ПРОЛОГ
Центральная площадь Тра;нгарда была полна народу. Мужчины и женщины, несмотря на осеннюю слякоть, уже несколько часов стояли там и слушали пылкую речь короля О;лава. Все они вскоре должны были отправиться на фронт. Монарх считал себя «отцом» Скаа;рвии и всякого её гражданина, потому видел необходимым дать напутствие каждому воину своей страны. Говорил он поначалу о вещах, далёких от новой войны: о семье и детях, о полях и деревнях, об эле и рыбалке. Придворные, стоявшие поодаль, знали, что короля просто понесло, что речь должна была идти не об этом, но перебивать царственную особу никто не решался.
Наконец, государь и сам почувствовал, что уходит от темы, и лихо завернул разговор в другую сторону. Олав, прозванный в народе Одноглазым, осмотрел толпу единственным оком. Затем он принялся рассказывать, как много лет назад царство Карми;н вопреки международным соглашениям напало на южные земли Скаарвии и захватило несколько городов. В действительности никаких соглашений между странами не было, но королю хотелось немного приукрасить это событие. Монарх вспомнил и то, как совсем недавно им, северному народу, удалось отбить эти города обратно. Король Олав кричал, что именно тогда он потерял глаз: безбожные карминцы хотели убить его, но потерпели неудачу. В действительности в битве государь, конечно, не участвовал. Во время боёв за южные территории своей страны монарх развлекал себя охотой и упал с лошади на сук. Но такая правда была не к лицу представителю голубых кровей, поэтому он предпочитал более героический вариант.
Закончив с выдуманными воспоминаниями, король Олав Одноглазый затронул тему о землях, на которые его воинам предстояло вторгнуться. Практически безжизненные на первый взгляд пустоши представляли для государя стратегический интерес: именно там находился центр коневодства врага. Лишив неприятеля этой территории, монарх рассчитывал на скорую победу. Не преминул Олав рассказать и о том, что много столетий назад в тех краях находилось государство Тергизста;н, которое было поглощено недостойным Кармином, а жители — ассимилированы. То же самое, по мнению государя, непременно произойдёт и со Скаарвией, если его воины не остановят проклятое царство.
Король продолжал распыляться патриотическими нотами об особом значении его королевства. От такой речи многие слушатели чувствовали воодушевление и готовность к битве. Казалось, попадись им тогда карминец, они разорвали бы его голыми руками, засунули ошмётки в тюрбан и запулили до самого Великого моря. Однако отнюдь не все были впечатлены словами монарха.
Среди прочих в толпе стоял непримечательный по местным меркам парень: высокий, широкоплечий, на вид около тридцати, носил длинные светлые волосы, забранные в хвост. Ему уже доводилось участвовать в сражениях, когда Скаарвия отбивала от Кармина свои южные земли. Этого парня звали Гу;ннар Све;нсен.
;
ГЛАВА I
Эпиграф:
"Гордо несите знамёна своей Родины! Ибо на земле, где побывал карминский захватчик, всегда остаётся разруха и запустение. Но на земле, где стоял боец из Скаарвии, навеки воцарится гармония и справедливость!"
(Король Олав Одноглазый, речь на параде в Трангарде)
-----
После парада в столице прошло несколько дней. Воинов, которым читал напутствие король, разделили на несколько отрядов, и большую часть из них направили на фронт. Оставшиеся следовали в приграничную деревню Ли;нмерик, меньше суток назад отбитую у неприятеля.
Гуннар ожидал тёплого приёма от местных жителей. Парень знал, насколько жестоки бывают карминцы, он видел это в бою за Све;нскар. Но тогда, несколько лет назад, Гуннар воевал в засадном полке, а теперь вот-вот мог отправиться на передовую.
Линмерик был маленьким поселением, обнесённым частоколом. Несколько домов прямо у входа сгорели дотла, в других были заколочены окна. Когда отряд въехал за ворота, их встретил худой седовласый старик с неровной бородой. Измученными глазами он посмотрел на хэ;рсира (1) Асбра;нда Си;гвата и поклоном поприветствовал его. Из ближайших домов выглянули несколько женщин.
— Радостно вы встречаете освободителей.
— Простите, господин. В нашей деревне уже шестой раз меняются хозяева. Люди устали.
— Вольно, вольно, — отмахнулся командир Сигват и слез с коня. — Как тебя зовут, отец?
— Ба;рден, сын А;лана, господин.
— Ты староста?
— Я, господин.
— Пока не призовут на фронт, мой отряд будет находиться в твоей деревне. Мы поможем тебе поддерживать порядок, а ты нас за это будешь кормить.
— Господин, помилуйте! Мы уже месяц голодаем. Чёрные забрали у нас всё! — голос старосты задрожал. — Они увели скот, очистили амбар, из каждого дома взяли весь хлеб и мясо. У нас ничего не осталось! А ещё, господин, чёрные увели всех детей. Сказали, что сделают из них воинов.
— Ладно, — сурово выдохнул хэрсир, — с едой мы что-нибудь придумаем. Обеспечь нам хотя бы ночлег.
— Это можно, господин. Тут полно пустых домов. Живите, где хотите.
— Если будут проблемы с порядком в деревне, говори мне. Меня зовут Асбранд Сигват.
— Ас… Асбард?
— Просто командир. Теперь покажи пустые хаты, Барден, сын Алана.
Пока староста проводил экскурсию по деревне, Гуннар осматривался, держась чуть поодаль от него. В прошлом походе он не встречался с голодом, хотя разруху видел. Тогда армия северян захватывала крупный город, потому скаарв даже не задумывался о том, что в этот момент происходило в глубинке. Вокруг было тихо. Скаарв привык видеть оживлённые деревни с беготнёй кур, мяуканьем кошек и лаем собак. Здесь ничего этого не было. Около многих домов стояли деревянные будки, но проходы в них давно заросли паутиной. Казалось, даже мухи обходили Линмерик стороной.
Староста закончил показывать пустые избы. Командир посмотрел на запад, где солнце уже близилось к горизонту, и отдал приказ расквартировать отряд. Пока назначенный квартирмейстер занимался своей работой, Гуннар остановил уходившего было старика и задал ему ещё несколько вопросов:
— Барден, сын Алана! Соизволь на минуту задержаться. Поговорить хочу.
— А чего ж не соизволить. Говорите, господин, — староста не горел желанием поболтать, но боялся отказывать военным.
— Чем же вы питаетесь тут, если у вас карминцы всю еду отобрали?
— Сначала грибы да траву ели. Было даже неплохо. Из крапивы хороший навар получался. Потом хуже стало. Пришлось за живность приниматься.
— За кур?
— Куда там. За кошек да собак. Кур чёрные сами сожрали.
— А потом? — Гуннар не был впечатлительным, но этот разговор как-то сам по себе стал для него тяжёлым.
— Потом и живность подвывелась. Охотиться некому стало, да и в лесах никто не попадался уже давно. Чёрные и там всё поубивали. Осталась у нас только картопля, да и та гнилая. Треклятую эльфскую жратву нам как-то пытались навязать, ещё до войны. Мы тогда супротивлялись. Но чёрным она тоже, видать, не по нраву. В общем, из ентих земляных яблок мы стали готовить тошно;тики, — староста поймал непонимающий взгляд собеседника. — Они ж гнилые все, говорю. Вот мы наготовим лепёх, съедим, проблюёмся потом, бывало, но хоть с голоду не помрём.
— Понятно, — поморщился Гуннар. — Бывай, добрый человек.
— Бывайте, господин.
***
За окном светила растущая луна. Гуннар сидел в старой деревянной избе и беседовал с сослуживцем, которого звали Тьялф. Ему едва исполнилось двадцать, но этот русоволосый парень с короткой стрижкой почти не уступал старшим товарищам в физической подготовке.
— Чуешь запах? — риторически спросил Гуннар. — Наши похлёбку варят.
— Как бы голодные местные от него не повешались, — сказал Тьялф, поморщившись от собственных слов.
— Какие ж мы сволочи. Сидим здесь и жрём, пока у них живот с хребтом срастается.
— Таков указ командира, хотя и мне он не нравится. Говорит, ратники мы, то да сё, сами жрать будем, чтоб потом воевать против чёрных. А ничем их не лучше, тоже людей голодом морим.
— Тише ты, — прошептал Гуннар и выглянул в окно, — услышит кто, головы нам с тобой не сносить.
— Да уж. Ладно, пойдём посмотрим, как там готовят.
Рядом с хатой горел костёр, над которым был подвешен котелок с чем-то аппетитно бурлевшим. Местные стояли неподалёку и пронзали похлёбку хищными взглядами, но оцепление не подпускало их близко к огню. Двое воинов, здоровых мужиков с густыми усами, обсуждали историю о том, как сюда на днях наведывались карминские торговцы, продававшие еду за секс.
— Ежели у них ничего не покупали, они забирали баб силой и для устрашения убивали пару человек. В деревне живут так-то только женщины да пара стариков, кто ж им отпору даст.
— Неужто бабы вилы взять не могли?
— Могли — и брали. Но мне одна сказала, что тем вилы нипочём были, они потом всю деревню наказывали поркой, пока шкура со спины слезать не стала. Да и сил у деревенских с голодухи вряд ли много.
— Интересные у вас истории, мужики, — подсел рядом Гуннар. — А главное, поучительные.
— Конечно, — откликнулся один. — Я ещё могу рассказать, как тут две недели назад жена мужа заколола и сожрала. А муж болел чем-то, и она сама померла через день. Пока вы себе хаты искали, я с местными-то побалакал.
— Ага, не то слово! — возразил второй, который явно не верил в байки приятеля. — Только и трындел, хуже, чем сейчас! А историю про насильников вспомнил, потому как они обычно приходят с первыми петухами, раз в неделю где-то. И вот, сегодня, вроде бы, тоже должны.
— Мужики, — вмешался Тьялф, — а давайте подкараулим их! Покажем им, как трахать баб скаарвских!
Усатые скаарвы молча посмотрели на него. Гуннар всхохотнул.
— Ну… вы поняли.
Один из усачей, тот, что рассказывал истории, улыбнулся и протянул Тьялфу руку.
— Поняли-поняли. Я Ви;кар.
— Тьялф, — он пожал руку.
— Я тоже за то, чтобы проучить мерзавцев, Тьялф, но тут нужно действовать продуманно. В общем, — Викар выдержал небольшую паузу, — давай так сделаем. Мы засядем в какой-нибудь хате, а старосте скажем, чтоб чёрных к нам послал. Когда они придут, мы дверь за ними закроем и гурьбой нападём, чтоб они своей елдой больше в наших баб не тыкали!
Мстители отправились к дому старосты. После долгого стука тот всё же открыл дверь и выслушал план. Поначалу старик отказывался участвовать в предприятии, но воинам не без труда удалось убедить его. В разговоре Викар зачем-то настоял, чтобы староста представил «жертву» как Ингебо;ргу. Удивившись причудам вояк, Барден сопроводил их к пустой, но прилично выглядевшей избе, после чего вернулся в постель. Во время подготовки к засаде Гуннар познакомился со вторым усатым скаарвом — Хе;льге.
— Так, — начал Викар, — я всё придумал. Тут наверняка должно быть всякое шмотьё. Давайте накладём его на стул, обмотаем тряпками, чтобы со входа казалось, будто это баба за столом сидит.
— Да! — оживился Тьялф. — Я встану за дверью, чтоб, как они зайдут, закрыть её побыстрее. Гуннар, ты спрячься в проходе в комнату, а ты…
— Погоди-погоди, — умерил пыл организатора Хельге, — тут не такая хата, чтоб это всё сотворить. Допустим, тряпьё мы найдём. Но куча шмоток на стуле, уж извини, на Ингеборгу никак не похожа. Да и… накладывать-то почти и нечего.
— Значит, придётся кого-то нарядить, — вмешался Викар.
— Только не меня. И вообще, ты думаешь, что они, когда войдут, не заметят, что ты за дверью стоишь? А Гуннара в проходе? Надо атаковать внезапно, когда они расслабятся. А так ведь мы даже не знаем, сколько их придёт.
— Ты предлагаешь дождаться, пока они потрахаются, что ли? — возмутился Тьялф.
— Да не, — Хельге махнул рукой. — Просто надо, чтоб они все внутрь запёрлись и отошли подальше от двери.
Обсуждения продолжались почти час. Через горячие споры защитники скаарвских дам пришли к следующей схеме: один человек прятался за специально придвинутым к двери столом, накрытым скатертью. При появлении внутри насильников он должен был кочергой задвинуть засов на двери. Второй в это время тихо ожидал в соседней комнате с оружием наготове. Чтобы его не стало заметно с порога, дверь в помещение оставалась закрытой. Третий сидел в шкафу напротив стола. Шкаф этот хоть и предназначался для одежды, но был всё-таки довольно маленьким, поэтому на данную роль сразу определили Викара — самого низкорослого, хоть и самого упитанного, из отряда. Последний человек должен был изображать жертву и сказать: «Я готова». Это являлось сигналом для остальных, что пора выходить из убежищ. Все роли, кроме воина из шкафа, распределялись вытягиванием жребия. Тьялф, как и хотел, стал подстольным бойцом, Гуннар отправился в засаду в соседнюю комнату, а Хельге досталась роль Ингеборги. Не без труда его нарядили в женское платье, сразу порвавшееся на плечах. На лысую голову и свежие дырки в наряде для маскировки накинули платок. Чтобы скрыть усы, Хельге должен был смотреть в стену, когда карминцы войдут. Сидел он за столом прямо у противоположной от входа стены, «дабы насильники непременно зашли в дом всем числом». Для антуража перед «жертвой» поставили миску.
Настал час возмездия. Скаарвы расположились по позициям в ожидании врага. За дверью послышался разговор, по меньшей мере, троих человек, считая старосту. Вскоре дверь распахнулась, и в комнату зашли двое чернокожих мужчин. Карминцы были одеты в расшитые халаты и тюрбаны, а на поясе у каждого висела сабля. Один из насильников носил противные усики над толстой верхней губой, другой же был бородат.
— Аткрой лыщко, Хеборга, — отвратительно ласково сказал усатый, стоя в дверях.
Хельге растерялся и не отреагировал.
— Каму гварят, аткрой! — усатый сделал импульсивный жест рукой и прошёл в избу, но бородач остался в проходе, не давая закрыть дверь.
— Подойдите ближе, — попытался говорить женским голосом Хельге.
— Что?
— Ближе.
Второй, наконец, зашёл. Староста к тому моменту давно сбежал, но дверь по-прежнему осталась открытой. Тьялф попытался аккуратно закрыть дверь кочергой, и она заскрипела, но всё-таки двигалась. Бородач подозрительно оглянулся, и, видимо, подумал, что это был сквозняк.
— Встань и нагнис, дарагая, — самодовольно распорядился усатый, — севодня у тьбя щастливы дэнь.
Дождавшись, пока второй встанет рядом с первым, Хельге крикнул:
— Я готова!
Тьялф не успел закрыть дверь на засов, а от крика дёрнулся и выронил кочергу. Железка с грохотом упала на пол. Карминцы оглянулись и схватились за сабли. Тьялф выскочил из-под стола, попутно отбросив его перед собой. На ум ему не пришло ничего лучше, чем заорать:
— Ни с места!
— Я готова! — второй раз крикнул Хельге, надеясь, что остальные тоже выйдут из укрытий. Бородатый карминец сказал что-то про шайтана, выхватил саблю и хотел было отправиться к Тьялфу, как путь ему перегородил с грохотом упавший шкаф. Тьялф запутался в скатерти, но смог кинуть каким-то кувшином в бородача, чем ненадолго вывел его из игры.
— Я готова! — встав, заверещал Хельге, но наступил на платье и тут же упал обратно на стул.
Усатый карминец хотел проучить лже-Ингеборгу, но застыл от одного вида оравшего рыжеусого мужика в платке и женском платье, которое в тот момент рвалось на нём по всем швам. В это время Гуннар с бешеным грохотом пытался выбраться из соседней комнаты. Однако рассохшаяся дубовая дверь так плотно застряла в проёме, что попытки вышибить её ни к чему не приводили.
Насильник с усами невнятно пробормотал несколько слов про наказание и двинулся к Хельге, но тут шкаф позади него треснул и развалился. Из обломков вылез Викар и одним ударом выбил оружие из рук опешившего бородача. Воспользовавшись замешательством другого карминца, Хельге со всей силы ударил его в лицо, разбив нос. В этот момент дверь из соседней комнаты вылетела вместе с упавшим на пол Гуннаром, который «скосил» усача в полёте. Безоружная оборона его бородатого коллеги закончилась тем, что Тьялф ударил бедолагу по затылку отломанной ножкой стола, приговаривая: «Хотел Ингеборгу? Получи!».
Первый каким-то чудом не заметил фиаско своего коллеги и, лёжа на полу, панически тыкал Гуннара саблей. Но «Ингеборга» нашла и его. От неожиданного удара усатый карминец промахнулся, а Гуннар успел отползти. Тьялф несколько раз оприходовал насильника палкой, напоследок больно ударив его между ног. Хельге и Викар отобрали клинки насильников и выкинули их в соседнюю комнату. Когда усач перестал махать руками, Викар связал его платком, почти свалившимся с головы Хельге. Последний сорвал с себя остатки платья и, высоко взвизгнув, сказал:
— Вот тебе твоя Ингеборга!
Он сам немного удивился тому, что выдал его голос, но решил не подавать виду. Кто знал, что взвизгивание после этого случая станет для Хельге нормой. Викар помог Гуннару подняться, пока Тьялф связывал бородатого карминца невесть откуда взявшейся верёвкой.
— Отведём их к командиру. Думаю, за это нам полагается премия, — сказал он.;
------------------------------
Сноски к разделу:
1. Хэрсир — воинское звание в Скаарвии. В былые времена военачальниками выступали ярлы, но постепенно большинство из них стало выполнять исключительно задачу управления городами. Обычно хэрсиры руководили крупными подразделениями, в то время как небольшие отряды до ста человек возглавляли хёвдинги. Поэтому описанная ситуация с Асбрандом Сигватом являлась, скорее, исключением, нежели правилом.
------------------------------
ГЛАВА II
Эпиграф:
Слушайтесь и любите командиров так, как вы любите свою Родину. Беспрекословно исполняйте всё, что они вам прикажут. И никогда не мешайте им и не лезьте с советами, потому как каждый из командиров исполняет мою волю, а я всегда знаю, как правильнее и лучше для нашей страны.
(Король Олав Одноглазый, речь на параде в Трангарде)
-----
Отряд хэрсира Асбранда Сигвата не провёл в Линмерике и трёх дней, как гонец доставил с передовой письмо. В нём говорилось о скором штурме карминского города Хартау;ла и предстоявшей подготовке к нему. Перед отрядом ставились следующие задачи: пересечь границу, отправиться по тракту на юго-запад и там занять карминскую деревню Шухра;т, в которой воинам предстояло базироваться до штурма. Командир ознакомился с посланием и приказал готовиться к отъезду. Несколько часов спустя воины уже были далеко от рубежа родной скаарвской страны.
— Эх, жалко, нам так ничего и не перепало с поимки тех двух карминцев, — с грустью заметил Тьялф.
— Хоть по темечку не надавали за то, что покинули расположение втихушку.
— Думаешь, нам стоило предупредить начальство о своём плане, Викар? Они бы нас точно никуда не пустили. Ты знаешь позицию хэрсира: проблемы деревни — не наши проблемы.
— Я просто стараюсь видеть во всём хорошее, — пожал плечами северянин.
Отряд остановился, после чего командир и его помощник объявили воинам о том, что деревня Шурхат охранется. Разведчик отметил наличие ополчения численностью где-то человек в десять. В Шухрате не было частокола, поэтому внезапная атака с тыла могла бы принести плоды.
Небольшая группа скаарвов устроила лобовую атаку, перетянув на себя внимание стражи, в то время как основная часть отряда зашла в деревню с другой стороны и довольно быстро завладела преимуществом. Враги были окружены, но они совершенно не желали сдаваться.
Однако, каким бы ни было сопротивление, победа северян оставалась лишь вопросом времени. Гуннар сразу почувствовал это и потому без особого волнения шёл меж домов в компании братьев по оружию. Будучи копейщиком, он позволил себе немного отдалиться от товарищей, поскольку условия местности больше подходили для боя на короткой дистанции.
Едва скаарв успел это сделать, как из проулка на него бросился вооружённый карминец. Размахнувшись своей булавой, неприятель, видимо, рассчитывал попасть Гуннару по голове, но северянин успел выставить щит, с которым столкнулось как оружие ополченца, так и он сам. Чтобы сбросить с себя противника, копейщик опустил левую руку и тут же ударил его ногой. Только тогда Гуннар получил возможность разглядеть нападавшего. Снаряжение карминца было, мягко говоря, скромным: помимо потрёпанной стёганки и шлема, сделанного из деревянного ведра, на его теле не имелось абсолютно никакой защиты. В руке ополченец держал неплохую, но видавшую виды булаву, которой явно не привык пользоваться. Однако отсутствие навыка компенсировалось в нём яростью и отвагой.
Прорычав что-то на родном языке, карминец вновь попытался броситься на копейщика. Гуннар предвидел это и опередил его ударом под ключицу. Противник едва не упал, но свежая рана как будто придала ему сил. Оттолкнувшись ногами от стены дома, ополченец в третий раз налетел на своего обидчика. Гуннар намеренно подпустил его, а затем отбил булаву щитом и отбросил врага ногой. Повалившись на землю, карминец ударился головой и случайно выпустил оружие из рук. В это время к месту «дуэли» как раз подходила подмога скаарвов, готовая взять проигравшего в плен. Дабы исключить очередную безрассудную атаку, Гуннар решил прижать неприятеля ударом в бедро. Однако едва копьё северянина устремилось в цель, как ополченец буквально выстрелил собою в противника и невольно пропорол свой живот его оружием. Стёганка не спасла своего хозяина, и подмоге оставалось лишь снять умиравшего с копья да подготовить могилу.
Когда контроль над Шухратом был установлен, Гуннара, Тьялфа и ещё нескольких воинов послали для сбора с местных «излишков провизии». Но они понимали, что излишков не будет. Гуннар узнал эту тишину и запустение. Он видел такое совсем недавно — в Линмерике, по ту сторону границы. Изменилась лишь точка на карте и цвет кожи жителей. Проходя мимо очередного дома с опустевшей конурой, скаарвы вдруг услышали непривычный для этого места шум. В доме громко ругались двое: мужчина кричал, а женщина плакала и умоляюще говорила что-то на непонятном языке. Войдя внутрь, Гуннар и Тьялф увидели, как заместитель командира отряда бил чернокожую девушку лет двадцати пяти за то, что она спрятала от него батон хлеба.
— Решила шутить со скаарвской армией, мразь?! Я тебе покажу, как обманывать Ха;ральда Мёрдсена!
Карминка рыдала, уползая по полу прочь от северянина. За этим наблюдали несколько воинов, которые либо поддакивали заместителю командира, либо молча следили за происходившим. Замком снова ударил девушку, поднял её за волосы и положил на стол, свалив с него всё остальное.
— Сейчас я тебя проучу!
Мёрдсен расстегнул ремень, снял штаны и задрал карминке юбку. В этот момент Гуннар не выдержал, подошёл к заместителю и сильно ударил того в челюсть. Замком отшатнулся.
— Швеншен! — он выплюнул окровавленный зуб. — Какого щёрта ты шебе пожволяешь! Ты жабыл, кто я такой!?
Гуннар промолчал. Мёрдсен подтянул штаны и, уходя, крикнул ему:
— Я этого так не оштавлю, шволочь! Ты у меня в петлю пойдёшь!
Гуннар чувствовал прилив сил. Сжав кулаки, он грозно посмотрел на всех, кто был в доме. Из толпы выскочил Тьялф и помог было карминке встать, но та с испугом сбежала в дальний край хаты. В это время копейщик резким жестом приказал зевакам покинуть дом и сам отправился следом. На улице его ждали Викар и Хельге.
— Неужто ты и впрямь Мёрдсену рожу набил? — спросил последний.
— Да.
— Замком говорит, что ты помешал ему исполнить приказ об изъятии...
— Он хотел изнасиловать девку.
— Карминку?
— Какая разница, кто она: скаарвка или карминка, — сквозь зубы процедил Гуннар. — Мразей вроде Мёрдсена надо размазывать по стенке, как мух.
— Ну, тут ты перегибаешь.
— В чём я перегибаю? В Линмерике тоже были насильники — мы с ними справились. Хоть нас по головке не погладили, но никто — ни один сраный Мёрдсен — не заикнулся о том, что мы перегнули или были не правы.
— В Линмерике ты, по правде-то, большую часть времени лёжа справлялся.
— На себя посмотри, Ингеборга.
Хельге пригрозил ему кулаком.
— Чем мы лучше карминцев-насильников, если так себя ведём?
— Это война, Гуннар, — выдохнул Викар.
— И что же это за военные нужды такие, что ради них начальники трахают карминских баб?
Никто ему не ответил. Так они и шли молча, пока не добрались до своих новых домов. Однако только Гуннар хотел присесть, как двое воинов взяли его под руки и повели к командиру. Копейщик сразу понял, в чём дело.
— Гуннар Свенсен?
— Так точно.
— Ты напал на моего заместителя, Харальда Мёрдсена, и не позволил ему выполнить мой приказ об изъятии излишков. За одно это тебя следовало бы повесить.
Командир выдержал паузу, осмотрел собравшихся и продолжил:
— Но, учитывая обстоятельства и твои заслуги перед Скаарвией, я приговариваю тебя к заключению на срок остановки отряда в этой деревне. Кроме того, — капитан посмотрел на своего заместителя, — в предстоящем бою за Хартаул ты будешь сражаться без шлема. Таково твоё наказание. Тебе всё понятно?
— Так точно.
— Отведите его к месту заключения и выдайте лопату.
Как нетрудно заметить, у командира Сигвата были весьма специфические методы перевоспитания виновных бойцов. Он не любил казни, потому его бурная фантазия всегда придумывала особенный способ наказания для каждого нарушителя. Гуннар должен был самостоятельно выкопать себе яму глубиной не меньше двух с половиной метров и находиться там столько, сколько придётся. Поверх ямы укладывались несколько брёвен, между которыми оставалось достаточно места, чтобы спускать на верёвке еду и воду. Идею со шлемом наверняка подсказал хэрсиру заместитель, потому как воин с открытой головой в такой крупной битве имел огромные шансы погибнуть.
Гуннар решил не противиться наказанию. Он взял лопату и принялся копать твёрдую, неподатливую землю чужбины. «В Скаарвии почва гораздо мягче», — подумал копейщик. Так, под сочувственные взгляды товарищей Гуннар прорывал себе «дом» на ближайшее время. Некоторые предлагали помощь, но он, конечно, отказывался. Неудивительно, ведь если бы кто-то заметил, что нарушитель работает не один, командир придумал бы новое наказание и для него, и для помощников. Тем не менее, Тьялф всё равно присоединился к процессу, задобрив «надсмотрщика» взятой ещё в Линмерике бутылкой эля.
В поте лица товарищи трудились почти целый день. Только когда солнце стало касаться линии горизонта, им разрешили отложить лопаты. В результате получилась узкая яма шириной чуть больше двух метров и длиной около трёх, невольно напоминавшая траншею. Несколько воинов уложили сверху брёвна и привалили их землёй по краям. Лопату у Гуннара не забрали, чтобы пленник мог соорудить себе «туалет». Сбежать оттуда скаарв всё равно не смог бы, ведь за «темницей» постоянно приглядывали дежурные. Поэтому именно лопата на ближайшее время становилась северянину первым товарищем.
Глубоко вздохнув, Гуннар присел на землю. Вскоре его побеспокоил Тьялф.
— Дружище, ты как там?
— Сижу вот, как видишь.
— Несправедливо это.
— А ты ожидал справедливости? Здесь, на войне? Это только в книжках всё красиво и благородно. На деле… на деле по-другому.
— За справедливость надо бороться.
— С этим точно ничего не сделаешь, Тьялф, — Гуннар встал и подошёл ближе к другу. — Я знал, на что иду, когда ударил Мёрдсена. Скажу больше, такое наказание по-своему правильно. Нельзя, чтобы на войне кто-то посягал на иерархию, на руководство. Иначе вся кампания окажется под угрозой.
— Только не говори, что ты с этим согласен.
— Согласен. Но проучить Мёрдсена всё равно было нужно. Теперь я плачу должное.
— Как же это всё достало! То мы жрём похлёбку, пока люди в деревне мрут от голода, то трахаем местных, крича о величии страны…
— Тьялф, — Гуннар перебил его, — послушай. Ты первый раз на войне и представлял всё совсем иначе. Может быть, даже поверил королевским речам. Но мы здесь по-любому плохие парни, и местные нас не поймут. Что бы мы ни делали, мы останемся скотами, белыми ублюдками. Я нас не оправдываю, но дело даже не конкретно в тебе или во мне. Просто Тергизстан не наша земля. Та девушка, которая чуть не попалась Мёрдсену, наверняка ненавидит меня не меньше его. И я её понимаю. Не исключено, что один из ополченцев, которых мы сегодня убили, был её мужем или братом. Я бы тоже нас ненавидел.
— И что тогда? Будем ублюдками?
— Не мы выбрали эту роль. Но мы можем не скатываться на самое дно, — он тяжело выдохнул. — А по поводу еды: я бы с радостью оставил свой паёк местным. Но если я разворочу лагерь и раздам всю провизию, стану ли я лучше? Вряд ли.
Тьялф кипел от возмущения, но молчал.
— Не натвори дел, дружище.
— Постараюсь, — пробормотал парень. — Тебе, похоже, ужин несут. Не скучай.
***
Весь вечер Гуннар провёл в размышлениях. Других занятий в яме не было, поэтому холодные земляные стены давали простор для мысли. По большей части, он думал о семье. Когда копейщик ещё был мальчишкой, бабушка рассказывала ему об удивительной стране Кармин, где в бесконечных песчаных морях, словно корабли, возвышались города, подобных которым нет на всём белом свете. Как и море, песок, по словам бабушки, бывал разным: то он был похож на бесчисленные крупицы золота, то на пыль, которая обычно собиралась у обочин дорог. С самого детства Гуннар хотел увидеть эти настроения песка, это чудесное царство. И теперь он оказался здесь. Под красным знаменем с короной и мечом скаарв сражался с местными за совершенно другую, не такую, как в историях бабушки, землю. Хорошо, что песок этого не видел — все величественные дюны находились по другую сторону гор. «Интересно, — думал северянин, — что сейчас происходит дома, в Линдхо;льме?». Гуннар очень давно там не был. «Жив ли ещё старый Ларс, который лет пятнадцать назад часто брал меня с собой за грибами? Давно ли он заходил в гости к моей жене и сыну?». Со Свенсеном-младшим Ларс любил нянчиться не меньше, чем раньше с его отцом.
Только когда серп Луны показался в проёме меж брёвнами, скаарв прилёг на неудобную земляную «постель».
Рано утром к Гуннару зашёл Хельге.
— Эй, спишь?
— Нет.
— Так и думал, что не уснёшь.
— Попробуй поспи на голой землице.
— Ещё бы. Слушай, к тебе ведь вчера Тьялф заходил. Он не говорил, куда потом собирался?
— Нет. А что, что-то случилось?
— Случилось. Пропал он, — тяжело вздохнул Хельге. — Викар сказал, что видел парня после разговора. Якобы он шатался по деревне и что-то высматривал у нашего склада.
— Ну не украли же его.
— Гуннар, вместе с Тьялфом исчезла значительная часть провизии. А ещё он, похоже, прихватил перед уходом своё снаряжение.
— И караульные не заметили его со всем этим добром?
— Ты спрашиваешь! Они дрыхли, как и всегда. Не удивлюсь, если через час их к тебе подселят.
Гуннар ненадолго замолчал. Он ещё вчера чувствовал недоброе во время разговора с другом.
— Хельге.
— Что?
— Кроме него кто-нибудь пропал?
— У нас нет. Но вчера заходил посыльный от отряда в соседней деревне. Хья;лмар Кну;дсон, если знаешь такого. Сказал, что у них человек пять сбежало. Не к ним ли собрался наш парень?
— Не хочу верить в это, но всё может быть.
— Эх, дела… Мне пора идти. Если что, мы с Викаром будем держать тебя в курсе. Он обещал зайти сюда, как освободится. До скорого.
Внешне Гуннар был спокоен, но ему очень хотелось ударить кулаком по земляной стене. «Сопливый пацан! — думал он. — Если его поймают, точно казнят». В глубине души Гуннара терзала вина за то, что он не смог подобрать правильные слова во время вчерашнего разговора. Но что бы изменилось? Тьялф был горяч и безрассуден. В поиске справедливости он встал на кривую дорожку. Наверное, парень просто оказался слишком молод для этой войны.
В лагере весь день была суета, и Викар смог зайти только под вечер. Несмотря на сумерки, Гуннар хорошо видел его лицо и по нему сразу понял, что Тьялфа так и не нашли.
— Ну, ты как там? — спросил Викар.
— Не жалуюсь.
— И не надо. Знаешь, будь моя воля, я бы освободил тебя. У нас тут дезертиры свободно из лагеря с вещами выходят, а мы нормальных мужиков в яме…
— Не нам решать, — перебил товарища Гуннар. — Не забывай, я тут тоже за дело. Кстати, как там Мёрдсен?
— Видимо, не очень, — улыбнулся Викар. — Он весь день сегодня на всех орал, чтобы окрестности прочёсывали, да присвистывал при каждом слове. Мужики при нём еле сдерживаются, а только отвернётся, ржут как кобылы. «Свистунком» замкома прозвали. Так что, думаю, он на тебя большой зуб имеет.
— Если только в кармане.
Викар рассмеялся, осмотрелся и присел около ямы.
— Слушай, а ты сам откуда, вообще?
— Из Линдхольма. А ты?
— А я из Йо;нсборга.
— Я слышал, красивый город.
— Да… — отвёл взгляд Викар. — Твоя правда, красивый. Никогда об этом не думал. Вот так живёшь всю жизнь в красоте и не замечаешь её. Ругаешь только: то, мол, не так, да это. Лужи, мол, кругом, да грязь. И умрёшь, не оценишь, что ты почти что как в картине жизнь прожил. Так и получается, что ценить красоту — удел приезжих, что чужая красота всегда милей родной.
— Эй, ну не раскисай совсем! — решил подбодрить собеседника Гуннар.
— Ты ведь тоже по дому скучаешь?
— Скучаю, а что делать? Чем больше думаю, тем больше скучаю. Вообще, не нравится мне этот поход.
— Потому что в яме сидишь?
— Поэтому тоже. Не нравится, потому что не люблю я говнюком быть. Не люблю биться с теми, кто дерётся за родные дома. Вот мы с тобой за что дерёмся?
— Чёрт знает. И чёрт знает, за что наша молодёжь свои головы кладёт. За короля? Да срал я на такого короля, который ради своей потехи пацанов на смерть отправляет. Сам ведь во дворце сидит, а мы…
— Тише ты, а то рядом посадят! — Гуннар почти перешёл на шёпот.
Викар усмехнулся и поднялся.
— С другой стороны, мы люди подневольные. Вот и идём под красным знаменем невесть куда. Эх, пора мне. А то, правда, яму с тобой делить прикажут.
***
Постепенно шум в лагере успокоился. Солнце зашло за горизонт, а отряд готовился ко сну. Гуннар смотрел на тёмное небо из своей темницы. На этот раз ночь была безлунной, но сильнейший ветер так гонял облака, что иногда сквозь них всё же пробивались желтоватые блики. Подчас воздушные потоки завывали столь громко, что скаарв едва слышал сквозь них разговоры товарищей. А может, они просто легли спать.
Спокойствие развеял неясный шелест. Он был довольно тихим, потому вряд ли разбудил кого-то из воинов. Гуннар насторожился. Шелест повторился ближе. Со звуком резко натянувшейся верёвки что-то вонзилось в землю рядом с ямой. Гуннар не мог рассмотреть, что именно, но сразу обо всём догадался, почувствовав запах дыма.
— Тревога!
Крик дозорного запоздал, лагерь уже всполошился. Люди носились туда-сюда, командование орало на подчинённых. В яме стало как-то светлее, хотя до рассвета было совсем далеко. Шелест повторился, на этот раз с другой стороны. Гуннар видел, как несколько десятков светящихся линий пронеслись над ямой и упали куда-то за ней — это карминцы обстреливали Шухрат подожжёнными стрелами. Неожиданно с востока послышались звуки битвы. И с запада тоже. И с юга. Казалось, деревню уже почти окружили. Гуннар кричал, чтобы его вытащили, но никто не откликался. Все в лагере были заняты совсем другим и просто не замечали крики. Тогда он взял лопату и воткнул её в одну из стен. Встав на орудие, скаарв поднялся до брёвен, но протиснуться через них или хотя бы раздвинуть оказалось невозможно. Тогда северянин решил подкопаться за пределы «клетки». Процесс занимал чудовищно много времени. Плотная и подсохшая земля с таким трудом поддавалась скаарву, что в один момент черенок треснул и тут же разломился почти у самого основания. Со злостью отбросив обломки, Гуннар вдруг осознал, что больше не слышит скаарвский отряд. Сражение продлилось меньше, чем полчаса. За спиной пленника послышались смешки. Оглянувшись, он увидел несколько хорошо вооружённых карминцев — не чета деревенскому ополчению. С презрительной ухмылкой глядя на Гуннара, они надменно говорили что-то на своём языке. Поочерёдно плюнув в яму, большинство воинов ушли. Оставшиеся двое кинули в него пару камней, после чего занялись беседой друг с другом и перестали обращать на скаарва внимание.
;
ГЛАВА III
Эпиграф:
Бейтесь до последней капли крови! Помните: смерть за Родину в тысячу раз лучше вражеского плена! Но, если враг всё же сможет взять вас, постарайтесь при первой возможности унести на тот свет тайны своей страны! Не подводите вашего государя!
(Король Олав Одноглазый, речь на параде в Трангарде)
-----
Гуннар сидел на земле, подавленный грузом бессилия и уныния. «Так глупо, без единого удара попасть к чёрным в плен… позор!» — думал он, не в силах отогнать дурные мысли. После захвата Шухрата ночь стала значительно тише. Даже ветер стих, почувствовав приход «своих», карминцев. Надсмотрщики сели поодаль и лишь изредка бросали взгляды в сторону ямы. Постепенно горечь и безадресная обида сменились усталостью. Скаарв лёг на землю и заснул, подложив под голову руку.
Ему снилось, что он шёл через поле и вёл коров назад к деревне, где жили его дед и бабушка. Как в отрочестве, когда северянин подрабатывал пастухом. Только во сне он уже не был подростком. Солнце ярко освещало землю с чистых синих небес. Гуннар узнал эти поля, но, чем больше он смотрел на них, тем больше замечал бурьян, которым они поросли. Уже много лет за полями никто не ухаживал, и теперь вместо ржи они рождали репей. Гуннар спустился в низину, к озеру, около которого и находилась деревня. Он увидел рыбацкую хибару, где дед когда-то хранил снасти и лодку. Крыша просела, стены покосились и как будто немного расползлись, а дверь, раскрытая внутрь, перестала входить в проём. На мели у самого берега валялась дырявая лодка. Вокруг, чуть дальше от водоёма, стояли другие дома, но они тоже были заброшены. Время стёрло эту деревню с карт, накрыв её плотным покрывалом вековой тишины.
Подойдя к хате ближе, Гуннар осмотрелся. Коровы, которых он вёл, исчезли. Скаарв остался один. Озеро манило его синевой отражённого неба. Однако, вглядевшись в неё, северянин уже не мог оторвать взгляд. Поглощаемый водами озера, он вспоминал, как зашёл к больному, но ещё вполне энергичному деду в последний раз. Вскользь, не задумываясь, он пообещал ему приехать снова, но так и не смог. А для старика Ульфа Свенсена это было важно. Когда Гуннар получил письмо о том, что дед умирает, он не приехал. Хотел, надеялся, обещал. И не смог. На похоронах здоровая до того бабка увядала на глазах. Она ушла через неделю. Гуннар до сих пор не забыл её крик в ночь перед смертью. Она звала своего сына, отца копейщика, говорила, что ей неудобно, что лежала она как-то не так, а сама встать и поправить постель никак не могла. Утром старушка была уже холодной. Холод кругом. Сотни маленьких тонких иголочек. Холод озёрной воды. Нельзя жить воспоминаниями.
— Вставай, отребье! — вылитое на пленника колодезное ведро вырвало Гуннара из сновидений.
От неожиданности он вскочил и, хватая воздух ртом, посмотрел наверх. Один из карминцев, неплохо говоривший по-скаарвски, держал в руке пустую бадью.
— Ты слишком долго дрыхнешь, белая падаль. Мой командир хочет допросить тебя сегодня. Учти: одно лишнее слово — и ты потеряешь язык.
Гуннар решил не отвечать. День был удивительно холодный для местных широт, потому мокрый до нитки скаарв с трудом сдерживал озноб. Но показывать слабость было нельзя. Стоило ему отвлечься, как в яму упала палка с большой рваной тряпкой, истоптанной грязной карминской обувкой. Гуннар подобрал её и рассмотрел. На красном полотне был изображён меч, над ним корона, левая часть где-то на пятую долю от общего размера была покрыта белыми «шашечками». Скаарвское знамя.
— На нашей земле этому места нет! — крикнул карминец и скрылся из виду.
Чувствуя, как холод пронизывает его тело, Гуннар разделся, аккуратно снял с древка знамя и обернулся им. От резких движений воина из полотна вырвались клубы не то пыли, не то пепла. Затем скаарв отжал и разложил по земле мокрую одежду. «Не хватало ещё простыть», — думал он.
Карминцы ходили вокруг ямы и несколько раз даже спрашивали у него что-то на своём языке. Гуннар, конечно, не отвечал. Не только потому, что не хотел реагировать на нападки врагов — першение в горле отбивало желание говорить в целом. Тем не менее, допрашивать его сегодня почему-то так и не стали. Ближе к вечеру северянин почувствовал голод, а кормить его никто не собирался. К тому же, знамя не слишком хорошо согревало пленника, а одежда за весь день высохла лишь наполовину. Повторно, хотя и безрезультатно выжав её, Гуннар надел рубаху, у которой сырыми оставались лишь рукава. Их он закатал, чтобы не холодили руки. Остальному ещё предстояло досушиться.
День прошёл не так плохо, как мог бы. Скаарва никто не пытал, не пробовал покалечить или убить, не вытягивал сведения о численности войск и вооружении. Однако волнение мучило скаарва не намного меньше возможной пытки. «Очень странно, — говорил Гуннар внутри себя. — Неужели я им не интересен? Или допрашивать меня пока некому? Но здесь целый отряд в деревне. К тому же, один из них знает скаарвский… Наверное, перенесли всё на завтра». Тут он заметил, что в носу засвербило. «Ну замечательно! Простыл», — внутреннее негодование ненадолго заглушило тревогу. Уже спустя час Гуннар мучился от ломоты во всём теле и то и дело бегал в «туалетный угол» ямы, чтобы опорожнить нос. Несмотря на болезнь, поесть скаарву всё же хотелось. Если бы он был здоров, северянин бы почувствовал запах отменной похлёбки, которую недавно приготовил карминский повар. Однако этих мучений пленник, разумеется, избежал.
Ночь проходила медленно и тяжело. Заложенный нос напрочь отгонял сон, а каждый вдох через рот всё больше раздражал больное горло. В очередной раз встав, чтобы безрезультатно высморкнуться, Гуннар услышал, как к его убежищу кто-то шёл. Шаги были аккуратные и тихие. Так ходят только убийцы и… Женщины? К яме приблизился некто со свечой, которая практически ничего не освещала. Женский голос тихо сказал что-то по-кармински, и Гуннар подошёл ближе к незнакомке. Посетительница поднесла свечу к лицу, после чего копейщик узнал её. Длинные и волнистые тёмные волосы, большие карие глаза — перед ямой стояла та самая карминка, которая едва не стала жертвой похотливого замкома. Судя по выражению лица, она побаивалась Гуннара, но всё же пришла. Гостья опять тихо сказала что-то. Скаарв невозмутимо кивнул.
— Вы меня извините, но я не знаком с вашим языком.
Карминка тоже ничего не поняла. Она взяла в руки свёрток и вынула из него половину батона, после чего показала Гуннару и завернула обратно.
— Но… ведь вы же сами голодаете.
Девушка просунула руку со свёртком между брёвнами и отпустила его так, чтобы скаарв смог поймать подарок. Страх на лице посетительницы постепенно сменился признательностью. Гуннар поблагодарил её медленным кивком. Во время прошлой встречи он не замечал этого, но карминка была по-своему красива. Несмотря на то, что её лицо выглядело измождённым, гостья являлась, пожалуй, самой живой во всём Шухрате душой. А ещё губы девушки были подведены помадой. «Неужели она прихорашивалась перед тем, как идти ко мне?» — неловко подумал скаарв. В это время карминка как раз что-то говорила. Казалось, что в этих алых губах копейщик видел не страну бойцов с саблями и не военного противника — перед ним предстал тот самый Кармин из бабушкиных рассказов. Страна, где изобрели косметику, которую теперь во всём мире называли её именем. Страна, где посреди золотых песчаных гор возвышались удивительные города с башнями до небес. Страна, которая по древности соперничала даже с канувшим в лету государством эльфов. Настоящий Кармин.
Девушка всё говорила, и Гуннару стало казаться, что он начал понимать, о чём именно. «Она благодарит меня. Говорит, что я не такой, как другие ратники. Говорит, что тоже не хочет продолжения войны. Хочет мира, — скаарв прервал собственный поток мыслей. — Нет. Это лишь то, что я хочу услышать». Тем не менее, приятный голос карминки явно не нёс ничего враждебного. Она вновь поймала непонимающий взгляд и немного, совсем слегка улыбнулась.
— Ами;ра, — девушка показала на себя рукой.
— Гуннар, — повторил её жест скаарв.
Она как будто знала, что Гуннар сидел в яме, потому что когда-то защитил её. А Гуннар словно понял, что мужа девушки увезли сражаться под Улхаба;д, откуда он до сих пор не вернулся. Так и проговорили они почти два часа без единого общего слова. Затем карминка поднялась и, неловко махнув рукой на прощание, ушла. Гуннар ответил ей тем же жестом и остался стоять в яме, обёрнутый скаарвским знаменем.
Проводив её взглядом, пленник присел на землю и принялся жевать сухой и уже довольно чёрствый хлеб. Самый вкусный хлеб, который он когда-либо ел. «Как же она рисковала, — не покидали пленника мысли о ночной гостье. — Её ведь легко могли обнаружить и наказать строже, чем меня». Между тем, болезнь не отступала, но копейщик этого уже не чувствовал. Даже нос перестал волновать Гуннара так, как прежде. Той ночью он впервые спал хорошо.
***
Грохот под утро прервал безмятежный сон северянина. С трудом поднявшись с земли, копейщик попытался понять, что это был за шум и откуда он исходил. Поначалу скаарв сомневался, но после всё же утвердился в мысли, что его разбудили крики людей — настоящий гомон, который стремительно приближался с востока. Солнце едва встало, а деревня уже была на ногах. В этой неуместной для утреннего Шухрата суете Гуннар узнал до боли знакомые голоса, которые оправдали его самые смелые предположения.
— В атаку! Бей чёрных! За короля Олава!
Скаарвское наступление вытесняло карминцев из деревни чуть ли не быстрее, чем они сами когда-то вытеснили северян. Гуннар оделся в успевшую более-менее высохнуть одежду, снял с себя знамя и вернул его на древко. Когда гомон приблизился, пленник закричал:
— Эй, братцы! Помогите!
— Он всё ещё там! — послышался знакомый взвизг. — Подожди, мы тебя вытащим!
Гуннар заметил, что голосов «наших» было значительно больше, чем раньше. Видимо, в Шухрат пришло ещё и подкрепление. Пока скаарв приводил себя в более-менее нормальный вид, высмаркивался и пытался стереть со знамени след сапога, бой уже переместился к другому концу деревни. Карминцы обратились в бегство. Часть отряда устремилась их догонять, в то время как к яме приблизились четверо знакомых пленнику лиц.
— А я что говорил, командир. Смотрите, он даже наше знамя сохранил. Скала, не человек! А Вы его в яму.
— Спокойно, Бьо;рнстад. Сохранение знамени положительно скажется на твоём друге, — командир Асбранд Сигват присел к яме. — Эй, боец, ты как там?
— Жив, господин хэрсир.
— Бьорнстад, Мо;ртсен, раскопать яму и вытащить пленника. Свой срок в ней он уже отсидел больше положенного, — приказал Сигват и поднялся. — У;льфлен, привести сюда нашего врача, Свенсену понадобится помощь.
Гуннара вытащили из его темницы, и крепкие мужские объятия Хельге и Викара были первым, что встретило его на свободе.
— Как же я рад тебя видеть! — не скрывал улыбки последний. — Мы уж думали, они тебя запытают всего.
— Хотели, да не успели чуток.
— Ууу, — Хельге посмотрел на лицо приятеля и издал неодобрительный звук, — тебе и правда ко врачу надо. Пошли, я отведу. Тут к нашему отряду присоединился командир Па;уэлл со своими людьми. У них такая врачиха — как мать родная заботится!
— Хельге, прекращай трындеть и веди больного на приём, — усмехнулся Викар. — Знамя я сам отнесу, куда надо.
А;стрид Ки;ли, врач сводного отряда Асбранда Сигвата и Бойда Пауэлла, с первого взгляда была обычной старушкой. Седые волосы под платком, добродушная улыбка, пухлые щёчки — таких, как она, называли «божьими одуванчиками». Но за столь безобидной внешностью скрывалась по-настоящему волевая женщина, которая потеряла на войне мужа и двоих сыновей, а третьего буквально вытащила с того света в полевой операционной. Казалось, не было такой области медицины, в которой Астрид Кили не являлась профессионалом.
Когда Гуннар и Хельге подошли к ней, старушка как раз беседовала с посланцем командира Сигвата, стоя между домами.
— Милок, — в её голосе звучала какая-то по-детски светлая улыбка, — я уже лет пятьдесят за мужиками не хожу. Ежели ему надо, пусть сам ко мне и идёт.
— Госпожа Кили, это исключительный сл… впрочем, он уже пришёл.
— Здравствуйте, госпожа Кили, — Гуннар неловко поприветствовал её поклоном. — Вылечите меня?
— И не сомневайся, мой хороший. Подойди поближе, я должна тебя осмотреть.
Гуннар уступил дорогу посланнику командира и встал рядом с врачом.
— Рассказывай, сынок, что с тобой чёрные в плену вытворили, что тебя сразу ко мне привели.
— Облили водой, пока я спал. Весь промок до нитки. Одежду в яме сменить было не на что, а сохнуть она, мать, не хотела. Продрог малость, в общем.
— Ну, ты легко отделался, родной мой, скажу по секрету, — Астрид Кили засмеялась. — Как самочувствие-то?
— Слабость, горло давит и из носа течёт, а так всё в порядке.
— А сопли какого цвета?
— Что?
— Сопли, милок. Что у тебя из носа текут.
— Ну… Обычные. Мутные, бесцветные.
— Вкусные?
Астрид снова залилась смехом, глядя на недоумённое лицо своего пациента. Затем она потрогала губами его лоб, как это обычно делают матери у больных детей.
— Простыл ты, дорогой, что сказать. Но это ничего, мы тебя быстро на ноги поставим, — казалось, сейчас она начнёт теребить Гуннара за щёку. — Значит так: сходи к молодому человеку, который у нас провизией заведует. Скажи, что я тебя послала. Пусть он выдаст варенья малинового и заварит чаги. А ты пей и ешь, сколько сможешь. Потом домой иди, накутайся там и потей. Как пропотеешь, переоденься — и хворь из тебя выйти должна.
— Спасибо, мать…
— Подожди. Вот это ещё ему отнеси, — она вынула из сумки какой-то свёрток с сухой травой. — Это ромашка. Пусть тоже её заварит. А ты, милок, ей каждый раз горло после еды полощи. Вот теперь идти можно.
— Спасибо Вам!
— Не на чем, дорогой.
Интендант с недоверием отнёсся к лечению малиновым варением, но стоило Гуннару упомянуть имя Астрид Кили, как парень выдал ему всё, что требовалось. Он также забрал свёрток с сушёной ромашкой и сказал, что позже сам принесёт больному отвар. Пока Гуннар поглощал красноватое лакомство, запивая его из неудобной чашко-миски, Хельге не терял времени. Однако четыре попытки выпросить у интенданта пожрать так ни к чему и не привели. Вскоре Гуннар вернул посуду и отправился в дом, на который ему указал товарищ по отряду. Не успел он лечь на соломенную постель, как почувствовал, что по лбу неприятными струйками побежал пот. В такой ситуации одеяло казалось лишним. Тем не менее, скаарв закутался поплотнее — чтобы не прохватило на прохладном воздухе.
Время шло как-то незаметно. Постепенно жар сменился ощущением холода, но не снаружи, а внутри. Незадолго до отъезда на войну Ма;гнус Свенсен, четырёхлетний сын Гуннара, болел простудой, как сейчас его отец. Его тогда тоже знобило и «колотило». Гуннар часто вспоминал мальчика в этом походе. «Интересно, — думал Свенсен-старший, — как он там? Как там И;да?». В родном Линдхо;льме, за сотни вёрст отсюда, Ида Свенсен тоже думала о своём супруге. Никто этого не знал, но она страшно боялась, что Гуннар не вернётся живым. Страшно боялась, что вместо письма родного человека ей пришлют холодную «похоронку». Фронтовая почта шла предательски медленно, а Иде хотелось рассказать о многом. И ещё о большем прочитать. Если бы милая госпожа Свенсен узнала, что её муж провёл прошлые сутки в плену, ей наверняка понадобился бы врач. Хорошо, что она пребывала в неведении.
Размышления Гуннара прервал скрип раскрывшейся двери. В дом вошёл хэрсир Асбранд Сигват. Лёгким движением он взял табурет, стоявший рядом с кроватью, и присел на него.
— Как состояние, боец?
Гуннар хотел ответить, но закашлялся.
— Понятно. Завтра у нас важный день. Сможешь сражаться?
— Так точно.
— Прекрасно.
Командир выдержал паузу.
— Тебя допрашивали карминцы?
— Никак нет.
— Хочешь сказать, они просто смотрели, как ты сидишь в яме, и ничего не делали?
— Думаю, они не успели, командир. Всё-таки вы быстро отбили деревню.
Хэрсир Сигват задумался.
— Вот поэтому они и проиграют войну. Что ж, как я и говорил, то, что ты спас знамя от неприятеля, тебе зачтётся. В яме ты больше сидеть не будешь.
Гуннар, убеждённый, что из ямы его вытащили не в качестве «благодарности», был слегка обескуражен «щедростью» командира. Чтобы не показывать перед хэрсиром недовольство, он спрятал часть лица под одеялом и притворился, что кашляет.
— Но шлем я тебе носить не дам. За свои поступки надо отвечать, — встав, продолжил Сигват. — Уверен, ты и без него прекрасно справишься. Через два дома от твоего я приказал сделать арсенал. Зайди туда завтра, тебе выдадут новое снаряжение. А сейчас лежи, боец, набирайся сил.
Сигват вышел, не удосужившись закрыть дверь. Гуннар не без труда поднялся и сделал это за него, едва не упав на оставленный табурет. Вернувшись в постель, он снова погрузился в мысли, от которых его отвлёк вошедший с отваром интендант. Без лишних слов вручив горячий травяной напиток больному, он удалился. Гуннар поймал себя на мысли, что этот парень наверняка был родственником или хотя бы идейным коллегой командира, и снова встал, чтобы закрыть проклятую дверь. Но в проёме он встретился с товарищами — Викаром и Хельге.
— Живой? — Хельге был, как всегда, весел и визглив.
— А похоже?
— Ну, не хуже, чем раньше, вроде. Мы тут решили зайти, поболтать. А то как-то тоскливо без тебя стало.
— Где ж вы тосковали, пока я в яме сидел?
— В лагере командира Бойда Пауэлла. На днях нас временно объединили в сводный пехотный отряд. А перед битвой, вообще, планируются какие-то умопомрачительные изменения.
— И что там интересного у хэрсира Пауэлла?
— Да ничего, — с тоской в голосе вмешался Викар. — Тухли мы там. Штаны протирали.
— Ну как же, ничего! Не слушай его, Гуннар, у нас там такие новости были...
— Да какие новости!
— Не перебивай.
— Ты сам первый меня перебил!
— Иди в жопу, Викар! С тобой как ни начнёшь рассказывать, ты всегда нудишь.
— Ещё подеритесь тут, — Гуннар с трудом сдерживал смех и кашель. — Хельге, скажи, чего там за новости.
— Вот видишь, ему интересно, — Хельге повернулся к Викару и показал ему кукиш. — Выкуси, морда усатая.
— Это ты ещё рассказывать не начал. И вообще, у тебя усы поздоровей моих-то.
— Мне выйти, пока вы разбираетесь? — больной скаарв захохотал так громко, как позволяло горло.
— Короче, — Хельге демонстративно повернулся к Гуннару, — Там братья Кнудсоны рассказывали такие дела...
— Да врут они всё! Потрепаться-то любители...
— Викар!
— Говорили про Тьялфа, — Хельге сделал вид, что не заметил перебивавшего. — Сказали, он сейчас с отрядом дезертиров таскается. Ими заправляет О;ве Ро;альд. Не знаю, как ему там, но эти паршивцы вчера сожгли целую деревню.
Гуннар вздохнул и отвёл взгляд в сторону.
— Нашего Тьялфа видели, когда они место стычки одного полка с чёрными шманали. Слышал, Роальд продаёт, что находит, за неплохие деньги.
— За что боролся... — с горечью произнёс Викар.
— А можно поговорить с этими Кнудсонами? — уточнил Гуннар и снова закашлялся.
— Можно. Они через час-другой сами сюда зайти хотели.
***
Плотные шторы с трудом пропускали солнечный свет. Гуннар в очередной раз потерял счёт времени. Но в одном он был уверен: час уже давно прошёл, да и другой тоже, а братья Кнудсоны так и не появились. К тому моменту скаарву стало заметно легче. Гуннар поднялся с постели и решил немного пройтись по Шухрату. Уже у двери он почувствовал такой отвратительный запах, как будто что-то давно испорченное долго варили на огне.
— Что морщишься? Не нравится аромат? — словно из ниоткуда перед скаарвом возникла темноволосая девушка с чаркой в руках.
— Это… тошнотики?
— Что ж ещё, — девушка протянула сосуд Гуннару. — Прополощи этим горло.
— Интенданту врач уже не доверяет? — спросил Гуннар и послушно выполнил её просьбу.
— Она-то доверяет, а я нет, — улыбнулась девушка. — Я Ио;на Блум, помощница мадам Кили. Так, подожди, ты обедал?
— Нет.
— А ну выплюнь всё обратно! Тебе полоскать ещё рано!
Гуннар с недоумением посмотрел на серьёзное лицо девушки, а та неожиданно рассмеялась.
— Ты что, поверил? Полощи, сколько влезет, хоть весь день — вредно не будет. Но после еды обязательно.
Иона Блум смахнула прядку волнистых волос со лба. Она была одета в скромное серое платье. На милом, немного детском лице виднелись едва заметные веснушки. Девушка не обладала выдающейся фигурой, но при этом ей нельзя было отказать в красоте.
— Чарку-то мне отдай, горюшко. И сходи обязательно поешь. А то так никогда не выздоровеешь.
— Кстати, где у нас сегодня кормят?
— Отсюда прямо, в сторону колодца, а потом… Короче, лучше я тебя сама провожу.
— Веди.
— Сначала чарку.
Гуннар отдал посуду и пошёл следом. В деревне было нервозно. Несколько военных, мимо которых он проходил, неловко говорили друг с другом. Разговоры не клеились и как-то неожиданно обрывались.
— Странная атмосфера.
— А чего ты хотел? Все боятся. Завтра ж бой за Хартау;л будет.
— Завтра бой?
— Ну вот, теперь и ты боишься.
— А ты нет?
— Я чё, дурная? В таких сражениях люди сотнями гибнут, как не бояться?
— Иона, не нагнетай.
— Извини, оно само. Давай лучше присядем там, у костра. Говорят, похлёбка сегодня аж из баранины сварена.
— Хоть не тошнотики. Где они барана-то нашли?
— В соседней деревне реквизировали.
— Жаль, лучше б Мёрдсена взяли.
Иона тихонько засмеялась.
Вскоре собеседники добрались до места и сели на шкуры, которые другие воины принесли к костру. Без лишних слов девушке и копейщику выдали по миске похлёбки. Солнце клонилось к закату. Постепенно у огня собралось довольно много бойцов, в том числе Викар и Хельге. Однако обстановка всё равно оставалась неспокойной.
— Эх, приеду я с войны, начну пчёл разводить, — попытался кто-то разорвать тишину.
— Сдались тебе эти пчёлы?
— Рот закрой! У меня ими ещё дед занимался.
— А я сыну помогать поеду, — вздохнул Викар. — Он у меня недавно в О;тен-Бракт перебрался, дом купил на окраине. Будем ремонтом заниматься.
— Жаль. Йонсборг красивее Бракта будет, — подметил Гуннар, отложив пустую миску в сторону.
— Иди горло полоскай, чем болтать, — Иона подала чарку, в которой ещё оставался ромашковый отвар.
— А что госпожа Блум будет делать после войны? — спросил незнакомый воин.
Иона села поудобнее и ненадолго задумалась.
— Поеду в А;нгрик, меня там парень ждёт. Прямо он мне не говорил, но, наверное, после войны сразу замуж позовёт. Чувство у меня такое.
Гуннар вернулся к костру.
— А я поеду домой, в Линдхо;льм. Там жена заждалась, да и сын тоже. Кстати, писем-то мне не было?
— Тут уж давно никому не писали. Я думаю, беда с нашим посыльным случилась. Мне от супруги последнее письмо ещё в Линмерике пришло, — сказал Викар и загрустил.
— И как у неё дела? — вмешался Хельге. — Всё печёт те пироги со смородиной?
— Не знаю. Ушла она от меня перед войной. Развелись, да я никак не привыкну.
— Жаль. А я хотел заскочить к вам, как война закончится.
— Ко мне — всегда пожалуйста. Лишние руки в ремонте не помешают.
— А пожрать дадите?
— Тебе лишь бы пожрать, — Викар усмехнулся. — Пирогов не обещаю, но рыбкой накормить могу. Я на А;льме место знаю, где здоровые караси клюют.
Пока Гуннар слушал разговор двух товарищей, кто-то легонько похлопал его по плечу. Обернувшись, копейщик увидел мужчину с неровной бородой и растрёпанными русыми волосами, которые едва ложились на уши. Поверх обычной одежды незнакомец носил плащ защитного цвета.
— Эй, я Хьялмар. Ну, Кнудсон. Искал тебя в хате, да не нашёл.
От него пахло выпивкой, но при этом мужчина казался вполне трезвым.
— Ты ж через час-другой зайти хотел. Что так долго?
— Пошли, сейчас сам увидишь. Там дело необычательной важности.
Гуннар встал и проследовал за Хьялмаром в ближайший дом.
— Нас тут это, ну, с братом поселили. Мы стали смотреть в дому всё и под ковром нашли двёрку в по;дпол.
— Чё вы там енто треплетесь без конца? — послышался громкий голос снизу. — Будете медленничать, я один всё выжру!
— Погоди ты, идём уже! — ответил Хьялмар и повернулся к Гуннару. — Там брат мой, Шварн. Только он это, говорит диковинно немного, хуже меня. Мы когда пацанами были, меня в город забрали, а он в деревне дальше рос. Ну, мать с отцом разошлись, понимаешь? Короче, на это просто внимания не обращай, лады?
— Лады, — Гуннар посмотрел в подвал. — Ты спускаешься первым.
Спрятанный погреб был сплошь заставлен шкафами и ящиками с бутылками. На один из них опирался Шварн и, по его мнению, заманчиво косился на коробы.
— Что за сивухой тут несёт? — поморщился Гуннар.
— Сивуха? — Шварн раскинул руки в стороны и невольно толкнул стеллаж. — Да это самый настоящинский бухлорай! Тут всё, шо хончется: златого;рская медовуха, мечисла;вская водка, даже вино с самого Пранше;!
— А меня-то ты зачем привёл?
— Хельге сказал, дескать, ты хвораешь. Вот мы с братом и порешили тебя угостить. Хворь-то, она, ясное дело, отступит, как её такой вещью зальёшь!
— А в бой ты мне завтра с больной башкой идти предлагаешь?
— Зато со здоровым телом! — Шварн положил ему руку на плечо. — Слушай, тебя никто на;сильно держать тут не будет. Но немножко глону;ть ты просто должон. Я таких штуковин никогда и не видывал! Коньяки-шмоньяки…
— Ладно-ладно. Давай мне медовухи. С неё хоть особо не нажрёшься.
— Неее, брат, мы тебе другое заготовили, — Шварн вытащил откуда-то грязную бутыль.
— Что это?
— Какая-то дикая перцовка, — вмешался Хьялмар.
— А я с неё не сдохну?
«Городской» Кнудсон пожал плечами.
— Я ж не сдох.
Пойло оказалось на редкость ядрёным. Невольно приходила мысль, что если прихватить на сражение пару таких бутылей и засунуть в требушет, то городская стена расплавится секунд за десять. Братья Кнудсоны тем временем обливались вперемешку сомнительным самогоном и трёхсотлетним вином из Пор-де-Нуа;. Снаружи кто-то громко запел:
«Сла-а-авься, старый король!
Мы наказ твой чтём.
Покидая дом родной,
На войну идём».
«Ну конечно, одна из самых дурацких военных песен», — подумал Гуннар. О песне «Славься, старый король» скаарву рассказывал ещё его дед. Её написали лет пятьдесят назад, когда Скаарвией правил государь Вильгельм III, отец нынешнего монарха. Он умер в возрасте 91 года, но и на седьмом десятке выглядел так себе даже на портретах. Изначально песня называлась «Славься, наш король» и принадлежала перу какого-то придворного поэта. Хвалебная ода Вильгельму имела короткий всплеск искусственной популярности, но народная молва быстро переиначила «нашего короля» на «старого». После этого оду благополучно забыли. Вспомнили о ней недавно и неожиданно — во время первой войны с Кармином. Оригинальные слова никого не интересовали, а вот сам мотив стал очень популярен в околовоенной среде. Народные умельцы быстро придумали для неё новые куплеты, и в таком виде песня прочно укоренилась в скаарвском фольклоре.
Тем временем множество других голосов присоединились к исполнению:
«Сла-а-авься, старый король!
Смерть нас не страшит.
Меч в руке — и враг долой!
Сдержит саблю щит!»
Гуннар едва не забыл, что хотел спросить у братьев. Кнудсоны же нашли себе труднообъяснимое занятие: повернувшись спиной к своему гостю, братья встали лицом впритык к стене и деловито разглядывали узоры на досках. Отложив бутылку, копейщик попытался привлечь их внимание:
— Эй! Э-эй, Шварн! Да твою мать. Хьялмар! Попойки, я в метре от вас стою, чё вы в стену пялитесь?
— Как думаешь, ик… если мы не будем обращать внимание… дьяволы уйдут?
— Ор… Ор… ОРЕШКИ! Черти-дьяволы!
— Какие ещё орешки?!
— Гуннар, это ты? — Хьялмар посмотрел на него. — Орешки ушли?
— Я знаю такую штуку, — икнул Шварн и едва не упал. — Потайные стены. Оне ушли в потайные стены! Р-раз: открывають, уходють… Закрывають. И всё! Нет прохода, не найдёшь!
— Херня-я, — Хьялмар хотел выпить ещё, но уронил бутылку и нечленораздельно ругнулся.
«Зе-е-емли наши не вновьё
Алчет чернота-а.
Сломит зубы об неё,
Чересчур тверда!»
— Ты Тьялфа видел? Отряд Ове Роальда видел?
— М-да! Видал! Конечно же! Роальд. — Хьялмар сел на пол.
— Где?
— У деревн… У деревни Ибра;т. Там рядом бой был. Они рыскали по полю, вещи искали. Потом продавать ездили. К чёрным.
— Откуда знаешь, что к чёрным?
— Разведчик наш, Гверн, сказал. Видел их, и Тьялфа твоего тоже, на дороге в Улхаба;д. Обмен, говорит, у них там был.
Стоявший рядом Шварн неожиданно заорал:
— Сла-а-авься, старый король!
Мы за отчий до-ом
Тем, кто к нам придёт с мечом,
Жопу надерё-ё-ём!
Гуннар направился к выходу из подвала. Хьялмар и Шварн даже не заметили этого и начали пританцевывать. Подойдя к лестнице, копейщик заметил, что наверху кто-то был.
— Ну и скоты же вы там! — раздался знакомый смех.
— Хельге! Вытащи меня, а то я в себе уже не уверен.
Братья Кнудсоны оживились.
— О, Хельге! Сколько лет! Давай к нам спускайся!
— В другой раз.
— Ты многое теряешь!
— Я уж как-нибудь переживу.
Гуннар вылез из подвала. У входа в дом стоял ещё кто-то.
— Нормально с ним всё, Иона, заходи.
— Ты что, весь лагерь сюда привёл? — Гуннар с ухмылкой посмотрел на товарища.
— Только госпожу Блум. И вообще, это она меня привела.
— Ты надолго пропал, — пожала плечами девушка, — вот я и попросила Хельге посмотреть.
— Да мне лишь бы не командира Сигвата.
Гуннар, Хельге и Иона вышли на свежий воздух и присели на лавочку около дома.
— Мадам Кили сказала, что руководство занято обсуждением плана битвы, — после паузы пояснила последняя. — Им не до нас.
«Сла-а-авься, старый король!
С именем твоим
Мы, превозмогая боль,
Чёрных победим!»
— Либо я слишком пьян, либо песня на самом деле не так уж плоха, — пробормотал Гуннар.
— Ты слишком пьян, — захихикав, ответила Иона.
— Да чё вы, нормальная песня! — Хельге взвизгнул тише, чем обычно.
— Ты там тоже перцовку пил что ли, пока я в подвале сидел?
— Ничё я не пил. И вообще, почему тебя всё под землю тянет? То в яме, то в подвале ошиваешься. Может, сразу скажешь, где искать в следующий раз?
— Да он просто гном! — вывалился из хаты Хьялмар, а за ним и его брат.
— Твою мать! — ругнулся копейщик, от неожиданности едва не упал с лавки. — Чё вылезли-то? Идите обратно, не пугайте народ!
— Мы-ы-ы родной землицы соль,
За неё умрё-ё-ём!
Так восславься, старый король!
Мы не подведё-ё-ём!
Шварн не без труда поднялся с земли, сразу закрыв бутылкой освободившийся от песни рот.
— Так, — голос Ионы стал непривычно жёстким, — если вы оба не вернётесь в дом, я лично поведу вас к колодцу! Пара вёдер холодной воды вмиг приведёт каждого в чувство!
— Госпожа Блум… — Шварн нелепо стушевался.
— Госпожа Блум, не надо.
— Мы енто…
— Пойдём мы, да.
— Мужики, — Шварн помахал рукой. — Мазель.
Он неуклюже поклонился, изобразив реверанс, но Хьялмар затащил брата в дом и захлопнул дверь. Гуннар изумлённо посмотрел на девушку.
— Как ты это сделала?
— У меня талант.
— Я думаю, всё дело в интонации, — подметил Хельге и встал с лавки. — Пойдёмте к костру. Может, там ещё не всё сожрали.
— Прав Викар, тебе лишь бы пожрать, — усмехнулся Гуннар.
— Впереди такой бой, дружище. Кто знает, может быть, сегодня я жру в последний раз.
;
ГЛАВА IV
Эпиграф:
Война изменяет людей! На неё уходят сопливыми юнцами, а возвращаются героями. На войне куются слава и характер. Обнажите меч против врага, пролейте вражескую кровь — и, когда бои закончатся, вас осыплют цветами и золотом! Так завоюйте уважение себе и своему роду! Станьте настоящими мужчинами!
(Король Олав Одноглазый, речь на параде в Трангарде)
-----
Подъём был ранним. Сводный отряд Сигвата-Пауэлла собрался перед Шухратом, откуда командиры повели их в путь. На специально оговоренном месте неподалёку от Хартаула вся армия Скаарвии соединилась. По пути Гуннар заметил, как быстро менялась местность. Ещё недавно весь Тергизстан казался пустынным и безжизненным, а сегодня перед ним раскинулась самая настоящая степь, занятая невысокой травянистой растительностью настолько, насколько хватало глаз. Где-то вдалеке виднелись стада диких лошадей, скакавших через траву, покрывшуюся волнами от ветра.
Перед многотысячной армией вышло командование. Прокричав воинское приветствие, ратники замолчали в предвкушении речи ярла Горма. Тот не спешил начинать. Тишину нарушал только шелест знамён и хоругвей.
— Воины севера, — поставленный голос эхом разносился по холмам, — я, ярл Горм из Гримва;льда, волею мудрого короля Олава Первого назначен главнокомандующим на этой войне. Сегодня двадцать пять тысяч сынов Скаарвии сойдутся с сынами Кармина в решающей битве. Хартаул называют вратами Тергизстана. Почти весь регион сейчас занят нашими войсками. Это последний бастион врага. Но мы не должны расслабляться, потому что победа даётся только тем, кто готов отдать всё за неё. В ходе военного совета была разработана стратегическая модель предстоящего боя. Прежде всего, необходимо занять холмы перед городом, называемые юзо;вскими высотами. На них рота машине;рии (1) разместит осадные орудия, чтобы снести укрепления врага. В это время Скаарвия должна во что бы то ни стало удержать позицию. Пока мы не укрепимся, враг будет провоцировать вас нарушить строй. Не поддавайтесь на провокации! Вплоть до достижения холмов сохраняйте следующий порядок: в первую линию выстраиваются лучники и арбалетчики, во вторую — пехота с копьями. За ними должна находиться остальная пехота, кавалерия и машинерия. Стреляйте по неприятелю, как только он окажется в пределах попадания стрел. Держите прямоугольный строй, и карминец к вам не подступится. Маршрут выстроен так, что во время всего движения вы будете сохранять господствующую высоту по отношению к врагу. Ваша дальность выстрела больше. Командование назвало этот порядок позицией «А». Как только достигнете юзовских высот, переходите в позицию «Б». Пехота стрелков меняется с копейной пехотой. Если враг двинет на вас кавалерию, создайте стену щитов, чтобы лошадь сама повернула седока прочь. Иная пехота и всадники остаются за стеной щитов до тех пор, пока машинерия не пробьёт укрепления Хартаула. Затем хэрсиры отдадут приказ сформировать позицию «В», и вы обрушите мощь Севера на город. Конные стрелки пойдут впереди, за ними остальные кавалеристы. И помните, никаких глупостей. Забудьте сказки о берсерках. Любая несогласованная вылазка подставит под удар вас самих и ваших товарищей. Вольно, сыны Скаарвии.
Над холмами пронеслось продолжительное «Ура!». Полевые командиры принялись проводить отдельные беседы со своими подопечными. В результате перегруппировки подразделений Гуннар попал в третий пехотный полк, который двигался на левом фланге. Командовал полком знакомый ему хэ;рсир Асбранд Сигват. Голова скаарва по-прежнему оставалась без защиты. Чтобы отсутствие шлема не стало заметным, он взял из дома в Шухрате серую тряпку и повязал её на голове таким образом, что невнимательный враг ничего не должен был заподозрить. По крайней мере, воин на это надеялся. В арсенале ему выдали привычное копьё, что автоматически сдвигало беднягу практически к передовой позиции. Снаряжение также включало в себя кольчугу и каплевидный щит.
Время перед битвой пролетело быстро, и вот двадцатипятитысячная армия Скаарвии двинулась к Хартаулу. Идя во второй линии, Гуннар хорошо видел всё, что происходило впереди. Вдалеке показалось карминское войско. Конные лучники скакали прямо на северян, но вскоре выстрелили и повернули назад. Заверения ярла Горма не были голословны — стрелы действительно не долетели до цели, хотя и упали опасно близко.
В будущем историки напишут, что войско Кармина составляло всего лишь 10 000 человек, но на поле боя силы казались равными. Карминцы несколько раз провокационно сокращали дистанцию, однако стычек не происходило. Взаимная перестрелка не приносила результатов ни одной из сторон. Напряжение в войсках росло. Из-за особенности рельефа машинерия существенно тормозила скаарвов. Продвижение замедлилось. Впереди уже стали видны юзовские высоты и величественные хартаульские башни. Снова перестрелка, бело-зелёные знамёна врага приближались всё смелее. Казалось, пара шагов вперёд, и их можно было бы легко застрелить.
— Держать строй! — раздался голос хэрсира Сигвата.
Наконец, юзовские высоты или, как их называли карминцы, высоты Ибн Юсу;фа, оказались достигнуты. Без единого боя, без единой крови, такая лёгкость порождала дурное предчувствие. И не зря.
— Позицию «Б» занять!
Во время перестроения Гуннар увидел, как далеко слева его собратья всё-таки поддались на выпад Кармина и атаковали всадников. Занятые сражением, они не заметили молниеносное появление полка тяжёлой кавалерии с бело-зелёными стягами. Перестроение затягивалось. Мамлюки; застали врасплох нарушившую строй пехоту. Асбранд Сигват с трудом восстановил боевой порядок. Стена щитов сумела затормозить карминских всадников, и им пришлось отступить. Несколько человек тут же начали таскать раненых в едва развёрнутый полевой госпиталь. Среди них можно было заметить невысокую девушку с тёмными забранными под косынку волосами — Иону Блум. Рискуя жизнью, Иона практически из-под копыт карминских коней вынесла какого-то парня в тяжёлых доспехах. «Как у неё только хватило сил?» — невольно подумал Гуннар и прекратил отвлекаться. Оставшихся копейщиков «растянули» на весь левый фланг, чтобы ими занять места раненых и убитых. Гуннар стоял в самом «углу» между центром и левым флангом. Кругом был слышен молитвенный шёпот.
Бело-зелёные знамёна вновь приблизились. Стена щитов стала тоньше, и несколько смелых кавалеристов на своих безрассудных конях тщетно попытались прорвать её. Один из таких всадников попал прямо на копьё Гуннара. Доспехи выдержали, однако скаарв выкинул мамлюка из седла. Тот принялся бежать, но проход, сделанный его жеребцом, уже сомкнулся. Беднягу добил северянин в шлеме со смятой полумаской и выбросил с левого фланга.
За спиной Гуннар слышал шум. Основная пехота и кавалерия, чьи силы сохранялись для штурма, суетились, убеждая своих командиров дать им вступить в бой. В этот момент раздался голос хёвдинга (2) Линда, командира роты машинерии.
— Заряжай! Целься! Пли!
Сзади над головой зашумели тяжёлые камни. Затем раздался грохот, но городские укрепления выдержали попадание. Карминцы вновь подошли близко, хотя копья и стрелы удерживали их на дистанции. Вдруг из вражеского стана выехал парень северной наружности в кожаном доспехе. Держа в руке крупный сосуд с горевшим фитилём, он сквозь слёзы прокричал: «Иль Кармин!», — и врезался в скаарвские щиты. Кто-то успел попасть ему в голову из арбалета, но лошадь довезла труп до копейщиков. Раздался взрыв. В ушах шумело, повсюду разлетелись грязь и кровь, но Гуннар был невредим. Смертник взорвался достаточно далеко от него. Требушет снова выстрелил, но тут на не успевшую собраться пехоту обрушились мамлюки.
Скаарв точными ударами копья снёс нескольких всадников с лошадей, однако они продолжали идти нескончаемым потоком. Всё чаще приходилось прятаться и всё реже атаковать. Кони врага как будто перестали бояться щитов, набеги становились яростнее. Мамлюки побросали копья и схватились за сабли, более удобные на небольшой дистанции, а строй северян с трудом оборонял от них позицию. В это время укрепления Хартаула тоже трещали и ломались. Удары, которые приходились по щиту Гуннара, превратились в неистовый марш войны, и карминский оркестр уже состоял из сотни таких «барабанов». Высунувшись для очередного «тычка», Гуннар лишь успел заметить, как что-то блеснуло прямо перед его глазами. Тряпка с головы почти свалилась, посечённая лезвием неприятеля, и скаарв тотчас спрятался обратно. Больно не было, поэтому он подумал, что удар прошёл мимо. Однако через мгновение всё лицо словно загорелось, а багровая пелена закрыла Гуннару обзор. Карминцы, похоже, заметили это и обрушили свои клинки прямо на раненого северянина. Не выдержав натиска, тот упал на колено. Закрываться большим щитом в таком положении было неудобно. Копьё тоже оказалось слишком длинным, чтобы сражаться им на небольшой дистанции. Дробь падавших клинков почти раскалывала щит на части. Всё вокруг темнело, в ушах раздавался звон, появились «мушки» перед глазами. Казалось, удары становились всё сильнее. Или это скаарв слабел. Гуннар потерял сознание, но перед этим увидел, как откуда-то сбоку выбежала тёмная фигура и одноручным топором принялась бить карминцев. На этом бой для копейщика закончился.
***
Гуннар очнулся в полевом госпитале. Лицо было обмотано почти полностью, и если левый глаз видел окружение практически без проблем, то правый весь оказался чем-то закрыт. Голова жутко болела.
— Живой.
— Хельге… Долго я тут лежу?
— Спокойно — пару минут. Но большую часть времени ты вопил и кого-то звал.
— Кого?
— То Иду, то Магни, то Амиру. Только саму Мать Элию не позвал.
Гуннар попытался встать. Вдруг из-за пределов его поля зрения возникла Астрид Кили и мигом уложила раненого назад.
— Лежал бы ты, касатик. Тебе так полезнее.
— Если бы не мадам Кили, ты бы вряд ли остался жив, — раздался сзади голос Ионы.
— Что ты меня смущаешь, Йоня? Мадамой тут называешь. Никакая я не мадама. Обычная старуха, которой дома не сидится.
— Иона, не прибедняйся, — Хельге подошёл к помощнице Астрид. — Гуннар, ты должен знать. Эта хрупкая девушка на своих плечах вытащила тебя с поля боя. Ей стрела вошла в руку по самое оперение, а она тащила.
— Ерунда, — Иона покраснела и поправила бинт на предплечье, — просто такая моя работа.
— А что с боем-то? Что с Хартаулом? — копейщик снова попытался привстать, и снова Астрид Кили не дала ему это сделать.
— Победили. Взяли город, — ответил Хельге и вздохнул.
— Что-то не так?
— Не так. Викар, — он опустил глаза.
— Викар спас тебе жизнь, — продолжила за него Иона. — Он увидел, как карминцы тебя едва на лоскуты не порезали, и бросился на помощь. Да, Гуннар, у тебя ещё много ран, о которых ты не знаешь… В общем, порубил Викар чёрных топором столько, сколько сумел. Они его за это не простили… Когда я принесла тело сюда, мадам Кили сказала, что ничего уже нельзя сделать.
Иона отвернулась и всхлипнула. В палатке ненадолго повисло молчание. Но вуаль тишины сдёрнул вошедший внутрь Харальд Мёрдсен. Невольно присвистывая, он обратился к Астрид Кили.
— Пофдравляю ф победой, пофьтенная Афтрид Фили. Надеюфь, вафы пафыенты, — он осмотрелся и увидел Гуннара, — а, ффука, ты фдефь… Фто вафы пафыенты не помрут тут, но полефат подольфе. Мы отдали фа Фартаул фнафительно меньфе, фем этот город фтоит. Пройдёмте к командиру и отпрафднуем нафы уфпехи.
Когда они вышли, Гуннар, Хельге и Иона обменялись взглядами.
— Не знаю, как Мёрдсен, но я отдал в битве больше, чем имел. Никогда не был в Хартауле и не хочу. Не стоит он ни одной потерянной жизни. А вот Викар стоил сотни таких городов.
------------------------------
Сноски к разделу:
1. Несмотря на то, что практически во всём мире осадные орудия именовали артиллерией, в Скаарвии традиционно применялось другое название. При этом слово «артиллерия» использовалось только в отношении ромульских мушкетов.
2. Хёвдинги представляли собой младшую ступень руководства скаарвской армии. Как упоминалось ранее, они вели в бой группы численностью до ста человек. Среднее количество участников группы составляло 60-80 воинов, однако иногда оно не превышало и десяти бойцов.
------------------------------
ЭПИЛОГ
Не прошло и месяца, а Трангард уже встречал своих героев. По улице в сторону центральной площади шла колонна ветеранов Тергизстана. Однако среди них не было ни одного здорового человека. У кого-то не хватало руки, у кого-то обеих ног, многие шагали с перевязанными головами. Числом они тоже значительно поредели: от силы половина тех, кто стоял на площади перед походом, смогла на неё вернуться.
Следом двигалась колонна карминцев-рабов, которых вывезли с завоеванных земель в качестве трофеев. В основном брали мужчин, но бывали и исключения. Так, среди них, закованная в цепи, шла девушка с длинными и немного волнистыми тёмными волосами и большими карими глазами, которые переполняли слёзы. Раньше её звали Амирой из Шухрата. Какое имя дал ей новый хозяин, никто не знал.
Далеко от Трангарда, на пропитанной кровью тергизской земле появились несколько новых виселиц. На них нашли свою смерть дезертиры из банды Ове Роальда вместе с ним самим. По правую руку от лидера висел Тьялф. За всю свою короткую жизнь он поучаствовал только в одном сравнительно крупном сражении. Это был бой против скаарвов, возвращавшихся на Родину.
Несколько недель спустя Гуннар и Хельге встретились в Отен-Бракте. Они нашли сына Викара и помогли ему с ремонтом, исполнив последнюю волю его отца. За это время Гуннар оброс бородой, которую было болезненно и неудобно брить из-за шрама от карминской сабли. К тому же, так рана выглядела менее заметно. В конце концов, Хельге уговорил своего друга подровняться и побрить хотя бы подбородок, превратив неаккуратную бороду в необычные усы.
Гуннар поклялся себе никогда не возвращаться на войну, хотя и знал, что у него могло не быть выбора. Несколько раз он пытался выяснить судьбу Амиры из Шухрата, но этим именем в отношении неё уже никто не пользовался. Когда сошли снега, скаарв получил письмо, подписанное первым советником короля. Как ветерана войны, его приглашали в зимнюю резиденцию монарха в Йонсборге для обсуждения «вопроса международного масштаба». Собрав вещи, Гуннар отправился в дорогу. Путь проходил спокойно, а слякоть и распутица за окном превращали маленькую повозку в самое уютное место в мире.
Прибыв в Йонсборг, копейщик не спешил во дворец, предпочтя провести немного времени за прогулкой. Грустные воспоминания наплывали сами собой, и когда сил бороться с ними уже не оставалось, скаарв наконец отправился по делам. Во дворце он встретил Хельге и братьев Кнудсонов. Всех их завели в небольшой, но со вкусом обставленный кабинет, где первый советник короля Гу;став Арн рассказал ветеранам о предстоявшей работе. По его словам, дружественная Вала;рия запросила помощи у братьев по Альянсу: деятельность одной из столичных железных шахт оказалась под угрозой, а старатели стали требовать охрану. По стране поползли слухи о проклятии. Первый советник был убеждён, что никакого проклятия не существовало, однако такая работа являлась хорошим шансом продемонстрировать военную доблесть страны, хоть и в маленьком масштабе. Хэрсиры Сигват и Пауэлл рекомендовали приглашённых в резиденцию воинов, а первый советник высоко ценил их мнение. Немного посовещавшись, гости дворца согласились на это задание. Оно, конечно, казалось сомнительным, но скаарвы знали, что хуже войны не может быть ничего.