(См. информацию на странице http://proza.ru/avtor/deshchere).
Дмитрий Григорьевич Сидоренко (15.05.1924 - 15.08.1955), автор повести "Воспоминания", одна из глав которой предлагается вниманию читателей на этой страничке - мой дядя, младший брат моего отца. "Воспоминания" были написаны им в далёкие послевоенные годы и много лет хранились у родственников (см. Предисловие к повести http://www.proza.ru/2018/09/06/1560).
На моей страничке портала Проза.ру эту повесть можно прочесть и в цельном виде, без разбивки по главам, - "Воспоминания. Дмитрий Сидоренко. 1924 - 1955" - http://www.proza.ru/2018/08/24/999 .
Глава 32 - http://www.proza.ru/2018/09/05/361
Глава 33
Напрасно старушка ждет сына домой,
Ей скажут – она зарыдает…
А волны бегут от винта за кормой,
И след их вдали пропадает .
[Прим. 89. «Раскинулось море широко», песня, ставшая народной; стихи Г. Зубарев, музыка А. Гурилёв; обработка текста – различные авторы]
Кацо убрал газ – самолёт пошёл на посадку. Под нами, залитый полуденным солнцем, сверкал большой асфальтированный аэродром. Город Пренслау.
[Прим. 90. Название города, по-видимому условное. В марте 1945 г. самолёты 163-го ГИАП базировались на аэродромах Торн, Фоссвинкель, Грауденц центральный и Мариенбург. Грауденц (нем.) – ныне польский город Грудзёндз. Фоссвинкель – посёлок в пяти километрах от Грауденца. Мариенбург – немецкое название, ныне это польский г. Мальборк (со знаменитым замком тевтонского ордена Мариенбург)].
Какое-то тревожное предчувствие томило грудь. И не напрасно. Здесь я узнал страшную для меня весть: погиб Вася Петренко. Вначале я не мог понять весь ужас случившегося. Я не поверил мотористу, сказавшему об этом, я не мог представить этого жизнерадостного, всегда веселого юношу мертвым, это не укладывалось в голове. Перед глазами стоял он, живой, улыбающийся, с высоким лбом, чуть вздернутым носом, мягкими светлыми волосами, добродушными карими глазами, всегда освещенными изнутри мыслью и чувством. Мне казалось, что он сейчас выскочит, как всегда, мне навстречу, крепко пожмёт руку и с лукавой улыбкой на устах сострит что-нибудь…
Но никто нас не встретил. Печально глядел себе под ноги Антошин, рассказывая о случившимся: «…Погиб так глупо… Трое суток он работал непрерывно… Уставший, поскользнулся на плоскости и упал головой под винт. А там ведь мощность в 1800 лошадиных сил. И так неожиданно, что он сам вряд ли успел понять, что погибает… Хоронили всей эскадрильей… шёл дождь, была слякоть… И только теперь, когда отчетливо прозвучало слово «хоронили», я со всей остротой, наконец, ощутил, что случилось что-то невыносимо ужасное, страшное и уже никак не поправимое. Острой иглой кольнуло в самое сердце.
– Погиб… Вася… Милый Вася… – я опустился на траву.
В памяти отчетливо всплыл весь жизненный путь этого замечательного человека, припомнились памятные дни, прожитые вместе. «Свердловская блокада», академия, Москва, бурная студенческая жизнь, Тыквоград, «торговая точка» – всё поплыло, всё понеслось перед глазами и подернулось в мути слез…
Память как бы листала страницы прошлого: отрывистые эпизоды, встречи, рассказы, несказанные слова, восклицания, живой задорный смех – теперь мучительно били в самое сердце. В трогательных трудностях припомнились мне, как он перочинным ножом на пустынном аэродроме вытаскивал у меня изо лба осколок, как вытащил из огня – и слеза, соленая и горькая, покатилась по лицу, я не стыдился её – это была слеза большого, непоправимого горя.
Во взволнованном круговороте мыслей и чувств отчетливо слышался его голос с чуть иронической интонацией, словно из далекого уголка души своей он улыбался всему, что говорил. В ушах звучали, припоминаясь каждой ноткой, слова, отдельные фразы, некогда сказанные им с тихой грустью вслед удаляющейся Москве: «Ну, чего загрустил..? Мы ещё вернёмся в Москву, в свои аудитории… Как дойдем до Берлина, так и вернемся… Непременно вернёмся…» Отчетливо звучали слова с чуть горькой интонацией: «Эх, Галю! Галю! Та чи ты познала б свого Васыля в цих штанях…»
«Не в шумной беседе друзья познаются:
Друзья познаются бедой…»
Кто был на фронте, тот знает, что значит там потерять друга. Он заменит там всё. С ним всегда можно поделиться самыми задушевными мыслями, открыто поговорить обо всем и в трудные минуты от этого становится легче. В суровой солдатской жизни мы понимали друг друга без слов, вместе делили все радости и горести фронтовой жизни. Радостей было меньше, но ты не огрубел в этой жизни, не опустился, всегда держал себя в руках, смеялся там, где другие начинали плакать.
Жизнь оборвалась так рано в расцвете сил, но прожита она была светло, содержательно, красиво.
Вечером я оборвал у немки всю оранжерею цветов и свез их на могилу друга. Я нашёл своим долгом написать письмо его матери, отправившей своего единственного сына на фронт. Адрес родных мы дали друг другу, когда принимали гвардейскую присягу – кто знал, что будет с нами. Мне передали его скромные вещи. Неодушевленные, они на разные голоса говорили об этом замечательном человеке.
Я открыл истрепанную записную книжку.
«И понесутся телеграммы
Родных, знакомых известить,
Что сын их больше не вернется
И не приедет погостить…»
Кто его знает, была ли это простая случайность, или предчувствие юношей своей недалекой кончины. Об этом он никогда мне ничего не говорил и о смерти никогда не думал.
Тут же в памяти всплыл один случай, на который тогда я не обратил внимания. Я не верю ни в какие предрассудки, хотя и большинство военных людей суеверны. Однако в интересах правды нужно вспомнить этот момент. Это было, кажется, в Гроненбурге, как только вступили на немецкую землю. Вася где-то у немцев достал карты, и от нечего делать в шутку принялся гадать (кто-то из девушек ещё в Подмосковье, в Кузьминках научил его такому волшебному искусству).
– Страшись, тебе выпал госпиталь, – улыбаясь, сказал он мне. Затем кинул на себя. Он долго что-то ворчал себе под нос, возясь с картами, потом встал и подошёл к окну.
– Врут! – как-то с досадой сказал он, и выбросил карты со второго этажа… Тогда я не придал этому никакого значения и принял всё это за очередную шутку.
… Этот день был траурным днём. В полдень полк облетело новое траурное событие: под Данцигом
[Прим. 91. Данциг – ныне Гданьск, город в Польше. В 1939–1945 гг. входил в состав Восточной Пруссии как Данциг; в 1945 г. городу возвращено польское название Гданьск]
погиб командир полка Герой Советского Союза подполковник Казаченко.
Разведать порт – был строгий приказ штаба армии. На разведку ушли истребители капитана Гуляева и капитана Михайлова, но к порту пробиться не удалось: немцы окружили Данциг плотным заградительным огнём. Надо отдать справедливость, что немецкие морские зенитные установки очень меткие в своей стрельбе.
[Прим. 92. Гуляев Евгений Антонович, 1917, гв. капитан. Зам. командира авиационной эскадрильи 163-го ГИАП (в 1945). Участник Советско-финской войны, воевал на ЗКФ (Закавказский), СКФ (Северо-Кавказский), 4-м Украинском, 2-м Белорусском фронтах. Награды: орден «Красное Знамя» - трижды, орден Отечественной войны I степени (1944), медаль «За оборону Кавказа»].
[Прим. 93. В 163 Гв. ИАП воевали двое лётчиков Михайловых – гвардии старший лейтенант Михайлов В.А. и гвардии младший лейтенант Михайлов В.И.
Михайлов Владимир Александрович (1920 – 1946). Гвардии старший лейтенант (1944). Командир звена 163-го гвардейского истребительного авиационного полка (229-я истребительная авиационная дивизия, 4-я воздушная армия, 2-й Белорусский фронт). Воевал на Северо-Кавказском и Закавказском фронтах, в составе Отдельной Приморской армии, на 4-м Украинском и 2-м Белорусском фронтах. Герой Советского Союза (15.05.1946; посмертно). Другие награды - 3 ордена Красного Знамени, ордена Отечественной войны 1-й и 2-й степеней, орден Красной Звезды, медали. Его имя носит улица в Тамбове. На здании школы, в которой учился Герой, установлена мемориальная доска.
Второй однофамилец - Михайлов Владимир Иванович, гв. мл. лейтенант/гв. лейтенант). Год рождения: 1923. Место рождения: Ленинградская (по-видимому, здесь в документы из базы данных ЦАМО вкралась ошибка; правильно – Псковская) обл., Псковский р-н, д. Погорелка. Дата поступления на службу – апрель 1941 г., кадр Красной Армии. Участие в войне с 14.4.44 г. ОПА, 4-й Украинский, 2-й Белорусский фронты. Награды: Орден Отечественной войны II степени (август 1944 г.); орден Красного Знамени; орден Отечественной войны II степени - юбилейный (1985 г.)].
На подбитых машинах так и вернулись ни с чем Гуляев и Михайлов. Но приказ есть приказ. Он должен быть выполнен во что бы то ни стало, иначе полк утрачивает своё гвардейское звание. Командир полка решил лететь сам. Истребители разведку ведут в паре: ведущий и ведомый. Ведущий наблюдает только за землёй и передает всё на КП полка по радио, ведомый – наблюдает только за воздухом и прикрывает ведущего при атаках. Ведомым у командира полка полетел Герой Советского Союза Кулагин.
[Прим. 94. Выписка из журнала потерь 163-го ГИАП от 18.03.1945: «свои потери: в период 17-00 – 18-00 Герой Советского Союза гвардии подполковник Козаченко в сопровождении Героя Советского Союза гвардии старшего лейтенанта Кулагина и гвардии лейтенанта Русинова…»].
Машины оторвались от земли, а через десять минут на КП в динамике послышался спокойный голос командира. Он был уже над Данцигом и четко передавал количество и марки кораблей, находящихся в порту. Вдруг на полуслове его спокойная, властная речь оборвалась…
Все до боли в глазах всматривались в горизонт, надеясь увидеть две точки. Но там появилась только одна – возвращался один гвардии старший лейтенант Кулагин. Возбужденный только что пережитым, капитан рассказывал, дополняя слова выразительными жестами:
– Командир решил пробраться к порту хитростью – на бреющем, обминая высокие деревья, мы неожиданно прорвались в порт. Успели дважды сделать круг, пока не послышался первый разрыв зенитного снаряда. По нам открыли сильный заградительный огонь изо всех кораблей. Но на небольшой высоте, чуть ли не цепляя мачты, командир продолжал разведывать все уголки пристани… И вдруг с большого корабля, почти в упор, был расстрелян самолёт командира. Брызнуло пламя и, разлетевшись в щепки, самолет факелом упал в море. Я дал мотору форсаж, прижался к земле и с трудом вырвался из города.
Командир полка Казаченко пришёл в полк младшим сержантом и геройски вырос в полку. Под его командованием полк получил гвардейское звание и теперь гремел своей славой по всей четвертой воздушной армии.
Четырнадцать благодарностей имел полк, а стало быть и лично каждый гвардеец, лично от товарища Сталина. Не раз салютовала нам родная Москва от имени Родины за наши отличные боевые действия. С каким волнением сердца, далеко на вражеской земле, мы слушали по радио победный салют нашему фронту. Как дорога была тогда для каждого наша родная, русская Москва!
Как билось сердце, если нам случалось
Привет Москвы по радио поймать!
Молчали все, но нам тогда казалось –
Нас похвалила ласковая мать.
Три дня полк носил траур о погибшем командире.
Глава 34 - http://www.proza.ru/2018/09/05/356