Ровно с утра восьмого марта Вова Киселёв объяснил, как мы их всех наебали. Он сказал, мы-то здесь, а они там! И чертыхнулся, что ласту ему так и не починили, замок был сломан. И в день « Солидарности всех женщин, или там, дефлорации Клары Цеткин», мы находились от них далеко-далеко … В этот день Вова погиб. Он нам не расскажет, почему и зачем, только он – то наебал по полной, Он там, а мы ещё здесь.
Площадку под вертолёт мы чистили позже. А в первые часы бегали по соседним пещерам, в надежде, что может вынырнул где-то, сделал первопроход… Стучали по льду, кричали.
Рома потребовал очень серьёзного снаряжения, и ему не отказали - не было тогда равных ему. Ну. да, минут через двадцать он вынул Вову, уже окоченевшего. В ненужной сухой гидре, с одной ластой.
А года через два, поехали мы большой толпой туда же, да ещё со вдовою Танею.
Мы с Изюмом решили не пить – только фотография! Вот такие мы тогда были фотографы! В плацкарте, забитом доверху, гуляли спелеологи (помимо нас Изюмом), мелкий люд ,постепенно братающийся, и отдельный художник, выкрикивающий похабные словечки в проход, и дальше, снимающий все «эти рожы» на видеокамеру.
Надо признаться, народ возмущался, ну и забрали его на какой - то станции вместе с видеокамерой, метель мела, как полагается, а поезд зашарашил далее.
Архангельск встретил нас потёмками. Долбанные фотографы не поняли, что «Новый год» - это полярная зима. Встретила нас милая старушка – Не видали вы моего сына - художника, такой, с бородкой и видеокамерой…Что тут было ответить? – Видали. Скоро будет с такой-то станции. Вышел, мол, подышать свежим воздухом.
Прежде всего, меня поразила темнота, потом холод. И когда вся толпа побежала за водкой, я побежал на рынок за валенками. Валенок не было, водки было в избыток, была ещё коза и пьяный малый, который требовал остановиться каждые десять минут – это автобус из Архангельска до тех самых Холмогор, откуда ушёл Ломоносов.
Если вы никогда не ездили междугородними рейсами, у нас, в глубинке, так вам и рассказывать не зачем, а те, кто знают, промолчат. Всегда по пути стоят чайные. Там и поесть, и пописать можно. Курить то уже в те времена в автобусе было нельзя. А в чайной - тебе пожалуйста, и щи горячие, и шанежки, да и опрокинуть можно… или чаю там.
Ну ,да.
Предварительно нас поселили в заброшенной деревне Голубино. Всю ночь ребята пели песни , благо, не забывали подкладывать в печку дрова. Короче, поспали так, относительно. Утром Таня вышла из избы с «санками Дали» (как бы я их назвал). Внизу помещался главный большой рюкзак, над ним – поменьше, выше – две авоськи (не зря у нее была такая кличка), а над авоськами стремилось в небо пластмассовое ведро. Вся эта конструкция была перехвачена тонкой бечёвкой, и рухнула в сугроб при первом же движении. Я с дуру помог перенести этот скарб до машины.
Доехали до просеки – дальше на лыжах. Лыжня уже хожена, да снегом занесена, тепло, снег липкий. Ну, часа за два добрались до заимки. Её построили архангельские спелеологи в глупой надежде сшибать деньгу с заезжих иностранцев - исследователей. Ожидания не оправдались. Заимка представляла из себя две хорошие избы, одну избу с недокрытой крышей и баней. Туалеты находились в каждой избе в сенях. Авангард нашей группы уже обустроился в лучшем жилище, а более ничего не сделал. Пришлось нам самим пробивать в трубе снежную пробку и протапливать жилье. Один чудак притащил с собой 50ти литровый баллон газа и тот самый агрегат, который используют арабы во всех странах для изготовления шаурмы. Он поселился в недостроенном доме и честно грел атмосферу Пинежского национального заповедника целые сутки ,затем перебрался в нормальный дом.
Когда, наконец, все устроились, собрались выпить в основной избе. Из-за большого количества народа, в горнице было душно и сыро. Именно тогда я подумал, что все таки надо жахнуть, прервать наш аскетизм, особенно, когда Таня подняла стакан с водкой и заявила, что будет строить здесь часовню « На Вовиной крови»…Я всегда удивлялся, как Вова ухитрился жениться на ней.
Когда вернулись в свой дом, мы были неприятно удивлены, что наши пуховки валяются на полу, а угол, где они висели на гвоздиках, занавешен белой простынкой, и там стоит пресловутое пластиковое ведро. Пришедшая Таня объяснила нам, что теперь здесь будет её туалет, кстати, добавила она, я хочу пописать, вы не могли бы выйти из горницы?... Мы никуда не вышли и с интересом послушали звуки струи Таниной мочи, упирающийся в дно ведра. Тут мне захотелось выпить второй раз.
Вечером пошли фотографировать. Штатив замёрз сразу, а ламели в аппарате минут через десять. Я успел сделать пять кадров, когда мои пальцы чуть не примерзли к титановому корпусу Олимпуса. Вернувшись домой, мы увидели на градуснике значение минус 30.
На следующий день наступило 31ое декабря. Командой было решено протопить баню, а Новый год встречать в ближайшей пещере (забыл название). Баня была, видимо, предназначена для так и не приехавших иностранцев: сквозь печку шла огромная труба, соединённая с бочкой воды, полки находились за бочкой, поддавать никакого смысла не имело, поскольку весь жар уходил в воду, камни оставались холодными, вода, впрочем, тоже особо не нагревалась. Я - то был подстрижен наголо, а вот Изюм имел роскошные кудри. Когда мы вышли из этой «бани» , его голова полностью покрылась сосульками. Далее выяснилось, что вход в пещеру залит льдом, и поэтому, будем встречать Новый год над пещерой… На лыжах идти до неё километра два. Я и Изюм, звенящий своими сосульками пытались вразумить остальных, и уговорить остаться в избах, но мы не были услышаны.
Над входом в пещеру развели большой костер, огромные ели сразу угрожающе наклонились и сомкнули своими вершинами черное небо. Одеревеневшая от мороза закуска была раскидана по ближайшим сугробам. Вдруг, из одного из них выпростался Сёма с чёрным чемоданчиком
- А вот, и я , ваш Дед мороз! Я подарки вам принес! – при этом он раскрыл чемоданчик, и выкатил оттуда бутылок восемь водки. Все потянули свои стаканы. Минут через десять после встречи Нового года пришла Татьяна в виде того самого ребенка, нарисованного в книжке С.Михалкова – трое штанов, термобелье, две флиски, безрукавка, и две пуховки – своя и мужняя, Царство ему небесное!
- Главное, - сказала она, - что все успели вовремя!
- Стакан дай! – попросил я Изюма,
- Пить будешь?
- Буду.
И мы вернулись в избушку, развели спирта, и первое, что сделал Изюм, сорвал занавеску, взял ведро и зашвырнул его в тайгу так далеко, что и теперь не найдут.
А днём, когда я отсыпался, Таня сняла с себя трое из пяти трузеров (это она как бы разделась) и стала ко мне приставать. Я пытался прикинуться мёртвым. Тогда Таня стала просто бить меня ногами, в спину, по почкам, по жопе. Некоторое время я молчал, затем застонал ,как бы, проснулся, и быстро соскользнул с полка.
Таня немного успокоилась, но сильно обиделась на выкинутое ведро и ушла жить в баню. Мы никак не препятствовали. Тут , вдруг, Сема развил кипучую деятельность. Оказывается, он украл с Новогоднего стола кусок сала, насадил его на жерлицы и расставил по разным пещерам. В самой дальней попался небольшой налим. Это доказывало, что все карстовые полости соединяются, и Вова не зря погиб на этом поприще. Но дико выглядело требование Семы выдать ему 1.5 литра спирта, дабы увековечить пойманного налима для общественности. Мы уже начали пить, и отказали ему в жесткой форме. Фотоработы закончились, и мы решили просто отвалить.
До Пинеги добрались к вечеру и остановились у «хозяюшки с совой». Печка грела, сова внимательно таращилась с верха холодильника, мы смотрели местное спелеовидео. Там, в рябящем экране наш Архангельский знакомый вещал, что исследование пещер, возможно, поможет найти Кимберлитовые трубки…
-А когда первый автобус, - спросил я у хозяйки.
- В три ,через час,
- Ну, мы пойдем,
- Да, что ж вы не поевши?!
- Нормально, мы не хотим.
Мы вышли в темень, в пургу, на мороз. И единственный вопрос мог задать я себе: Вова прав?
Может быть он правильно всех наебал?