Глава 2
Ас-Салих Наджим ад-Дин Айюб
Султан ас-Салих Айюб – последний из Айюбидов, который правил Египтом.
В романе Исхака Машбаша мы знакомимся с героем, когда он находится в состоянии душевного кризиса и у нас есть возможность проследить развитие личности ас-Салиха с момента, когда он прибыл в Дамаск.
Итак, после смерти его отца – султана Египта аль-Камила в 1238 году ас-Салих был сослан в качестве эмира Сирии в Дамаск, а трон Египта занял его младший брат аль-Адил II. С ас-Салихом приезжают триста всадников-мамлюков, воспитанием которых должен заняться эмир сорока всадников Айдакин Бундукдари, приемный отец главы стражников эмира – мамлюка Бибарса.
Школа мамлюков в Дамаске стало любимым детищем Айдакина, в котором он обучал военному делу кроме трехсот эмирских мамлюков множество тех, кого эмир покупал на невольничьих рынках. Ему нужна была сильная армия.
В этой школе обучался Бибарс и его друзья – Калаун, Кахир, Актай, Имад, Расим.
Тибаке – школа мамлюков, это место, где всегда полыхает огонь юности, порождающий силу молодого воина. Год за годом мамлюк побеждает косность физического тела, будит неугасимый огонь духа; кроме военного мастерства, которое он должен освоить в совершенстве, его учат хорошо спать и также легко обходиться без сна, ощущать здоровый огонь голода, но и долгое время обходиться без пищи. Он становился человеком, по жилам которого пробегает неиссякаемая сила жизни.
И безграмотным в школе никто не оставался: «Юных невольников воспитывали в духе личной преданности особе монарха. Учили арабскому языку, чтению и письму, основам мусульманской религии и шариата. В число необходимых воинских дисциплин входили: верховая езда, ...фехтование, стрельба из лука, владение копьем, борьба, плаванье, во время обучения на каждого воспитанника велся специальный дневник». (С. Хотко)
В этой главе романа Бибарсу и Калауну уже по двадцать пять лет. Более десяти лет минуло с тех пор, когда они все переступили порог школы, когда создали свое боевое братство. Два года они мамлюки эмира ас-Салиха.
На полевых учениях все «по-военному». Машбаш говорит об этом, когда знакомит читателя с эмиром ас-Салихом лицом к лицу. Тот приехал на плац, чтобы посмотреть учебные бои мамлюков. Бои, в которых, как в настоящих военных схватках, погибали и получали ранения бойцы.
Такие учения с реальными потерями объяснялись практической стороной дела: здесь сдавался экзамен на выучку, на умение выживать, и здесь все было подчинено суровым законам войны. Все зависело от того, как воин на практике исполнял свои обязанности, как он мог обуздывать и сосредотачивать чувства, сводить их в единое желание побеждать.
Мамлюки не боялись умереть, потому что перед павшим на поле боя «Аллах открывает Врата рая». Религиозные принципы в исламе считаются непоколебимыми, и если считается, что тело рождается и рано или поздно погибает, тот оно менее ценно, чем душа. А душа погибшего воина идет прямо в руки Всевышнего.
Сражаться – долг воина, и даже если ему приходится сталкиваться на поле боя с друзьями или родственниками, он не должен уклоняться от своего долга.
Машбаш пишет:
«Сражались четыре группы – две конных, две пеших. Командовали ими Бибарс, Калаун, Актай и Кахир.
Группа пеших заняла оборону в небольшой крепости, другой группе следовало ее взять штурмом. Такая же задача была поставлена и перед конниками.
Если учесть, что все четыре группы мамлюков были сформированы по замыслу эмира ас-Салиха, то станет понятным результат учебных боев, о котором после окончания их доложили руководители групп эмиру Дамаска».
... «Мамлюки одного господина именовались хушдашами («братьями»). Они противопоставляли себя воинам другого эмира. Общность целей и интересов спаивала это братство, Оторванность от родных и близких питала этот священный обычай побратимства. Простому мамлюку не на кого было надеяться кроме самого себя, своих хушдашей и своего господина. В пределах самой хушдашийи отношения между мамлюками были наполнены духом острого соперничества, но в критические моменты по призыву патрона хушдаши объединялись для борьбы с конкурирующими кликами» (С. Хотко).
Поэтому, я думаю, когда все четыре предводителя групп пошли к шатру, каждый из них надеялся на похвалу лично в свой адрес. Безусловно, у кого-то перед кем-то было преимущество, эмир вынужден будет это признать. Каждый из них готов был к всепоглощающему подчинению, потому что за похвалой эмира следовала возможность освобождения, а это – мощный материальный стимул. Никто не хотел оказаться «куттабийа»: кто отставал от своих товарищей, тому в конце обучения «не светило» освобождение. Зато «освобожденным» сыпались блага, как из рога изобилия! «Это было ежемесячное жалование, специальное пособие на экипировку, мясные и фуражные пайки, оружие, лошади и, наконец, феодальный лен, доходы с которого шли его владельцу и только ему» (С. Хотко).
У желтого шатра, из которого наблюдал за ходом учения ас-Салих, мамлюки остановились в почтенном приветствии. Бибарс, Калаун, Актай и Кахир. После боя они немного остудились, остановили поток переживаний, вернулись в мир реальности. Любая схваткаи связана с возбуждением особой силы (на востоке ее называют «кундалини»), которая должна улечься, когда вкладывается меч в ножны. Контролировать эту силу необходимо каждому воину, ибо она – такое же орудие смерти. И все же, каждому из четверых, как мне кажется, хотелось бы увидеть бой глазами эмира, отметить наиболее важные фрагменты этих полевых учений, и, прежде чем впечатления улягутся, осмыслить и сравнить их беспристрастно.
Бибарс, приложив правую руку к сердцу, после почтительного приветствия, доложил о том, что в боевых учениях «по воле Аллаха пало шесть конных воинов, двадцать три ранено. Пало также две лошади. В пешем войске – девять воинов, семнадцать ранено. Нынешние потери значительно меньшие, чем в прошлых учениях. Да восполнит Аллах во сто крат наши потери, о, светлейший эмир!»
Ас-Салих, которого описывает Исхак Машбаш, правитель «молодой, энергичный и достаточно честолюбивый». Но чувствуется, что он подавлен, что мысли вихрем кружатся в его голове, а сильное внутреннее волнение отвлекало от боя.
Откинувшись на подушки, он весь был во власти размышлений. Он думал о своем брате аль-Адиле и сурово судил его за непростительную бестактность. После смерти отца аль-Камила младший брат аль-Адил унаследовал трон Египта, а ас-Салих стал эмиром Дамаска. Но дерзкий брат не пригласил его на свою коронацию, чем не только уязвил, но и унизил ас-Салиха перед всем восточным миром! Было понятно, что младший брат хотел указать ему место в иерархии власти. А теперь требует, чтоб ас-Салих прибыл по его первому зову, но ас-Салих не был на коронации и не присягал ему. Он не знаком с султаном аль-Адилом.
Его отцу, султану аль-Камилу Мухаммаду (1218-1238) удалось на время добиться повиновения всех Айюбидов и отразить 5-й крестовый поход (1218-1221), направленный против Египта. Но он был слабым правителем и ему все же пришлось пойти на уступки крестоносцам. С него началось разрушение единства и могущества Египта, а теперь молодой преемник продолжает, как пишет Машбаш, с «завидным упорством разваливать то, что возвысил султан аль-Малик аль-Салах». Ас-Салих упрекал своего отца в слабости, тот за непокорство и дерзость лишил его трона Египта в пользу младшего сына.
Он думал о том, что этот выскочка аль-Адил без всякой заслуги получил верховную власть. И ас-Салих смирился бы с этим, но коронация аль-Адила привела ас-Салиха в такое болезненное состояние, что ему было трудно дышать. Он – эмир Дамаска, повелитель Сирии, обладатель сильнейшего в султанате войска мамлюков, а новоиспеченный султан сделал из него изгоя и посмешище... Султан поступил так, будто смерть не подстерегает его, но он ошибается! И точно огонь пробежал у эмира по жилам.
Когда Бибарс доложил, эмир, пишет Машбаш: «выслушал, поднялся, расправил плечи, подождал, пока выстроят свои отряды пешие, встанут у своих скакунов конные, прошелся вдоль строя, остановился посередине, торжественно произнес:
- Воины Аллаха, мои храбрые мамлюки! Вы сегодня, как и в прежние, славные годы, показали свое ратное мастерство, храбрость и мужество. Хвала всем вам! Да откроет Аллах врата рая павшим, а раненым даст исцеление, чтобы они вновь встали в наши ряды. Я доволен вами, мои верные военачальники Айбек, Бибарс, Калаун! Как и вами, Актай и Кахир. Всем мамлюкам жалую по золотой монете, - улыбнулся эмир. – А если кто захочет иметь больше, пусть добудет их в боевых схватках.
Воины в порыве благодарности подняли обнаженные мечи»...
Вечером Ас-Салих вызвал Бибарса во дворец.
Я думаю, что ему необходимо было переговорить с предводителем мамлюков, чтобы определиться с союзниками. И вообще, ему нужно было выговориться, а Бибарсу он мог довериться.
Эмир не хотел больше держать эту тяжесть в себе, он не находил себе места ни в покоях, ни в обширном саду. Мир, в котором одновременно рождаются и умирают миллионы существ, которые борются, страдают, стремятся к неведомой цели, перестал для него существовать из-за одного-единственного вопроса: «Как поступить и что делать ему, эмиру?»
Он вышел в сад, неслышно за ним последовала охрана. Она научилась быть неслышимой и невидимой, когда этого требовала обстановка.
Приход Бибарса оборвал переживания эмира.
Машбаш пишет:
«...
- Садись Бибарс, садись, - ас-Салих повернулся к нему лицом. – Вот так – глаза в глаза. Я буду перед тобою откровенным, как ветер в открытом поле, потому что не только доверяю тебе, но и верю, как когда-то верил твоему отцу эмиру сорока всадников Айдакину Бундукдари, человеку большого мужества и большой чести, правоверному мусульманину. А вот султан аль-Адил судя по всему забыл не только о Сирии, о ее святом городе Дамаске, но и об Аллахе. За последние два месяца трижды требовал, чтобы я к нему приехал, а вчера через своего гонца передал: если я не явлюсь, он пошлет на меня, на Дамаск, на Сирию – свое карающее войско. Но как я поеду к нему, кто он такой? Султан. Но я не был у него на коронации, а значит, я не знаю его как султана. – Не громко, но с большой внутренней силой произнес ас-Салих эти слова. Эту волю, чувствовал Бибарс, невозможно сломать. – А что ты, сын покойного, славного эмира Айдакина, думаешь по этому поводу?
Казалось, они не просто смотрели в глаза друг другу, а обменивались неслышными, но четкими конкретными мыслями. А единственный видящий глаз Бибарса, подумал эмир, похож на острие кинжала – слепящее и неотвратимое в своей стремительности»...
Что мог сказать в ответ воин эмира? Для мамлюка недопустимо не принять вызов в сражении, тем более отказаться, если этого хочет хозяин. Он понимал настроение ас-Салиха, понимал, что с разрушением династии, в междоусобице, рвутся и гибнут семейные узы и традиции. Только одни обязательства крепки и нерушимы: обязательства преданности и чести.
Поэтому мамлюк мог предложить эмиру свою преданность, свой меч, свою честь, чтобы эмир мог с уверенностью положиться на него. Бибарс отметил, что эмир с тревогой смотрит на него, очевидно, ему нелегко дается разговор. Калаун на месте Бибарса мог бы почувствовать себя сбитым с толку, ведь дело пахло неповиновением, более того – заговором. Актай захотел бы избавиться от подобной ответственности, лучше не знать, не слышать, не видеть, ни говорить. Интересно, как бы повел себя в таком случае Кахир? Это – вопрос...
Далее Машбаш продолжает:
«...
Эмир Дамаска протягивает мамлюку свою руку, которая, может быть, означает доверие. Но!.. В любое мгновение она может сжаться в кулак и нанести удар.
«Что же, - подумал Бибарс, - как говорила бабушка, человек умирает только один раз, но надо умереть с достоинством, в стремлении к добру, как завещает каждому Всевышний. Однако, где именно тот единственный «один раз»? Иди и ищи, ведь стоя на месте, будешь всего лишь столбом. Пусть даже крепким и красивым, но все равно столбом».
Сколько размышлял об этом Бибарс, как бы проникая острием своего взгляда в мысли эмира, в тайну его тайны – может, долго, а может, всего лишь мгновение.
Улыбнулся Бибарс:
- Видно, это произволение Аллаха, о светлейший эмир древнейшего из древнейших, славнейшего среди славных Дамаска, я думаю так же, как и ты.
Поднял лобастую, увенчанную бело-зеленой чалмой голову эмир. Запрокинул ее слегка назад и от этого показалось, что она еще выше поднялась над плечами, над всем его существом:
- Благодарю тебя, Бибарс.
- Если ты почему-то не угоден султану аль-Адилу, значит, и мы, твои верные воины, твоя, во имя Аллаха, опора в подлунном мире тоже не угодны ему.
- Да-да, мой верный Бибарс, но что же мне делать, как ответить на последнее повеление султана?
- Хочешь, чтобы я ответил не столько холодным разумом, сколько горячим, преданным Аллаху и тебе сердцем?
- Да, сердцем! – шумно выдохнул эмир. – Потому что горячее сердце всегда ближе к Аллаху, мудрее его мудростью.
- Думаю, что тебе не надо ехать к нему.
- А если он пришлет сюда войска?
- Мы сумеем дать ему достойный отпор.
Помолчал эмир, глядя куда-то в сторону, потом обернувшись к Бибарсу, раздумчиво спросил:
- Ты один так думаешь или и другие предводители мамлюков?
- Другие так же думают.
- И ты веришь им?
- Кому веришь ты, светлейший, тому верю и я.
- Думаешь, и Айбек с Кахиром станут со своими дружинами рядом с нами?
С такой же улыбкой ответил и Бибарс:
- Даже в самой лучшей отаре всегда найдется одна паршивая овца. Но она всего лишь одна паршивая овца. Своя же отара и втопчет ее в землю»...
Конечно, эмир после этого разговора немного успокоился. Часть дела сделано, теперь он знал, армия мамлюков в такой сложной ситуации его поддержит. Дальше надо узнать, поддержит ли родня?
Но все же, что стояло за лихорадочным умонастроением эмира? Обида на султана аль-Адила II? Демонстрация силы, как это бывает у львов в пустыне?
Нет, из этого следовало одно: эмир Дамаска задумал переворот и захват власти. Вот почему так сотрясается вся его природа, почему одновременно всплыли и сомнения и неуемная жажда власти. Он уверен, что может лучше всякого другого принять айюбидское наследство. Он думает в честолюбивом порыве, какую славу принес бы государству, как бы облагодетельствовал свой народ! Ведь настоящие благодетели так редки, и весьма сомнительно, что аль-Адил один из них. Да, прольется кровь, но в обмен на эту кровь он даст вполне достаточно, чтобы залечить раны тех, кто останется в живых. Искушение велико, и эмир не в состоянии противиться ему.
Он встретил умный и энергичный взгляд Бибарса, после их разговора к нему вернулось спокойствие и решимость. Бибарс сказал, что мамлюками можно располагать, а он слов на ветер не бросает. В таком случае, надо немедленно ехать к родственникам. Пусть все зависит от обстоятельств и милости Аллаха!
С. Хотко в своей работе пишет: «Мамлюки эмиров занимали выгодное положение, нежели султанские мамлюки. И могущество господина часто оказывало воздействие на дальнейшую участь невольника. Мамлюк обязан был проявлять солидарность со своими товарищами по казарме, по периоду рабства. Такую же преданность он должен был проявлять и к своему хозяину. Эта преданность не ослабевала и после освобождения мамлюков, и после гибели или отставки его господина».
И если его хозяин задумал захватить власть, то мамлюку необходимо осуществить это насколько было в его силах. «На щите или со щитом».