(См. информацию на странице http://proza.ru/avtor/deshchere).
Дмитрий Григорьевич Сидоренко (15.05.1924 - 15.08.1955), автор повести "Воспоминания", одна из глав которой предлагается вниманию читателей на этой страничке - мой дядя, младший брат моего отца. "Воспоминания" были написаны им в далёкие послевоенные годы и много лет хранились у родственников (см. Предисловие к повести http://www.proza.ru/2018/09/06/1560).
На моей страничке портала Проза.ру эту повесть можно прочесть и в цельном виде, без разбивки по главам, - "Воспоминания. Дмитрий Сидоренко. 1924 - 1955" - http://www.proza.ru/2018/08/24/999 .
Глава 33 - http://www.proza.ru/2018/09/05/359
Глава 34
Война идет победным шагом,
В Берлине быть нам не впервой.
Не быть земле под немцем – гадом,
Быть немцу – гаду под землей!
Второй Белорусский фронт, прорвав последние оборонительные линии немцев и успешно развивая прорыв, стремительно продвигался на запад. Передовые аэродромы 4-й воздушной армии уже базировались западнее Берлина, с севера обойдя его. Войска маршала Конева обошли Берлин с юга, Жуков готовился к штурму столицы в лоб…
Жаркое было время. Машины бегали по шесть, семь вылетов в день. Быстро приходилось устранять повреждения, мелкие поломки, осматривать самолет и опять выпускать его в воздух. Только и было свободное время, когда машина 20-30 минут находилась в воздухе.
Машина у меня была все та же - «Дуглас». В своей истории она имеет: два сбитых «мессершмита», один «Юнкерс 88», несколько штурмовок по колоннам немцев. Много сменилось у нее членов экипажа, а механик оставался один. Он знал до тонкости каждую ее гайку, каждое больное место, умел ловить в работе мотора каждый неправильный звук. И она служила честно, не подвела его ни разу, хотя и пережить ему за неё пришлось многое…
Вот она, опять быстро набирая скорость, плавно отделилась от земли и резко пошла под углом, набирая высоту. Плавно и как-то даже нежно она поджала под себя свои ножки, чтобы они не мешали в полете, и исчезающей точкой скрылась за горизонтом. На Берлин!
С гордостью вспоминается это время. Душа была до краев заполнена каким-то взволнованным чувством удовлетворения, гордости, силы. «Муромец» непрерывно находился в полётах. Он возвратился из мастерских с новыми, заменёнными моторами, сиял на солнце, переливаясь в глянце аэролака.
Из старого экипажа самолёта остались Михайлов и я. Ваня Самсонов, тяжело раненый в ту памятную ночь над Кёнигсбергом, умер по дороге в санчасть. Стрельцов с обгоревшими ногами всё ещё находился в госпитале. Он непрерывно бомбил нас письмами, обещая возвратиться в часть и непременно занять своё место штурмана в экипаже «Муромца». Михайлов переживал большое несчастье: немцы расстреляли его семью. Это был сильный, волевой человек, не любивший размягчаться в своих чувствах, и трудно сказать, что было у него на душе. Внешне он переменился. Глаза стали меньше, щёки заметно ввалились, брови сделались чернее и шире, они хмурились и тяжело свисали над устало-грустными глазами. С ним мы крепко сдружились. Сдружились суровой мужскою дружбой, сдружились как люди, жизнь которых зависела друг от друга, сдружились, связанные одной судьбой – судьбой самолёта. Бортмеханик верил в искусство пилота, пилот надеялся на бортмеханика, верил, что поднимает в воздух вполне надежный, исправный самолёт. В эти напряженные дни, чувствуя за собой колоссальную ответственность за судьбу самолёта и жизнь товарищей, бортмеханик до последней гайки изучил машину, умел быстро найти больное место, ловить в моторе каждый неправильный звук. И «Муромец» за это платил безупречной работой.
… Этот день был особенно радостен. Курс лежал над северной окрестностью Берлина. Мы перевозили технический состав эскадрильи истребителей на «перехват». В последние дни с аэродромов Берлина взлетали десятки транспортных самолётов. Они вывозили из столицы государственные ценности и высокопоставленных лиц. Перехватывать и уничтожать – стояла задача у людей, которых мы перевозили на своей машине.
«Муромец» шёл плавно, слегка переваливаясь с крыла на крыло и легко содрогаясь всем своим огромным телом. Солнце скрывалось за горизонтом, и косые лучи его разноцветным веером отражались в нависших на закате кучевых облаках. Самолёт то входил в сплошную облачность, и земля надолго пропадала из виду, то выходил из неё – и вновь под крылом определялись рощи, леса, реки, пыльные дороги, населённые пункты. Люди были в большом оживлении. Все, как никогда, с особым вниманием наблюдали за землёй – там внимательным взглядом везде угадывался скорый конец войны.
Машина нырнула в облако – и всё на время окуталось густым туманом, но вот снова показалась земля с резкими очертаниями большого города. Под нами был Берлин. Угрюмо раскинулся он на юг на несколько десятков квадратных километров, охваченный огнём и дымом от непрерывных бомбежек. Высоко в небо поднимался черный густой дым и даже на высоте 1500 метров слышался неприятный запах гари. Берлин горел. Это была справедливая расплата за сотни невинно разрушенных русских городов и сёл, за миллионы бездомных ребятишек-сирот, за все злодеяния фашистских головорезов…
Михайлов плавно положил машину в правый вираж, и она пошла над северной окраиной города. Длинной широкой полосой потянулся Грюнвальдский лес. Дугой охватывая Берлин, сверкая гладким асфальтом, тянулась широкая Берлинская автострада. С роскошными посадками по краям и зеркальным блеском, она походила с воздуха на большую прямую реку, заросшую по берегам. Извиваясь змейкой, с высокими мостами, окованная в гранит, потянулась река Шпрее.
Авиаторы зачастую романтики и немного философы, но мысли свои выражают коротко и просто:
– Чёрт побери! Ведь мы над Берлином! – басом заревел техник-лейтенант Константинов, с восторгом хлопнув по плечу своего товарища.
– Да! Наша цель! Всмотрись и запомни!
– Внюхайся и насладись! Когда-то вспомним об этом…
В глазах обоих загорелся радостный, гордый огонек победителей. Люди обнимали друг друга, на суровых лицах, огрубевших в войне, светились счастливые улыбки. Самолёт снова сделал правый вираж и взял курс на север. Вскоре город скрылся вдали, над горизонтом долго ещё был виден чёрный, густой дым, высоко поднимавшийся в небо…
На небольшом временном аэродроме, где разместилась эскадрилья перехвата, нас посетили неожиданные гости. Не успели техники отойти от «Муромца» к своим истребителям, как с неба донесся нарастающий тревожный рокот чужих моторов. Курсом прямо на аэродром тяжело плыла по небу девятка «Юнкерс-88». Шли они так низко, что отчетливо виднелись черные зловещие кресты на плоскостях. Часто за время войны висели в небе эти кресты, испытывались ужасы бомбежек, но теперь, под самый конец её, ох, как не хотелось видеть их у себя над головою! Душу заполнило чувство тревоги и отчаянного желания жить…
С нарастающим воем, дерущим прямо по сердцу, посыпались бомбы. Так и казалось, что воет она как раз над головой и упадет непременно на твою голову. Тогда, поддаваясь врожденному чувству самосохранения, невольно хотелось бежать, бежать куда-нибудь, лишь бы бежать, но в этом было как раз не спасение, а смерть. Оставалось одно: сколько успеешь, отбежать от самолёта, прижаться всем телом к земле и ожидать решения своей судьбы. Руки невольно закрывали лицо, секунда тянулась долго в ожидании, может быть, последнего для себя взрыва. О, как хочется жить в эти минуты! Ни в одной роскоши жизни так не хочется жить, как хочется жить в эти кошмарные часы бомбёжек. Всегда казалось – пережить бы только эту бомбёжку, а там всё будет безопасней, всё будет хорошо.
Бомбы рвались вокруг, обдавая тело щепками, землёй, взрывною волной. «Бомбы рвались вокруг» – так всегда однообразно вспоминают о бомбёжках, так как вспомнить, что «бомба разорвалась рядом», люди уже не могут…
Отчаянно бесясь в беспомощном лае, хлопали автоматические зенитки. Но где там: разрывы ложились, как бы нарочно, где-то далеко в противоположной стороне.
В авиации успех дела решают доли секунды. Взлетевшая дежурная пара истребителей, не дав немцам полностью отбомбиться, позорно погнала их от аэродрома. Пытаясь облегчиться и увеличить скорость, немцы безжалостно сбросили остатки своего смертоносного груза на головы своих фрау – прямо на населенный пункт. Оглушённый взрывом, я был счастлив в эти минуты - так не хотелось «загнуться» в эти последние дни у стен Берлина.
Самолёты давно уже скрылись, а в небо палили зенитчики, своим искусством развлекая авиаторов. Сколько горьких острот летело по их адресу:
– Черти, хотя бы не позорились.
– Соломой кормить их, лодырей!
– А… дэ там нашому тэляти вовка зъисты…
Самым оскорбительным в авиации словом стало слово «зенитчик». И если кто-нибудь хотел оскорбить кого-нибудь, он говорил: «Эх ты, зенитчик!»
И не напрасно. Эти артиллеристы могли хорошо попасть в свой самолёт, или – в чужой, поднесенный им на блюдечке.
Через несколько дней наш аэродром посетили другие гости. Я сидел в машине, ожидая вылета, как вдруг из-за леса, срезая верхушки деревьев, вылетела огромная стальная птица. Теряя скорость, она неуклюже коснулась земли, грузно подскочила, опять коснулась и сразу же остановилась… Все бросились к громадному чудовищу. Это был самый большой самолёт – бомбардировщик наших союзников – «летающая крепость».
[Прим. 95. Более точное название - американский тяжёлый четырехмоторный бомбардировщик Boeing B-17 Flying Fortress, широко известный под именем «Летающая крепость»; основной дневной бомбардировщик 8-й воздушной армии США, осуществлявший стратегические бомбардировки Германии].
На плоскостях и фюзеляже сияли опознавательные знаки Америки, во все стороны торчали стволы огневых точек – пушки и пулеметы. Самолет почти не имел мертвых зон. Два винта из четырех безжизненно стояли, свисала оборванная обшивка, из самолета долго никто не выходил.
Наконец, открылся кусок фюзеляжа, определилась дверь, оттуда вылетела стремянка и двенадцать человек экипажа, один за другим, сбежали на землю. Лица сияли радостью, американцы, с чисто американской манерой хлопать по плечу, бросились обниматься. Смеялись, оживленно жестикулировали, что-то кричали на своём языке. Мы разделяли их радость, но выразить её словами никто не мог, и мы беспомощно улыбались им в ответ.
Когда прошли первые восторги радости и люди немного успокоились, так что свои чувства выражать жестами стало невозможно, положение стало критическим: хотелось много говорить, рассказать, расспросить, но для этого не было общего языка, общих слов.
– Сталин! – с восторгом крикнул высокий американец.
– Сталин! – подхватили и остальные.
– Рузвельт! – крикнул кто-то из гвардейцев, и братания вновь оживились.
Один американец изобразил на своей шее петлю и, как бы затягивая её, крикнул:
– Адольф Гитлер! – все поняли его и непринуждённо расхохотались.
Общие слова нашлись, люди стали понимать друг друга. Судя по всему, американцы питали большое уважение, даже восхищение, к нам, русским людям, сумевшим выдержать и наголову разбить сложную военную машину немцев.
Американцы бомбили Берлин. Были подбиты зенитным огнём и потому вынуждены были сесть на наш крохотный аэродром перехвата. Мы помогли им отремонтировать повреждения на «летающей крепости», или, как мы её прозвали за огромные размеры, «летающей Америки». Я работал с ними. Они мне очень понравились. Это были приветливые, добродушные и искренние люди – во всяком случае, они произвели такое впечатление. А их находчивости и изобретательности в средствах объяснения я всё время не переставал удивляться.
В память об этой великой войне и в память о нашей дружеской помощи им, их командир экипажа, в силу своих обычаев, предложил нам обменяться подарками. Бортмеханик «летающей Америки» подарил мне «железный крест с дубовыми листьями» – высшую правительственную награду Германии, как символ победы над ней.
– Коллега… – сказал он, узнав мою специальность, обнял и добродушно похлопал по плечу.
У меня ничего не нашлось подходящего, и я подарил ему валявшийся у меня серебряный портсигар с видом рейхстага на крышке. По его просьбе я выцарапал на нём своё имя и адрес.
Через три дня «летающая Америка» была исправна и могла лететь. Мы тепло распрощались, «Америка» заревела, отбрасывая назад клубы пыли, затряслась от разбега и тяжело оторвалась от земли. Сверкая на солнце, заложила прощальный вираж над аэродромом и исчезающей точкой скрылась в голубой лазури над горизонтом…
Глава 35 - http://www.proza.ru/2018/09/05/355