И, проснувшись посреди трехдневного горячечного бреда во влажном от неотвязной температуры белье – ничего отвратительнее этого не знаю! –, идущего, наверное, от полнейшего истощения всех человеческих сил, я подумала, что копеечным оправданием моей жизни, её страшных – непоправимо страшных – промахов, какой-то, хотя бы малой толикой его, стала бы моя сопричастность к тому, чтобы дети смуглой, как ночь, Снежаны и по-русски белокурого...
Но, по законам сновидений, мечта эта внезапно воплотилась в большую белую чашу бесконечно льющегося молока... И оно оказалось ядом...
Санкт-Петербург