24 отдельный батальон ПТР
I
Апрель, май 1942
После нанесения ощутимых ответных ударов по войскам Вермахта в декабре сорок первого у нашего народа затеплилась надежда, что Красная Армия воспрянула духом и начнется изгнание фашистских полчищ с нашей залитой кровью земли.
Надежда сохранялась до мая сорок второго. После провала наступления под Харьковом, о переломе в ходе войны нам пришлось позабыть.
Положение в стране и армии было очень тяжелое, если не сказать – критическое. Под натиском превосходящих сил противника началось отступление наших войск на обширной территории нашей страны. Все это легло глубокой раной на сердце нашего народа.
Возросла опасность вторжения в пределы нашего государства: Турции – на Кавказе, Японии – на Дальнем Востоке. В конце июля вышел печально "знаменитый" приказ Народного комиссара обороны за номером «двести двадцать семь». Были приняты и другие срочные меры.
Все же главной силой, противостоящей врагу, была воля народа. Мы не были сломлены духом. Я же для себя решил: "Сражаться до конца! Мы уйдем в горы, леса, обширные поля, но земля будет гореть у врага под ногами". Ненависть кипела в душе у каждого.
Наша, возрождающаяся на востоке страны промышленность, уже стала давать Красной армии много нового вооружения, в том числе в войска стали массово поступать противотанковые ружья.
Весной сорок второго года стали создаваться батальоны и роты ПТР. Формирование производилось из расчета – по батальону в каждую действующую армию, по роте – в каждый стрелковый полк.
Для этих подразделений разрешили отобрать лучшие командные кадры, а личный состав укомплектовывался лучшими стрелками.
В такой противотанковый батальон, командиром взвода, был направлен и я. Кроме меня, в батальон было отобрано еще несколько ранее знакомых мне командиров среднего звена.
Нас посадили в автобус и прокатили через весь Воронеж в старинные екатерининские, а возможно, еще даже и петровской постройки казармы. Казармы составляли целый военный городок.
Среди множества батальонов, которые там находились, мы нашли наш 24-й отдельный батальон ПТР. Оказалось, что им командует бывший командир 2-го батальона нашего 390-го запасного полка капитан Микоэльян. Стало понятно – он-то нас всех и отобрал. Мы представились. Увидев меня, он сказал:
– Слушай дорогой лейтенант, я тебя знаю давно, и тебя надо было бы на роту назначать, но командиров рот уже назначили до моего прибытия. Пока пойдешь командиром взвода, а при первой же возможности получишь роту.
Приступили к учебе. Изучали материальную часть ружей "Дегтярева" и "Симонова", уязвимые места танков. Изучали мы и другие средства поражения танков: термитные шары, дающие при горении температуру до 30000, ручные противотанковые гранаты. На учебу было отпущено очень мало времени. Тактических занятий вообще не было.
В один из ранних апрельских дней через город Воронеж двинулась колонна из десятков батальонов противотанковых ружей. Мы шли в колону по четыре на всю ширину дороги, держа на плечах ружья. Шли под духовой оркестр с песней "Священная война":
Вставай страна огромная,
Вставай на смертный бой.
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой…
Песня мощной волной катилась по необозримой колонне, сливаясь со звуками оркестра, заполняя улицы и переулки близлежащих кварталов. В городе замерло все движениее. Не было видно ни начала, ни конца нашим колоннам. Людская толпа собралась вдоль дороги с обеих сторон улицы, и радостно приветствовала воинов идущих на фронт, с невиданными ранее ружьями. Люди провожали нас, кто с ликованием, а кто то и со слезами на глазах.
Все это вылилось в невообразимое зрелище. Мне казалось, что после увиденного и услышанного не только живой, но и мертвый поднимется на защиту Родины.
Воины твердой поступью с гордо поднятой головой, покидали город.
II
38-я Армия
К вечеру батальон подошел к какому-то полустанку, где под погрузку уже стоял целый состав. Ночью, лязгнув вагонными буферами, состав двинулись в путь. Утро мы встретили в поезде, несущем нас на запад. Вот и станция "Купянск-Узловая". Нас ожидали машины, из расчета – одна на взвод. Батальон расположился в селе Грушевка.
Наш 24-й батальон ПТР прибыл в распоряжение командующего 38-й Армией генерал-майора Москаленко. Штаб армии располагался в южной части Купянска.
Весна. Снег почти сошел, задержался только в оврагах и в лесных посадках. Талая земля по ночам еще подмерзала, днем же – квашня, а на дорогах – жижа. С личным составом организовали занятия по изучению технических характеристик немецкой бронетехники и ее уязвимых мест. Наконец то, дело дошло до изучения тактических приемов и до изучения организации системы противотанкового огня. Отрабатывали отражение танковых атак сходу: "Танки справа, – взвод углом назад – к бою!" и прочих навыков. Отрывка окопов полного профиля с укрытием для ружья и с подбрустверным блиндажом для расчета.
Неожиданно, меня, вызвали в штаб батальона, там заместитель командира по политчасти поставил задачу:
– Товарищ лейтенант, мы решили направить вас в штаб армии офицером связи. Вот Ваше предписание. Там найдите начальника оперативного отдела полковника Аулова и представьтесь ему. А то мы одного послали, а его вернули – не по форме одетый. У вас шинель в хорошем состоянии, знаки отличия на месте и вид опрятный. В вашем распоряжении – полуторка. Взвод оставьте на своего помощника.
Шофер уже бывал в Купянске. Мы проехали почти до самого штаба по брусчатке. Съехав с дороги, полуторка нырнула в грязь по самые ступицы. На окраине города стояло несколько зданий из красного кирпича. В одном из них и расположился оперативный отдел. Мне навстречу вышел высокий стройный полковник.
– Разрешите обратиться, вы полковник Аулов?
– Нет! Я – Иванов!.. А вы кто?
– Товарищ полковник, офицер связи от 24-го отдельного батальона ПТР...
– Ладно, ладно... Не кричите, я и так которую ночь не спал - голова раскалывается… Проходите по коридору, направо, там и найдете полковника Аулова, Семена Даниловича.
Нашел. Представился. Он спросил меня:
– Транспорт есть?
– Так точно! Есть – полуторка.
– Выпишите лейтенанту пропуск. Вы же лейтенант, найдите поблизости квартиру, сообщите посыльному свой адрес и от туда никуда не отлучаться. Получите талоны на питание. Вы принимаете пищу в административно-хозяйственной части, ваш шофер – на кухне рядового состава.
Сначала я решил найти квартиру. Со мной пошел старший лейтенант, то же – офицер связи от какого-то подразделения. Не успели мы отойти от корпуса оперативного отдела, как увидели остановившуюся на обочине дороги длинную колону легковых автомобилей, первый – "ЗИС", остальные – "ГАЗ-М". Выскочивший полковник открыл заднюю дверь "ЗИСа", из нее появилась огромная фигура: "Ба, маршал", – подумал я - "Да это же сам Тимошенко". Не взирая ни на что, он уверенно шагнул, и тут же увяз своими лакированными сапогами в грязь. Стоя на противоположной стороне улицы, мы, отдавая честь, вытянулись "в струнку". Бросив взгляд в нашу сторону, маршал громко сказал:
– Ну-ка, лейтенанты, помогите моему шоферу вытолкнуть машину.
Все сопровождавшие его генералы, человек двенадцать, тоже спешились в грязь и гуськом потянулись за маршалом. Тимошенко оглянулся и спросил:
– Ну, кто здесь был? Ведите! Где у них тут штаб?
Мы исполнили свой долг – хоть и с трудом, но вытолкнули машину из грязи.
Вышли на большак, за ним простиралась большая площадь, окруженная частными домиками. Дорогу переходила симпатичная девушка с полными ведрами воды на коромысле через плечо. Я обратился к ней:
– Девушка! А девушка, подскажите, где найти квартиру, чтобы на время расположиться?
– Право, не знаю. Я бы вас к себе забрала, да у меня дед ворчливый. Он не даст вам покоя. Да! Вот пройдите между домами, там второй дом справа, с выходом на торцовую улицу. В этом доме живут две девушки: Катя, моя подружка и ее сестра – Маша. Скажите Кате, что вас прислала Алиса. А вечером подойду и узнаю, как вы устроились? Пока!
– До свидания!
Напарник сказал, что этот вариант его не устраивает, и ушел вслед за Алисой, а я последовал ее совету. Нашел этот дом. Попросил разрешения войти, и поздоровавшись, сказал:
– Мне рекомендовала вас Алиса, чтобы устроиться на временное проживание.
– Видимо, это к Кате – она здесь хозяйка, а я Маша, ее сестра. Подождите. Она скоро подойдет.
Пока ждал, осмотрел комнату. Рядом находилась спальня. Комната большая, полутемная, прохладная. Но все же гораздо лучше, чем находиться в окопах.
– А вот и хозяйка!.. – сказала Маша.
– Здравствуйте. Я к вам по рекомендации Алисы, принять меня на квартиру.
– Ну что ж, раз Алиса сказала… Вот лежанка, если вас устраивает, размещайтесь.
– Спасибо, согласен! – уточнив их адрес, я простился с девушками.
Административно-хозяйственная часть вместе со столовой комсостава находились на противоположной стороне города. К нашей радости, кухня рядового состава оказалась рядом. Устроились с шофером, позавтракали.
Тянулись дни. Пошли весенние дожди. Было холодно. Деревья еще не проявляли признаков жизни, медленно набухали почки на кустарниках, трава уже начала покрывать землю. Пробиваясь через окна в кучевых облаках, стало появляться солнце.
Вражеские самолеты налетели бомбить станцию Купянск-Узловая. Затем бомбили и сам город, превратив многие кварталы в развалины. Среди мирного населения было много убитых и раненых.
Ту часть города, где мы расположились, бомбардировка не задела. Наша машина стояла во дворе у дома. Шофер быстро нашел "общий язык" с молодой, лет двадцати семи-восьми, соседкой. И она даже стала его усердно подкармливать.
Как-то, выйдя во двор, соседка сказала мне:
– Ты, лейтенант, глаза на Катю не пяль, у нее есть… Обрати ка ты внимание на Машу. Ты, что не видишь? Она в тебе души не чает – вся истосковалась!
Действительно, как только она смотрела в мою сторону, так и заливалась краской – вся горела пунцовым румянцем.
К маю на фронте началось оживление – обе стороны готовились к наступлению. О торжествах по случаю майских праздников не могло быть и речи.
В связи с этим, наши войска и штабы пришли в движение – штаб 38-й армии передислоцировался в район Борщевое.
Немцы стали сосредотачивать крупные войсковые соединения в районах Изюм-Барвенкова и Харьков-Лозовской, перешли в наступление и "завязали мешок" южнее Харькова. Множество наших воинов оказалось в окружении. В окружение попала 6-я Армия, немецкие войска ударами с флангов захлопнули ее в «котле» наглухо. Вырвавшиеся из окружения бойцы, рассказывали об ужасном положении попавших в окружение. Наше наступление заглохло.
Как-то раз Маша попросилась прокатиться с нами. На душе было тревожно, мысли шли в разброд – обстановка на фронте сложная. Машина скакала по ухабам. Маша склонила мне на плечо голову, прижалась и вся горит огнем.
– Маша, тебе плохо?
– Да, Коля – меня укачало...
– Давай остановимся, чем тебе помочь? – Маша промолчала.
Приехали в АХЧ, которая уже сворачивалась. Быстро уладил все дела. Забрал уже был выписаный продаттестат:
– Получите – ведь вам уезжать!
Быстро метнулся в штаб, там меня уже ждала выписка из приказа: "24-му отдельному батальону перейти в распоряжение в/ч… и срочно выйти в район Хотомли". По сути, речь шла о срочном вводе батальона в бой в составе 13 гвардейской стрелковой дивизии. Это произошло одиннадцатого мая 1942 года.
Я завез Машу домой и сообщил, что убываю на передовую. Поблагодарил девушек за гостеприимство, попрощался с Катей. Затем обнял Машу, нежно поцеловал ее и сказал:
– Прости Машенька…
– Коля, будешь в Купянске, забегай и знай, что здесь любят тебя.
На этом наша любовь закончилась, так и не успев начаться.
III
Большие Бабки
Машина подкатила меня к Грушевке. Батальон был уже "на колесах" и готовился к движению. Команду получили раньше, ожидали письменного приказа. Взвод тоже ждал своего командира. У кухонь шел спешный прием горячей пищи. Освободившиеся котлы тут же замывались и заливались водой.
Поступил сигнал – "Вперед!" Колона машин одна за другой потянулись по непроторенной дороге. Минули село Борщевое, где уже успел разместиться штаб армии, и направились к переправе через реку Оскол у села Хотомля.
Батальон поступал в распоряжение командования 13-й Гвардейской стрелковой дивизии, которая то ли уже наступала, то ли должна была наступать в направлении Харьковского тракторного завода.
Преодолев Оскол, в расположении дивизии мы увидели какую-то неразбериху – хаос. Кухни стояли на открытой местности. Вокруг них толпилась куча воинов, среднеазиатских национальностей.
– Что там?
– Да это котлы с чаем! Чай не пьешь, какая сила? – пошутил кто то из бойцов.
– Ой, вай, вай! – навстречу нам, восемь человек несли на плащ-палатке легкораненого воина, который, будь моя воля – бежал бы сам и не в тыл, а на передовую.
– Что они делают? Кто же воевать будет? – спросил меня воин.
– А им то что? Разве эти «узбеки» о том думают? У них за это голова не болит.– ответил, за меня сержант.
«Раненые есть – значит где-то близко идет бой». – подумал я. А, раненые шли потоком. На склоне взорвалось несколько мин, образовав облако бело-желтого дыма.
– Немцы газы применили! – закричал кто-то.
Дым рассеялся по лощине. Пораженных нет – ложная тревога.
Первая рота ПТР была направлена в подразделение, которое сходу овладело северной частью села Большие Бабки. Пока наша рота продвигалась к селу, немцы перешли в наступление и выбили оттуда наши подразделения.
Между частями, наступавшими в направлении тракторного завода и на Большие Бабки, образовался большой разрыв. В этом промежутке приказали занять оборону нашему батальону ПТР. Поднявшись на крутогор поймы реки, мы стали рыть окопы для расчетов противотанковых ружей.
Наступление дивизии застопорилось по всему фронту, а на правом фланге подразделения стали отступать. Поступил приказ – срочно окопаться.
Начали окапываться там же, кто где остановился – без учета видимости и боевых возможностей противотанковых ружей. Сумерки начинали сгущаться. Пока еще было видно, я стал расставлять расчеты с учетом местности на огневые позиции обеспечивающие огневое взаимодействие. Многие воины начали ворчать – им не хотелось заново рыть окопы.
Обстановка сложилась угнетающая. Напрягала не столько неопределенность, сколько наша всеобщая неорганизованность, а тут еще и недовольство подчиненных – все это тяжелым камнем висело на душе.
До рассвета расчеты успели отрыть новые окопы полного профиля с подбрустверным укрытием для отдыха. Наши стрелковые подразделения на этот участок фронта так и не подошли.
Утро. Немцы, почувствовав затухание наступательного порыва, сами перешли к активным действиям. Проведя жиденькую артиллерийско-минометную подготовку, немецкая пехота перешла в наступление. По направлению к нашим позициям, стелясь по степи, двигалась серо-зеленая цепь немецкого батальона.
Бронебойщики оказались лицом к лицу не с танками, а с наступающей пехотой. На всем участке обороны нашего батальона грянули меткие выстрелы. При каждом попадании бронебойных пуль у немцев отлетали руки, ноги, размозженные головы. Пули разворачивали в клочья животы и грудные клетки. В наступающей цепи послышались душераздирающие крики, стоны – немцы были в шоке. Они оторопели, не могли понять – что происходит? Немцев охватил ужас – атака захлебнулась, солдаты обратились в бегство.
Мы ждали повторения атаки. Но немцы на нашем направлении наступать больше не решались.
Бой был зрелищным, но… не эффективным: противотанковые ружья не предназначены для стрельбы по живой силе противника. В этом бою батальон израсходовал весь боекомплект. На наше счастье, повторения атаки не последовало, и на нас не пошли танки – уничтожать их было бы не чем.
Я же был рад тому, что во взводе не было потерь – спасли хорошо оборудованные окопы и то, что немцы до нас не дошли. Вечером того же дня, после боя, батальон был выведен в рощу вблизи села Соболевка.
IV
Соболевка
Соболевка – небольшое село, расположенное в глубокой впадине, недалеко от Купянска, окруженное густой посадкой. На северной опушке посадки остановился наш батальон.
После короткого боя личный состав приводил себя в порядок: чистили оружие, брились, подстригали друг друга, мыли головы, подшивали свежие подворотнички. Получив газеты, читали сводки "Совинформбюро", а они были далеко неутешительными. Некоторые солдаты, даже получили письма, и тут же, пристроившись на пень или на поваленное дерево, подложив каску или малую саперную лопату, старались срочно дать ответ своим родным и близким.
Начфин выдавал денежное содержание, а комсостав выписывал денежные аттестаты своим семьям или родным. Получив деньги, солдаты направились в походную лавку военторга, которая выехав на опушку, с ходу воткнулась в посадку. На фронте, такая встреча с автолавкой, была большой редкостью.
Жизнь шла размеренно, только грохот доносившейся далекой артиллерийской канонады, напоминал о том, что идет война. А вокруг, прикрывая нас густыми серыми облаками, стояла тишина.
Вдруг, в заоблачной высоте разыгрался не видимый нам воздушный бой. Через облака, опускаясь на черном парашюте, пробился сбитый летчик. Мы не видели, но слышали вой сбитого самолета. Кто-то закричал:
– Это немец! У наших летчиков парашюты белые!
Раз немец, начали палить по нему из нескольких автоматов.
– Стойте! Стойте! Не стрелять, возьмем его живьем! – закричал я.
Прекратив стрельбу, все бросились к месту его приземления. Подбежав к нему, мы оторопели:
– Боже мой, да это же наш старший сержант!
– Что же вы братцы? Я радовался, что спускаюсь на нашей... – преодолевая боль, еле процедил он сквозь зубы, – а вы... – и умолк. Все бросились его спасать, кто за фельдшером, кто за машиной, одни расстилали плащ-палатку, другие обрезали стропы изрешеченного купола. У многих потекли слезы.
Меня вызвали в штаб, где я получил команду:
– Снова отправляйтесь в штаб армии офицером связи.
Благо штаб располагался рядом, в селе Соболевка. Спустившись в яр, я шел, забыв о войне, наслаждаясь благоухающей зеленью, в море которой сияя своей белизной утопали украинские хаты. Беззаботно пробравшись сквозь заросли желтой акации, я выскочил на аллею и очутился почти рядом с двумя высокопоставленными военачальниками.
"Ба! Да это же сам Тимошенко трясет за шиворот нашего командарма Москаленко!" – искрой промелькнуло у меня в голове, я инстинктивно сделал шаг назад в кусты. Содрогая ветки, до меня доносился крик, переходящий в рев:
– Вы, генерал, знали, что в районе поселка Печенеги немцы сосредоточили танки?! Так они, что, по вашему мнению, их на курорт туда привезли?! Я сейчас!.. С вас сорву!.. Вот – эти петлицы!..
Он еще что-то кричал, но я, помня анекдот про зайца и верблюда – как внезапно появился, так же внезапно и смылся.
Нашел оперативное управление. Там, кроме оперативного дежурного никого не было. Я доложил ему. Тот ответил:
– Хорошо! Будешь моим помощником. Оставайся пока за меня, а я пойду хоть позавтракаю да соберу свои вещи. Смотрите: связь с соединениями пока еще действует, от них приходят сводки – принимайте их!
А я думал: где же находится их сам штаб армии?
Подкатил "Виллис", забежал полковник Аулов. Я доложил как помощник оперативного дежурного. Он развернул папку, и на заготовленном бланке заполнил удостоверение, что мне приказано прикрывать отход штаба 38-й Армии ротой противотанковых ружей по маршруту: ... аж до станицы Вешенской.
– По приходу оперативного дежурного срочно отправляйтесь в свой батальон.
Я метнулся в расположение, но батальона на месте уже не было. Оставалась только часть имущества, за которым должна была прийти машина.
Подошла машина со знакомым мне шофером. Вдвоем мы быстро загрузили остатки батальонного имущества. Проезжая через Купянск, и зная, что наши войска скоро оставят город, мы с заскочили к нашим девушкам, но дома их не застали. Соседка, увидев нашу озабоченность, разведя руками сказала:
– Просто не знаю, куда и когда они делись? Если они появятся, то я им скажу, что лейтенант забегал и очень, ... очень хотел тебя видеть.
Шофер душевно простился с соседкой, и мы покинули город.
Война! Я затерялся в гуще событий, защищая Родину. Девушки вероятно, смешались с массой людей, уходивших от страшной опасности, надвигавшейся с запада.
Да, те месяцы, начиная с мая сорок второго и до разгрома немцев под Сталинградом, были самыми тяжелыми месяцами войны. Народ очень тяжело пережил сорок второй год. Тяжелая судьба сплотила наших людей, делала их более внимательными, близкими, родными. Они искали и находили взаимную поддержку друг в друге для преодоления этих трудностей. Мы накапливали силы для борьбы с этим сильным, беспощадным врагом и испытывали жгучую ненависть к нему, за то зло, которое он принес нашей Родине. Все это превратилось в жажду бить его и бить беспощадно.
А любовь? Любовь – это естественная привязанность близких людей, и в этой тяжелой обстановке эти взаимные возвышенные чувства только обострялись. Наши люди, в годы войны, это хорошо понимали.
Продолжение:
http://www.proza.ru/2018/09/06/1037