Лешенька
В дверь позвонили. Потом еще и еще. Сергей чертыхнулся, бросил кормить годовалого сына, позвал жену и пошел открывать дверь.
Два пристава в темных пиджаках и безупречно выглаженных белых рубашках бесцеремонно ввалились в квартиру. На лестничной площадке мелькнуло толстое лицо полицейского. Не слишком ли много тонтон-макутов для законопослушной семьи из трех человек?
Старший пристав раскрыл черную папку и протянул несколько листов бумаги:
- Распишитесь. Здесь и здесь.
Сергей пробежал документы глазами:
- Меня что… выселяют?
- Так точно, - по-военному ответил пристав и щелкнул каблуком. – За систематическую неуплату коммунальных услуг. Кроме того, у вас накопились задолженности по кредитам. Учитывая все обстоятельства, а также то, что вы не явились на заседание, суд вынес решение погасить долги за счет продажи вашего имущества.
- Это незаконно, - возразил Сергей. – Это единственное пригодное жилье. В конце концов, в нем прописан ребенок!
- Вы можете подать заявление о пересмотре дела. Если суд решит, что вас выселили незаконно, вы получите компенсацию стоимости квартиры. А пока, согласно указу президента Керимова, прошу вас немедленно освободить помещение!
Сергей беспомощно смотрел прямо в невозмутимое лицо пристава. С каким наслаждением он, сильный мужик, бы вмазал кулаком в эти пустые глаза, выхватил страшную черную папку и разорвал в клочья бумаги, несущие людям горе и страдания! Но робкий голос разума подсказывал, что это бесполезно, вместо этих «слуг закона» придут другие, а документы отпечатают заново. Зато ребенок останется без отца. Что с ним тогда будет?
- Дайте нам немного времени. Куда же мы пойдем? У меня Лешенька на руках, – тихий голос жены прервал невеселые размышления Сергея.
Беззащитная и маленькая, она прижала к себе довольно лопочущего ребенка и умоляюще посмотрела на полицейского. Тот отступил на шаг назад.
- Девушка, вам давали достаточно времени! – голос пристава резнул по нервам. - Раньше надо было думать! Освобождайте жилплощадь!
- Аня, не надо! – крикнул Сергей, уловив желание жены плюнуть в лицо «деревянному солдату». – Мы уходим!
- Постой, - Аня продолжала смотреть в глаза полицейскому, не замечая, казалось, остальных. – Неужели вы не понимаете, что творите? Вы же все видите!
- Девушка, - сказал полицейский, потупившись. – Мне до пенсии три года. Моя хата с краю. Служба.
- Холуй! – выплюнула Аня.
- Это… оскорбление представителя власти, - пробормотал полицейский и покраснел.
- Попрошу без агитации! – оборвал словесную перепалку пристав. – Повторю еще раз: освободите помещение!
- Хотя бы одежду мы можем взять? Зима скоро.
- У вас шестьдесят минут!
Сергей собрал два рюкзака – себе, побольше и жене, поменьше. Между шерстяным свитером и детской курткой он сунул старый, давно снятый с вооружения штык-нож. В оружии не было ничего лишнего, никаких пилок и кусачек. Только длинный и узкий стальной клинок в металлических ножнах, да неудобная рукоятка c текстолитовыми накладками. Память о давней войне.
Взяв на руки сына, Сергей вышел из подъезда в солнечный сентябрьский день. Аня едва поспевала следом, чуть не сгибаясь от тяжести рюкзака.
Подруга жены, высокая и полная женщина в длинном, разукрашенном розами платье, увидев Сергея, затараторила:
- На денек я вас пущу, конечно! Но утречком убирайтесь куда подальше! Узнают, что у меня постояльцы – такой перерасчет сделают – закачаешься! А денег у вас, я понимаю, нема!
Аня покачала головой. Подруга задумалась, и Сергею показалось, будто в ее массивной голове хрустят несмазанные шестерни. Через минуту она очнулась:
- А идите вы… в лес, за город. Говорят, там община есть. Живут в землянках, разводят огороды. Повезет - примут. Куда-то же выселенцы пропадают. У нас тоже соседей из квартиры выгнали – а чем я им помогу? Мужу-то повезло – на завод устроился… по блату. Как война в пустыне закончилась – работы совсем не стало. Все проклятые американцы. Что они лезут не в свое дело?
Женщина продолжала болтать, но Сергей ее не слышал. В мыслях он был уже в общине. Он представил себе землянки среди деревьев, засеянные клочки земли на расчищенных участках. А что? Жизнь в единении с природой, на воздухе – это совсем неплохо. Никакого интернета и телевидения, зато физический труд и здоровая пища – это, говорят, полезно для здоровья. Может, и его семья найдет себе приют?
Первое, что поразило Сергея, пока он пробирался через когда-то непроходимый лес – вырубленные дочиста проплешины и просеки. Значит, чтобы обогреться зимой, общинники безжалостно рубят деревья? Что же будет, когда они уничтожат все? Но совсем настроение испортилось, когда Сергей увидел небольшое кладбище – несколько холмиков с деревянными крестами из неотесанных палок. И все же он продолжал идти. Наконец, ему в грудь уперлись стволы охотничьего ружья:
- Ты кто? – грубо спросил долговязый парень в замызганном свитере.
- Ты пушку-то убери. Бабахнет – штаны слетят! - Сергей с трудом подавил желание схватить оружие за стволы и вырвать его из рук часового. – В общину я. Из квартиры выгнали.
- Выселенец, значится? Это твои? – парень ткнул пальцем в Аню с хнычущим Лешенькой на руках. – К главному вам надо. Пусть он разбирается.
Часовой оглушительно свистнул. Два бородатых мужика с ружьями вышли из густых кустов. Сергей облегченно вздохнул: хорошо, что он не бросился на часового!
Извилистая тропинка привела их к поляне размером с пару футбольных полей, на которой горбились холмики землянок. Стучали топоры. Несколько женщин выкапывали остатки картошки с огорода. Из единственной деревянной избы курился дымок. Наверное, когда-то здесь был дом лесника.
В кресле, за деревянным столом, развалился жилистый мужчина средних лет со смазанными, будто стертыми чертами лица. Встретишь такого на улице второй раз – и не узнаешь. Он указал на стул и угрюмо посмотрел прямо в глаза Сергею:
- Принесла же вас нелегкая прямо к зиме! И так жратвы мало! В армии служил?
- Полковая разведка.
- Это дельно. Нам бойцы нужны. Приходили тут две семейки – коворкеры-мерчендайзеры. Уж как умоляли… На коленях ползали. Отправил их…
- Куда? – вырвалось у Сергея.
- На кудыкину гору! Помирать пошли. Какие из них работники? – главарь покрутил огромную бородавку на шее и вдруг, ни того ни с сего, рявкнул: - Фамилия?!
- Косаткины мы…
- Пока будешь Косаткой. А там – как кривая вывезет. Я - Хмурый. По именам здесь кличут лишь баб, да детишек. В общем, так. Сегодня переночуешь у Паленого – ну, тот парень с ружьем, что тебя привел. Завтра выроешь себе нору. Место покажут. Почему ты остался без работы? Отвечай!
Сергей… вернее, теперь уже Косатка, начал привыкать к манере собеседника неожиданно менять тему разговора.
- После армии я зако… окончил институт. Женился. Работал по специальности, а тут сокращение.
- А спиногрыза накой рожал? Ума не хватило сообразить, к чему все катится?
- Да кто ж знал? Работа, заказы, стабильность! Потом едва устроился экспедитором. Цены растут, зарплата все та же. Кредиты платить нечем. Хотел уехать в столицу подработать, да без справки из области не выпустили. Так и оказался на улице. Да что я? У нас в подъезде еще двоих выселили! И никто никому не поможет!
Хмурый вскочил, заложил руки за спину и несколько раз прошел по комнате. Наконец, он остановился у шкафа, открыл его, достал бутылку с мутной жидкостью и наполнил два стакана.
- А где ты был, когда твоих соседей выкинули на мороз?
- Что я мог? – развел руками Косатка. – У меня тогда было все хорошо.
- Вот и у других все хорошо. Что ты от них требуешь?
Сергей почесал затылок:
- А почему вы в лесу? Неужели нельзя пойти в какую-нибудь деревню? Мы с Анькой так и хотели!
- Ты дурак или сроду так? В деревне налоги платить надо! За землю, за каждую птичку или скотинку. Там все на виду, чуть что – облава. Хуже фашистской оккупации. А нас как бы и нет. – Хмурый подал стакан. – Что уставился? Не веришь, спроси Паленого. Он фершалом был на селе. Ну, за встречу?
Косатка пригубил самогон и едва не задохнулся от омерзительного запаха.
- Что кривляешься? Это тебе не Дом Периньон или как там его…
- Сивуха! – не сдержался Косатка. – Руки бы отрубить тому, кто сырье переводит!
- А ты, значит, знаток? Эстет доморощенный?
- За моим самогоном прапора в очереди стояли!
- Вот как? Айда за мной!
Хмурый схватил Сергея за руку и втолкнул в маленькую пристройку.
- Дааа… - многозначительно протянул Косатка, разглядывая беспорядочное нагромождение баков, трубок и змеевиков. – Ну вы и наворотили. Разбирайте нафиг.
Хмурый достал из-за самогонного аппарата ящик с инструментами:
- Вот ты и займешься. Проявишь себя – приму в общину. А нет – вали куда хочешь. За слова отвечать надо.
Сергей твердо посмотрел в глаза Хмурому, усмехнулся, открыл ящик и зазвенел газовыми ключами. Закончил он поздно ночью.
В землянке Паленого было тепло и сыро. Аня никак не могла успокоить Лешеньку, привыкший к мягкой постели ребенок хныкал, не желая засыпать на застеленном тряпками деревянном топчане.
- Слышь, соседка! – бросила жена Паленого, нескладная девка с рябым лицом. – Под кроватью самогон, дай малому ложечку! Вмиг заткнется!
- Да вы что?
- Тогда вали на улку со своей личинкой!
- Там же дождь! Ребенок простудится!
- Не мое дело! Мне вставать ни свет ни заря! Ну? Я жду!
Сергей не стал возмущаться. Не стоит начинать новую жизнь ссорой с новыми соседями. Он разбавил самогон водой и влил остро пахнущую жидкость ребенку в рот. Тот закашлялся, зачмокал губами и довольно засопел.
В марте, когда еще царствовали злые метели, в общине закончились продукты. Приходилось промышлять набегами на частный сектор и дачи. Брали в основном еду из погребов: самодельные консервы, картошку да овощи. Горожане, пока еще не наученные горьким опытом, не охраняли свои запасы.
Косатка перелез через невысокий забор и обошел кругом добротный кирпичный дом, совсем непохожий на дачу. Заглянул в окна. Вроде никого. Разве что цепочка свежих следов идет к калитке.
Сергей легко вскрыл старый замок, кликнул жену и вошел в прихожую. В лицо пахнуло теплом и дымом. Отсюда ушли совсем недавно! Значит, хозяева долго теперь не появятся.
В погребе выстроились на стеллажах закатанные стеклянные банки. Металлические крышки золотисто поблескивали в свете фонаря. Бугристый мешок с картофелем скособочился у стены. Сколько же здесь еды! Надо передать Хмурому!
- Я посмотрю курточку Лешеньке, - едва слышно сказала жена. – И в галошнице детские ботиночки возьму…
Сергей торопливо сунул в рюкзак несколько банок с маринованными огурцами. Следом ссыпал туда же часть картошки из мешка. Сегодня можно устроить небольшой пир!
Наверху послышались тяжелые шаги. Косатка выхватил штык-нож, но не успел даже сдвинуться с места. По барабанным перепонкам ударил тяжелый гром выстрела.
- А, курва! – раздался чей-то хриплый крик.
Сергей вылетел в прихожую. Седой мужчина дергал цевье помпового ружья, пытаясь, видимо, выбросить раздутый в стволе патрон. Аня, хрупкая и маленькая скорчилась на полу, прижав к животу пропитавшуюся кровью детскую курточку.
Косатка не колебался ни секунды. Он ринулся к мужчине, отбил ствол и ударил горожанина штык-ножом в грудь. Тот несколько секунд смотрел угасающим взглядом в лицо убийце. Потом обмякшее тело повалилось на пол. Со стуком упал дробовик. Сергей подхватил жену и бросился прочь. Он знал, что ничем ей не поможет: выстрел из дробовика в упор дробит кости, разрывает внутренности, не давая ни малейшей возможности выжить.
Жену Косатка так и не донес – она умерла тихо, без единого звука или стона. Сергей оставил тело в лесу и вернулся за рюкзаком: надо думать о Лешеньке. У малыша, кроме отца, больше никого нет…
- Ты что наделал, сучий потрох? – зарычал Хмурый, не выказав ни тени сочувствия. – Ты убил горожанина!
Косатка посмотрел на Хмурого исподлобья:
- Он застрелил мою жену. Что мне оставалось?
- Свалить оттуда! Тихо, без шума и пыли! Ты ничего не понимаешь? – казалось, Хмурый сейчас оторвет свою бородавку. – Ты подставил всех! Раньше нас терпели. Не замечали. До нас не доходили руки. То, что мы продукты таскали – это мелочь. Но убийство может стать последней каплей! Да нас затравят, как волков!
- Что сделано, то сделано.
- Это верно. В общем, так. Надо бы тебя турнуть из общины. Но уж больно самогон хорош. Пока оставайся. А если за тобой придут – придется нам тебя сдать властям. Не обессудь.
- О Лешеньке только позаботьтесь, - вздохнул Косатка.
Хмурый расхохотался. Его цепкие, узко посаженные глаза недобро блеснули:
- Сам ищи, куда пристроить лишний рот. Закон джунглей – каждый сам за себя!
Косатка вышел на улицу, и побрел по свежевыпавшему снегу к землянке Паленого. Где-то далеко ударил выстрел – наверное, кто-то из общинников вышел на охоту, пока еще есть патроны. Конечно, делиться добычей никто не будет. Проклятый закон джунглей!
Косатка спустился в землянку. Лешенька посапывал на куче тряпья, улыбался и пускал слюни. Сергей потрогал его штаны: мокрые насквозь. От малыша тянуло запахом самогона.
- Хозяйка! – крикнул Косатка. – Ты бы хоть штаны ребенку сменила!
- Я те что, в няньки нанялась? У меня своих забот полон рот! Пусть твоя благоверная…
- Нет ее больше. Не вернулась она…
- Соболезную, - равнодушно ответила Палениха. – И не проси меня сидеть с ребенком! Времени нет!
Сергей прижал к себе малыша и покорно поплелся в свою землянку. Перед глазами, как живая, встала жена. «Позаботься о Лешеньке» - сказала она – «Да не плачь, ты же мужчина! Мне сейчас лучше, чем тебе!»
Община, пусть и впроголодь, дотянула до лета. Сильный и здоровый Косатка в одиночку расчистил участок и, будто трактор, пахал и пахал, вскапывая чернозем старой лопатой. Он работал с утра до позднего вечера и не сразу заметил, что Лешенька заболел. Малыш исхудал – превратился в былую тень самого себя. Некогда живой и подвижный, теперь он лежал на старом, продавленном кресле-кровати, бессильно раскинув тонкие, обтянутые сухой кожей руки и жадно хлебал воду. В конце концов, Сергей, как это ни было ему неприятно, побежал к Паленому.
Бывший деревенский фельдшер ощупал ребенка, нагнулся и втянул носом воздух:
- Вот что, Косатка. Ты же паспорт свой не сжег? Не выбросил?
Сергей изумленно заморгал глазами:
- Нет. Зачем он тебе?
- Дуй в город, в поликлинику. Пусть они глянут. Может, примут?
- Паленый, что с ним… - Косатка подавился собственными словами.
- Пока не могу сказать. Нужны анализы, - уклончиво сказал фельдшер. – В общем, вали в город.
Паленый схватил сумку с инструментами и торопливо, будто его за мягкое место укусила оса, вылетел на улицу.
Сергей открыл старую папку. Из нее выпал паспорт. С фотографии улыбалась Аня – юная и счастливая, только после замужества. Светлые волосы зачесаны назад и собраны в хвостик. «Лоб и уши должны быть открытыми!» - сурово предупредила паспортистка. Это было так давно…
Косатка надел оставшиеся от прошлой, городской жизни, джинсы и футболку. Схватил почти невесомого малыша на руки, и почти побежал по едва видимой тропинке.
В детской поликлинике надрывался кондиционер. Ледяной воздух стекал по стенам. Сергей усадил ребенка на стул, бросился к регистратуре и сунул документы безвкусно накрашенной девице. Та потыкала изящными пальцами в клавиатуру компьютера:
- Вас нет в базе данных. Выселенцы? Идите, откуда пришли. Небось, и паспорт просрочен? После Нового года всех людей перерегистрировали.
Девица с заметным придыханием произнесла слово «людей». Сергей сжал кулаки, готовый выломать дверь, схватить эту размалеванную девку и что есть силы бить ее о пол, пока ее голова не превратится в кровавое месиво. Охранник нервно заерзал на своем посту.
Но двинуться Косатка не успел: пожилая женщина в соседнем окошке окликнула коллегу:
- Томка, не бузи! – и участливо посмотрела на Лешеньку, который бессильно свесил голову на грудь. – Смотри, как мальцу-то худо!
Женщина вышла из регистратуры, втянула носом воздух и взяла Сергея за руку:
- Пойдемте со мной. Сейчас народа мало, может, доктор вас примет… неофициально?
Косатка взял сына на руки, посмотрел на раскрашенную девицу и раскрыл от удивления рот. Та смотрела на свои алые длинные ногти, глаза ее были полны слез. «Нет… нет… Только не в пятый…» - с ужасом шептала она.
Пожилая женщина нетерпеливо потянула Сергея. Он поднялся по лестнице и вошел в просторный кабинет с большой цифрой «пять» на двери. Солнечные лучи отражались от большого шкафа с лекарствами и зайчики неуместно весело играли на стенах,
За столом сидел врач в белом халате и колпаке с большим красным крестом. Длинная седая борода, роскошная шевелюра и круглые очки в металлической оправе делали его странно похожим на сказочного доктора Айболита.
Сергей уложил малыша на кушетку. «Айболит» быстро осмотрел недвижимого малыша, посветил ему фонариком в лицо, сел обратно на свое место и жестко сказал:
- Готовьтесь.
- К чему? – похолодел Сергей.
- К похоронам! – резнул врач. – У вашего сына инсулинозависимый сахарный диабет.
- Может… сделать анализы?
- Это видно невооруженным глазом! От ребенка за версту разит ацетоном. По мотне чуть не муравьи ползают!
- А больница? – Сергей уцепился за соломинку. – Может, в больнице помогут?
«Айболит» выразительно развел руками:
- Еще лет пять назад я бы отправил его в стационар. Но сейчас… Ребенку нужен инсулин, а его нет. Раньше покупали за границей, но страна под жесткими санкциями, под нефтяным и газовым эмбарго. Нечем платить.
Сергей сел на стул напротив «Айболита» и с надеждой посмотрел на шкаф с лекарствами:
- Я достану все, что нужно. Любым способом.
Врач покачал головой:
- Вы не поняли. Вашему сыну нужен инсулин каждый день. Учитывая его состояние, а диабет в детском возрасте протекает особенно тяжело, по два-три укола в день. Только недельный курс инсулина будет стоить четыре-пять зарплат! А колоть его нужно всю жизнь.
- Всю жизнь… - повторил Сергей.
- Именно. Без перерыва, не пропуская ни единого укола. И если вас, к примеру, посадят в тюрьму - ребенок умрет.
- Что-то же можно сделать?
- Собрать деньги, уехать за рубеж, пока еще выпускают…
- Сколько у меня времени?
- Думаю, дня три. Максимум – неделя. Ребенок в предкоматозном состоянии. Скоро у него начнутся судороги, очень болезненные. А дальше – кома и смерть. К тому же у вашего сына, скорее всего, необратимо повреждены почки. А гемодиализ и пересадка сейчас – это что-то из области научной фантастики. Ну и кровоизлияние в сетчатку заметит даже не окулист. Малыш уже почти слеп. Но даже приди вы вовремя, ребенку никто бы не помог.
- Вы посмотрите, как он мучается! – вырвалось у Сергея.
- В ваших силах избавить его от страданий.
- Как?
- Не мне же вам подсказывать. «Му-му», Тургенев. Школьная литература.
- Это жестокость!
- Нет. Это – милосердие. У вас нет надежды. Здесь не поможет даже сам Бог… вот что. Сходите в храм, поговорите со священником. Тогда вам легче станет смириться, принять этот мир таким, какой он есть. Все равно вы ничего не сможете изменить.
Сергей схватил сына в охапку, вылетел из кабинета и бросился на улицу.
По куполам городской церкви деловито сновали рабочие, подновляя позолоту. «Есть же деньги на… это» - пришла в голову шальная мысль. Внутри, за кованой оградой, стоял черный джип с мигалками. На узорчатых воротах белел закатанный в пластик листок бумаги. «Храм закрыт на ремонт».
Сергей ударил в калитку. Из будки вышел охранник с пистолетом на поясе:
- Пшел вон, голодранец! Читать не умеешь? К нам большие люди приехали!
Даже чудо недоступно тем несчастным, у которых нет денег.
На ограде висел моток электрического провода. Сергей, озираясь, повесил находку на плечо и пошел прочь.
- Водички, папа… - прошептал Лешенька и заплакал сухими слезами. – Пить хочу.
- Потерпи. Скоро станет легче. Совсем скоро.
Сергей добрался до разрушенного моста. Один из каменных пролетов рухнул, на поросшей мхом насыпи еще сохранились следы железнодорожных шпал. Сергей забрался на самый верх и привязал к ногам сына тяжелый, шершавый кусок известняка. Ребенок, больше похожий на тряпичную куклу, прижался к отцу, доверчиво обхватив его шею. По телу малыша пробежала судорога. Он открыл мутные, закисшие глаза и едва слышно захрипел.
Тогда Сергей поднял сына над пропастью, сказал:
- Прости, Лешенька. Это все, что я могу… - и разжал пальцы. Далеко внизу громко плеснуло. По воде разошлись круги. Все произошло просто и легко, даже обыденно. Страшно обыденно.
Не в силах более оставаться на месте, Сергей побежал. Ноги сами принесли его в общину, в свою землянку. Он прошел прямо по грядке, безжалостно растоптал никому не нужные теперь всходы помидоров и спустился вниз. Зажег керосиновую лампу и опустился на трехногий стул напротив продавленного кресла-кровати. Там еще утром, укрытый залатанным одеялом, лежал умирающий Лешенька.
Скрипнула дверь. На фоне светлого прямоугольника возникла чья-то тень. Человек спустился в землянку и бесцеремонно сел на постель. Хмурый, значит, пожаловал.
- Значит, ты теперь свободен? – равнодушно спросил главарь. – Это хорошо.
- Абсурд какой-то! – взревел Косатка, не в силах больше сдерживаться. – Ради чего они умерли?!
- Тихо! – Хмурый ударил кулаком по креслу. – Не перебивай! Станешь моим помощником: Паленый в одиночку не справляется.
- Я не буду…
- Будешь! Ты мне по гроб жизни теперь обязан. Думаешь, убийство – это просто так, игрушки? А я ведь тебя сразу заприметил. Ты ведь вояка, да? Привык выполнять приказы. Вот и теперь…
- Так это ты все затеял? Ты во всем виноват? – Сергей недобро сверкнул глазами.
- Болезнь твоего спиногрыза тоже я подстроил? Головой думай, а не задницей! Так сложилось. Удачно. И для меня удачно, и для тебя. Видишь ли, Косатка. Скоро будет большая облава. Всех отсюда вывезут.
- Куда?
Хмурый покрутил бородавку на шее:
- Это не наше с тобой дело. Ха! Не будь общины, люди разбрелись бы, да ищи их, свищи ветра в поле. А так все в одном месте, хватай да вези куда хошь. Разве что мерчендайзеры ни к чему – сами вымрут. А кто оружие умеет держать в руках, за теми надзор нужен. Да не боись! Поработаешь на меня, вымолишь прощение, снова городским станешь.
- За счет других?
- Все мы живем за чей-то счет, агент Косатка. Закон джунглей. Сначала ты кланяешься и шею подставляешь, потом – тебе. Ну, а кто против идет, бунтует – конец тому. Карачун. Свирепый и еретический.
- Лешенька-то все равно умер… Он чем виноват?
- Хоть сколько-то малец пожил, верно? А возбухни ты – так он сразу бы в рай отправился. Следом за тобой. Покорность – она жизнь продлевает.
Хмурый достал из-за пазухи бутыль и налил стакан самогона:
- Ладно. Отдыхай, агент. Выпей, легче станет. Завтра я тебя проинструктирую – и вперед, на полевые работы! Конспирация, мать ее…– Хмурый встал, поднялся по лестнице и хлопнул дверью.
Косатка остался сидеть неподвижно, разглядывая сквозь самогон мерцающее пламя керосиновой лампы. И понемногу в его мозгу начал разрастаться черный косматый шар, в котором раскаленной докрасна сталью пылал один-единственный вопрос: кто виноват? Кто виноват в том, что погибли Аня и Лешенька? Кто виноват в горе и бедах десятков людей, в одночасье потерявших все? Кто несет ответственность за людоедские законы, за слезы детей и сломанные судьбы взрослых? Никто? Так не бывает!
Косатка не сомкнул глаз всю ночь. Черный шар постепенно раздулся и заполнил сознание, лишь чей-то смутный образ маячил в кромешной тьме. Он становился все отчетливее и к утру Сергей точно знал, кого настигнет его страшное, но справедливое возмездие.
На рассвете Косатка неслышно пробрался сквозь посты и вышел в город, к поликлинике. Дождался, пока охранник отлучится, поднялся на второй этаж, вломился в кабинет с большой цифрой «пять» на двери и, прямо на глазах у оторопевшего пациента, ударил «Айболита» штык-ножом в сердце. Врач повалился на пол, распахнул полные удивления глаза и замер. Его пальцы едва заметно подрагивали…
Сергей бродил по городу и хохотал, размахивая окровавленным штык-ножом. Рядом с ним, не оставляя на асфальте следов, шли самые дорогие на свете люди: Аня и Лешенька.
И Сергей, впервые за много месяцев, чувствовал себя совершенно счастливым.