Все что было «до», то было вчера. Счастье вообще существует один день, несмотря на то, что в этот день умещаются годы.
Еще вчера она была в моей жизни, и все было наполнено смыслом. Я знал куда иду, к чему стремлюсь. Прядка русых волос, спавшая на губы, нежно ласкает их. Она раздраженно ее сдувает и продолжает нарезать тонкими ломтиками хлеб. Она выросла из быта и пытается сдернуть его с себя словно тесное платье. Вдохнуть полной грудью былую свободу. Разве это возможно? Мы по своей природе заложники биологии и комфорта. Создание комфорта для естественных потребностей – это и есть быт. И ты встретишься с ним вновь, куда бы ты ни бежала, моя милая. А куда иду я? Уже несколько часов я иду тропинками, тротуарами мимо высоких домов. Картинки безразлично мелькают передо мной. Незнакомые угрюмые лица, толпой переходящие дорогу, подхватывают меня. И я бреду по течению. Когда двигаешься, легче справиться с болью. Сердце понимает, что оно еще нужно ногам, рукам, мозгу, только не самому себе.
Еще вчера мелькало счастье в твоих карих глазах. Я помню, когда ты неопытно держала нашего сына на руках. Искала в его крохотном личике мои черты лица, а я твои. Твой указательный палец крепко сжат его ладошкой. И я боялся дышать. Казалось, счастье было таким большим и хрупким, что оно может разлететься под вибрациями моих слов, и я молчал. Возможно, в тот момент не такой реакции ты ждала от меня. Безудержного крика, жарких объятий, всеобщей огласки, ярких постов в интернете, большого праздника. Я был обездвижен своим счастьем и только чувствовал слезы на своих щеках. Проведя ладонью по мягкой кроватке, цветной стопке детского белья, встряхнув у уха погремушку – я осознал, что моя жизнь наполнилась еще большим смыслом. Я был горд, когда находил свою рубашку среди маленьких распошенок своего сына. Перед уходом на работу я останавливался и любовался самой идеальной и желанной картиной, запоминая каждую мелочь. Ты спишь, тревоги затихли. Сын, уткнувшись пухлой щекой в твою теплую грудь, нашел покой. Я охотно уступил тебя ему на время, зная, что ты вернешься ко мне и подаришь столько сладких ночей. Ты уставшая, с растрепанными волосами, бледная от хронической усталости, но по-прежнему милая и сексуальная, как в первый день нашего знакомства. Все это было вчера.
Когда же стало все по-другому? Когда с твоих губ все чаще скрывалось «я устала». Работа не предел твоих желаний и слышится упрек, что свое ты время упустила. Позволь, не ты ли мне шептала в порыве страсти и любви, что хочешь сына и дочь? От дома ты устала. Домашние задания, школьные собрания. Недетские потребности у наших детей. Ты хочешь выглядеть еще стройней, гардероб наполняется модным и новым. Между нами все больший холод и непонимание. В голове крутиться все чаще вопрос: А где любовь?
Еще вчера я ощутил холодный отпечаток поцелуя на своей щеке. Перед захлопнувшейся дверью услышал: «я допоздна к ужину не жди». И я как дурак один в квартире, сжираемый мыслями от ревности и тоски. Скандалы – враги и разрушители того, что, итак, хрупко и зыбко. Твое молчание, долгие обиды и снова «я устала». И мы уже враги.
Быть может все начать сначала? Пасть на колени у твоих ног. Заткнув гордость, стереть свою личность и стать тем, кого ты вновь полюбишь. Просто скажи мне, не молчи. Кем, мне стать для тебя: фениксом или соколом? Или годом ползучим, слепцом и глупцом? Мне больно. Душа просит яду, я сжимаю бутылку с алкоголем. Я ухожу от твоего равнодушия, от желания стать для тебя тем, кем ты сама не знаешь. Быть может иллюзия или назидания подруг, возможность технологий, влияний новых тенденций создали в твоей голове образ идеального мужчины, которым я уже не являюсь. Я старомоден и хочу быть любимым и строить отношения только по любви. Я ухожу первым, без обмана, без предательства и лжи. Без всех тех качеств, что ты презентуешь перед лицом своих подруг. Однако ты боишься, что одна из них может покуситься на того, кто тебе давно не любим. Глупость. Мстить не буду.
Хочу дорогу перейти. Знак красный. Разве мы уже не перешли все запретные границы? Все негласные правила, что мы писали для своей семьи. Закрываю глаза, слышен гул пролетающих машин. Заношу ногу – это тоже не по правилам…
-Эй, парень?
Простой призыв охладил мой пыл. Я ведь сильнее, чем мог представить. Эмоции – диверсия в затуманенном сознании, которые могут стоить целой жизни. Я сильнее их. Отступаю от дороги, открываю глаза. Зеленый свет открыл путь пешеходу. Провожу взглядом. Разгар дня. Кому-то холодно и он кутается в одежду, кто-то нашел в прохладе облегчение после затянувшихся жарких дней. Нейтральная погода, каждому по душе. Отличный день, что бы умереть. Думаю для смерти все дни отличные. Через дорогу офисное здание в десять этажей. Цветочный магазин, салон сотовой связи, магазин женского нижнего белья. На другом углу аптека, салон красоты, несколько банков на одно лицо. Представил, как я распластанный лежу на асфальте. На перекрестке затор. Очевидцы вздыхают, но в первых рядах оказались бы пассажиры маршруток, которые нагло пытаются проехать, несмотря на аварию. Кому бы я что доказал своей смертью? В статистике самоубийц за год прибавилась еще одна галочка и все на этом. Все что после, я бы не узнал. Слезы моей матери и детей. Реакция бывшей жены, комментарии и застывшая мимика очевидцев из окон и просто прохожих. Я не смог бы оправдать свой поступок, попросить прощения у тех, кому сделал больно. По телу прошла дрожь, к горлу подкатило сердцебиение. Я понимаю, что жажду жить.
- Эй, парень, ты чего там замер? Я вообще-то к тебе обращаюсь.
Я медленно оборачиваюсь и вижу перед собой бомжа. Мужчина – неопределенного возраста в одежде, которая как обремканный слоеный пирог плохо скрывает начинку большим пиджаком и содержимое торчит с краев. Неопрятная внешность, спутанная борода, кожа – пустыня, годами не видевшая воды, обожженная солнцем и высушенная ветром. Его внутренний стержень давно сломлен. Он сгорбился и откуда-то снизу смотрит на меня. Его взгляд скользил и просит.
- Курить есть?
Я улыбнулся и хлопнул себя по карману.
- Есть,- протянул я ему пачку.
Так ли мы с ним разные? Я гонимый дурными мыслями в неизвестность. Без определенности, лишенный семьи, любви, а значит и дома. Мой стержень надломился, когда я подписал заявление о разводе и сломался, когда я вышел сегодня из-за зала суда. Душа моя в лохмотьях, как одежда этого бомжа.
- Выпить хочешь? – показал я на бутылку.
Бомж не удивился. Губы его растянулись в улыбке, демонстрируя пеньки гнилых зубов. Он одобрительно качнул головой.
Нарушая все правила приличия, мы уселись под деревом, прямо у тротуара. Полоска сочной зелени, ковром разделяла проезжую часть от пешеходной. Словно комнатные растения, огороженные бордюром, на ней росли тополя. Вот один из таких тополей, стал для нас с бомжом компаньоном.
Бомж перед деревом аккуратно расстелил газетку, предварительно встряхнув ее в воздухе, и сел на нее. Я рухнул сразу на траву. Ощутив твердый ствол тополя под своей спиной, я выдохнул. Первое облегчение за целый день. Бомж тоже оперся спиной о дерево. Я не имел возможности видеть его, но отчетливо ощущал присутствие живого человека рядом. Его дыхание, возню и шуршание газетной бумаги под ним. Возможно, он напоминает, что мы пришли не просто посидеть.
Мне было не жалко, это всего лишь водка – огненная вода. Я поставил бутылку на землю, предоставляя своему новому другу пригубить первым. Послышалась возня, не сдерживая любопытства, я обернулся. Мой друг, запустив два крючковатых пальца в карман, достал ломтик серого хлеба. Шаркнув им об рукав пиджака, он стряхнул с него лишний мусор и разломил на две части. Ломтик громко хрустнул, говоря о своей забытой свежести и давней старости.
- Без закуси нельзя,- протянул мне бомж половинку ломтика.
Скрывая брезгливость, я приял хлеб. Бомж одним движением смахнул крышку с бутылки водки.
- За любовь,- громко произнес он и с жадностью припал к горлышку.
Я с изумлением смотрел, как глоток за глотком он утоляет жажду. Неужели, я выглядел каким же жалким, когда позволил себя пить водку прямо на глазах у десятков прохожих. На тот момент мне это было не обходимо. Я поминал свою бывшую семью.
Как она была холодна и равнодушна, когда говорила, что нас больше нет. Судья дважды у нее спросила, желает ли она со мной развестись. Два раза «ДА», услышал я любимым голосом. Огненная вода – местная анестезия и средства для амнезии. Какое разное «ДА». Долгожданное, когда я делал ей предложение быть моей женой, и в то же время сокрушительное, поставившее точку в наших отношениях.
Уткнувшись носом в рукав, туда, где еще остались крошки хлеба, бомж шумно втянул воздуха. Слезы брызнули из глаз.
- Хороша, чертовка,- простонал он, - высший сорт.
Он протянул мне бутылку, а я и не думал отказываться. Анестезия она же яд – единственный бальзам на душу. Хлеб оказался не таким плохим, а затхлый вкус отлично заглушал горечь водки. Опираясь о твердый ствол дерева, как о плечо верного товарища в трудную минуту, я пытался увидеть лазурь неба сквозь серость растянувшихся туч.
«Твои бесчувственные серые глаза» - постоянно говорила она мне.
«Какие есть» - отвечал я.
Неожиданно из меня все полилась. Слова струили, превращаясь в длинный рассказ истории моей жизни. Мой новый друг слушал, а я слышал, как периодически всплескивает водка в бутылки. Надеясь, что он пьет не из-за празновства, а сочувствия ко мне, я продолжал свой рассказ.
- Ведь, была любовь. Впервые годы нашей жизни мы тонули друг в друге. Были внимательными, чуткими, самоотверженными. Час разлуки был мучительным и долгим. Я не понимаю, где все это? Она молчала или я не хотел слушать. Не читал ее знаков, не понимал намеков. В один миг чужими стали…
Мой новый друг притих, слушая меня. Бомж слушает меня. И возможно мое несчастье кажется ему таким мелким на фоне его трагедии жизни. Но он слушает меня.
- У меня были дети,- продолжал я свою исповедь.
- А что, сейчас они умерли?- неожиданно отозвался бомж.
Его вопрос на мгновения отрезвил меня.
- Почему умерли? Они остались с ней.
- А говоришь, БЫЛИ,- послышался смешок,- они и сейчас есть…
«Действительно есть»,- подумал я.
- Вырастут, поймут,- добавил коротко он. Водка перекатилось по бутылки, последовал шумный вдох. Мой друг вновь занюхал рукавом, экономя свой последний ломтик хлеба.
-Нельзя жить без любви. Это не правильно. Но хочу сказать, что большинство пар женятся именно по любви. И что?
- И что? – эхом повторил я.
- А то, что люди не берегут это чувство. Люди, сами того не осознавая, разменивают свою любовь на комфорт, роскошь, карьерный рост и прочие мелочи. Продались, все, все, все... ПРОДАЛИСЬ,- пугающе захрипел он.
«Хм, а ведь он в чем-то прав»,- подумал я.
- Что же по-твоему делать? Продолжать жить без любви, как живут многие?
- Нельзя жить без любви. И семья без чувств – пустая. Каторга для мужа и жены. Болезненная атмосфера угнетает детей и все рано или поздно катиться к черту. Но можно с самого начала беречь чувство любви. Укрывать огонь свечи компромиссами, словом и доверием. Так просто, когда слово не расходится с делом. Когда слово не имеет язвительных намеков. Когда слово посвящено любви. Нельзя жить без любви, но можно ее сберечь. А если не сберегли то, как пепел ни поливай слезами, жизни в нем не будет.
- Ты кто, бомж? Мудрец? Философ?
- Я твоя душа, что просит яду.
Холодная волна прошла сквозь тело. Подскочив с места, я заглянул за дерево и никого там не нашел. Бомж исчез, а газету, на которой он сидел, легко подхватил порыв ветра и понес над землей. Бумага безмятежно скользила в воздухе, гонимая прочь.
А что стало со мной? Я уяснил главный в жизни урок. Для меня мои дети остались живы, мы часто проводим с ними выходные. Я безмерно их люблю и счастлив, что они у меня есть. Моя бывшая жена окончательно стала бывшей сознании и сердце. Недавно, я поймал себя на знакомом ощущении, и моя жизнь вновь наполнилась смыслом и теплом. Она вошла в мою жизнь нечаянно, когда цвела сирень. Теперь я буду беречь огонь своей любви и ее научу, ведь счастье – это промысел двоих.
Каждый встречающийся на моем пути бомж, становился на несколько сотен богаче. Ровно на столько, сколько стоит хорошая бутылка водки и свежая булка хлеба. А на что они предпочтут потратить эти деньги – это их решения, я свое уже сделал.
P.S: Сегодня я счастлив и завтра буду тоже!