Голубые глаза

               
               Голубые глаза директора я не ожидала увидеть так скоро.
 
               Такая приятная неожиданность – он позвонил и предложил лично передать мне  пособие от фирмы на рождение ребенка. В девяностые рожали мало, время было непростое. Когда небольшой коллектив нашей частной компании за праздничным столом отмечал рождение дочери нашего директора, он, счастливый и подвыпивший, сгоряча призвал сотрудников последовать его примеру. Он же со своей стороны обещает полгода  выплачивать молодым матерям  пособие  в размере зарплаты! На это щедрое предложение откликнулась одна я!

               И вот прошел месяц с рождения моей дочери, и благородный шеф поспешил выполнить свое обещание. В целях экономии времени, решено было встретиться возле входа в метро около маленького стеклянного кафетерия.

                Я быстро собралась, покормила малышку, передала ее в заботливые руки бабушки и дедушки и отправилась в путь, пообещав родителям вернуться через полтора часа.
 
               Время было рабочее, и в подошедшем автобусе почти никого не было. Я устроилась у входа, и мы поехали. Переваливаясь с колеса на колесо, старый ЛиАз подкатил к остановке возле старого парка, с сипением раскрыл двери, выпустил наружу вялого старичка. Чуть не сбив его с ног,  в салон проворно запрыгнула большая худая  псина с  синюшным цыпленком в зубах. За ней заскочили еще две облезлых собачины помельче. Они пробежали к заднему сидению, запрыгнули на него, развалились и глухо рыкнули в сторону водителя. Автобус лязгнул закрывающимися дверьми, вздохнул и тронулся в путь.
 
              В то время даже такая тощая курица была настоящим чудом. В магазинах надменные толстые продавщицы раскладывали по пустым прилавкам спичечные коробки и каменную халву, похожую на спекшиеся опилки. Такую роскошь, как цыпленок, завернутый в плотную коричневую бумагу, мы получали только в отцовских  ветеранских наборах вместе с  килограммом толстых макарон, килограммом гречки, банкой тушенки, банкой кильки, сгущенкой и  килограммом  соевых батончиков. Жить можно. Каким –то чудесным образом мама доставала капусту, из Америки моя подруга присылала тяжеленные посылки с ореховым маслом,  как-то справлялись с продовольственной программой. Так  жили тогда все. Удивительно, но мы не впадали в уныние. Не было и тени сомнения, что это временные трудности и впереди нас ждет счастливое и безбедное будущее!

           Впрочем, я отвлеклась. И так - автобус.

           Шея цыпленка свешивалась из собачьей пасти,  монотонно раскачивалась вправо-влево, вправо-влево в такт движению машины. Пассажиры, словно зачарованные, не могли оторвать глаз от этого маятника. Где дворняги взяли такое богатство – курицу? Куда едут? Нельзя ли как-нибудь… Нет! Большие желтые клыки   вожака  пресекали на корню мысли об отъеме добычи. Оставалось только молча завидовать.

           Проехав две остановки до пустыря, собачья стая, не заплатив за проезд, выскочила и унеслась к темному перелеску, видимо, обедать. Бабулька спереди от меня повернулась и сообщила:

- А они часто здесь ездят. От парка к пустырю. Садятся на сидения всегда возле задней двери. Грязные, перепачкают все. Но что ты им скажешь – покусают. Вон, и водитель не связывается. Э-хе-хе … тоже, не сладко им. Вот курицу украли где-то. А может и отняли. Озоруют. С людей пример берут…

            Наш офис находился в семи минутах ходьбы от метро, поэтому наш директор, пришел пешком, прихватив с собой букет роз и бутылку шампанского – все же он был  не лишен галантности. Что меня поразило больше всего – пришел он без охраны. В те времена – это верх беспечности. Обычно его повсюду сопровождал черный джип с быковатыми молодцами в черных куртках . Но тогда он был один… После обычных восклицаний, поздравлений, расшаркиваний мы решили зайти в кафетерий и выпить шампанского в честь события, благо заботливый шеф припас даже пластиковые стаканчики.

            Весело пересмеиваясь , мы отворили полупрозрачную дверь заведения и шагнули в дымовую завесу приглушенно гудящего небольшого зальчика. Как только за нами глухо захлопнулась входная дверь, в помещении как по волшебству наступила мертвая тишина. Мы замерли на пороге, как вкопанные. Глаза постепенно различили в сизом облаке несколько столиков с сидящими за ними мужчинами в черных одеждах.
 
            Больше всего это походило на скорбное молчание на поминках перед речью родственников покойного. Только почему-то все взоры были устремлены на нас с шефом. Нехорошие возникали ассоциации… Тишина плотной ватой заложила уши. Понимая, что происходит что-то неладное, мы по инерции прошли к столику у входа и сели друг против друга на драные коленкоровые стулья. Директор побагровел, но марку держал. Не проронив ни слова, он поставил на стол стаканчики, бесшумно открыл бутылку и разлил  дрожащей струйкой шампанское.
 
- За тебя – хрипло произнес шеф и залпом опрокинул стаканчик.

Прижимая колючие розы к груди, я отпила два глотка шипучего холодного шампанского и поставила стаканчик на стол.
 
- Больше не будешь?- спросил директор осипшим голосом.

- Нет. Мне же нельзя – я кормлю…

- Ну, тогда пойдем?

Плавно, словно в замедленном кино, мы в гробовой тишине поднялись и на негнущихся деревянных ногах прошли к выходу. Когда за нами захлопнулась дверь, послышался басистый рык: «Какая б… не закрыла двери?!»

          Шеф молча засеменил в сторону офиса. Я немного прошла за ним, потом все же окликнула:

- Мне бы домой надо.

- Ах, прости! Задумался… Ты поняла, куда мы вперлись? Нет, я сегодня точно напьюсь! Это же стрелка типичная была! Какого черта она днем и в таком людном месте? Ты понимаешь, что нас могли грохнуть в любой момент?! – тут он спохватился, все же пугать молодую кормящую мать было как-то не по-мужски, - то есть,  не грохнуть, конечно, но - … черт! Действительно, какая б… не закрыла двери?!
               
          Тут он стал нервно не то хохотать, не то кашлять, вытащил носовой платок, намочил его шампанским из бутылки, которую все еще сжимал в руке, стал вытирать лицо, шею, потом, обливаясь, стал пить прямо из горла.

- Хочешь? – протянул мне бутылку. Я замотала головой.
 
- Ладно, смешно получилось, да? Испугалась? Я тоже, - он, наконец, расслабился и засмеялся уже нормально. Вытащил из внутреннего кармана  конверт, протянул мне. Я стала благодарить, хотя голос предательски дрожал – до меня стал доходить смысл произошедшего.

           Шеф на прощание крепко, как боевому товарищу, пожал мне руку и стал вызывать по телефону автомобиль, хотя идти до офиса было метров 500.
Я нырнула в метро и через полчаса была уже дома. Мне очень хотелось рассказать дома о произошедшем, но я благоразумно этого делать не стала. Да может, нам все это показалось? У страха глаза велики. Велики  и голубы, как у шефа тогда:)

           Просто время такое было, и окружающая бытность допускала любое развитие событий. Каждый вечер в новостях показывали распластанные на асфальте перед крутыми машинами трупы постреляных в разборках братков,  коммерсантов и прочих активистов зарождающегося капитализма.  Обычное дело для того времени.

            А шефа на фирме ожидал еще один сюрприз.
 
            Компания наша занималась реализацией нефтепродуктов на семи бензозаправочных колонках. Фирма небольшая, людей «с улицы» там не было, отношения установились почти родственные.  Была у нас кассир – Валентина Акимовна. Славная женщина лет пятидесяти, звезд с неба не хватала, интеллектом никого не пугала, усердный исполнительный работник. Муж у нее был обычный работяга, сильно пьющий, хоть и с золотыми руками, что часто сочетается на Руси. Соответственно, достаток в семье прихрамывал, а надо было поднимать двоих детей. А тут через ее руки проходят миллионы, да еще не всегда правильно отраженные в бухгалтерской отчетности. Вот бес и попутал нашу Акимовну. Умыкнула она в тот день некую не особо значительную сумму из подведомственного ей сейфа.
 
             Воровство – грех тяжелый. Провидение не оставляет его безнаказанным. Причем, чем позже приходит возмездие, тем больнее оно бьет по лихоимцу. Акимовну судьба пожалела – пропажа денег была обнаружена главбухом в день преступления. Видимо, провидение питало к Валентине Акимовне некую слабость, поскольку в тот же день преподало ей такой урок, после которого зариться на чужое она больше не смела до самого конца жизни.
 
              Как только шеф вернулся в офис, в его кабинет привели Акимовну на проработку - больше для лечебно-профилактических, нежели карательных целей. Усмехаясь в пшеничные усы и поправляя малиновый пиджак, директор велел написать Акимовне чистосердечное признание на его имя с тем, чтобы при повторном инциденте это заявление легло на стол прокурору. Сидит Акимовна, выводит дрожащей рукой: «Я, Захарова Валентина Акимовна, самовольно взяла из кассы предприятия для личных нужд …» и тут…

               И тут с грохотом вываливается из наличников и падает на дорогой паркет массивная дубовая дверь, следом за которой в черных комбинезонах и  масках , с автоматами наизготовку врывается ОМОН. Знаменитые  «маски-шоу»!
 
- Всем на пол! Руки за голову, - рявкнул шкафообразный детина.
 
              Директор залился густой краской, и бухнулся оземь возле своего шикарного письменного стола.
 
              Акимовна медленно сползла со стула, не выпуская из руки исписанный лист . Ситуация патовая. Редкая удача для органов правосудия – взять преступника с готовым чистосердечным признанием в руках. Соображала кассирша быстро - в падении она затолкала в рот свое признание и попыталась проглотить его, не жуя. Дорогая глянцевая бумага комом стала в горле, из глаз брызнули слезы, Валентина Акимовна перевернулась на спину и стала хрипеть. Понимая, что во рту содержится ее уголовная судимость, она задыхалась, давилась, но не выплевывала содержимое.
 
              Омоновцы ловко защелкнули на взмокшем директоре наручники, а вот что делать с побелевшей и полуобморочной теткой на полу они не знали. Тетка мычала и закатывала глаза.

- Что с ней?- старший дернул директора за руку.

- Кончается. Сердечница, – зачем-то соврал директор.

               Через десять минут у офисного  особняка стояли омоновская «буханка», милицейский уазик с решетками и карета скорой помощи. В уазик затолкали директора, в скорую на носилках занесли нашу кассиршу, в «буханку» погрузился ОМОН.    Акимовну все же стошнило разжеванной бумагой. Из кончика рта на носилки стекала синяя от чернил вязкая слюна.
 
                Молодой  милицейский лейтенантик  задвинул носилки в скорую, искоса взглянул на пострадавшую – жива ли? Смертельно белое лицо  с синими губами и выпученными счастливыми глазами заставило его вздрогнуть и незаметно перекреститься.
 
                Во взгляде кассирши сиял победный восторг – улика больше не существовала! Даже помирать легче честным человеком!
 
                А что было во взгляде нашего шефа никто не видел…

                Возможность заглянуть в его голубые  глаза  суд определил только через  долгих восемь лет…