Это будет питерская история. Наши друзья жили в районе Парка Победы. Не самый лучший район города на Неве, хотя, есть в Питере места сильно страшнее. Маленькая семья жила в шестнадцатиэтажной свечке, когда почти напротив началось строительство гостиницы «Пулковская». Для ее постройки нагнали чертову тучу техники, в том числе была какая-то эксклюзивная финская сваезабивательная машина для забивания свай. Как всегда в нашей стране, земляные работы проводились зимой, и этот финский монстр вбил в мерзлое болото несколько десятков свай будущего фундамента. Работала машина, надо сказать, не очень шумно, но законы физики никто не отменял. От постоянной вибрации дом наших друзей треснул в районе кровли и начал тихонько и печально раскрываться, как тюльпан. Времена были еще не совсем капиталистические и большинство жителей, особенно из верхних этажей переселили из аварийного дома. А наши друзья остались где-то в районе четырнадцатого этажа. Глава семьи, которого мы звали папа Вова, возможности имел очень большие и заслуженные. Поэтому он стал искать новое жилье и нашел его, причем не в комариных окраинных районах, а в самом что ни на есть центре Питера. Искал он его долго, потом оно ремонтировалось, поэтому семья папы Вовы почти год жила в одиночестве в огромном, грозившем обрушиться доме. Жили непросто. Дом, конечно не разваливался, но порвались внутренние коммуникации. Их кое-как залатали и с той поры в квартире тревожно попахивало горящей изолентой, а водоснабжение работало по принципу сообщающихся сосудов. В частности, пардон, в туалет было принято ходить со своей водой в кастрюльке. Потому что, если по забывчивости кто-то воспользовался для слива штатным бачком, то все смытое всплывало в ванной и потом уже оттуда уходить не хотело. Но семья была веселая дружная и трудности только развлекали. А тут и квартира новая подоспела.
Ну, положим не совсем новая. Откуда в центре Питера новые квартиры? Дом дореволюционной постройки. Причем революции не то первой русской, не то еще ажно декабрьского волнения двадцать пятого года. В смысле тысяча восемьсот…
Чтобы вы себе представляли, локация дома выглядела так. Если выйти из его единственного подъезда, пардон, парадного (все-таки это питерская история), то по правую руку вы видите непосредственно левое крыло Казанского собора с памятников князю Кутузову-Смоленскому. По левую руку в тупике стоял памятник петербургскому городовому, который все называли памятником Михалкову. В самом деле, я не знаю с кого лепили все остальное, но для головы позировал несомненный Никита Сергеевич. Чуть менее влево невдалеке располагался Храм-на-крови. Вот такое это было козырное место. Знающие город, наверное, догадались, что это Малый Конюшенный переулок. Правда в то время все это называлось улицей Софьи Перовской.
В подъезде квартир было немного, но они были огромные. Кроме наших друзей, этажом ниже жил американский консул, а на последнем этаже располагалась типичная питерская коммуналка, в которой в том числе жил молодой музыкант со своей растущей семьей. О нем-то и речь.
Так вот. Пава Вова был охотник. Настоящий охотник. Он убивал зверей и ел их мясо всей семьей. Поэтому собака в доме была всегда. И не пекинес какой-нибудь, а почти волк — восточно-сибирская лайка. В промежутках между охотами, собаку нужно было гулять. Для выгула ее использовался маленький скверик с задней стороны дома, а осуществлялся он — выгул — женой папы Вовы Ириной Петровной. Вот она и рассказала про то, какой у них замечательный сосед-музыкант. Какой он тонкий и интеллигентный мальчик! С хорошим образованием и воспитанием! Немножко странно одетый, но в целом все на нем чистое и аккуратное. Он тоже выгуливал свою собаку, не помню, кажется, таксу. Два собачника в одном скверике... Зная характер Ирины Петровны и догадываясь об образе жизни молодого музыканта, уверен, что они там не только собак гуляли, но еще и выпивали и закусывали. Но выпивка без разговора — это пьянка, а с разговором — это дОсуг. Конечно они говорили. О поэзии, о музыке, об архитектуре, о восточной философии и вообще о жизни в целом. Пару раз он напевал ей что-то из своего, и она полюбила его песни. Вообще почти полгода — все лето и часть осени — Ирина Петровна говорила о своем соседе только восторженные слова. Да, я забыл сказать, что молодой музыкант был знаменит. Очень знаменит.
Все изменилось с приходом бесконечной и темной питерской зимы. Тут оказалось, что в течение теплого времени года по всем окрестным дворам и подворотням собирались фанаты молодого музыканта. Собирались и стояли. Они были многочисленны, но незаметны, поскольку размазаны были по довольно большой площади. И вот с приходом холодов отдельные группы мальчиков и девочек, одетых, так же как их кумир, странно, но менее чисто и стильно, переместились для своего кучкования непосредственно в подъезд — пардон еще раз — в парадное. Молодой музыкант пытался их гонять, но это только добавляла им восторгов от лицезрения кумира в простой жизненной обстановке. И вот теперь всем жильцам дома для того чтобы попасть в свою квартиру или наоборот выйти на улицу, приходилось идя по лестнице переступать черед многочисленные тонкие ноги в драных джинсах и сырых башмаках. Фанаты не были подкованы в восточной философии так же хорошо, как их кумир, но зато они веселы, шумны и, как правило подпиты. В парадном теперь всегда была музыка — из динамиков по крайней мере четырех магнитофонов одновременно звучали четыре разных песни молодого музыканта. Стены теперь были покрыты рисунками и надписями, часть которых была непонятна, а часть неприлична.
И вы знаете, Ирина Петровна как-то охладела к своему соседу. Конечно, она злилась на фанатов, но и ему досталось… Она даже гулять собаку стала в боковом дворе между рядами мусорных баков, только, чтобы с ним не встречаться. Чем бы все могло кончиться, я не знаю, но закончилось оно самым прозаическим образом — молодой музыкант вместе с семьей и собакой съехал и поселился в другом месте. Плохое быстро забылось, в памяти осталось только хорошее, и Ирина Петровна вновь полюбила молодого музыканта и его песни… Да и как его не любить, если честно. Начиналось последнее десятилетие ХХ века…
Знающие ситуацию, наверное, догадались, что молодого музыканта звали Борисом.