Александр Сергеевич Суворов
О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».
2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.
273. Ожидание встречи с друзьями. 16 июня 1973 года.
Сводка погоды: Город Суворов, суббота 16 июня 1973 года, дневная температура: мин.: 14.9°C, средняя: плюс 18.1°C тепла, макс.: плюс 22.4°C тепла, 1 мм осадков, моросящий дождик.
Мои сомнения по поводу захотят ли мои школьные друзья прийти ко мне и к моим родителям «в гости» основаны на тех взаимоотношениях, которые сложились между мной и ребятами. Дело в том, что изначально, с первого класса, я был не таким, как все… Много позже, в 1975 году в Севастополе, когда я усиленно формировал свою собственную библиотеку нужных мне книг, я узнал о знаменитом американском народном певце-барде Пите Сигере, который писал стихи и песни, как наш советский русский поэт-бард Владимир Семёнович Высоцкий. Пит Сигер однажды сказал в своей песне: «Уж очень люди не любят тех, кто не похож на них на всех»… Так вот, я не был похож на всех, за что даже от моего друга Славки я получал «нагоняй» и совет: «Суворов, будь попроще, будь таким, как все и люди к тебе потянутся…». Пробовал, Слава, пытался…. Не получается… Видно, не судьба…
Вот почему я очень хотел встретиться с моими школьными друзьями и подругами, с одноклассниками, посмотреть и попробовать вновь либо ощутить свою сопричастность к классу, к нашему школьному братству, к нашей школьной юности, либо вновь удостовериться, что у меня свой путь, своя стезя и своя судьба в этой жизни… Мою тревогу и сомнения заметили мои родители и усиленно стали допытываться, «что меня гложет»…
Ну, как я мог рассказать и поведать им о моих сомнениях?! Как мне признаться, что я очень хочу встретиться с друзьями, посмотреть на них и на себя их глазами, их поведением и их отношением?! Как мне объяснить себе и им, что я стал другим, совершенно другим, не таким, как в школе?! А может быть и не другим, а только несколько иным, повзрослевшим, что ли? Эти два с половиной года после окончания Суворовской средней школы №1 круто изменили мою жизнь и мой характер. Неудача с поступлением в 1970 году в Севастопольский приборостроительный институт пошатнула мою веру и уверенность в уровне и стабильности моих знаний, в качество моей школьной учёбы. Как ни крути, как ни объясняй, но не поступление в институт – это неудача, вернее поражение, недостойное фамилии и рода Суворовых…
То, что я упрямо и намеренно при сдаче экзаменов в институт не воспользовался помощью и влиянием моего старшего брата Юры, его друзей и наших севастопольских родственников, а самостоятельно поступил в августе 1970 года на работу на Севастопольский Морской завод имени Серго Орджоникидзе учеником слесаря-ремонтника тоже выпадает из понимания «здравого смысла всех таких», кроме меня… То, что я намеренно и по самостоятельному желанию отказался учиться в Севастопольском Нахимовском военно-морском училище, но напросился на трёхгодичную службу на военно-морском флоте тоже выпадало из общепринятого желания «таких как все» служить меньше или не служить вообще. То, что я отказался от службы в технических частях, а выбрал морскую специальность рулевого-сигнальщика, тоже вызывало у "некоторых" удивление и сомнение в моей разумности...
Я и сам с трудом мог объяснить самому себе, а также моим «внутренним голосам», то есть моему старому другу деду «Календарю» из деревни Дальнее Русаново и моей воображаемой Фее красоты и страсти, почему я такой, почему так себя веду, почему я принимаю такие решения. Может быть, правы были мои школьные друзья, которые говорили мне, чтобы я поменьше был «правильным», поменьше «высовывался», «выпендривался», поменьше «показывал сознательность», а был таким, «как все простые советские люди-труженики». Может быть, поэтому они всё же звали меня на наши классные посиделки с «выпивоном» и предлагали мне «заложить за воротник» вместе с ними, а я, дуралей, всё старался придать этому «выпивону» какой-то смысл, говорил «дурацкие» и «нудные» тосты о дружбе и товариществе, да и пил-то «по чуть-чуть», и к тому же, - не курил? Самое главное разногласие между мной и большей частью моих школьных друзей, товарищей и подруг сложилось в отношении к любви и сексу…
Этот вопрос стал занимать наше общее и конкретное личное внимание, примерно, с 7-го класса, с 1967 года. Тогда мы начали активно влюбляться во всех и в друг друга, дружить, «ходить», «гулять». С того времени (1967-1968 гг.) стало модным и современным иметь друга или подругу противоположного пола, с которым можно и нужно было ходить, гулять, общаться, дружиться и даже целоваться украдкой. Кто этого не делал и не имел такого «друга» или «подруги», тот считался несовременным, немодным, недоразвитым. После одного из шокирующего всех «приключения», Валя Архипова, пережив с помощью всех учеников нашего 7 "А" класса сильнейший личный интимный стресс, стала мне говорить с властным превосходством: «Что ты понимаешь, Суворов, ведь ты ещё мальчик!».
Да, это правда, в 1967-1968 годах я был пятнадцатилетним "мальчиком" (девственником) и эта правда смущала меня, «срезала» меня на полу-взлёте, «затыкала» на полу-вдохе, на полуслове. Тогда я не знал, что возразить Вале Архиповой, которая познала, что такое «восставшая плоть мужчины», но познала так, что травма от этого познания повлияла на всю её жизнь и судьбу… Жизненное кредо Вали Архиповой было таким: «Пока я молода, я беру от жизни всё». Поэтому Валя ни в чём себе не отказывала, ни в каких удовольствиях и ни в каких приключениях. Такую жизненную позицию разделяли многие в нашем классе, кто чувствовал в себе силы и возможности брать от жизни всё, что им хотелось и моглось.
Моё жизненное кредо тогда, в школьные годы (1960-1970 гг.), да и сейчас, во время службы на флоте (191-1974 гг.), было иным – «Всему своё время и свой срок». Мне нравилась эта мудрая истина, которая позволяла верить, надеяться и ждать, когда в нужное время, в нужный срок придёт, обязательно придёт желанное, востребованное, необходимое. Надо было только быть готовым встретить это желанное во всеоружии своих знаний, физических и нравственных возможностей. Может быть, поэтому я не «торпедировал», не «гребовал» и не «хотел» преждевременного внимания и расположения девушек и женщин, но именно я, не гребующий и не требующий, не грубо хотящий секса и удовлетворения своей похоти, был чаще всего избранным девушками и женщинами и мне они даровали свою чувственную любовь.
Тогда, в классе при всеобщем внимании, после очередного насмешливого порицания и замечания Вали Архиповой о том, что «Ты, Суворов, ещё мальчик», я нашёл в себе силы и слова возразить девушке, которую искренне и тайно любил с самого первого дня учёбы в школе. Причём возразить так, что она мгновенно сникла, у неё упали её самоуверенные "крылышки" за плечами, погасли глаза и вся её самоуверенность и властность испарились. Я тогда тоже громко и отчётливо сказал то, что мысленно уже говорил не раз, но не решался сказать вслух…
- Да! – сказал я гордо. – Я ещё мальчик! Зато ты уже не девочка…
О! Как набросилась на меня тогда Тоня Корнеева, подруга Вали Архиповой, Зоя Конькова, Лида Горелова и другие девчонки и ребята из близкого окружения Вали Архиповой… Как они ругали меня! Со злостью, с гневом, с ненавистью… Как «косо смотрели на меня» все остальные ребята и девчонки, которые не входили «в орбиту» Вали Архиповой, но принимали её как нашего лидера и авторитета, перешедшего грань между детством, отрочеством и юностью и молодой взрослой зрелостью! Тогда мне устроили общий бойкот, никто со мной не общался, не разговаривал, не замечал моего присутствия, и даже мой друг Славка Юницин сетовал на то, что и он страдает от всеобщего презрения «из-за моей болтливости».
- Кто тебя за язык тянул! – говорил мне в сердцах Славка Юницин. – Все и так без тебя знают, что Валька давно уже не девочка, но тебе обязательно надо об этом вслух заявить! Правду сказать! Досказался?! Договорился? И я теперь, вместе с тобой…
- А ты отойди, - сказал я тогда Славке. – Возьми и пересядь на другую парту. Будет тебе послабление…
Славка обижался, требовал, чтобы я извинился публично перед Валей Архиповой, повинился и «притворился, что извиняешься»…
- Хорошо, - отвечал я Славке, который взял на себя роль посредника в отношениях между мной и остальным классом. – Пусть сначала Валя извинится публично за свою бестактность в отношении меня, а потом я извинюсь за свои слова.
- А за что ей извиняться!? – орал Славка. – Она же правду сказала, ты же ещё мальчик! (Славка тоже уже гордился своим первым сексуальным опытом общения с девушкой, хотя неизвестно, было ли «это» у него на самом деле).
- Так и я тоже правду сказал! – отвечал я Славке. – Мы же с тобой знаем, что это правда…
- Ты неисправим, - говорил мне мой школьный друг. – Из-за своего упрямства тебе «вломят» так, что на «карачках» домой поползёшь…
- Ну, это мы ещё посмотрим, - говорил я Славке бодрым голосом, но поджилки мои тряслись от тревожного ожидания расплаты.
В один из дней школьного лета 1968 года «расплата» наступила…
У входа в переулок, ведущий к нашей внутренней улице Белинского, меня поджидали трое верноподданных Вали Архиповой и Зои Коньковой – самый сильный и спортивный парень нашего 8 "А" класса Володька Муравьёв («Мура»), самый красивый и сообразительный – Сашка Каргин («Кога») и самый простой и непосредственный – Коля Движков («Движок»). Девчонки-заказчицы «расправы» - Зоя Конькова и Валя Архипова – стояли в сторонке у водяной колонки и делали вид, что хотят напиться водопроводной воды…
Как только я прошёл мимо них и вошёл в проулок, следом за мной потянулись ребята…
- Э! Суворов! Погоди! – позвал меня кто-то из них. Я остановился…
- Ты, это! Извиниться надо! – нерешительно сказал Коля Движков и оглянулся на товарищей.
- Да! Знаешь, Саш, ты как-то давай извинись перед Валей, - сказал нерешительно Шурик Каргин. – А то неудобно получается. Ты её оскорбил сильно. Она переживает…
Вовка Муравьёв молчал. Я видел, как медленно набухают и наливаются знакомой энергией его взгляд исподлобья… Я не знал, что мне говорить и что отвечать. Отступать перед надвигающимися на меня ребятами я тоже не стал, поэтому они сами остановились в шаге от меня. Мои «внутренние голоса» дружно молчали… Никто мне ничего не советовал и только ноги мои в коленках вдруг перестали дрожать, а крепко и цепко встали на ширине плеч, на пыльной ухабистой дороге нашего переулка.
- Что, ребята, - услышал я вдруг хриплый, сильный и властный свой голос «Александра Сергеевича». – Наняли вас, чтобы меня побить? За что? За правду? За то, что себе сломала жизнь, а теперь тянет за собой и вас – своих подданных слуг?
- Предупреждаю, - уже вполне осознанно и с усмешкой сказал я ребятам. – Вы меня можете побить, конечно, но одному из вас я всё же глотку порву. Даю слово…
Шурик Каргин, как всегда одетый по последней моде в самую дорогую одежду, оглянулся на Вовку Муравьева, который ещё сильнее напрягся и постепенно принял позу зверя, готового к броску. Я, наоборот, встал более свободно и раскованно, с прямой спиной и высоко поднятой головой. Не в моих правилах было начинать драку первым…
- Ну! Что вы там застыли! – вдруг крикнула от колонки Валя Архипова. – Начинайте!
Ребята вздрогнули, как пришпоренные, а мне вдруг стало смешно… Я не просто хмыкнул, улыбнулся или засмеялся, а я насмешливо хмыкнул и насмешливо улыбнулся ребятам.
- Что и требовалось доказать, - сказал я им.
Пауза длилась минуту и Володя Муравьев вдруг сник…
- Пойдём мы тебя проводим до дома, - сказал он своим характерным глухим баритональным голосом. – Мало ли что…
- Пойдём, - сказал я и мы все четверо степенно и осторожно пошли по переулку на нашу улицу Белинского и так шли до самого моего дома. Зоя Конькова и Валя Архипова не пошли за нами.
У калитки и ворот моего дома мы с ребятами распрощались друг с другом. Крепко, проверяя силу друг друга, пожали друг другу руки и не расходились, пока Володькой Муравьёвым не были произнесены заключительные слова…
- Что мы, действительно, слуги что ли? – сказал Вовка Муравьёв. – Баба вертит нами, как хочет, а мы должны друг другу кровь пускать? За что? За её шашни с другими?
Шурик Каргин и Коля Движков молча согласились с «Мурочкиным». Мы ещё раз обменялись рукопожатиями и разошлись в разные стороны. На следующий день в нашем 8 "А" классе всё кардинально изменилось – Валя Архипова стремительно начала терять свою власть и влияние на ребят и девчонок, а для меня закончился режим бойкота, со мной демонстративно начали разговаривать и общаться все ребята и девчонки, кто не входил в ближний круг Вали Архиповой. Так возникла не вражда, а соперничество двух жизненных позиций: «пока мы молоды, надо брать от жизни всё» и «всё в нашей жизни будет, только в своё время и срок». Теперь мне хотелось знать ответ на вопрос: "Кто же из нас оказался прав и кто победил?"
Фотоиллюстрация: 16 июня 1973 года. Город Суворов. Ожидание прихода школьных друзей на ужин встречи. Мама и папа переживают за меня. Я тоже. Именно в этот момент, что на снимке, я рассказал маме и папе историю о том, как Валя Архипова и её подруги "заказали" меня ребятам "избить Суворова до крови" за то, что я не подчинился их воле и авторитету в классе.