«…Заря-зарянИца, возьми моё не-спится, ночное, полуночнОе…» – бабушка ещё что-то шепчет, Олька навостряет уши, слушает, но больше разобрать ничего не может…
Утро. Олька жмурится, солнечный луч, проникая через легкую занавеску, светит в глаза. Уже неделю постоянно повторяющийся сон о бабушке не дает покоя. Надо бы в церковь сходить, свечку поставить за упокой – думает Олька.
Мысленно возвращаясь в детство, видит бревенчатый большой дом, мать с отцом, вечно хлопочущих по хозяйству, бабушку, теплую, родную, в цветном легком платочке.
Бабушка, Александра Анисимовна, лечила детей, заговаривая воду. К ней ехали из всех близлежащих деревень, если у кого-то из детей была грыжа или испуг. Ее вода действительно помогала, Олька сама неоднократно в детстве пила ее.
Еще к бабушке ехали для разрешения каких-нибудь семейных вопросов: найдется ли корова, мотоцикл, угнанный прямо из гаража, вернется ли муж, ушедший к соседке. Бабушка доставала бобы из льняного маленького мешочка, перевязанного шнурком. Перебирая, пересыпая их из ладошки в ладошку, потом подносила один боб ко рту и тихо шептала «…скажи мне всю истинную правду» и задавала интересующий вопрос. После этого бобы раскладывались на несколько кучек, отбирались, а оставшиеся ложились рядком. Так повторялось несколько раз, потом бабушка «читала» сложившуюся комбинацию из бобов. Ответы были разными. «Ой, моя, не найдется корова, вот видишь – пустота у тебя на душе, в сердце печаль» – и действительно, через какое-то время находилась шкура, копыта и рога убитой кем-то коровы, где-нибудь в поле или в лесу. Или, успокаивая молодую женщину, от которой ушел муж, она говорила, что у того в ногах дорога, и дорога эта – к ней, законной жене. И блудный муж, действительно, возвращался. Часто люди приезжали вторично, чтобы отблагодарить бабушку, привозили ей в подарок цветные платки с кистями, отрезы ткани на платье, конфеты, чай в пачках. Бабушка никогда не брала денег, да и к таким подаркам была равнодушна, всегда говорила: «Помогла – ну и слава Богу!». Были люди, которые обращались к бабушке постоянно, она помогала им мудрым советом, который, как тогда казалось Ольке, давали ей бобы.
В детстве Олька любила рассматривать фотографии из семейных альбомов. Альбомов было несколько, один, обклеенный красным плюшем был особенно старым и бОльшим по размерам, чем остальные. Видя незнакомых людей на фото, Олька расспрашивала бабушку – кто это? Бабушка охотно отвечала. Раз или два на глаза Ольке попалось фото мужчины, стоящего рядом с сидящей женщиной. У мужчины были светлые волосы до плеч, а одет он был в черную одежду до пят. Бабушка старалась скорее спрятать фотографию в карман своего фартука. Она всегда носила поверх платья фартук, у нее их было несколько – ситцевых, в мелкий цветочек, с обязательными карманами и рюшками по краю. В карманах бабушкиного фартука всегда были конфеты, и почему-то они были особенно вкусными для Ольки (вкуснее, чем из вазы, стоящей на столе). Слегка подтаявшие, прилипающие к обертке, но какие-то особенные: очень теплые и сладкие!
Бабушка прятала фото от Ольки и как-то очень уклончиво отвечала на вопросы, с ней, фотографией, связанные. Позже, когда Ольке исполнилось тринадцать, бабушка рассказала ей о человеке на фото. Это был ее отец, Олькин прадед. Он был попом, бабушка – поповской дочкой, а Олька, соответственно, – поповской правнучкой. Когда началась революция, его куда-то увезли вместе с женой, мачехой бабушки, и больше бабушка их не видела. Воспитывала ее тетка. От отца у бабушки осталась только одна фотография и икона, которую отец передал ей, когда его увозили. На иконе – Богородица с Христом. Сама икона была небольшой, очень легкой и при этом очень старой, краска местами стерта. Раньше она хранилась в шкафу, подальше от посторонних глаз, а сейчас висит у родителей на стене.
Бабушка умерла, когда Ольке было пятнадцать. Она хорошо запомнила тот день, до мельчайших подробностей. У бабушки был очередной приступ (грыжа), уколы но-шпы и баралгина, поставленные ей, не помогали. Приехала скорая из райцентра и увезла бабушку. Олька тогда достала икону из шкафа, встала на колени и начала молиться: «Боженька, боженька, помоги моей бабуле, пусть ее вылечат, пусть она живет».
Операцию бабушке делать не стали, уже не было смысла. Когда на пороге появилась заплаканная двоюродная сестра отца, олькин мир покачнулся и рассыпался. Она не могла плакать, от этого как-то особенно больно саднило в груди.
Легли спать вместе с матерью, на одну кровать – приехавших на похороны родственников было очень много, пришлось потесниться. Олька уснула сразу, едва коснувшись головой подушки, и увидела бабушку во сне, живую. Бабушка гладила Ольку по голове и что-то говорила. Олька мгновенно проснулась и, вдруг осознав, что это сон, зарыдала.
От бабушки остались документы, письма, перевязанные веревочкой, фотография человека в рясе, серебряное колечко с прозрачным фиолетовым камушком и икона. А еще остались теплые воспоминания о бабушкиных теплых голубых глазах, мягких руках, тихом голосе, о вкусных пирожках и булочках, которые она пекла.
«Надо к родителям съездить», подумала Олька, вытирая слезы. Собравшись наскоро (благо деревня, где они жили, была недалеко), побежала к остановке. Родителей дома не было. Олька нашарила ключ между бревнами, зашла в дом, вдохнула родной запах. Достала свечку из сумки, подожгла, поставила ее перед бабушкиной иконой и начала молиться. А в конце молитвы добавила: «Заря-зарянИца, возьми мое не спится, ночное, полуночнОе». От иконы исходил тихий, успокаивающий Ольку свет.