеклянного иллюминатора…
Мы выпили вино. Оно оказало на нас удивительное воздействие… Во-первых, оно оказалось шипучим, во-вторых – сладко-приятным, в-третьих – густым и одновременно воздушным. У нас в животах вино сразу же начало распухать, пузыриться, разливать по телу волну приятного возбуждения и истомы одновременно. Мы все дружно подивились эффекту этого вина и налили себе «по второй»…
Хмель и пьяненькое возбуждение, радость и бодрость очень быстро, как наваждение, заполонили голову и тело. Руки стали приятно тёплыми, мерцающими, вибрирующими. Хотелось что-то такое совершить озорное, весёлое, радостное… Я чувствовал, что начинаю быстро пьянеть и терять контроль над собой. Поэтому я решил немного охладиться и посмотреть, что же там снаружи видно через этот иллюминатор-колпак. Как-то с размаху, неловким маховым движением, я, сидя верхом на чемодане, обернулся к этому странному иллюминатору, нагнулся (он был ниже моего пояса) и нырнул в него. То, что было потом, не объяснить словами…
Мне показалось, что я по пояс выпал из самолёта и торчу сейчас за его бортом в открытом космосе. Прямо передо мной было огромное воздушное пространство с плотными облаками расположенными далеко-далеко под нами. Справа от меня я увидел борт фюзеляжа с иллюминаторами пассажирского салона, крыло, гондолу двигателя, бешено вращающийся винт самолёта, дымный след из выхлопных труб, который с невообразимой скоростью нёсся прямо на меня, вибрирующий кончик крыла, а за ним вверху бесконечное сине-фиолетовое космическое пространство… Всё это было залито прекрасным свечением яркого слепящего солнца и обжигало невообразимо горячим холодом. Я упёрся лбом в жгучее морозное стекло выпуклого колпака иллюминатора и чувствовал, как этот стремительный дым от двигателя засасывает меня в это пространство… Все мои мысли и чувства сейчас вмиг улетучились вместе с этой струёй дыма из двигателя. Остались только ощущения и они были исключительно трезвыми, сильными, мощными и паническими.
Я не слышал, что я орал ребятам, но они вытащили меня из этого воздушно-космического пространства, как из проруби в омуте… Я вновь сидел в тесном багажном отделении самолёта среди моих друзей и смотрел на них абсолютно невидящим взглядом.
- Что с тобой, Саш? – спросил меня Саша Сенацкий. – Ты так заорал, что мы испугались.
- Он там что-то увидел, - предположил Мишка Жернов. – Что там?
Я молчал…
- Я тоже хочу глянуть! – «загорелся» Толя Алексеев. – Ну-ка, подвинься…
Я молча подвинулся и уступил Анатолию место на чемодане. Когда он наклонился, чтобы выглянуть в иллюминатор, я слегка его подтолкнул и он тоже «нырнул» в этот колпак головой и плечами и упёрся лбом в прозрачный колпак из толстого оргстекла. Через несколько секунд раздался знакомый вопль и умоляющий крик: «Выньмите меня отсюда!»… Толя Алексеев был точно таким же, как я минуту назад: глаза выпученные, губы безмолвно шевелятся, брови на лбу, рот открыт и дыхание, где-то глубоко «в зобу»…
Мишка Жернов и Сашка Сенацкий тоже по очереди выглянули в этот иллюминатор, но они уже держались за морозно холодные рёбра шпангоутов и влезали в прозрачный колпак осторожно. Каждый из них тоже восторженно орал и тоже получил по холодному ожогу в лоб…
- Что у вас тут происходит? – спросил испуганно какой-то тучный мужик, отдёргивая занавеску. Он только что в туалете сделал свои дела и мы, на нашем морозном воздухе, морщили носы от его «тучных» ароматов.
- Иди, иди, мужик, - сурово сказал ему ДМБовский годок Толя Алексеев. – Тут не для слабонервных!
Мы опять весело и дружно засмеялись… Бутылка «медвежьей крови» опустела, а наша кровь продолжала бурлить радостью, молодостью, силой, задором и молодецкой удалью. Мы честно, по очереди, один за другим выполнили в тесном "самолётном туалетике" данное стюардессам обещание и прошествовали на свои места. Все были заняты приготовлениями к посадке, так как наш Ан-24, счастливо перескочив через грозовой фронт, уже снижался к московскому аэродрому аэропорта "Внуково". Наш хмель от «ныряния» в воздушно-космический океан совершенно прошёл. Мы были бодры, веселы и счастливы.
Стюардессы нам улыбались, а на рубашке того тучного нервного и вонючего мужика расплывалось большое чернильное пятно… Но мы ему не сочувствовали, потому что "Москва слезам не верит".
Фотоиллюстрация: 14 июня 1973 года. Этикетка того самого болгарского красного полусухого вина "Медвежья кровь" и тот самый космический вид за выпуклым прозрачным иллюминатором самолёта Ан-24, который мы, четверо моряков БПК "Свирепый", использовали в качестве закуски, когда на высоте 7000 метров над уровнем моря пили это прекрасное красное, как кровь, вино.