Понятно, больше всего знакомы мне были те, кто в том же звании, что и я - рядовой. Но, забавным образом, часто судьба сталкивала именно с майорами.
Военком Смирнов. Когда я пришел в военкомат в первый раз, он был еще капитаном. Когда спрашивали о желаемом роде войск, я назвал "радиотехнические". И немедленно был отправлен на курсы ДОСААФ. Изучать радиолокационную станцию. До сих пор помню, что состояла она из ста пятнадцати блоков. Изучать надо было их названия и функции. Занятия проходили в классе и на тренажерах. Начинались командой - Встать! Смирно! и заканчивались сообщением - Все цели 444. Цифр было безумно много: параметры блоков, кодовые сигналы, данные целей. Теория давалась мне легко, но когда началось многочасовое сидение над круговым индикатором обзора с выдачей координат целей, я заскучал. И пошел к майору Смирнову жаловаться на трудности службы - "не с моей дикцией". - Скажи, тридцать три, - потребовал Смирнов. - Сорок четыре. - Мда. Меня отчислили.
Майор Ефимов. На военной кафедре он вел что-то из спец.предметов. Нас учили на ракетчиков. Я, как водится, на занятиях бездельничал. Однажды, он оторвал меня от игры в морской бой и свирепо вращая глазами, скомандовал: - А сейчас товарищ студент назовет нам формулу серной кислоты. Я пожал плечами и назвал. Почему-то на Ефимова это произвело сильное впечатление. С этого времени он относился ко мне более благосклонно.
Майор Пронин. Начальник военной кафедры. В то время, я решил бросить институт и неожиданно много людей озаботились меня отговаривать. Сокурсники - понятно. - Два года бабы не видеть, - ужасался приятель. Но меньше всего я ожидал, приглашения начальника военной кафедры. Кабинет его я хорошо знал - по работе в охране. Пост этот считался одним из лучших - в подвале, тихо, далеко от начальства, городской телефон, дерматиновый диван и письменный стол с графином. Замок легко открывался алюминиевой расческой. Сейчас я впервые сидел в нем днем. - Глупо терять два года, - убеждал меня майор. Вспоминал свою молодость: деревенским парнем пришел поступать в ФЗУ. На столяра. Первое занятие. Нарисовал преподаватель на доске спил дерева. Годовые кольца. И стало ему невыносимо скучно. Забрал свой "сидор" и ушел. - Но мне-то терять было нечего, - объяснял он.
Майор Сойминов, почти всегда пьяный, командир нашего отдельного батальона связи, запомнился разве что любимым выражением: "- Плачет по нему урановая руда". А вот его заместителю, начальнику штаба, майору Змовику, я обязан как краткосрочным взлетом, так и падением. На коммутаторе я пробыл меньше месяца, но успел обзавестись знакомством, приведшим к переводу в другую часть. Возможно, это спасло жизнь - мою или чью-то еще.
Майор Фурашов был начальником планово-технического отдела. Не знаю, как он попал в Армию, но начинал с молотобойца. И, кажется, это лучшая его характеристика. Стремительный, жесткий, опасный. Первая форма допуска. Радиомастерская подчинялась ему. - На дембель отсюда еще никто без лычек не уходил, - поздравляли меня ребята. Я оказался первым. Под его командованием я проработал полтора года. И ему же, уходя на дембель, передал немалый подотчет, из-за которого плохо спал по ночам - часть оборудования была утеряна, часть разворована. Отказаться взять на себя, в моем положении было невозможно - только взять под козырек. Списать было трудно даже по мелочи. Подарки в округ висели на балансе годами. Фурашов, к тому времени, был уже "на гражданке". Но дома сидеть не смог. Пришел снова к нам. Служащим Советской Армии. На дембель я купил торт и коньяк. Пошел проститься. Дверь открыл он сам. Настолько растерялся, что поставил торт, который я так аккуратно и бережно нес, вверх ногами. Открытки к праздникам я посылал ему еще не один год.
Третьяков, наш главный бухгалтер, стал, наконец, майором. Но я так долго привык называть его капитаном, что даже не заметил этого. И встречая в коридорах штаба привычно козырял: - Здравия желаю, товарищ капитан. Застенчивый Третьяков не смел меня поправить. Так и продолжалось, пока на ошибку не указал кто-то из бухгалтеров. Мне стало стыдно за свою невнимательность и я зашел к нему в кабинет - поздравить и извиниться. Третьяков зарделся как девочка.
Заместитель начальника штаба майор Игумнов. Однажды, за каким-то делом я был послан к нему домой. Дверь открыл светловолосый мальчишка - сын. В чистенькой клетчатой фланелевой рубашечке. И сам чистенький. Это был понедельник. Баня была в субботу. А в воскресенье нас подняли ночью разгружать керамзит. Хуже была только стекловата. Внезапно, я почувствовал себя таким грязным...
Жена товарища майора, красивая умная женщина, тоже была заместителем - директора периферийного гастронома. Туда нас с напарником и отправили телефонизировать магазин. Дело оказалось неожиданно выгодным - зав. одного из отделов попросила установить ей блокиратор, так чтобы ее разговоры не могли быть услышаны другим отделом. Аппарат у нее уже был. В благодарность, мы получили по палке сервелата. В те голодные годы и вареная колбаса редко появлялась на прилавках.
Ноябрь. Северный Урал. Температура опускается ниже сорока. Актированные дни. Но "дембельский" наряд ежедневно ездит на засыпку трассы у берегов речки с издевательским названием Юг. По крутым склонам - трассу размыло еще осенними дождями. Потом завезли щебень. Потом забыли. А к Новому Году нужно закрыть акт. Утром нас везут туда на ГАЗ-66. Ветер рвет драный брезент кузова. Едва тронувшись, разжигаем паяльную лампу и по очереди греем в пламени подметки сапог - пока не начинает жечь. Никакого другого способа согреться нет. Дембеля сидят спиною к кабине. У заднего борта - двое салаг. Часам к пяти этой же машиной нам привозят обед. Его мы тоже разогреваем паяльной лампой. К этому времени начинает темнеть. Пообедав, отправляемся назад, в казармы. Салагам предстоит еще мыть термос. Но на трассе всем достается одинаково. Загружаем носилки щебнем. Народу мало, поэтому их не носим, каждый сам волочит свои носилки по глубокому снегу, засыпать свой участок трассы. Вдоль голого берега реки гуляет ветер. Несмотря на жуткий холод, снег все равно протаивает сквозь кирзу. Портянки отсыревают. Застегнутая на крючок шинель не спасает от холода. Как протирочную ветошь, старшина выдал нам в мастерскую третьего срока носки белье - рубашки и кальсоны. Это оказалось спасением - выбрав что поцелее, пододел вниз второй комплект белья.
В один день, нас вместо роты завозят вечером в штаб. Бегу в мастерскую - там у меня припрятан комплект зимних суконных портянок. В темном тамбуре натыкаюсь на майора Семеновича, нового начальника планового. Сергей Александрович! - взвыл я. - В мастерской два человека, а на трассу езжу я один. Хотя бы по очереди, через день. Не успеваю белье просушить. - Не Сергей Александрович, - а "товарищ майор", - ошалел он от моей наглости. Но на трассу нас стали гонять по очереди.
Признаться, частью в бедах своих виноват был я сам. В зимний комплект одежды входят телогрейка, бушлат и ватные штаны. Выдается он на два года. Телогрейку у меня отняли еще когда был салагой - "на хрена она тебе в теплом штабе". А с бушлатом обманул Алекс. Свой он, кажется, пропил.
Алекс был питерский, из блатных. Мне он, вроде как, симпатизировал. С учетом разницы призывов, это можно было считать за покровительство. Алекс душевно исполнял "Кралечку в разрез":
Ах, какая драма -
Пиковая дама,
Ты мне жизнь испортила навек!
И теперь я бедный,
Пожилой и бледный,
Никому не нужный человек.
и учил, как правильно закрываться, когда тебя бьют ногами.
В тот раз он позвонил в штаб - меня позвали: - Миша, скажи старшине, что ты разрешаешь взять твой бушлат. Я занят был очередной неисправностью и не задумавшись даже, - на кой ему бушлат летом, буркнул старшине: - пусть возьмет. И только вечером, вернувшись в роту, узнал, что Алекс уехал на объект, а мой бушлат - вместе с ним. Обоих я никогда больше не видел.
Но оставались еще теплые стеганые ватные штаны. Замерзая на берегу реки Юг, я весь день мечтал об этих штанах. Выдали их еще летом и весь теплый сезон они пролежали в каптерке. Но осенью, к дембелю, Витька забрал свои штаны у старшины и принес их в мастерскую. Через несколько дней он посоветовал это же и мне - сохраннее будут. Наученный историей с бушлатом, я решил, что это хороший совет и сделал так же. Спустя сколько-то времени, не увидев штанов на месте, я спросил о них Витьку. - Отнес на холодный склад, чтобы здесь на виду не болтались, - ответил он небрежно. Штаны эти я одевал единственный раз - примерить, и ответ меня устроил.
К дембелю Витька готовился тщательно. Вместо дембельского альбома, через знакомых девочек с почты он наладил транспорт списанного из мастерской оборудования: кабельные мосты, магазины сопротивлений, осциллограф, генератор сигналов, ЗИП, детали приборов. С грифом "неделимое" - до двадцати килограммов, шли в Моздок один за другим посылочные ящики. Полки мастерской почти опустели, осталось только то, что нельзя было украсть. Я следил лишь, чтобы не пропало ничего с моего подотчета, но Витька действовал аккуратно. Как и положено, на дембель он уехал младшим сержантом.
И вот сейчас, я перерыл весь наш холодный склад, пытаясь понять, куда он заныкал штаны. Осмотрел все полки, выдвинул все приборы, заглянул во все ящики. Штанов нигде не было. Осталось признать, что штаны Витька спер. Задумано ли это им было сразу, когда он предложил мне забрать их у старшины или пришло в голову уже перед самым дембелем, теперь уже неважно - одеть было нечего. Весь месяц я так и мерз на трассе в драном х/б.
Майор Островский был большой книголюб. Часть выписывала приличное количество газет и журналов: Красную звезду и прочий официоз - по разнарядке, что-то еще - по желанию. Все это ежедневно собиралось в ленинской комнате дневальными и раз в неделю или две увозилось в округ, где можно было обменять макулатуру на книжные талоны. Двадцать килограммов давали право на одну книгу. Кроме того, он разворовал в части всю библиотеку, не тронув, к счастью, восточную классику. Так я познакомился с Алишером Навои, до которого вряд ли добрался бы при иных раскладах. Еще нетронутыми остались две полки с брошюрами о пользе полового воздержания. Больше в библиотеке почти ничего не было.
Ненавидевший "умников" старшина, увидев меня в библиотеке всякий раз шипел: - А вот посмотрим, полы ты с книжкой будешь мыть или без.
И именно Островскому я обязан пятью сутками гауптвахты. Решительный был человек.
Майор Баранов, зампотех. Приезжавший ко мне в гости отец, фронтовик, шахтер, умевший спирт без закуски, был поражен его способностями к уничтожению халявной выпивки.
Еще к нам заходил Аксенов, майор-особист. Хвастался, как ловко контролирует учебу сына, выдирая на день из телевизора заглушку - переключатель напряжения. Не стали его огорчать, но уверены, что у сына давно есть другая, такая же.
Майор Дмитрюк числился начальником штаба. Числился, потому что фактических состояний у него было два: либо он пил, либо тяжело болел после запоя. Всю многочисленную бумажную работу выполнял за него один из трех штабных писарей, мой приятель, рядовой Марек. Двое других были с Западной Украины, что не мешало ротным антисемитам утверждать, что "в штабе одни евреи".
Меня Дмитрюк ненавидел, за то, что я мог попасться ему без пилотки и, тем самым, без возможности отдать честь по всей форме. - Назад! Бегом! - орал он, не в силах вынести такого поругания его достоинства. Замкнув на себя бесконечную бумажную работу, Марек почти переселился в штаб, всячески увиливая и от старшины и от тягот армейской жизни. Всякий раз, когда старшина пытался вызвать его в роту для отбывания какой-либо повинности, Марек хватался за трубку телефона и звонил отлеживавшемуся дома товарищу майору. - Нужна ли ему такая-то срочная бумага? - любезно интересовался Марек. - А вот старшина... - Сейчас я ему перезвоню, - рычал в ответ Дмитрюк.
Лучшие мои армейские воспоминания связаны с теми зимними вечерами, когда в пустом штабе нам удавалось в тишине попить чаю с лимоном, на удивление часто, продававшимся в военторге. На короткое время, можно было почувствовать себя почти "на гражданке".
Был у меня приятель-земляк и на коммутаторе. Располагался он сразу за территорией городка, напротив КПП, рядом с офицерскими домами, в том же полуподвале, что и гарнизонная гауптвахта. Однажды я довольно поздно возвращался из города - у меня был маршрутный лист на передвижение между военными городками на общественном транспорте и подходя к КПП, не сразу заметил с той стороны офицеров нашей части. Особого криминала в моем опоздании не было - всегда можно было сослаться на срочную работу в оправдание задержки, но встречаться лишний раз лицом с начальством мне не хотелось и я нырнул в здание гауптвахты, в надежде остаться незамеченным.
Зайдя к земляку на коммутатор, я подошел к подвальному окну и немедленно увидел почти на уровне глаз знакомые ботинки майора Островского. Таки не зря натаскивают в училище будущих офицеров: облава была устроена по всем правилам. Впрочем, в этот раз, предосторожность была напрасной - возможный путь отступления и так был блокирован толстой решеткой. Через минуту на пороге комнаты возникли ротный и начальник штаба. Не поленились...
На гражданке майоры попадались мне нечасто, но двое запомнились.
Один был из цикла огневой подготовки - меня как раз призвали на переподготовку офицеров запаса. Пришел он, как сам выразился, "со шкурным интересом" - хотелось ему электронное зажигание в свой "запорожец". Взамен на зачет и неделю свободного времени - вместо занятий. Я стал подбивать Сашку взяться вдвоем, но он предпочел спокойно играть в рэндзю, так что я подписался сделать это в одиночку. А надо сказать, что ни авто, ни интереса к нему у меня нет, хотя ремонтировать автомобильную электронику приходилось. Схем всяческих самодельных зажиганий публиковалось в то время немало, так что я не сомневался, что быстро подберу в журналах что-либо подходящее.
Силовую часть я сделал быстро на каком-то готовом трансформаторе и "завис" с проблемой дребезга контактов. Ни одна схема не выглядела ни простой, ни надежной. Учитывая условия работы - от летнего зноя до зимней стужи, очевидно было, что никакая электроника стабильной работы не обеспечит. Обошел институтских автолюбителей. Никто ничего путного не посоветовал. Помыкавшись, я вернулся к первоначально отвергнутой мной схеме с дросселем: разрыв контакта обеспечивал выброс напряжения на индуктивном элементе, на который мало влиял последующий дребезг - импульс был одиночный и сильный. Испытания показали устойчивую работу схемы и наградой, помимо зачета, мне была коробка патронов к "макарову", которую я расстрелял тут же в тире кафедры.
С Володей мы встретились в турпоходе по Байкалу и скоро оказались в одной палатке. "Афганец", зам.командира ДШБ, объяснявший, как кидать штык-ножи во время сальто, оказывается, не умел ставить палатку. Палатка у нас была обычная, двухместная, но спали мы в ней вчетвером, укладывая в середину двух девочек. От девочек, понятно, толку немного, так что ставил я ее один и, признаться, быстрее, чем некоторые - "всем колхозом".
Один раз, Володя, правда, остался недоволен, заявив, под общий смех, что полотно обвисло и выглядит как "аптечное изделие". Пришлось переделывать. Неделя в тайге оказалась насыщенной и тяжелой в самом прямом смысле: у троих из группы: Володи, меня и еще одного парня, крепыша из Киева, тоже Вовы, рюкзаки были под три пуда.
На третий день перехода, землячка Томка упала и сильно расшибла колено. Володя, как специалист, не раз ломавший ноги в прыжках с парашютом, осмотрел ее и авторитетно заявил, что "до свадьбы заживет". Но оставалась еще одна проблема. Понятно, что нужно разгрузить девчонку хотя бы до вечера - снять с нее рюкзак. Инструктор молчит. Понятно почему: самому тащить чужой рюкзак неохота, поручить кому-то - еще сложнее. Володя, человек опытный, но тоже молчит. По той же причине. Остальным, наверное, и невдомек. Остаюсь я - таки, землячка.
Забираю у нее рюкзак. Иркутский. С дурацкой поперечиной вверху. Спрашиваю: - Карманы все хорошо закрыты? Переворачиваю клапаном вниз и одеваю на грудь - спереди. Вид дурацкий, но почти все уже ушли, смеяться некому. Я всегда выхожу последний, потому что тащу костровое хозяйство - ведра, колья. После каждого привала жду, когда дежурные вымоют посуду и на каждом привале - дождь не дождь, вынужден выкладывать все свои вещи. Получилось так, что к началу я опоздал - не было билетов, и когда добрался до базы и присоединился к группе, из общего имущества оставалось только то, что никто брать не хотел. Зато у меня привилегия не мыть посуду.
Из-за второго рюкзака в этот раз я иду очень медленно, Дорога почти ровная - участок по тайге, между двух перевалов, но местами грязь, местами камни. По голосам и крикам я понимаю, что группа уже встала на привал, но ничего не вижу за деревьями. По слухам, здесь водятся медведи, а топор у меня в рюкзаке сзади, быстро никак не достать и, вообще, в двух рюкзаках, я почти беспомощен. Тоскливо бреду вперед. Внезапно из-за деревьев выскакивают оба Вовы. Бегут ко мне. Снимают с меня рюкзаки. Остаток дороги я бегу почти вприпрыжку.