Я хорошо помню тот год, когда корабли уносились с пристани прочь в маленьком городе Мурманске. Капли дождя падали мне на лицо и была самая долгая ночь под светом пролетающих фонарей. Вышагивая в пустоту мне казалось, что звёзды искрятся нежными ладонями, обнимая мою лёгкую куртку. Мимо парк, аттракционы и карусели, люди в очереди за сахарной ватой и поп корном.
Холод продрог во мне. Трясется запертый где-то в ногах и груди. Он походил на маленького пушистого зверька, что уставился на меня своими большими блестящими глазами.
Снег был заполнен следами чьих-то совсем чужих ног. Подошвы разных ботинок, ступни разных размеров. Где-то в сопках словно бы выл вепрь, и я старался запомнить этот момент навсегда.
Мы с Игорем пили беспробудно и разговаривали об искусстве на всех Русских прокуренных кухнях этого города, подливая себе в стопки водку, снова и снова, а потом уже в три утра выходили в ночь дебоширить и обниматься, чувствуя родственность душ и обнимая друг друга за плечи. Вокруг был свист шин и гул разворошённых киосков. Они были нахлобучены на землю, как шапки на пешеходов.
Наше пьянство было зачинщиком смуты и маленькой, но вечной любви. Это было красиво, как перламутром устланные звёзды над головой. Сияли над нами большим овечьим стадом разбредающимся по бескрайнему полю. И усталость такая приятная от всех этих бессонных дней.
Я показывал Игорю свой старый, затёртый блокнот со стихами, весь исписанный и искромсанный, будто на него напали пустынные птицы, треплющие своими клювами эту маленькую вечность.
- Стой, друг! – прокричал громко и радостно я, обнимая его за плечи.
- Насладись голосом этого города, с тобой мы скоро встретим маленький и короткий рассвет, забираясь по сопкам всё выше и выше над уровнем моря.
Чайки вздымались бельмом над тихой волной, а мы в безмолвии смотрели, широко разинув свои рты в каком-то благостном забвении. Вокруг блеяло неловкое тепло, украдкой пробираясь сквозь лёгкие порывы ветра. Мои лёгкие наполнялись с каждым вдохом, а на выдохе – блеск губ когда-то покинувшей меня подруги, и нет сожаления, нет блеклых красок, нет забытья. Пластиковые стаканчики снова наполнились горячительным. В голове зрел новый рассказ, а фонари подмигивали своими увечьями, чуть разбитые и чуть покосившиеся. Они созревали, как сливы в саду и будто подмигивали, принося приветы совсем из других миров.
Листья пролетающие под ногами заигрывали с нами. Моя поэтичность лившаяся изнутри в чужое нутро была подобна брызговикам расплескивающим воду на окружающую материю. Я вспоминал маму, которая сейчас где-то там, в совсем далёком, но родном городе спала тихим сном, или может быть, стоя на кухне у мойки перемывала кучу посуды своими болезненными руками. Её глаза были заботой в остром омуте грёз и повседневным напоминанием, почему я здесь и сейчас.
-Игорь, плесни ещё, солнце скоро покажется.
Он мягко мне улыбнулся. Мы вспомнили посещаемый недавно гиг и волшебную группу “Materic” из города Петрозаводск. Где-то вдали был вечно работающий порт и дым заводов. За окнами домов зажигались мягкие свечи или светильники. Ночь медленно поедала вечер, ложась на плечи огромному гиганту. В воздухе бесновался запах надвигающейся бури. Может быть через день или два.
Я тёр руками свои мятые и сонные глаза полумесяцы. Лай собак пролетал, гудели окраины, о шпалы где-то бились поезда своими здоровенными телами, такими неуклюжими и заполненными разнообразными запахами, - кондукторов, еды, пассажиров, уборных, накрахмаленных наволочек и различных механизмов.
Ну а мы смеялись каким-то выдуманным и воображаемым вещам. Хрустели костяшками пальцев и в голове всё пролетали какие-то образы. Лисьи норы, если вообще существуют такие. Хоботы слонов на водопое. Волнорез и маленькое судно, покосившееся на один бок, такое одинокое в своём странствии. Маленький огонёк от затухающей сигареты в кромешной темноте. Трап, с которого сбегают радостно люди, машут руками и неловко заискивают глазами.
Из носа на землю упала капелька крови, я поморщился и зажмурился весь, представил свой улетающий сон, эту ночь, раскаты грома из детства и электронного заводного зайца из какой-то рекламы.
Секунда, другая.
Обратно.
Открыл себя городу снова. Игорь был по-прежнему рядом, Луна была по-прежнему на своём месте и гул, почти всегда стоящий в ушах, иногда почти что неуловимый. Он больше походил на белый шум из телевизора, когда всё стучишь по нему своим кулаком, а он никак не пропадает, вертишь антенну из стороны в сторону, а всё бес толку. Но я был спокоен. Совершенно, ласково, горемычно. Губы трескались и улыбались.
В груди пробегали галопом газели.
Игорь всё так же был рядом.
Спасибо тебе, мой добрый и незабытый временем друг.