Моей прабабушке, Евдокии Кондратовне М., посвящается...
Я хорошо её помню, мою прабабку… Баба Дуся, как её все мы называли. Маленькая сухонькая старушка, с повязанной платком головой. По-русски она не говорила, разговаривала на южнорусском диалекте. Когда она приходила в гости к моей бабушке, бабуля сразу переходила с русского на балачку. Я вслушивалась в этот странный для меня говор, улавливала некоторые слова, остальное понимала интуитивно.
Похороны её были скромными. С десяток соседей, плачущие дочери, моросящий мелкий противный дождь. На могиле поставили скромную жестяную пирамидку. Две даты: 1900 - 13 октября 1985. Фото для памятника не нашли, да его и просто не было. Некогда было моей прабабке фотографироваться в фотосалонах в вычурных позах.
На поминках я решила расспросить бабушку о жизни её матери. То, о чём она рассказала, был рассказ даже не о человеке – рассказ о целой эпохе… Впрочем, судите сами.
Моя прабабушка, Евдокия Кондратовна, родилась в 1900 году в маленьком казачьем хуторе на Кубани. Она происходила из семьи зажиточных казаков. Но полюбила красного партизана Якова, босоту и голодранца. Яков был героический казак – воевал в Гражданскую с белогвардейцами. Ну, конечно же, как такой рубака не покорит девичье сердце? Вышла за него замуж наперекор родительской воле. Родители отреклись от Евдокии, сказали, мол, вышла за нищеброда – ты нам больше не дочь. И никогда больше ничем ей не помогали.
Всё шло хорошо у Евдокии и Якова. Жили дружно, любили друг друга, родили троих детей – сына и двух дочек. Яков после Гражданской войны стал председателем совхоза… Но пришла беда - наступил голод по всей Кубани и Поволжью… Люди голодали, не хватало хлеба, дошли до того, что ели друг друга. Воровали детишек и ели. Евдокия детей из дому не выпускала. А если надо было куда-то выйти, брала детей за руки и крепко-крепко держала, пока шли по улице. Боялась, что соседи лихо сотворят.
Так она спасла жизнь всем троим детям в первый раз. Но это было не единственное испытание, выпавшее на её долю. В тридцатых годах умер Яков. Болел он долго и тяжело, страдал лёгочной болезнью. В последние месяцы харкал кровью, понимал, что его дни сочтены. Перед смертью сказал жене только одно: «Евдокия, береги детей».
И осталась Евдокия одна… Детей надо было поднимать. Родители не помогали, ведь для них она перестала быть дочерью. И внуков своих они не признавали. Откуда у нее только силы брались, как выживала – сама не знала. Устроилась в школу уборщицей, чтоб хоть какие-то деньги были. Замуж она больше не хотела, хотя была видная женщина, казаки смотрели в её сторону. Но лучше Якова никого не было. Никто бы не заменил ей любимого мужа, а детям отца.
Так бы и шла потихоньку её жизнь, но началась война! Казаки ушли на фронт. Хутор опустел, остались одни казачки, молодые да старые. На хутор пришли немцы. Они занимали хаты, выгоняли хозяев в подсобки и сараюшки. Изголодавшиеся солдаты смотрели похотливо на юных казачек, и не каждая избежала печальной участи. Хуторяне передавали друг другу шёпотом: Любашку-то немец снасильничал, она родила, да ребёночка и повесила. И записку ему прицепила – «Смерть немецким оккупантам».
Но Евдокия твердо помнила наказ покойного мужа. Детей надо было беречь, тем более подрастали две дочки.
…Когда в хату постучали, она открыла дверь. На пороге стоял весёлый пьяный денщик немецкого офицера. Сам офицер сидел в стоящей неподалеку машине, курил тонкую сигаретку…
- Матка, - гаркнул денщик, обдав Евдокию перегаром, - хата нужна, герр офицер желает здесь жить!
- Тиф! – бросила одно короткое слово Евдокия.
Денщик побледнел. Попятился назад и через минуту машину с офицером как ветром сдуло.
Через неделю пришла еще одна беда. Молодёжь, достигшую возраста четырнадцати лет, собирали на биржу, чтобы увезти в Германию на работы. Евдокия понимала, что ждёт её детей. Сын Иван уже подходил для работ, дочь Клавдия тоже. Только младшая Марийка, двенадцати лет от роду, пока не подлежала увозу в Неметчину.
Евдокия прятала сына в подвале, в сырых скирдах. Впоследствии это сказалось на его здоровье, как и Яков, Иван приобрел лёгочную болезнь. Клавдию мать не смогла уберечь. За ней пришли. Евдокия собрала дочери узелок с одеждой, дала хлеба в дорогу, шмат сала… Её сердце рвалось… Она не пошла провожать дочь, когда ту посадили в вагон-теплушку. Всю ночь Евдокия прорыдала. Не выполнила наказ Якова…
Но через две недели Клавдия, грязная и оборванная, пришла в родной дом. Сбежала. Евдокия упрятала дочь от посторонних глаз, теперь уже надёжно. Марийку пока не трогали. Так она спасла детей второй раз. Ночью ей приснился Яков. Ничего не говорил, молчал, но смотрел одобрительно. «Яша, Яша...",- позвала Евдокия… Но сон растаял…
Все когда-нибудь заканчивается. Закончилась и война. Выросли дети. Сын женился, уехал в далёкий уральский город. Вышли замуж дочки. Иван вызвал к себе мать,чтобы та водилась с внуками. Там и дочери подтянулись – все оказались в одном месте. Все были живы, здоровы. Подрастали внуки.
Жизнь шла своим чередом. Жалела ли Евдокия, что больше не вышла замуж, что приняла на свои хрупкие женские плечи такую неимоверную тяжесть? Думаю, нет. Такой уж она была человек. Верный. Однолюб. Ровесница века, пережившая все перипетии столетия…
Вот так бывает. Живущий рядом человек, с виду скромный и неприметный, оказывается целой эпохой.