шоферский сюжет

Шофёрский  романтический  сюжет

\Проза советской эпохи\

Повесть

_________   1   _________

   Никогда  раньше  Николай  Ракитин  не  одолевался  предчувствием,  а  теперь  оно  занозой  сидело  в  подкорке.
   Николай  сбросил ногу с  педали  акселератора,  а,  помедлив, выключил  ско-рость. Его  старая  «Шкода»  еще  долго  катилась  бы  накатом, но  шофер  легонько  при-держал  её,  а  затем  остановил  вовсе. И  заглушил  дизель.
   Стала  тоскливая  тишина. Только  «дворники»  мотались  со  скрипом по  стеклу, и  этот  единственный  звук  резал  по  нервам,  как  тупая  жестянка. Ракитин  с  досадой  отключил  стеклоочистители  и  устало  смежил  веки.
   «Пять  минут, милейший, на  размышления. Или  покимарь,  когда  нет  ничего  в  голове  помимо  дурной  мысли. Но  потом -  вперед! Только  смелым  покоряются  доро-ги!»
   На эту мысль  он  поморщился  и,  лениво  запустив  руку  в  карман отерханной  шоферской  куртки, извлек  коробку  с  леденцами,  достал  конфетку  и  кинул  в  рот. Он  бросил  курить  и,  для  достижения  достигнутого,  пользовался  монпансейками. Николай  похрумтел,  добывая  кисленькое,  и  открыл  глаза.
   Там,  за  поворотом  трассы,  по  закону  подлости,  в  засаде  поджидала  не-приятность.
   И если  бы  торчал  пастух  дорог  и  осквернитель  должности  дояра! На  та-кой  паскудный  случай  Ракитин,  как  и  все  водилы,  имел  в  «правах»  подорожную  руб-левку  или  трояк. Но  под  ложечкой  сосало  про  другое.
   Мокрая  вилюжина  асфальта  пропадала  за  черными  рядами  голых  пирами-дальных  тополей. Они,  приступая  близко  к  дороге,  сокрыли  и  всё  небо,  и  лишь  у  самой  верхней  кромки  ветрового  стекла  проглядывалось  что-то  блеклое. В  природе  конец  декабря, устоялая  зима  по  календарю,  а  кругом  неприглядность -  нет  снега.
   Такие  зимы  теперь  нередкость  в  их  почти  южных  степных  краях,  хотя  си-ноптики  всех  рангов,  призывая  на  помощь  статистику, доказывали  обратное. Что  ка-сается  шоферов, то  они  в  своём  кругу  давно  установили,  что  не  оказия  виновата,  а  новый  виток  спирали  в  развитии  промышленности  и  науки,  и  вредности  человека  по  отношению  к  Земле.  Заводы,  ракеты  и  самолеты,  да  и  они,  водилы  всяких  авто,  порождают  в  атмосфере  столько  тепловых  опухолей, что  холодный  воздух  просто  обязан  заполнить  полупустоты  и  зародить  циклоны,  торнадо  и  цунами. А  те  броди-ли  по  земле  и  творили  кавардак.
   Но  не  эти  побочные  мысли  занимали  теперь  Николая  Ракитина,  они  лежали  под  спудом  и  давно. Он  гадал:  отчего  не  хочется  ехать  дальше  и  почему  на  душе  так  тревожно,  что  хочется  глотнуть  из  фляжки? И  почему  он  вдруг  остановился,  хотя  спешил  с  доставкой  груза.
   Трасса  не  пустовала. На  большой  скорости  объезжали  его «Шкодницу»  тяже-лые  грузовики  и  легковушки,  шмыгали  встречные  машины. Все  спешили  доставить  свой  груз,  завершить  дела  и  вернуться  домой, - оставалось  чуть  больше  суток  до  Нового  года.
   1984-го  и  завершающего  пятилетку,  и  иные  планы  государства  и  Планиды.
   Ракитину  же  еще  малость  надо  доехать  до  цели,  до  города,  сбагрить  груз,  а  уж  потом – обратная  дорога.
   А  впереди  поворот  и  на  душе  борение,  хотя  черная  кошка  не  про-бегала  и  Николай  ни  в  чертовщину,  ни  во  всяких  святых  не  верил.
   Сколько  он  сегодня  потерял  времени?
   В  семь  утра  подал  фуру  под  погрузку. И  был  вторым  и  радовался,  что  ус-пеет  еще  до  полудня  отмахать  большую  часть  дороги  к  Лубянску.
   Но  Никитин  новичок  в  таких  перевозках, это  первый  его  рейс  и  не  знал  он,  что  грузить  будут  как  раз  до  обеда.  И  часок  прихватят  потом.
   И  всё  из-за  глупости. Сам  с  утра  не  пил  и  другим  не  дал.  Поставил  машину  под  хайло  морозилки  и  подался  оформлять накладную  И не  подошел  к  грузчиками,  не  покантачил,  и  остался  даже  без  намека  на  стимул.
   А  грузчиков  трое  и  управлялись  с  планом  они  на  тачках  «Асо-одно  колесо».  Гоняя  к  машине  на  полусогнутых  коляски  с  полутушками  бычков,  из  дальнего  конца  морозилки,   где  в  двадцать  градусов  мороз.  И  без  согрева. Ясно:  работа   не  даст  холодать  телу,  но  душа-то  страдает! А  потому  трудяги  делали  частые  переку-ры,  грея  руки  и  подсунув  парусинные  рукавицы  под  зады, а  заодно  беседуя  про  жизнь.
   И  выехал  Николай  после  двух,  когда  день  уже  уходил  в  тень. Прак-тически  кончался.
   А  ему  махать  еще  двести  вёрст,  если  туда  и  обратно. А  это  еще  поч-ти  во-семь  часов. Или  двенадцать,  или  сутки,  потому  как  в  дорогу  зарока  не  дашь. Вдруг  черт  ногу  подставит  и  поломается  агрегат?
   Конечно, Ракитин  мог  оставаться  и  на  почасовке  в  городе,  шоферить  на  грузовом  «газике»  и  быть  дома  уже  часиков  в  шесть  или  семь.
   Но  он  так  давно  рвался  на  «большую»  трассу,  что  слухи  о  том  дошли  до  завгара.  И  Николая  пригласили  к  нему,  а  тот  предложил  старейший  на  автобазе  ди-зель.
   Прославленная  старостью  и  заслугами  «Шкода»  давно  морально  устарела  и  физически  прихирела,  но  километров  до  нормы  чуток  не  добегала  и  списанию  по-тому  не  подлежала.
   Да  и  новых  тягачей  приходило  на  автобазу  так  мало,  что  язык  завгара  не  поднимался  просить  начальство о  досрочной  отправке  на  пенсию  старушки.
   Усадив  перед  собой  Ракитина,  завгар  сутулился  над  столом,  гладил  пальца-ми  врастопырку  плешину,  прятал  глаза  под  хмурые  брови  и,  верно,  стеснялся  навя-зывать  водиле  мучительницу.
   Но  когда  поднимал  голову,  Николай  читал  в  глубоких  провалах  зав-гаровых  глаз  отчаянную  мольбу  и  страх. Потому  что  откажись  сейчас  этот  романтик  дорог  от  подарка  судьбы,  никто  другой  хомута  не  наденет.  И  будет  прав.
   Машина  была  еще  ничего,  не  рассыпалась  на  первых  километрах  трассы. И  вот  уже  скоро  два  часа  Николай  ехал  без  приключений,  хотя  ждал  их  на  всякой  кочке. Он  понимал  неотвратимость  беды,  но  не  знал  когда  пересекутся  их  дороги.
   Да,  он  принимал  «Шкодницу»  по  акту.  Но  надо  было  поджать  к  Новому  году  показатель плана,  и  у Ракитина  отняли  время.  Он  не  смог  прощупать  каждый  болтик  и  протянуть  гайки,  да  такую  работу  и  не  провернешь  за  день. И  вот  жило  в  нём  предчуение.
   И  бывший  хозяин «Шкоды»  шибко  её  не  расхваливал,  но   и  ругал  не  черес-чур. Он  старался  быть  объективным.  Ему  надо  было  сбыть  перестарка  и  ехать  в  рейс  на  новой  «Татре»,  последнем  слове  техники  в  их  гараже  за  последние  годы. Потому  водила  торопился  и  разговор  их  был  келейный.
   -Машина  ничего, -  говорил  водитель,  подмахивая  «Акт»  на  передачу  дизеля  и  не  глядя  на  Николая. Передовик  труда  все  же  тушевался,  отдавая  «телегу»  не  на  слом,  а  на  муки  новичку. Он  даже  слегка  краснел  пухлыми  щеками  и  вытирал  ру-кавом  капли  стыда. - Ветхая,  конечно,  годами,  но  еще  годок  походит. Ты  еще  на  ней,  того!..А  вот  движок  хрюкает. Так  сколько  ему  пахать?! Цилиндры  надо  поменять,  потому  как  с  капиталки  три  года. А  тут -  новый  водила! Ему  бы  хоть  кольца!..Ты,  паря,  за  движком  гляди. Тягло  у  него  хреновое, так  я  чуток  поранее  ему  вспрыск  поставил. И  топлива  форсункам  прибавил. А  это  для  дизеля,  сам  понимаешь…Глаз  да  глаз  и  ухо!  Чуть  где  подъем…Приклинить  может. Так  что  не  нагрей,  не  прижарь  поршня. А  сейчас  тебе  дальнюю  ходку  край  надо  сделать,  раз  в  дизелисты  наладил. В  дороге  все  болячки  усечешь. Без  мук  и  баба  не  рожает. А?!
   Только  теперь  крепенький  боровичок,  бывший  шоферюга  «Шкоды»,  подписав  после  Николая  «Акт»  передачи  автомобиля,  откровенно  усмехнулся  в  курчавые  белесые  усы. Благословил  Ракитина  на  поприще  «дальнобой-щика».
   - Ладно,  милейший, -  проронил  Николай. – Ты  рожал,  ты  знаешь. Вот  только  муки  мне  оставил.
   Предупреждения  бывалого  водилы  дельные,  кто  бы  спорил, да  что  меняет?  Ехать  со  скоростью  черепахи, - когда  обернешься? А  поторопишься,  нажмешь  на  «железку», - прихватит  поршневую.
   И  вот:  предчувствие  и  поворот.
   Николай  решительно  выплюнул  за  окно  леденец  и  завел  дизель.
   «Вперед, Щкодница! – приказал  машине  и  тронул  с  места. – К  чертям  мало-сольным  мистику,  нам  подавай  научные  факты!»
   И  медленно  набирая  ход,  вывернул  из  вилюжины.
   Впереди,  метрах  в  ста,  стояла  особа  женского  пола,  молодая  или  пожилая,  в  вечерней  сутеми  и  свете  подфарников  разглядеть  трудно, - «голосовала».
   «Вот тебе  и  пломбир  на  палочках, - почему-то  дрогнула  душа. – Баба  на  до-роге,  одна. К  чему  бы  такое? К  сношению  сторон?»
   Ракитин  тихонько  остановился  кабиной  против  дорожницы,  потянулся  через  капот  двигателя  и  открыл  дверцу.
   У  обочины,  теперь  Николай  хорошо  видел,  стояла  девчушка.  От  шестнадца-ти  и  выше,  точнее  без  паспорта  не  узнать.
   -До  Лубянска  довезете? – спросила,  срываясь  продрогшим  голоском  и  умоляя  большими  серыми  глазами.
   Он  оглядел  её  с  раздражением  и  с  тем  же  чувством  спросил:
   - Милейшая, читать  можешь?! -  И  кивнул  на  дверь  кабины.
   Просительница  пожала  плечиками  под  шубкой  вискозной  пряжи,  затем  от-ступила,  взглянуть  на  дверь  с  наружной  стороны  и  сморщила  носик.
   -Не  видно,  грязь.
   -Там  написано:  перевозка  пассажиров  запрещена. Не  потому  вовсе,  что  я  смогу  содрать  с  него  толику  и  разбогатеть. Иные,  впрочем,  дерут  деньгу,  но  строго  на  водку. Низзя, чтоб  пассажир  целехонёк  был,  если  останется  на  дороге,  дожидаясь  автобуса,  а  грузовик  сверзится  в  пропасть  или  сшибется  с  встречной. Понятно?! – назидательно,  как  программную  речь,  произнес  Николай,  оглядывая  придорожницу  уже  с  интересом.
   Что-то  в  ней  показалось  ему  интригующим. То  ли  растерянность,  то  ли  но-сик  прелестный  и  малость  вздернутый,  то  ли  кудряшки,  что  выбивались  из-под  вя-заной  шапочки  с  длинными  ушами  и  помпончиками  на  концах.
   - Я  ехала  на  одной  машине  да  шофер  попался  пошляк. Приставал  как  бан-ный  лист. Пришлось  сойти, - сказала  она, объясняя  причину  одиночества у  трассы  в  мокростудную  погоду,  и  поперечно  намекая,  что  пассажиров  все  же  можно  брать.
   - А  если  я  тоже  приставать  буду? –  зачужевшим  голосом,  что  про-бивался  в  нём,  когда  он  сердился  или  очень  смущался,  спросил  Ракитин.
   -Тогда  я  останусь, - решила  девица,  невольно  отстраняясь  и  выпуская  из  ру-ки  дверцу.
   Дверца  ткнулась  в  машину,  но  не  захлопнулась  на  замок.  Николай  распах-нул  её  настежь  и  буркнул:
   - Когда  недотрога,  чего  по  дороге  шастаешь?  Автобусом  ездить  надо!
   Но  дорожница  женским  проклевывающимся  чутьём  разгадала  его  и  поняла,  что  в  помощи  он  не  откажет,  и  ответила  смелее.
   - На автобусы  перед  праздником  билетов  не  достать. А  мне  ехать  надо. Ба-бушку  проведать.
   Николай  степлил  усмешкой  взгляд  и  вдруг  предположил:
   - К  бабулькам  девочки  в  красных  шапочках  ходят,  а  у  тебя  голубая. А  ты  не  плечевая? 
   - Не знаю. А  что  это  такое? – она  даже  сумочку  оставила  в  покое, зам-ком  которой  играла,  догадываясь  о  подспудном  значении  слова.
   - Есть  такая  порода  дорожных  подружек…СПИД  развозят  по  стране! – фыркнул  Ракитин,  хотя  о  таком  подвиде  чувственных  натур  сам  слыхал  краем  уха. Слышал  и  сторожился. Боялся  не  сдержаться  и…прихватить  подарок  судьбы. Но  все  же  добавил: - Садись,  поедем  к  бабке  в  гости  с  пирожками.
   Он  лег  животом  на  капот,  под  которым  урчал  дизель,  и  подал  ей  руку,  по-мог  взобраться  в  кабину.
   - Если  хочешь  спать,  ложись. Дорога  длинная. – Николай  махнул  рукой  на  верх,  где  над  мотором,  поперек  кабины  подвешен  был  гамак. – До  Лубянка  гнать  да  гнать.  А  нет -  сиди.
   И  они  поехали.
   Девушка  осталась  сидеть,  отделенная  от  водителя  дизелем,  укрытым  зимним  капотом  из  ватина  и  дерматина. Пассажирка  постаралась  устроиться  поудобней,  уложила  на  колени  сумочку  и  угнулась,  пытаясь  скорее  согреться  и  ухватясь  за  держалку  перед  собой.
   -И  как  нас  зовут? -  ухмыльнулся  Ракитин.
   -Вас -  не  знаю,  представитесь,  а  меня  зовут  Аида, - сказала  пассажирка.
   Подначку  Николай  пропустил,  но  головой  покрутил.
   - Ишь  ты! Не  русское  имя. – И  вскинул  широкую  черную  бровь. – А  с  виду  татаро-монгольского  ни  на  гран.
   Девчушка  рыжая,  а  татар  он  знал  черными,  монгол -  узкоглазыми.  И  куда  монголам  да  её  распахнутых  глаз?!  И вообще,  никогда  людей  на  национальности  он  не  разбивал.
   - Русская. Родителям  понравилось  имя. – Она дернула  плечиком. – Разве  плохое  имя?
   - Нормальное. Да  ты  не  тушуйся. Предки  твои  оперы  насмотрелись  и  стыри-ли  имя.  Такое  бывает, - успокоил  Николай. -  Ты  из  Лубянска  или  в  гости  катишь?
   - К  бабушке  надо,  а  живу  в  Белгородске.  Билетов  на  прямой  автобус  не  было,  добираюсь  на  перекладных.
   - Ну  вот! - сказал  Ракитин,  суровея  голосом. – Я  так  и  знал. Это  перст  пла-ниды.  Я  тоже  из  Белгородска,  милейшая!
   И  мельком,  но  с  досадой  взглянул  на  попутчицу,  все  жестче  сжимая  губы  и  слушая  что-то  в  моторе.
   -Хуже, милейшая,  это  рок! -  процедил  Николай,  вдруг  сбрасывая  подачу  то-плива. – Говорил  же…
   Но  он  не  успел  закончить  мысль – двигатель заглох. Шофер  выключил  ско-рость,  стал  прижимать  машину  к  бровке  и  затормозил.
   - Приклинила, зараза! – вздохнул  Ракитин,  откинувшись  на  сиденье,  и  с  уко-ром  взглянул  на  Аиду. – И  ведь  чувствовал,  что  быть  мороке!..Все,  приехали!
   - Сломалось  что-то? – с  тревогой  спросила  девчушка,  подспудно  при-нимая  неприятность,  но  особо  не  вдаваясь  в  нюансы. В  кабине  тепло,  а  это  уже  не  плохо.
   - Разберемся, - буркнул Николай,  уклоняясь  вдаваться  в  детали. Он  и  сам  толком  не  ведал,  что  приключилось. Дизель  ему –  еще загадка. - Может,  и  сломалось,  но, думаю,  перегрев.
   Только  теперь  Аида  сокрушилась.
   - А  как  же – в  Лубянск?!
   - Пока  никак,  милейшая.  Но  подождем.  Пускай  охолонит  движок минут  не-сколько.
   Быстро  темнело. Машины  пошли  на  подфарниках,  иные  включали  ближний  свет. И  водитель  и  Аида  сидели  молча,  будто  недугом  скованные.
   Выходило,  если  мотор  насовсем  вышел  из  строя, Николаю  загорать  тут  всю  ночь,  а  уже  утром  искать  выход  из  положения  и  подмогу. Попутчица  же  имела  вы-бор: перегодить  ночь  в  кабине,  а  уж  утром  проситься  на  попутку,  или  прямо  сейчас  выходить  на  дорогу  «голосовать».
   Строить  планы  им  помешал  гаишник.
    Впереди  остановились  милицейские  «Жигули»,  из  кабины  выбрался  сержант. Большой,  круглый  и  валуховатый  в  полушубке, вразвалку  подошел  к  «Шкоднице»  Николая.
   - Загораем? – спросил  инспектор  дорог  и  карманов  водителей,  вски-дывая к виску волшебную палочку-полосаточку на кисти руки.- Сержант Не-чипуренко. Интере-суюсь:  почему  стоим?  И  нет  знака  аварии.
   -Эх, товарищ  сержант! Знать  бы  прикуп…Движок  приклинило,  по-остынет,  попробую  завести. Машине  скоро  двести  лет,  а  к  Новому  году  путевку  закрытую -  возьми  и  положи, - молвил  Ракитин, придвигаясь  на  перед-ний  план  и  прикрывая  Аиду  от  глаз  врага  шоферского  народа.
   - Ну, ну,  обождем  вместе. Если  надо,  помогу  отбуксировать  на  стоянку,  ос-тановлю  кого. Тут  она  рядом,  площадка  для  дальнобоев. Километра  четыре  осталось, - флегматично  отозвался  Нечипуренко,  щурясь  на  встречный  транспорт.
   - Спасибо, -  кивнул  Николай  и  выставил  в  окно  леденцы. – Хочешь,  долгоиг-рающую? Кисленькая.
   Такой  жест  мог  был  понят  превратно,  как  подхалимский,  но  шофер  пред-ложил  от  души. Как  ответ  на  милицейскую  доброту  слов.
   И  сержант  его  понял  правильно,  протянул  руку  и  принял  в  горсть  с десяток  монпансье.
   - И  мне  дайте,  пожалуйста, - подала  голосок  Аида,  выдавая  себя  за-коннику  дорог.
   Ракитин  сверкнул  очами,  но  гром  раздался  с  другой  стороны.
   - Это  еще  что  такое?! Святым  чувством  делимся  с  плечевыми! – Сер-жант  бросил  конфетки  под  ноги  и  сунулся  в  окошко. – Леваков  подвозим!
   - Да  вот,  попросилась. К  бабушке  едет,  а  билетов  в  автобусы  под  празд-ник…Ты  что,  не  христианин?  Ты  бы  не  подвез?   И  ночь  на  носу. А  ну,  попадет  к  Ваньке-разгильдяю!  Кому  работа,  найти  и  наказать?  Родной  милиции. Она  ж  пига-лица  неоперенная. Как  оставить  на  дороге  под  дождем?!
   - Что  ты  вспотел? Сердобольный! Закон  знаешь? Плати  трешку  и  выса-живай  гражданку. Буду  ехать,  подвезу  до  автостанции, - объявил  свою  волю  сержант,  явно  довольный  раскладом.
   - Ты  ей  билет  помоги  достать,  доброхот, - перекосился  в  досаде  Раки-тин. – На  словах  мы  всегда  идем  заре  навстречу  и  готовы  грудью  ветер  рвать. Ночь  на  дворе!  Какой  автобус  до  утра?!
   - И  переспит  на  автовокзале,  зато  спокойненько  поедет  дальше, -  не-возмутимо  изложил  позицию  Нечипоренко,  глядя  на  Николая. -  А  то  потом  ищи  на  дорогах  охальника. Сам  говоришь,  пигалица  еще.
   Водитель  обиду  зряшную  пропустил,  но  супротивное  изложил:
   - Ага! Выспится  она! Такой  другой  в  погонах  даст  ей  подремать  на  лавке? Нет  уж.  Если  мотор  мой  врезал  дуба,  повезешь  девицу,  а  не  подведет  движок, тогда  уволь. Бери  хошь  червонец,  все  равно  государству  пойдут  или  на  социальный  прогресс  личности,  а  пигалицу  оставь. Ежели  я  поеду,  она  утром  у  бабушки  пирож-ки  лопать  будет! Нет,  каков  народ! Как  чуть -  клади  штраф  на  бочку! Надел  форму  и  - бог  на  дороге! А  ты  помоги  страждущим! Как  в  уставе  сказано! А  что?  Выгодно,  сдельно  работаете! - Под  конец  кри-тики  он  почти  кричал, закрыв  глаза,  как  птица  токующая. Но,  выпустив  пар,  оборотился  к  Аиде. – Ты  вот  скажи, милейшая, поможет  тебе  такой  слуга  народа?! А  он  поставлен  охранять,  бдеть  на  дороге,  чтоб  ехал  спокойно  по  трассе  народ!
   Сержант  слушал  и, щурясь,  смотрел  на  свет  фар,  что  медленно  тащили  встречь  машину,  а  затем  оборотился  и  спросил:
   - Высказался? Лучшая  защита – нападение? Или  выпил?  И  как  я  упу-стил?! Ну-ка, давайте  познакомимся  поближе. Документики  предъявите: права  и  путевочку,  накладные  на  груз.
   - Вспомнила  баба  про  деверя,  когда  муж  напился  вдрызг. Только  мы  за  ру-лём  не  пьём,  мы  тогда  оттуда  вылазиваем. Но  дыхнуть  могу. И права, - пожалуйста!
   Водитель с обиженным  видом  порылся  в  карманах  тужурки,  доставая  «пра-ва»,  приложил  из-под  козырька  от  солнца  накладную  и  путевку,  подал. И  с  тем  же  намеком  на  оскорбленное  достоинство,  ожидал  реакции  Нечи-пуренко.
   Тот  смотрел  бумаги  под  светом  фонарика,  топорщил  темные  усы,  но  все  же  усмехнулся.
   - Везунец. Сколько  лет,  и  ни  одного  прокола. Редкость  в  наши  времена.
   - Тише  едешь,  дальше  проедешь, - отозвался  Ракитин  на  скрытое  со-жаление  сержанта  и  с  сарказмом  улыбнулся. – Правда,  на  этой  «Шкоднице»  сильно  не  разго-нишься. Старая,  чтобы  шустрить.
   - Ладно,  претензий  мало. Вот  по  накладной  у  тебя  в  кузове  мясо, -  раздум-чиво  ворковал  гаишник,  вчитываясь  в  буковки  на  бумаге. -  А  всё  налицо?
   - Ну,  ты  даешь!  Да  груз  стратегический! Продовольственная  программа! Да  если  что, меня -  под  пулемёт!
   - Ну, ну,  к  стенке  тебя  не  поставишь,  слишком  зубаст,  а  вот  бы  посчитать  зубы,  чтобы  умели  держать  за  ними  язык,  не  мешало. А  то  грамотных  развелось,  некуда…Да  ладно.  Мясцо  хоть  под  пломбой?
   Ракитину  показалось,  что  сержант  с  ехидцей  улыбается,  намекая  на  инте-ресные  обстоятельства:  отсутствие  пломбы  и  присутствие  воровства. И  потому  он  мотнул  головой  на  хвост  фуры  и  злорадненько  ухмыльнулся.
   - Само  собой,  можешь  проверить.
   - А  это  как  водится, - кивнул  пастух  дороги  и  прошелся  вдоль  полу-прицепа,  проверил  дверь  и  пломбу. Вернулся  и  вернул  бумаги  Николаю. – Заводи.
   - Ага, попробую, -  обрадовался  водитель.
   Взглянул  на  доску  приборов  и  повернул  ключ  стартера. Двигатель  сразу  взревел, Ракитин  сбросил  обороты  до  разумных,  послушал  мотор. Тот  работал  будто  бы  ровно  и,  разве  что,  стучок  металлический,  присущий  дизелю, прослушивался  слегка. Форсунки  резко  отсекали  порции  солярки.
   - Можно  ехать, -  сказал  Николай,  расцветая  довольной  улыбкой.
   - Конечно,  можно, но  сначала  - штраф, - тоже  с  торжеством  проронил  сер-жант. – Что  я  запишу  в  отчет? Я  сколько  тут  торчу?!
   - А  ты  меня  останавливал?! – спросил  шофер,  нахально  поднимая  голос,  хотя  знал,  что  плевать  против  ветра  нельзя.
   - Так  уж  вышло.  На  ловца  зверь  попался, - Нечипуренко  отозвался  тихо  и  со  вздохом,  будто  признавал  вину. Но  держал  в  глазах  ехидну.
   - Тогда  запиши:  провел  с  водилой  разъяснительную  беседу, - подал  совет  Ра-китин,  вовсе  неуверенный  в  успехе. – Штраф  что? Штраф – крайняя  мера,  милейший!  Не  деньги  аргумент,  а  слово!
   - Вижу,  грамотный  ты, - уже  открыто  осклабился  гаишник. – Тогда  вылезай,  пойдем  ко  мне.  Акт  станем  писать  за  пассажирку.
    И  отступил  от  кабины,  чтоб  не  мешать  выбраться  Николаю,  бесстрастно  поигрывал  жезлом,  ожидал.
   - Неумолимый  ты,  товарищ  сержант,  немилосердный. Маленьких  жалеть  надо  и  помогать. С  виду - интеллигентный  человек  и  с  большой  буквы  работник  трассы, -  подсыпал  сахарку  в  елей  Николай,  сам  не  ожидая  прыти  в  подобострастии,  но  тут  же,  по  складу  характера,  исправил  оплошку, -  а  заглянешь  в  документы – обыкно-венный  чиновник  дороги. Ну  что  ты  прицепился  к  птичке?!
   - На  интеллигента  меня  не  возьмешь, Везунец. И  вообще,  подхалимаж  надо  выводить из  моды  и  отвечать  по  всей  строгости. Вылазь-таки,  пойдем,  в  другой  ма-шине  продолжим  беседу. А  заодно,  дыхнем.  А  вдруг  мы  правда  приняли  под  гал-стук?
   Сержант  жестом  указал  дорогу  к  «жигуленку».
   - Ты  посиди,  милейшая,  я  сейчас, - повернулся  Ракитин  к  Аиде  и  насильно  улыбнулся. – Придется  утрясать  недоразумение  в  приватной  обстановке.
   Глушить «Шкодницу»  водитель  не  стал  и  они  перебрались  в  машину  гаиш-ника.
   Сержант  включил  плафон,  распахнул  планшет  и  уложил  на  него  газетину  и  свеженький  бланк.
   - На  сколько  станем  облегчаться?  Я  почему спрашиваю  размер?  Имеется  ре-зерв  налички,  плати  на  месте,  а  нет,  придется  топать  в  банк,  оставив  в  залог  «пра-ва».
   Николай  попробовал  взглянуть  ему  в  лицо,  но  Нечипуренко  настраивал  ав-торучку,  чиркал  по  краю  газеты  и  глаз  не  поднимал.
   - Уж  больно  ты  грозен,  товарищ  сержант! Такие  мне  вопросы! -  поспешил  обидеться  Ракитин. – Сам  решай. Или  как  в  средние  века? Трояк – удар  ножом  по  пальцам,  пятерка – всю  руку  отсекать,  а  за  червонец  -  сажай  на  кол?! Тогда  давай,  секи  голову. Высшую  меру  давай,  -  без  страха,  но  с  упрёком,  нервно  перечислял  Ракитин  тариф  издержек  за  знакомство  с  пастухом  трассы. – Пощады  я  не  прошу.  Но  кто  доставит  шахтерам  к  празднику  мясо?! Заберешь  права,  без  них  я  не  ездец. На  попутках  доберусь  до  автобазы,  а  завгар  пускай  разбирается  с  вашим…Ну,  ты  же  заборзел,  сержант! Девчонку  тебе  не  жаль? Она,  может,  первый  раз  из  дома  со-бралась  бабушку  больную  навестить,  пирожчков  ей  тёпленьких,  а  ты,  заместо  по-мощи  и  улыбки  благожелания,  строишь,  извини,  не  знаю  что  сказать. На  волка  ты  не  похож,  а  зубы  скалишь.
   - Ты  что  вепеша  кончал? Или  член  партбюро? Чешешь,  как  с  трибуны, - бро-сил  с  показной  досадой  Нечипуренко, понимая,  что  и  впрямь  можно  в  горячке  нар-ваться  на  догматика  гуманизма.  Когда  дела  бытовые -  одно,  а  когда  переводят  стрелку  на  вопросы  морали,  можно  заиметь  неприличный  вид. – Я  тебе  что, палач? Хитер  ты,  Везунец,  бьешь  по  больному  и  солью  присыпаешь. Но  я  хитрее.  Я  на-пишу  нарушение  в  путевой  лист,  и  пускай  четвертует  тебя  родной  коллектив. Ду-маю,  они  из  тебя  краску  стыда  выдавят. Да  и  премия,  когда  лишишься,  побольше  червонца  потянет. А?!
   Вот  когда  позволил  себе  показать  ласковые  зубки  сержант. Да  еще  и под-мигнул.
   - Повезло  мне  сегодня:  из  огня  да  в  доменную  печь. Пиши  в  путевку,  ин-квизитор!  Тащить?
   Николай  сделал  вид,  что  торопится  вон  за  путевкой  и  взялся  рвать  ручку. Щелкнул,  но  дверцу  не  открыл.
   Сержанту  надо  власть  показать  да  убить  в  хлопотах  время,  а  ему  пора  прибиваться  к  какому-то  берегу.  То  ли  быть  оштрафованному  и  ехать  дальше,  либо  устному  поучению  внять  и  тоже,  рвать  отсюда  когти. Машина,  к  тому,  не  подарок,  наперед  что  случится  не  знаешь,  и  жалко  девчушку  оставить  этому…  мастеру  доро-ги. Сейчас  он  выпендривается,  а  надо  бы -  служить.
   Нечипуренко  распахнул  рот  шире.
   - С  тобой  скучать  не  будешь! На  всё  согласен,  лишь  ехать  в  ночь! Ты  не  псих?  Я  бы  тебе  с  удовольствием  дырку  в  талоне  пробил,  да  видать, ты  везунец  по  натуре. Нету  вины  при  езде. Ну  да  в  другой  раз  встретимся,  я  удружу. Или  кто  дру-гой,  мое  слово  легкое. А  пока  езжай  с  глаз  долой. Да  девчонку  чтоб  к  празднику  к  бабке  доставил! Ступай, -  как  милость  большую  оказал,  напутствовал  сержант. – Ступай,  пока  я  не  раздумал!
   - Нельзя,  милейший,  подарки  судьбы  назад  требовать. Не  по-русски  это,  - грустно  улыбнулся  Николай,  выбираясь  из  легковухи. -  Ну  прикинь:  пообещали  тебе  орден  за  службу,  а   дали  морковку.
   Инспектор  хмыкнул,  ухватил  невеселым  взглядом,  кивнул.
   - Езжай. И  не  сердись,  извини,  если  что. Обидеть  тебя  не  хотел,  унизить -  тем  более. Но  и  ты  пойми. Скучно  время  бежит  без  работы.  А  тут -  забота! И  служба  есть  служба. Будь  здоров  и  днем  не  нарывайся  с  плечевыми. Ну  и,  привет  пусть  бабке  отвезет.
   - Бывай  и  ты  здоровый, - кивнул  сдержанно  Николай  и  вернулся  в  свою  «Шкоду».
   - Вот,  Аида,  отпустил  нас  инспектор  мирно  и  с  покаянием. Даже  трешки  не  снял. Не  в  деньгах  счастье,  и  удивительно  по  нынешним  временам  такого  гаишника  встретить,  но  приятно. Душевный  человек  этот  сержант  Нечипуренко. Наказал  он  доставить  тебя  к  бабушке  без  проволочек  и  промедления,  и  передать  ей  привет  и  пожелания  на  Новый  год. Надеюсь,  ты  не  станешь  противиться  приказаниям  дорож-ной  власти, - говорил  слегка возбужденный  Ракитин, поддавая  легонько  «газку»  «Шкоднице»  вслед  за  милицейскими  «Жигулями».

                __________   2   ___________

   Он  поглядывал  на  доску  приборов,  прислушивался  к  работе  двигателя  и  не-вольно  лыбился. Рейс  складывался  покуда  нормально,  спидометр  показывал  пятьде-сят  и  Николай  даже  надавливал  на  «железку»  иной  раз,  понуждая  бежать  «Шкод-ницу»  веселее. Поспешать  приходилось,  охота  к  празднику  к  себе  воротиться. В  круг  домашних  привычек.
   Но  в  такую  минуту  он  весь  напрягался,  поднимал  то  одну  то  другую  бровь,  и  качал  головой,  прислушиваясь  к  звериному  реву  движка. Старался  по  тональности  поймать  момент  перегрузки,  еще  одного  «прихвата»  дизель  мог  не  вынести.  Но  мо-тор  вел  себя  прилично  и  Ракитин  несколько  успокоился,  предположив,  что  судья-индейка  простила  ему  непорочный  грех  и  больше  за  пассажирку  наказывать  не  бу-дет.
   И  он  поворотил  лицо  к  Аиде  и  сказал:
   - Ну-с,  милейшая  мамзель,  рассказывайте  биографию. Надо  чем-то  коротать  время.
   - Как,  биографию? – удивилась  спутница. И  посмотрела  с  недоверием  и  даже  с  долей  страха. -  Как  на  собрании?!
   - Можно  и  так. Представь:  выбирают  тебя  в  некий  орган. В  бюро  или  ста-ростой  комнаты  в  общяге. Таить  ничего  нельзя,  потому  как  в  деталях  самый  соус. Вали  грешное  и  святое  в  один  котел,  как  в  жизни  есть.   Когда  родилась  и  где  кре-стилась,  кто  родители,  была  ли  заграницей  и  не  помогала  умыкать  паровозы  для  батьки  Махно? – серьезно  задавал  программу  Николай. Впрочем,  не  выдержал  и  под  конец  улыбнулся,  фыркнул,  рассмеялся. – Конечно,  если  ты  по  натуре  веселуха  и  есть  охота  побрехать.
   - Я  не  лгу, - строго  отрезала  пассажирка  и  сдвинула  черные  брови. – Ложь  унижает  человека!
   - Это  хрестоматийно, - кивнул  шофер,  игнорируя  её  прямолинейность  на-смешливой  улыбкой  на  сочных  губах. – Но  верю  не  всем. Многие  переродились,  и  уже  часто  не  замечают,  когда  унижают  себя.
   Последнее  он  отчего-то  выделил  горечью  в  голосе.
   - Вам просто  не  везло  на  общение. Вы  тоже  лжете?
   Она  ожидала  откровения  и  смотрела,  распахнув  глаза. Она  сомневалась  и  не   понимала. Уж  не  разыгрывает  ли  её  этот  веселый  баламут? Ожидание поменялось  на  удивление,  а  оно  сменилось  состраданием  и  брезгливостью.
   И, хорошо,  не  видел  того  в  темени  Николай Ракитин.  А  то  пришлось  бы   идти  на  попятную  и  бросать  игру.
   Но  Аида  уже  смутилась  своего  лобового  вопроса  и  увела  взгляд.
   А  водитель  ответил,  втягивая  спутницу  в  словоблудие.
   - Так  я  же  не  святой! Конечно,  вредно  врать. Но  что  делать?! Обстоятельства  вынуждают. За  правду  бьют!
   И  посмотрел  на  Аиду  с  сожалением.  Её простодушие,  конечно,  нравилось,  но  наивность…Ах,  святая  наивность!  При  нынешней-то  жизни.
   Но пассажирка  в  его  сентенции  нашла  несуразность  и  тут  же  отвергла.
   - Сами  себе  не  позволите  лгать,  и  остальные  вам  не  укажут.
   - Завидую  тебе – веселый  возраст! – Ракитин  качнул  гривой  на  плечах  и  ощерился,  улыбаясь  со  скептизом. – Да  разве  можно  указать  жить  не  по  совести?! Но  живут! – Оторвал  от  баранки  руку  и  бросил  куда-то  в  прошлое. – Зашел  как-то  в  мебельный  магазин,  хотел  пацанчику  кроватку  купить. Подрастает  пацан! А  мне  продавец  говорит:  нету  в  наличности,  кроме  одной,  которая  там,  но…Мужику  бы  в  атланты  податься,  и  если  не  асфальт  на  дорогах  мостить,  то  уголёк   добывать, а  он  глядит  на  меня  наивно,  но  с  намёком  на  возмездность. Кивнул,  мол,  пройдем  на  товар  в  другом  месте  взглянуть. Ну, посмотрели:  кроватка,  которая  надо. Но  в  прей-скуранте  нету,  а  тут  дороже  на  червонец. Кухню  ихнюю  я  понял,  а  червонца  на-числить  не  захотел. Хотелось  в  зубы  золотые  ему  заехать.  Но!…Могли  ведь отпра-вить  в  дальние  места. Не  за  превышение  в  защите  от  хамства,  если  хотите,  а  за  хулиганство.  Обидно  было  и  зло  брало,  и  стыдно  за  себя,  и  за  них. Как  до  такой  жизни  дошли? Тишком  и  сопком. А  виноваты  все. Потакаем…Я  и  сейчас  не  пойму,  почему  не  врезал  в  золотую  пасть  с  ухмылкой. Обычно  я  взрывной,  а  тогда,  верно,  о  сынишке  помнил. Как  он  потом,  когда  меня  повяжут?.. За  справедливость  могу  и  горло  перехватить. Но  уже  многим  слова  бесполезны.  Карать  надо  строго. А  как?  Вечный  вопрос  для  гуманистов. Слова  им - звук  пустой. Еще  когда  товарищ  Крылов  сказал:  а  Васька  слушает  и  кушает.
   И  тут  Николай  поймался  на  мысли,  что  невольно  разволновался  и  не  заме-тил,  как  заглотил  наживку,  брошенную  Аиде, -  влез  в  речение  слов.
   Он  скособочил  голову,  хмыкнул  с  досады  и  даже  почесал  за  ухом. Но  тут  же  себе  заметил:
   «Ежели  о  наивности, Коля. Разве  порок  халявы – наивность?»
   И  вдруг  что-то  звякнуло  под  капотом  в  двигателе,  тут  же  металли-ческий  стук  стал  периодическим  и  дизель «затроил».
   Ракитин  вмиг  вышиб  скорость  и  убрал  подачу  топлива,  но  тормозить  не  стал. Трасса  уходила  под  изволок  и  где-то  внизу  желтели  огни  присут-ствия  людей.
   «Перепадов  не  будет,  так  можно  докатить», -  подумал Ракитин  и  по-смотрел  на  спидометр.
   Машина  бежала  с  хорошим  накатом,  и  скорость  росла:  стрелка  пере-валивала  за  шестьдесят. Верно,  тяжелый  фургон  давал  ускорение  под  гору, толкал.
   И  за  воздухом  в  системе  надо  было  следить,  чтоб  если  что,  тормознуть.
   Николай  чертыхнулся  и  глянул  на  попутчицу. Не  простила  все  же  планида  нарушение  неписаных  правил. Нельзя  брать  женщину  в  дорогу.
   - Да,  милейшая,  не  везет  тебе. Вернее,  сначала  мне. Но,  если  дотянем  до  тех  огней,  будешь  хоть  в  тепле. Хорошо, мороза  нет,  а  то  вообще…
   И  он  покрутил  головой.
   - А  что  случилось?  Опять  мотор? – спросила  она  с  таким  пустым  любопыт-ством,  что  водитель  потеряно  вздохнул.
   «Ей  то  что?! Сегодня  нет,  так  завтра  доедет к  бабульке. Ей  радоваться,  а  мне…»
   Но  подавил  досаду  и  ответил  почти  с  куражом.
   - Ничего,  милейшая  Аида. Ежели  клапан  не  обронило  в  цилиндр,  а  только  рассухарился,  дотянем  до  места. Тебе  повезло  с  водителем. Помимо,  я  еще  и  инже-нер.
   Правда,  он  тут  же  осудил  себя  за  бахвальство  и, удивляясь  своей  довери-тельности,  понял,  что  духарился  не  на  пустом  месте,  а  с  дальним  прицелом. Дизелёк  он  попробует  подшаманить.  Но  надо,  чтоб  рядом  люди  были. Тогда  душе  покойней.
   За  окном  свистел  ветер,  швырял  поверх  опущенного  наполовину  стек-ла  ко-сые,  холодные  струи  дождя,  да  подвывали  шины.
   -А  я  сразу  подумала,  что  вы  не  простой  водитель. Говорите  не  всегда,  как  все.  Интеллигентно, - сказала  Аида  с  детским  простодушием  и  тем  Николая  задела.
   - Это  я  интеллигент?! Я  книжно  выражаюсь?! -  взвился  шофер,  зло  ощерива-ясь. – Да  я  книгу  последний  раз  читал,  не  помню  когда! Интеллигент.  Мне  до  такого  звания  топать  да  бежать. Книгу  читать – не  простое  дело. Это  ж не время убить, а  что-то  и  почерпнуть  для  души. Книжно  выражаюсь.Ишь  ты. А  неплохо,  когда  в  жизни  красиво,  как  в  книгах! Чтобы  всегда  хороший  конец. Только  в  жизни  наобо-рот. Ждешь  удачи,  а  тебя -  ключиком  по  копчику.
   Николай  завелся,  непонятно  отчего,  и  будто  отмахивался  руками,  извергая  словеса. Аида,  сначала  смутившись,  теперь  смотрела  на  шофера  украдкой  и  с  бес-покойством.  Водитель  не  держал  на  баранке  рук  и  машина  катилась  без  присмотра.
   Но  Ракитин  все  же  спохватился, опустил  левую  руку  на  руль,  а  правую  за-пустил  наружу  и  ухватил  на  пятерню  воды,  прошелся  ею  по  скулам.
   «Чего  это  я? Психовать  начинаю,  чуть  не  кидаюсь  на  девку…А  всё  мотор,  туды  его  в  солярку…И  в  ночь. Ну,  нет!  Я  и  на  пяти  цилиндрах  дотяну  до  Лугбян-ска!  Вон  впереди,  может,  поселок.  И  если  там  гараж  и  хоть  паршивенькая  рем-служба…Вдруг,  и  вообще  фонтан  ударит  и  поедем  дальше».
   Он дотянул  до  поселка  ли  городка  и  остановился  близ  заправочной  станции.
   -Ты  не  сердись,  Аидушка. Зря  на  тебя  шумнул. От  невезухи. В  первый  раз  иду  в  такой  рейс  да  на  машине  пенсионного  возраста,  на  развалюхе. Ну  и…вскричал,  как  резаный  баран. Если  в  обиде  или  хочешь  скорее  добраться,  потол-кись  у  заправки. Подвести  охотники  найдутся. Только  плату  потребуют,  сама  пони-мать  должна. Мужик  в  дороге,  что  кобель  во  дворе. А  нет,  подожди. Сейчас  я  гляну  в  дизелёк,  и,  может  статься,  погоним  дальше.
  Николай  говорил  виновато  и  удрученно,  но  уже  торопливо.  Он  знал,  что  делать,  а  это  меняло  расклад.
   - Я  пройдусь, -  ответила  пассажирка,  ничего  не  обещая  голосом  и  бесстраст-но  глядя  в  ветровое  стекло.
   Пожалуй,  водитель  её  напугал,  сказал  лишнее.
   На  душе  что-то  осталось,  чего  нельзя  снять  простым  извинением,  обида,  наверное. Так  хорошо  думалось,  и  было  тепло. Обида  пустячная,  и,  скорее,  не  на  водителя,  а  так,  на  все,  что  впереди  грезится.
   Она  открыла  дверь  и  спрыгнула. И  тут  же  поежилась,  оказавшись  в  сыром  холоде  и  на  ветру.  Зябко передернула  плечиками  в  шубейке  и  подняла  воротник,  придержала  рукой.
   И  оглядевшись,  засеменила,  звонко  стуча  каблучками  сапожек  по  черному  и  мокрому  асфальту  к  домику  заправки,  где  табунились  машины.
   Ракитин  посмотрел  в  след,  кисло  поморщился,  то  ли  досадуя  на  предстоя-щую  и  грязную  работу,  то  ли  на  аглицкий  её  уход. И  сплюнув  за  окно  монпансей-ку,  пошарив  пустым  взглядом  по  окнам,  за  которыми  уже  устоялся  аспидный  вечер,  и  открыл  капот  двигателя.
   «Ну,  что  у  тебя  стряслось? – проворчал  в  себе  с  укоризной. – Это  ты  мне  фортель  за  то,  что  девицу  на  борт  дредноута  прихватил? Так  ты  напрасно  ко  мне  с  демаршем. Я  всегда  на  своём  стою,  так  что  на  ус  намотай. И  не  надо  мне больше,  не  возникай,  если  хочешь  жить  в  холе  и  в  смазке. Договорились,  милейшая  Шкод-ница?»
   Меж  тем  он  открыл  крышку  последней  пары  цилиндров,  где  услышал   дре-безжание  железа  и  засек  на  слух.  И  не  ошибся. Увидел,  что  в  пятом  цилиндре  лоп-нула  пружина  клапана.
   «Если  на  клапане  не  было  стопорного  кольца,..- успел  подумать  Ракитин,  прежде  чем  пальцы  попытались  то  установить  на  ощупь. Но  пальцы  не  пролезли  и  ему  пришлось  подручным  средством  сунуться  меж  витков  и  расческа  обрадовала,  уперлась  в  стержень  клапана. – Ага,  тогда  живем».
   Хорошая  новость  окрылила  и  работа  пошла  в  темпе. Он  скоро  снял  коро-мысла  и  тарелку  клапана,  подержал  в  руке  куски  пружины,  лопнувшей  натрое. За-тем  пошарил  пальцами  и  нашел  в  масле  сухари. Вот  без  них  было  бы  прескверно,  совсем  никуда. Даже  раздобудь  он  пружину.
   Но  теперь  такая  забота  отпала  и  надо  искать  пружину.
   И   руки  бы  привести  в  божеский  вид. В  этот  рейс  он  не  подготовился,  как  бывалый  дальнебойщик,  а  потому  ветошку  сотворил  из  полотенца,  располосовав   надвое. Кое-как  собрал  с  рук  потеки  масла  и  выбрался  из  кабины.
    Дождь  встретил треском  капель,  секанув  по  лицу,  ветер  толкнул  в  грудь. Но  Николай  досадливо  ворохнул  плечами,  придавил  шляпу  и  потопал  к  избушке  запра-вочной.
   Асфальт  светился  желтыми  бликами  отраженных  огней,  брызгался   махонь-кими  звездами. Дождь  этот  уже  третий  день  то  сеялся  изморосью,  то  лопотал  по  лужам  дробью  и  пузырился, указывая  на  безысходность. И  не  изошел  до  сих  пор,  все  сыпал,  нудя  сыростью,  и  не  обещал  смены  снегом.
   Ракитин опять  пожал  плечами,  вороша  мысли  и  отмечая  себе,  что  дождь  ему  не  в  большой  вред,  снег -  куда  ни  шло, а  вот  ежели  подморозит  и  гололёд…Избавь  и  отведи  Господи! На  доброй  машине  да  муки  приходится  принимать,  а  уж  на  таком  шарабане…
   Он  притопал  к  заправочной,  но  увидев  толпу  шоферни  у  окошка,  подался  к  задней  двери.  И  открыв,  вопросил:
   - Слышь, ласточка. У  вас  есть  где  поблизости  автобаза  или  ремонтные мас-терские?
   Заправщица  сидела  у  окошка, кутаясь  в  зимнее  пальто  и  обслуживая  серви-сом  заправки. Брала  талоны и  по  крику  нажимала  кнопку  насоса.
   Пуховой  платок,  однако,  спущен с  головы  и  лежал  поверх  рыжего  лисьего  воротника. Было  бы  жалко  и  прямо  преступно  закрывать  от  глаз  мужиков  чудную  прическу  из  каштановых,  густых  волос.
   И  лицо  её  привлекательное, открытое  и  чистое. Лицо  тридцатилетней  жен-щины  с  высоким  лбом,  прямым  соразмерным  носом,  черными  бровями  и  с  мягким  рисунком  сочных  припухлых  губ.
   Но  глаза  её,  огромные  очи,  осадили  Ракитина  синим  льдом. 
   - Ты  что  топаешь?!  Чего  прешься  сюда?! – закричала  она  бесприветно. – Че-рез  окно  не  можешь  спросить? А  ну,  выдь  отсюда!  Кому  говорю?
   Она  много  лет  работала  здесь,  наверное,  среди  мужиков, и  потому  защитный  иммунитет  сработал  автоматически. И  Николая  отпугнул,  как  любителя  привле-кательного. Или,  просто  вздорная  бабенка?
   Ракитин  взглянул  на  неё  ошарашено  и  даже  с  брезгливой  жалостью. Вот  уж  не  ожидал,  что  такая  завидная  дамочка,  как  святая  с  иконы,  могла  разнести  свою  святость  в  прах.
   Или  приняла  за  нахала,  не  знающего  правил  приличия,  неотразимого  в  на-глости,  когда  рвется  к  цели?
   Но  взгляд  Николая  был  слишком  обиженным  и  укорным,  чтобы  заправщица  не  поняла  свой  вины. И  она  опомнилась. Поймала  взглядом  его  руки, почти  черные,  их  Ракитин  держал  на  отшибе, и  помягчала,  сказала  уже  спокойнее.
   - Выйти  все  же  придется. Не  положено  посторонним  и…чумазым.
   Она  невольно  улыбнулась  полными  губами,  стараясь,  быть  может, хоть  как-то  загладить  невольную  вину.
   - Не  шуми,  теща. Обломался  и  ищу  помощи. Хотел  к  окошку  податься,  но  там  толпа. А  кто  пустит  с  тобой  перекинуться  словом? Ты  не  сердись,  милейшая,  и  укажи  дорогу.
   Николай  заискивал,  хотел  тихой  сапой  добиться  адреса,  время  бежало  ему  во  вред.
   И  заправщица  сдала  позиции.
   - Да  ладно,  слушай. От  заправки  вниз  пойдешь  прямо,  поперек  трассы.  Мет-ров  двести  пройдешь,  упрешься  в  ворота. Там  мастерские, - объясняла  она  уже  вовсе  спокойно  и  бархатным  голосом,  и  указала  кивком  на  окошко. И  вдруг  фыркнула,  осмыслив  оброненное  Николаем. – Ишь,  нашелся  мне  зятек!
   Безотчетным,  летучим  движением  поправила,  коснулась  пальцами  прически. Или  показала  неокольцованную  руку? И  усмехнулась  сквозь  укоризну  мягко,  скорее  снисходительно  на  его  недотёпность. Ишь, проказник,  характер  возрастом  подчерк-нул! 
    - Спасибо,  ласточка! – сказал  Николай,  перенимая  её  взгляд. Он  принял  всё:  и  укоризну  за  свою  простоватость,  и  вину  в  невольном  хамстве. И  в  ответ  признал  свою  оплошку. – Ты  извини. Ненароком  получилось. А  в  искупление,  если  в  зятья  не  гожусь,  бери  в  мужья.  Лови  на  слове!
   Он  балагурил,  стараясь  лучше  загладить  неловкость, на  что-то  намекая,  шу-тейно  и  безотчетно,  и  не  спускал  с  неё  глаз,  светящихся  теплой  живинкой.
   - Хватай  его  в  любовники! -  взреготали  за  скважиной  окна  мужики,  неволь-ные  свидетели  объяснений, а  позубоскалить  они  мастера. – Здоровый  кобель! А  на  другое  он  не  годится.  Чумазый  и  подхватной.
   Они  намекали  на  его,  и  объясняли  свою  кочевую  жизнь  романтиков  и  не-вольников  дорог. Может,  через  то  так  и  шутили  неловко,  что  часто  скучали  по  семьям  и  женам.
   - А  я  его  отмою,  миленка, - поддержала  игру  заправщица  и  вновь  одарила  Ракитина  взглядом,  обещающим  что-то.
   Но  Николай  уже  не  слушал  и  подался  прочь. И  посмотрел  на  часы.  Было  пять  часов,  конец  рабочего  дня,  и  работяги  из  мастерских  могли  вот-вот  податься  по  домам.
   «Но  два-три  алкашика  подзадержатся. Они,  милейший,  обязательно  притаят-ся,  чтоб  выпить  винишка  и  посидеть  часок-другой  в  вольности  и  поболтать  про  жизнь,  за  начальство,  какое  их  никак  не  любит. А  ханурики  мне  как  раз  и  нужны. Начальство  от  ворот  поворот  укажет,  а  ребята  постараются  быть  полезными. Им  бутылец -  как  путеводная  звезда», - рассуждал  в  себе  Николай  Ракитин,  наддавая  ходу.
   И  еще  издали  старался  увидеть  ворота  ремонтно-технической  станции.
               
                ___________   3   ___________

   Территорию   ремонтно-технической  станции недавно  почтил  присутствием  коллапс,  это  бросалось  в  глаза  даже  в  темени. Машины,  тракторы,  экскаваторы  и  станины  раскуроченных  станков  ютились  где  и  как  придется,  и  создавали  лабирин-ты  для  прохода  к  воротам  в  цех,  асфальт  в  колдобинах  и  залит  лужами  грязи,  от-ражающими  блики  фонарей.
   Но  в  воротах – щель  света,  а,  значит,  внутри  оставались  живые  души. Впро-чем,  кутаясь  в  кожушки,  пальто  и  куртки,  души  в  образе  силуэтов торопились  по-кинуть  место  работы  и  проходили  мимо  молча  и  сторонясь,  дабы  не  быть  задер-жанными  на  пути  к  домашним  очагам.
   Ракитин  окинул  взглядом  стройный  корпус  цеха,  из  окон  которого  проби-вался  подслеповатый  свет,  и,  стараясь  не  зачерпнуть  в  ботинки,  с  трудом  ориенти-руясь  среди  техники,  пробрался  к  воротам. Тугая  дверь  калитки  впустила  его  со  скрипом,  но  так  поддала  под  зад  пружинным  механизмом,  что  будь  он  не  готов  к  подобному  обхождению,  лететь  бы  ему  тормашкой.
   Напрягая  слух,  стараясь  услышать  чей-либо  голос,  тихо  прошел  мимо  прес-са,  пробрался  меж  разобранных  тракторов  вглубь. В  углу  увидел  еще  одну,  но  от-верстую  дверь  в  комору,  где  могли  быть  слесари,  и  оттуда  сочился  желтый  свет. Ступил  за  порог  и  свободно  вздохнул.
   Трое  задержались,  как  он  полагал,  которые  чихали  на  здравые  запреты. Двое  сидели  по  краям  слесарного  верстака,  третий  стоял  подле,  спиной  к  двери. Меж  ними  лежала  газетина  с  закуской,  торчала  бутылка  с  вином,  большая  и  черная. «Гусь».
   - Ага,  мужики!  Пьете  и  без  меня! – грозно  гаркнул  Николай.
   Он  любил  шутки  во  всяком  деле,  а  тут  само  попросилось:  пугнуть  и  дать  отбой.
    У  одного  из  руки  едва  не  выпрыгнул  стакан  с  вином. С  треть  он  распле-скал,  но  успел  остатки  спрятать  между  ног  и  застыть  истуканом. Другие  вскинули  с  испугом  глаза,  но  Ракитин  стоял  в  сутеми.
   - Хто  эт?! Ты, Захарыч?! – спросил  сипло  и  настороженно  крайний.  Вытянув  долгую  шею, он  вглядывался  в  темь.
   - Да  нет,  я  не  он, - не  стал  играть  в  страшилку  Николай  и  прошел  от  порога  к  питухам. – Хлеб  да  соль,  мужики.
   - Пьем  и едим  свой,  а  ты  тут  постой, - ответствовал  сердито  средний,  буравя  взглядом Ракитина.
   Они  оправились  от  испуга,  но  развития  действа ждали  с  тревогой. Только  тот, что  все  еще  грел  стакан  у  мошонки  и  оттого  был  недвижен,  как  фигура  в  пан-теоне,  готов  был  облаять  незнакомца. Но так  и  остался  с  выражением  зла  и  агрес-сии  на  лице,  не  найдя  сразу  нужных  слов.
   Питух не  знал, кто  такой  этот  большой  и  с  луженой  глоткой. Так  являлось  начальство  из  городских  властей,  а  то  и  из  органов,  а  с  ними  вязаться…А   мазут-ных  рук  Николая  не  видно,  он  держал  их  за  спиной.
   Но  пришлый  тут  же  снял  загадку,  выставляя  руки  с  газетным  фунтиком,  и  сказал:
   - Не  боись,  мужики. Я  водила  с  трассы. Обломался  и  ищу  железку. А за  шутку  прошу  прощения. Вы  так  запрятались,  что  просто  грех  было  не  пужнуть.
   - Ага, - флегматично  проронил  тот,  кто  прятал  выпивку. Теперь  он  примерился  взглядом  к  стакану,  определяя,  верно,  понесенные  потери,  и  спросил: - Железка  нужна?  Это дело  нехитрое. И  какая?
   Спокойствие  и  смена  настроения  на  прагматичный  интерес,  так  восхитили  Ракитина,  что  он  невольно  ухмыльнулся.
   «Ежели  б  ты  в  работе  так  с  догадкой,  милейший  ханурик,  с таким  рвением. Тебе  бы  цену  не  сложили. А  за  бутылку  ты  готов  услужить  и  черту.  И  на  бутылец  я  дам».
   И  Николай  развернул  сверток.
   - Да  вот, поломалась  пружинка. А  тут  ночь,  а  завтра  Новый  год.  И  ехать  надо. А  мне  туда  и  еще  обратно  к  дому.  Может,  найдется  похожая  или  та  самая?
   Водила  изливался,  надеясь  скорее  на  милосердие,  на  соучастие  этих  чумази-ков-ханурей,  на  солидарность  работяг,  нежели  на  их  алчность.  Но  на  всякий  случай  разжигал  и  низменное,  подчеркивая  проблему.
   И  выложил  куски  пружины  на  стол,  на  их  газету. И  получился  натюрморт:  витки  железки  с  дизеля, краюха  хлеба,  початая  луковица  со  следами  зубов,  вскрытая  банка  икры  баклажан,  и  бутылка  «бормотухи».
   - На  банку  выкатишь? – опять  скоро  отреагировал  тот,  кто  опорожнил  стакан  последним. Но  теперь  он  вытирал  тылом  ладони  усишки  и  жидкую  бороденку. Ста-рый  треух  его  торчал  одним  ухом  вверх,  а  другой,  надорвано  висел. Но  взгляд  у  ханурика  юркий,  веселый  и  шельмоватый. - На  банку  водчонки, - уточнил  он.
   - Покажи  пружину.  Это  шкодовская, - улыбнулся  согласно  Ракитин. – Если  вещь  стоит  бутылки,  почему  не  дать?
   - У  нас  всякие  водятся. Подберем, -  отозвался  другой  сотрапезник. Он  ожидал  результата  переговоров  с  видимым  пристрастием,  с  огоньком  в  глазах  и  нетерпени-ем  в  фигуре.
   Этот  выглядел  алкашом  со  знаком  качества. Лицо,  худое  и  долгое,  в  глубо-ких  морщинах,  востренький  носик  хлюпал  водицей  и  мужичок  частенько  приклады-вался  туда  рукавом  замызганного  пиджачка. Кепчонка,  тоже  засаленная,  сидела  бли-ном,  прикрывая  жидкие,  пегие  волосишки,  сползающие  на  виски. А  возраст  угадать  трудно:  и  сорок  могло  быть  и -  все  шестьдесят.
   - Подбирай, - с  той  же  легкой  улыбкой кивнул  ему  Николай.
   Востроносенький  спрыгнул  с  верстака,  нагнулся  к  ящику  меж  тумб  и  долго  там шарил и  перебирал. Наконец  с  победным  видом  разогнулся.  Как  радостная  птич-ка,  маленькая,  суетливая  и  пьяненькая.
   «Старый  воробей»! -  усмехнулся  в  себе  Ракитин,  обнаружив  сходство.
   - А  вот  тебе  пружина! – объявил  воробей. -  И  взглянув  на  шкодовские  об-ломки,  сравнил  и  подтвердил: - Какая  надо!
   - Спасибо,  мужики,  выручили! – расцвел  Ракитин.
   Он  примерил  пружину  и  тарелку  по  месту  посадки,  не  веря  глазам,  прики-нул  по  высоте. Пружина  та  самая,  нужная!
   Николай  завернул  приобретение  в  газетину  и  упрятал  в  боковой  карман. И  радостно  щурился  на  алкашей. Они  теперь  ему  нравились,  казались  сказочными  гномами,  имеющими  в  заначке  нужное  на  любой  случай. И  рожи  их  благодушные  и  светились  добром. А  что  следили  они  за  его  жестами    с  заметной  тревогой,  так,  верно,  переживали:  угодили  в  полной  мере  или  будут  ему  еще  хлопоты.
   Правда, по  мере  того,  как  клиент  с  трассы  оглядывал  костюм  и  смахивал  что-то  ненужное  и  не  торопился  расплачиваться, предвкушение  счастья  потихоньку  сходило  с  их  замурзанных  физиономий. А  востроносенький  с  ужимками  стал  ухмы-ляться,  потирая  палец  о  палец,  и  взглядом  воробушка  привлекал  внимание  Николая.
   Он  молчаливо  напоминал,  что  на  поллитровку  заработал  честно,  по  уговору.
   Ракитин  ему  подмигнул, полез  в  верхний  кармашек  куртки  и  выложил  на  стол  пятерку. Он  знал,  чем  закончится  этот  визит  к  слесарям,  и  отложил  синенькую  заранее.
   - Благодарю  за  службу,  ударники  застолья! Вы  меня  крепко  выручили,  ми-лейшие, - заявил  он,  дружески  скаля  зубы. – Привет  начальству!  И  пущай  не  болеет,  а  бдит.
   - Так  это! – остановил  его  тот,  кто  в  треухе. Питух  как  бы  в  смущении  по-тирал  физию  грязными  пальцами  и  смотрел  на  собутыльников, ища  внимания  и  поддержки. – Ты  бы  того,  молодой,  добавил  еще  пятерик. Тебя  как  обслужили?!  Ми-гом – раз! За  скорость  и  качество  нынче  в  ательях  шкуру  снимают,  а  у  нас  хозрас-чет. Кто  нам  еще,  окромя,  даст  и  где  ты,  окромя,  пружину  достанешь  об  такую  по-ру?!
   Конечно,  то  не  был  ультиматум, -  звучало  как  просьба. Николай  мог  уйти  уже  по-английски,  но  его  зацепил  торгашеский  тон. Придись  ему  вот  так  же  выру-чить  кого,  он  помог  бы  за  улыбку.
   И  Ракитин  недобро  показал  зубы.
   - Аппетит  приходит  во  время  выпивки,  а  вы  на  эти  деньги  еще  не  купили. И  потом,  здесь  хватит  и  на  закусь  или  гуся. А  вы  с  меня – шкуру,  да  еще  с  фило-софской  окраской  материализма!
   Питух  будто  смутился,  но  перешел  в  перебранку.
   - Какую  шкуру?!  Шерсти  клок! – И  пожалился  собутыльникам  взглядом,  при-гласил  подтвердить  бескорыстие.
   - Но  шерсть-то  моя,  милейшие  разбойники, - Николай  уже  играл  желваками  на  скулах,  но  странно,  твердости  в  них  не  было. Подступал  смех  на  неразумную  жадность  партнеров  по  выпивке. – А  машина  казенная.  Не  «жигуленок!»
   - К  нам  тоже  не  часто  обломыши  забредают, -  упирал  в  аргумент  забулдыга,  распахивая  впалый  рот  с  немногими  зубами. – Вот  если  б  ты  почаще  заезжал!
   И  всё  бы  обошлось  при  маленькой  размолвке,  но Ракитина  уже дернула  не-легкая  алкашиков  проучить. Его  смешила  веселая  наглость  ханыжки  и  слесарюги,  а  на  подобные  выходки  Николай  отвечал  безоглядно.
   И  он  поведал:
   - Видишь  ли,  милейший  мазурик. Пятерик,  куда  ни  шло,  я  мог  бы  накинуть. Было  бы  за  что.  Так  не  за  что! Пружине  красная  цена -  полтинник  в  копейках. Вы  получили  десятикратно. За  металлолом. И  если  бы  я  не  дал  за  неё  пятерки,  она  ос-талась  бы  лежать  у  вас  мусором.
   - Что-оо?! Полтинник?! - вдруг  пропел  оппонент,  наливаясь  веселым  возмуще-нием. И  оглядел  собутыльников  глазами  сатира,  вовлекая  их  в  кураж. – А  ты  положи  пружину  обратно. И  мы  посмотрим,  сколько  стоит  пружинка. Может,  она  потянет  на  четвертак!
   - Все  так  думаете,  мужики? – спросил Ракитин,  с  надсадой  и  щемящей  тоской  понимая,  что  все  же  сотворит  непотребное. – Спасибо  у  вас  не  в  чести?
   Теперь  он  смотрел  на  хануриков  с  чувством  брезгливости  и  оттого  морщил-ся  и  щурил  глаза.
   Третий  ханыжка,  что  молчал  до  сих  пор,  лысый  и  давно небритый,  с  седой  щетиной  на  землистом  круглом  лице,  что-то  жевал,  и  сейчас  не  уронил  слова. По-смотрел  на  Николая  растерянным  взглядом  оловянных  глаз,  будто  что-то  терял,  но  еще  не  знал,  а  только  догадывался  об  убытке.
   А  тот,  кто  нашел  пружину,  похлюпал  носом  и  сообщил:
   - На  спасибу  выпить  нельзя. Степан  правильно  говорит. Добавить  следоваит. Дефицитную  вещь  тебе  сыскали.
   - Прокурор  бы  вам  добавил, - с  задумчивой  грустью  проронил  Ракитин,  по-нимая,  что  ему  бы  сейчас  уйти  до  «Шкодницы»,  а  его  несет  в  степь  широкую  по-косить  травы. «Эх,  раззудись  плечо»! И  он  развеселился: - Эк,  мужики  непутевые,  жадностью  одоленные! Уговорили  вы  меня. Провернем  эксперимент  и  останемся  при  пустых  хлопотах. Вы  при  пружине,  а  я  при  деньгах.
   Водитель  вернулся  к  столу  и  положил  пружину,  забрал  пятерку  и  сунул  в  карман.
   - Привет  семьям,  ханурики!
  - Ты,.. этого!  Ты  чего?! Ну,  загнули  мы  дуриком,  так  ты  сразу! Бери  пружину! -  вдруг  растерялся  и  взнял  голос  владелец  мокрого  носа,  с  испугом  оглядываясь  на  наперсников  и  махая  рукой, будто отпихивал  нечистого.
   Но  больше  всех  растерялся  затейник  торга. Он,  как  рыба,  зевал  ртом  и  бе-лел  лицом,  воспринимая  утрату  и  ужасаясь  грядущему  наказанию  от  партнеров.
   Николай, глядя  на  него,  развеселился  пуще  и  ткнул  в  него  десницей.
   - Отдайте  пружину  ему,  пошлите  на  базар,  пускай  продаст. Не  продаст, на-бейте  морду. И  ты  тоже, - указал  на  другого  жадину. – А  нет,  грызите  вместо  закус-ки.  Вино  вон  осталось.
   - И  чего  ты  блажишь? – подал  скрипучий, несмазанный,  но  с  досадой  голос  плешивый  мужик,  с  венчиком  белого  пуха  вокруг  ушей. – Бери  пружину  за  так. Тебе  ехать  в  ночь  или  нам? Потрепались  языками   и  будя.
   Возможно,  надеялся  он,  что  водила,  забрав  железку,  вернет  и  пятерку,  а  может,  просто  нормальный  туземец. Не  был  с  другими  ханурями  в  идейном  блоке.
   Ракитин  взглянул  на  плешивого,  тоже  в  грязной  рабочей  одежке, расхри-станного,  в  распахнутой  телогрейке  и  в  старой  ковбойке  под  нею, тоже  грешного  до  самого  дна  души,  и  не  отошел  сердцем. Правда, что-то  вдруг  приступило,  жалость  будто  схватила  спазмой, - мужики  жизни  не знали  без водки,  но  поборол  соблазн  и  сузил  глаза.
   - Зверюги  вы. Вас  в  клетку  сажать  и  детей  пугать. Совесть  у  вас  сгорела  синим  пламенем  и  на  себя  сбоку  вы  посмотреть  не  собираетесь. Отойди,  вот,  один  и  взгляни  на  других. Увидишь  себя, - сказал  им  водитель  тихо,  а  от  того  жестко. – И  как  вас  бабы  терпят?
   Пожал  плечами  и  подался  вон.
   Обратно,  через  слякотный  двор,  шел,  уже  мало  заботясь  не  охлюстаться  или  набрать  в  обувку,  так  торопился. И  пока  дотопал  до  машины  горькая  обида  на  ал-кашей  и  себя  слегка  притупилась,  а  затем  и  вовсе  сошла,  вытесненная  мыслями  о  ремонте. Он  продумывал,  что  и  как  надо  сделать,  чтоб  внатяжку,  потиху  доехать  до  города  и  сдать  груз.
   По  закону  здравого  смысла  и  житейским  канонам  он  должен  был  прекра-тить  рейс,  вызвать  техпомощь  или  буксир  и  тягло  для  фургона. Да  на  всё  это  ушло  бы  столько  времени, часов  и  дней,  а  на  носу  праздники. А  кому  ты  нужен  с  моро-кой  в  канун  Нового  года?
   Нет,  самому  надо  выкручиваться,  выправлять  положение.
   И  Ракитин  стал  его  исправлять.
   И  работал  сноровисто,  и  дело  ладилось. Куском  проволоки  привязал  крепко  клапан  к  шпилькам, затем  снял  форсунку,  а  топливопровод  к  ней  изогнул,  чтобы  солярка  выпрыскивалась  в  пристроенное  обочь  ведро. Теперь  горючка  не  загорится,  а  движку  придется  трудится  без  одного  цилиндра. Николай  закрыл  крышку  клапа-нов,  кинул  капот  поверх  дизеля.
   Получалось,  что  всё. Можно  заводить  и  ехать.
   «Ну  что,  милейшая  Шкодница? Готова  попыхтеть?  К  утру  дотопаем?» – задал  он  вопрос  вовсе  не  риторический.
   Ракитин  завел  двигатель  и  послушал. Что  это  за  работа?! Дизель  будто  сви-стел  больными  легкими, дышал  громко,  натужно  и  неглубоко. И  стучал  суставами,  как  хронический  ревматик,  просясь  на  свалку  или  хотя  бы  на  капремонт.
   «Ничего,  милейшая,  будет  тебе  капремонт. Потерпи  только.  Вот  вернемся  на  базу  и  я  поставлю  это  дело  ребром. Ничего,  с  десяток  дней  подержим  зубы  на  полке,  подтянем  животы,  но  зато  потом!…-  улащивал  Шкодницу  Николай,  тоже  вздыхая  тяжело  и  безотрадно. – Надо  бы  хоть  до  Лубянска  дотянуть. А  там  я  теле-грамму  отстучу  и  станем  ждать  подмоги. Обратно  на  буксире  поедешь,  милей-шая…Хотя  его  хрен  дождешься,  а  ночевать  в  ожидании  придется  в  кабине  наголо-духу».
   Такое  заключение  не  понравилось  Ракитину  и  он  снова  послушал  мотор  уже  на  всяких  режимах. И  установил,  что  кроме  фыркания  пятого  цилиндра  сжатым  воздухом,  ничего  особенного  не  слышно,  а  приборы  показывали  норму.
   Тогда  Николай  выпрыгнул  из  кабины  и  обошел  грузовик  кругом,  разгляды-вая  фуру,  проверяя  пломбу  и  растирая  на  скулах  паскудный  дождик.
   Попинал  ногами  скаты,  прислушиваясь  к  шлангам  системы  тормозов,  не  травят  ли? И  глядя  по  сторонам,  поймал  себя  на  мысли,  что  высматривает  бывшую  пассажирку  Аиду.
   «Ну  и  на  кой  она  тебе, милейший?  Была  бы  видом  королева,  а  то  пигалица  желторотая», -  осудил  Ракитин  себя,  раздражаясь  на  неотступность  желания  её  уви-деть  или  узнать  что-либо.
   Но  раздражение  не  убрал,  а  потопал  на  поиски  к  автозаправке,  где  машин  уже  не  было,  разбежались.
   Он  заглянул  в  окошко  с  надеждой,  что  Аида  набрела  на  огонёк  и  пригре-лась,  но  заправщица  сидела  за  столом  одна. Читала  книгу  или  делала  вид, но,  когда  Ракитин  отпрянул  от  окна,  не  желая  мешать,  она  вскинулась  и  всполошено  закри-чала  в  динамик.
   -Ты  что,  скиталец,  бежишь?! Мне  скушно,  а  ты  тикаешь! А  еще  в  мужья  набивался.
   Озорница  развлекалась  от  скуки-тоски,  а  ему  некогда  и  краснеть. Хорошо,  пусто  вокруг,  так  поселок  рядом,  а  в  нём  люди. И  Николай  не  стал  усугублять  и  вернулся  и  заглянул  в  скважину  окна.
   - Ты  прости  негодника,  ласточка, - сказал  он  с  улыбкой  покаяния,  и  с  охотой  разглядывая  хозяйку  заведения. – Некогда  мне  сейчас  жениться. Вот  буду  обратно  ехать,  тогда - с  большой  охотой. Пигалицу  тут  одну  ищу.  Не  видела? В  шубейке  без  цигейки.
   Заправщица  взглянула  на  него  с  надменностью  незаслуженно  отвергнутой,  поджала  губы и  щелкнула  тумблерком,  выключив  усилитель  голоса. 
   - И  что  вы  находите  в  тех  прости  господи? Только  что  покладистые  и  мо-лодые? И  болезнь  всякую  схватить  недолго, - сказала  она  с  отчуждением,  с  житей-ской  убежденностью  и  долей  злорадства.
   - Я  и  сам  брезгливый,  милейшая.  Плечевые  не  по  мне. Но  пигалица  не  из  тех.  Обычная  пассажирка. Пообещал  доставить  к  бабушке,  да  обломался.  Теперь  вот  починился  слегка  и  слово  бы  сдержать  надо,  но  убежала,  поторопилась  к  бабульке, - с  виной  привирал, объясняя  ситуацию,  водитель.- С  меня  спросят. А  если  ты  наме-каешь  насчет невесты,  так,  помнишь  как  где-то  пели? Если  невеста  сбежала  к  дру-гому,  то  неизвестно  кому  повезло. Вот  так,  милейшая. И  ехать  надо.
   Он  как  бы  поставил  в  известность  без  обязательств. А  сам  удобнее  сложил  руки  на  подоконник,  на  полочку  для  бумаг,  отставил  в  раскорячку  ноги,  выгнув  жеребячий  зад,  по  которому  хлестал  дождик,  нагоняя  ему  ревматических  неприятно-стей  под  старость.
   В  ответ  на  его  проникающую  улыбку  заправщица  глянула  с  боязнью,  оск-лизнулась  взглядом  и  проронила:
   -Езжай. – И  повела  плечом,  убеждая  в  равнодушии. – С  наступающим  Новым  годом  тебя. Загляни  на  обратном  пути,  коли  скушно  будет.
   Но  это  уже  как  акт  вежливости, утухающим  голосом.
   - А  живешь  где,  ежели  что? А  вдруг  случится  охота  повидать?  Как  найти  в  поселке? -  быстро  засыпал  вопросами  Николай, сам  не  ожидая  такой  прыти.
   Правда,  он  ждал  подобного  поворота  в  нечаянном  знакомстве. Иначе,  зачем  её  незряшная  обида  на  суесловие  и  многозначительность  взгляда?
   Он  как-то  вмиг  представил  себе,  что  едет  обратно  и  всё  у  него  ладушки,  да  вот  некуда  девать  несколько  сэкономленных  часов. И  он  тормозит  у  этой  бензо-колонки.
   Но  женщина  ответила  сдержано  и  даже  с  прежним  ледком.
   - Найдешь,  коли  надо. Улица  Степная,  дом  тринадцать.  Запомнить  просто. Номер  только  несчастливый, - добавила  заправщица  с  горечью.
   На  что  Ракитин  хмыкнул  в  себе: 
   «Странный  народ,  эти  сударушки. И  хочется  ей  и  колется. Но  голос  врет,  а  глаза  нет. Им  я  нравлюсь».
   И  он  сочувственно  улыбнулся  и  сказал:
   - Это  до  поры. Не  может  вечно  планида  задом  стоять! Я  в  нашем  городе  знаю  одних,  которые  живут  в  доме  тринадцать,  в  квартире  тринадцатой, а  всё  у  них  ладушки,  и  денег  куры  не  клюют. Если,  конечно, счастье  мерить деньгами. Хотя  и  без  достатка  в  доме  счастья  тоже  не  найдешь.
   Николай  поднаплёл, чтобы  ободрить  женщину  с  мятежной  душой.  Нырнул  в  карман  за  леденцами  и  протянул  жестянку  в  окошко.
   - Бери,  угощайся.
   Она  машинально  взяла  конфеток,  но  качнула  головой.
   - Если  бы  в  деньгах  счастье. Да  не  купишь  его,  продавца  не  найдешь, - будто  горько  винясь  за  отсутствие  благосклонной  планиды, пожалилась  заправщица,  опуская  взгляд  на  ладони  с  тонким  длинными  пальцами  и  неброским  маникюром.
   Николай  следом  оглядел  её  руки  и  простецки  сказал:
   - Ты  красивая. За  тобой  мужики  должны  табуном  бегать. Выбирать  есть  из  кого.  Или  трудно  остановиться?
   - Выбор  есть,  да  счастья  нету. Кобели  стадом  бегают,  а  мне  человек  нужен.
   Она  подавила  тихий  вздох, стараясь  обратить  разговор  в  шутку.  Но  взгляд,  затуманенный  наволочью  мечты  уворотила,  ладонью  смазала  фальшь  улыбки.
   - Вот  тут  ты  права,  про  стадо  кобелей,  хотя  их  понять  можно. Природа  тре-бует  своё. Но  ты  не  печалься,  надейся  и  жди. Новый  год  скоро.  Повезет  тебе  в  но-вом  году. Точно!  У  меня  рука  легкая. – Николай  постарался  вложить  в  слова  убеди-тельность. – Тебя  как  зовут?
   - Нина, -  промолвила  она  отрешенно,  углубленная  в  мысли.
   - Нормально  имя.  Простое,  хорошее  имя. Не  кличка  какая-то,  Жанна! – Он  усмехнулся. - А  мое,  еще  проще, Николай. Ну  что?  Счастливо  оставаться.  Авось,  свидимся. Удачи  тебе,  Нина! Мне  действительно  пора.
   Если  бы  потом  Ракитин  спросил  себя  почему  так  торопливо  распрощался  и  уехал, он,  вероятно,  ответа  не  нашел. А  все  просто. Ему  стало  жаль  её. Жалеть  дру-гих  он  умел,  и  чувства  не  удерживал,  но  теперь  пришлось  бы  жалеть  и  себя. Но  гордость  не  позволит, не  так  воспитан.
   - Счастливо,  Коля! А девчонку  твою,  я  видела,  в  КАМАз  подсаживал  дюжий  парень. Так  что  быть  ей  плечевой  да  обношенной,  если  ты  говоришь,  природа  зовет  отдаваться. Такой  своего  не  упустит, - сказала  заправщица  вслед  не  без  яда,  в  пику  ему.
   - На  всё  воля  случая. Она  студентка,  при  деле, - пожал  плечами  Николай,  показывая  философское  отторжение  от  темы. – И  на  вид,  пигалица  с  норовом. А  природа  их  рассудит.
   Он  снова  наплел,  придумал  ей  занятие  студентки,  а  может,  и  угадал.  Отче-го-то  хотелось  в  попутчице  не  ошибиться.
   - Дай-то  бог, - отозвалась  с  участием  Нина. – Мне  жалко  плечевых,  когда  встречаю. А  ты  заходи  при  случае. Легко  с  тобой  говорить.
   - И ты  душой  не  черствая, - отдарился  Ракитин,  лаская  её  взглядом. – Наве-даюсь  непременно. Мимо  ездить  теперь  стану  иногда. Я  новенький  в  дальнобоях. До  свидания!
   Он  снова  улыбнулся  уже  раздольнее  и  сделал  ручкой.
   И,  забравшись  в  кабину,  потихоньку  тронул, покатил  по  трассе, прибавляя  газу,  а  проезжая  мимо  заправки,  выдал  долгий,  тоскливый  сигнал  клаксоном.
   И  поднял  руку  над  рулем,  и  с  трудом  подавил  в  себе  непонятное  чувство,  когда  увидел,  как  вскинулась  к  окошку  Нина.
   Будто  предал,  иль  задолжал.

                __________   4   ___________

   «Ничего,  всё  пройдет,  еще  повезет  в  жизни», -  успокоил  Ракитин  будто  её. И  себя. У  него  тоже  украл  случай  счастье.
   А  было  как  ладненько,  не  хуже  других  жили.  Отец  шоферил,  приучил  с  малолетства  и  Николая  к  технике,  и  он  еще  до  армии  одолел  премудрости  железа.  Слесарил  в  гараже  и  между  тем  сдал  на  «права». И  в  армию  ушел  с  третьим  клас-сом  шофера.
   И  после  службы  сначала  заладилось.  Работал,  учился,  женился. Работал  во-дителем  на  грузовичке,  возил  по  городу  всякую  разность,  поступил  заочно  в  авто-дорожный  институт. Там  и  встретил  судьбу  свою,  Иришку. Через  годик  родился  па-цаненок. Игорьком  назвали. Дед  с  бабкой  места  от  радости  не  находили.  Целовали,  миловали  и  тетешкали,  не  видели  грани  восторга. Всё  для  внука!
   И  дед  загорелся  идеей  построить  для  внука  дачку,  чтобы  внуку  дышать  свежим  воздухом,  да  свое  всё  было  бы,  экологически  чистое,  без  нитратов. Без  хи-мии  уже  было – никуда.  Еще  с  тех  времён,  когда  кукурузу  на  северный  полюс  про-двигали,  кинула  партия  лозунг: «Коммунизм -  есть  советская  власть,  электрофикация  и  плюс  химизация»!  И  до  химичили,  что  даже  пчелы  редкостью  стали  в  природе,  о  птичках  и  говорить  не  стоило. Ну  и  пошли  нитраты.
   А  дед  Трофим  хотел  внуку  лучшее. Вытребовал  шесть  соток  земли  на  дач-ном  участке,  стал  гоношить  домик,  как  полагалось  для  простых  смертных  три  на  шесть  метра,  чтоб  много  места  не  занимал.
   Вот  с  дачки,  с  задумки  той  повернулась  фортуна  задом.
   Поехал  дед  с  внуком  и  невесткой  помастерить  кое-что  да  похвастаться,  приобщая  потиху  Игорька  к  природе, да  по  дороге  случилась  беда. На  их  старень-кий  и  задрипанный  «москвичок»,  из-за  колдобины  или  пьяни,  завалил  панелевоз  груз. Только  Игорек,  запеленатый  в  одеяльце  и,  верно,  матерью  в  последний  миг  сброшенный  на  пол,  остался  живым.
   Теперь  миновали  годы.  Семь  лет.  Николай  торопился  домой  с  охотой,  лас-кал  сынишку  и  воспитывал,  как  и  его  когда-то, в  разумной  строгости,  помогал  на  азах  учебы.  Игорек  любил  папку,  но  всё  еще  ждал  из  командировки  мамулю. Жи-тейски  мудрая  бабушка  не  велела  выкладывать  несмышленышу  правду. Хотя  бы  до  поры. А  теперь  боялись  украсть  у  парнишки  надежду  и  изо  дня  в  день  лгали,  не  ведая  конца.
   Так  перебирая  мысли,  Ракитин  ехал  по  полупустой  трассе,  прислушиваясь  иной  раз  к  работе  дизеля,  а  то  и  забываясь,  неусыпно  глядя  на  черную  гладь  ас-фальта. Посматривал  Ракитин  и  на  приборы  и  часы,  покусывал  в  усмешке  губы  и  оставался  довольным. Если  так  до  утра  и  до  места,  то  утром  может  статься  лучше.
   «Се  ля  ви, -  подумал  он,  прикидывая,  где  теперь  мог  быть,  не  случись  во-зиться  с  мотором. – А  был  бы  ты  километров  на  полста  с  гаком  впереди. Но  теперь  Аида  где-то  впереди  кэмэ  на  семьдесят. Сидит  рядом  с  каким-нибудь  долговязиком  Иваном  или  Серегой, парень  тот  одной  рукой  крутит  баранку,  а  другой  голубит  ко-ленку  пассажирки,  массажиком  вызывает  страсть. И  обещает  синицу  иль  журавля,  а  то  и  столик  в  ресторане. А  заправщица  Нина  читает  книжку  или  дремлет,  подложив  под  голову  ладони. А,  может,  скалит  зубы  другому  проезжему  водиле».
   И  тут Николаю  мучительно  захотелось  закурить  и  на  это  он  удивился.
   - Ты  что, шалопай?! Сколько  не  курил,  а  тут  простая  невезуха,  и  ты  готов  предать  зарок?..Ты  перемогнись,  водила  хренов. Не  держи  в  подкорке  мысль  про  курево. Убеждай  в  обратном!»
   Впереди  показался  красный  свет  стоп-сигнала:  он  быстро  надвигался  и  вы-зывал  тревогу.
   «Ну,  вот  тебе,  милейший,  и  табачок  в  нос! Просил -  получи», - сказал  Раки-тин  с  легкостью.  И  придержал  Шкодницу,  пытая  взглядом,  что  за  нелегкая  ждет  за  огнями.
   Он  надумал  объехать  силуэт  грузовика,  а  уж  впереди  остановиться  и  спро-сить,  не  нужна  ли  помощь.  Но  на  дорогу  выскочил  водила  и  яростно замахал  рука-ми,  норовя  кинуться  под  колеса,  вздумай  Ракитин  проехать  мимо.
   Пришлось  резко  давить  на  тормоз  и  выкручивать  с  матюком  руль,   не  по-мять  дабы  шоферюгу  и  не  влепиться  в  кузов.
   Шкодница  сшибла  аварийный  знак  и  остановилась, едва  не  ткнувшись  ра-диатором  в  железные  прутья  в  кузове.  А  Николай  спрыгнул  на  дорогу  и,  загоняя  пальцы  в  карманы  джинсовых  штанов,  сквозь  зубы  процедил:
   - Закурить  есть?
   Хотя  ему  захотелось  врезать  вихлястому  водителю  по  физиономии. 
   - Не,  я  не  курю, - беспечно  отозвался  парень,  устремляя  на  Ракитина глаза  с  радостью  и  надеждой. – У  меня  беда,  земеля! Полуось  полетела. Сколько  днём  оста-навливал  машин, ни  у  кого  запасной  нету. И буксировать  никто  не  берется. Я  и  деньги  предлагал! Да  все  спешат. – Шофер  смахнул  шапочкой  с  худого  лица  дождик  и  удивился: - Время  им - дороже  денег?
   - Перед  праздником?  Еще  бы! Курить  хочу,  а  месяц  не  курил.  Это  как  тебе? -  спросил  Николай,  припадая  спиной  к  машине  и  вопрошая  взглядом  водилу.
   - Щас! – готовно  откликнулся  парень,  тут  только  соображая,  как  много  зави-сит  в  его  теперешней  судьбе  от  каприза  дальнобойщика.
   И  бросился  наперехват  набегающим  фарам  встречной  машины. Завизжали  тормоза  легковухи,  послышалась  мужская  речь  с  употреблением  ненужной  лексики,  умоляющий  тенорок  просителя.
   Николай  ожидал  услышать  вскрик  после  удара  в  носопырку,  вместо  упу-щенной  им  возможности  поблагодарить  за  панику  на  дороге,  но  увидел  вспышку  огня,  легковушка  укатила  в  ночь,  а  водила  ЗИЛа  вернулся  с  зажженной  сигаретой.
   - Вот, -  он  протянул  добытое  Ракитину  и  удовлетворил  пояснением: - Еле  выпросил.  Хотели  дать  по  морде. Мало  у  них  курева,  а  ехать  далеко. Но  выручили.
   - Мне  тоже  катить  до  самого  Лубянска, - пробурчал  Николай,  прихватывая  сигарету  губами. Но  сигарета  оказалась  промокшей,  не  уберег  торопыга  от  дождика. Ракитин  вдохнул  дымка,  тут  же  закашлялся  и  швырнул  сигарету  вон. – Га-дость…какая!  И  курят  же  люди!.. Так  что  у  тебя  стряслось?
   Интерес  тот  пустой,  из  природной  общительности,  разве. Помочь-то,  он  знал,  нечем. Ни  железки  в  запасе  нужной,  ни …Да  какая  там  буксировка?!  Самому  бы  дотащиться…
   - Полуось,  земеля,  хрустнула. А  запасной - ни  у  кого! До  гаража  бы  дотянуть, - объявил  водитель  таким  тоном,  будто  гараж  тот  рядом,  да  добраться  проблема.
   - И  где  гараж  твой?
   Николай  смахнул  с  лица  ладонью  дождик  и  разглядывал  парня,  недорослого  и  шустрого.
   - Да  в  Лубянске! И  вот -  труба…Да  был  бы  день,  так  я  смотался  бы  до  те-лефона,  заказать  техпомощь. Груз  не  бросишь,  семь  тонн  пруткового  проката! – Он  вдруг  похлопал  ресницами  и  побежал  вокруг  Шкодницы,  а  вернувшись,  растерянно  определил: - А  у  тебя  буксирного  крюка  нет!
   - И  быть  не  должно  на  фуре.  А  ты  спешишь, - сказал  Ракитин. – Полуось  раскрутил?
   - Ага.  Под  самый  фланец  обрезало, -  потужил  водила,  терхая  рукавом  пид-жака  по  носу.
   - Тебя  как  зовут? -  спросил  Николай. 
   Отчего-то  он  больше  и  больше  проникался  к  парню  сочувствием  и  искал,  чем  помочь  хотя  бы  в  малости.
   - Игорем  кличут, - поведал  хозяин  ЗИЛа,  беспокойно  и  беспомощно  глядя  на  собеседника.
   - Хм. У  меня  сынишка  тоже  Игорек. Ты,  никак,  из  армии  только?
   - Точно!  А  как  ты  догадался? Осенью  пришел.  А  мне  такую  машинку  под-сунули,  чтоб  им  пусто  было  в  овраге. Не,  мотор  на  ней  добрый,  а  по  ходовой  зап-частей  шиш  ма.
   - Да,  брат  армейский,  дела  наши  паршивенькие,  сказать  можно. -  в  раздумье  протянул  Ракитин,  сквозь  жидкую  сетку  дождика,  разглядывая  фигурку  водилы,  танцующего  от  холода  на  асфальте.
   Фигурка  та  маслянистая  блестела  от  воды  с  маковки  капюшона  до  пояса,  где  кончалась  болонья  куртка,  а  дальше  глаза  Ракитина  увиливали,  не  хотели  смот-реть. Штанишки  хебешные  влаги  не  отторгали  и  липли  к  ногам,  а  они  кривуленькие  и  тонкие. Николай  сморщился,  как  от  оскомины,  и  с  осуждением  сказал:
   - В  нашем  положении  водил,  надо  кумекать  быстро. Мне  батя  сказывал,  на  фронте  кручину  шоферам  приходилось  ломать  частенько. Время  потянешь  и  сгинуть  можешь…Ну-ка, ну-ка,  дай  твой  кусок  оси! Где  фланец?
   Его  пронзила  неожиданная  догадка  и  он  заторопился  проверить.
   Они  подошли  к  Зилу  и  Николай  присел  у  колеса. Ощупал  пальцами  срез,  затем  выставил  на  свет  подфарников  Шкодницы  фланец. Срез  с  порожком  там  и  тут  и  зализанный  лишь  слегка.
   - Как  раз,  что  надо, -  веселея,  проронил  Ракитин. – Сейчас  мы  попробуем…
   Он  уж  подумал,  что  придется  буксировать  пацанова  Зила,  надрывать  и  без  того  слабый  дизель. Шутка  ли?  Своих  двенадцать  тонн  да  в  грузовике  железа  семь!
   - А  что  надо?! – оживился  и  Игорёк,  услышав  в  голосе  наставника  надежду. Он  подбоченился  и  застыл,  готовый  к  подвигам  труда.
   - Нужен  кусок  резины  от  покрышки  или  транспортерной  ленты, острый  нож  и  немного  сообразительности. А  ты,  вишь,  сидел  в  кабине,  выл  волчонком  и  ждал  ангела-спасителя  или  заместителя. Забыл,  что  дело  спасения  утопающих  в  руках  са-мих  утопающих. Это  когда  сказано?  Или  книг  не  читаешь?  Напрасно.  Книга - учи-тель  жизни. Ступай-ка  ты  вдоль  дороги  и  найди  негодный  скат. От  него  отрезать  плоский  кусок  резины,  уложить  на  ось  в  месте  разрыва  и  затянуть  фланец. А  затем,  в  натяг  и  медленно  трогать.  И  ехать  домой  тихонько. Тебе  повезло,  Игорёк. К  утру  дома  будешь. Нож  есть?
   Витийствуя,  Николай  рыскал  глазами  и  остановился  на  брызговике  из  ста-рой  транспортерной  ленты. То  что  надо!
   - Как  можно  без  ножа  в  дороге?! -  будто  с  обидой  удивился  Игорёк,  но  с  места  не  сдвинулся. Смотрел  и  ждал.
   - Без  ножа  нельзя,  но  у  меня  нет. Так  что  тащи  и  берись  за  дело.  Вырезай  и  ставь,  а  то  могу  раздумать  составлять  компанию  такому  охламону, -  говорил  Ра-китин,  выбираясь  из-под  кузова. – Да  пошустрей,  не  то  замерзнешь  без  мороза.
   С  водилы  Зилка  будто  сдуло  дурь  и  он  кинулся  исполнять  совет. Он  сбегал  в  кабину,  вернулся  с  сапожным  ножом  и  тут  же  примостился  резать  брызговик. И, оказалось,  умеет  совмещать  работу  с  болтовней.
   - Не, земеля, теперь  картина  ясная,  как  слива  в  заднем  месте! И  вмиг  согре-юсь. От  жары  не  спасешься, да. Помню,  в  пустыне  мы  разок  на  учениях  были. Так  чуть  не  спеклись! А  это  что?  Дождик,  а  значит,  против  пекла  благодать.
   Отставной  солдат  балаболил,  резал  резину  и  хмурил  брови. Придумка  при-ятеля  ему  казалась  ненадежной.  Чтобы  кусок  резины  потянул  машину?! Но  надежда  оставалась  и  добавляла  силы.
   А  Николай  поощрял.
   - Молоток, милейший!  Наверное,  резину  надо  расслоить.  Чуток  тоньше  сде-лать,  чтоб  фланец  зацепить  гайками  хоть  на  виток. Так. Да  шайбы,  шайбы  сними!  Их  потом  подложишь,  а  то  и  без  них  дотянешь. Тут  доехать!
   Когда  водила  Зила  справился  с  трудами  и  собрал  инструмент,  Ракитин  ос-терег.
   - Трогать  будешь  аккуратненько  и  в  натяг,  на  полгазка. И  на  ходу  держи  плавно,  без  рывков  и  слабины. Тормози  мягенько  и,  старайся  скоростями,  а  то  по-рвет  резину,  залижет  ось  и…Тогда  конец. И  не  придерживайся  в  дороге,  кати  до  хатки! Давай,  Игорёк!  Я  сзади  буду  подстраховывать.
    Водитель  Зилка  слушал  и  кивал,  лыбился  своим  надеждам  и  тер  пальцы  ветошкой. Кинул  её  под  ноги  и  сказал:
   - Всё  понял,  командир!  Спасибо.  Если  б  не  ты…Так  я  поехал?
   - Не  кажи  гоп,  милейший,  но  двигать  надо. Давай,  потиху,  а  потом  разгоняй  до  разумного. Пятьдесят  кэмэ  в  час  тебе  норма  по  ровной  дороге. Катись  колбаской,  Игорёк!
    Парень  весело  вспрыгнул  в  кабину,  завел  мотор,  немного  прогрел  и  накачал  ресивер  воздухом  и  выглянул  в  полуоткрытую  дверь. Смахнул  ла-дошкой  с  лица  влагу  и  прокричал:
   - Пошел  я!
   Голова  водителя  скрылась,  но  дверца  оставалась  открытой. Мотор  плавно  взял  обороты  и  машина  медленно,  почти  незаметно  покатилась,  не  сразу  набирая  скорость.
   «Валяй,  солдат,  крути  колеса,  Игорек»! Поощрил  Ракитин  про  себя,  чему-то  радуясь,  снимая  платком  со  щек  влагу,  и  глядя  в  след  фонарю  стоп-сигнала  грузо-вика.
   Дорога  уходила  под  изволок  и  водиле  старого  Зилка  не  составило  труда  набрать  скорость  и  скрыться  с  глаз  в  мокрой  темени  трассы.
   Тогда  и  Ракитин  взобрался  в  Шкодницу  и  тронул  следом. И  когда  разогнал  свою  колымагу  до  нужного  хода,  качнул  головой.
   «И  чего  ярился?.. Целый  день  злился,  а  всё  прошло,  ты  едешь  и  всё  путём! Мало  бывает  в  дорогах  случаев? С  кем-то  беда  приключилась,  ты  должен  помочь  или  езжай  дальше? А  когда  с  тобой  стрясется  хренотень?.. Ну  да,  тебе  помогли!.. А  почему – нет?  Сам  стал  в  позу  остолопа  и  отказался  от  пружины.  Характер  выста-вил  напоказ. А  этот  пацан…-  Николай  легонько  пырхнул  и  по лошадиному  мотнул  головой. – Подрастерялся  пацан. И  торчал  бы,  как  пень  на  болоте, не  сообразил  бы…Ну да!  Как-будто  сам  ты  допетрил. Из  батиной  практики  вспомнил  случай…Так  вспомнил! И  сделал. И  едем…Помог  батя  и  оттуда».
   Н-да. Практики  шоферов  военных  лет  хватило  бы  на  много  разных  случаев. Это  сейчас  почти  просто. Сломался -  буксируй  машину  или  стой,  жди  техпомощи. И  приедут  и  починят. Спешить  некуда  особо. А  в  войну  надо  было  держать  вражий  напор,  а  потом,  когда  замаячила  Победа,  удержать  их  поступь  к  цели  уже  не  могла  никакая  сила. И  потому  ездили,  возили  снаряды  и  снаряжения  войны,  подменяли  выплавленный  баббит  куском   поясного  ремня,  проваренного  в  масле,  обходились  иной  раз  без  рессор,  на  честном  слове  и  на  одном  бревне  ехали.  Вместо  бензина  заливали  какую-то  чертовщину  и  заставляли  её  гореть  в  цилиндрах,  тащить по  из-нурительно  клейких  и  расквашенных  дорогах   полуторку  с  патронами  или  ЗИС-5  с  раненными  или  пушкой.
   Еще  много  чего  переворошил  бы  в  памяти  от  скуки  Николай  Ракитин  из  отцовской  практики  войны, но  тут  опять  увидел  впереди  красный  фонарь  беды,  а  подъехав,  узнал  машину  бывшего  солдата  Игорька.
   «Да-а,  это  тебе  не  на  фронте. Беспечность  подвела. Ехал  на  машине,  а  надо  было – на  нервах», - сказал  себе  Николай  и,  остановив  Шкодницу,  выпрыгнул  на  ас-фальт.
   - Загораешь? – спросил  он  с  насмешливой  злостью,  понимая  подспудно,  что  мороки  не  избежать.
   И  открыл  перекошенную  и  скрипучую  дверь  «Захара»,  как  называла  шофер-ня   рухлядь   старых  Зилов. Игорек  сидел  равнодушный,  в  беспросветной  тоске,  и  головы  не  повернул.
   - Ну  хорошо,  милейший, -  сказал  в  сердцах  Ракитин, - ну  обрезало  резину. Так  попытайся  снова  что-то  сделать! Ехать  же  надо! Зачем  надеяться  на  дядю?!
   - Да  снял  я  фланец,  а  там – труба! Полуось  ушла  в  редуктор!  Слабые  шли-цы! Теперь  только  мост  разбирать, - устало  рассказал  водитель.
   В  свете  фар  одинокой  и  встречной  машины  Игорёк  выглядел  покоренным. Растрепанные  волосы  то  ли  от  пота  взмокли,  то  ли  под  дождиком  побывали  и  он  не  набросил  на  голову  щегольское  кепи  из  нерпичьей  шкурки, недавно  жесткий  подбородок  безвольно  висел. Губы  тоже  слюняво  раскисли,  а  в  глазах  отрешенность,  постыдное  к  себе  наплевательство.
   - Гнал,  как  оглашенный,  и  машину  не  слушал,  милейший. Что  теперь  делать  станешь?
   - Спать,  а  завтра  доберусь  до  города,  в  гараж.  Пускай  буксируют. Та-кая  картина  Репина. Приплыли, -  удрученно,  но  с  иронией  к  себе,  со  слабой  усмешкой  уведомил  Игорёк,  упорно  глядя  перед  собой  и  никуда  больше.
   - Это  не  мужской  разговор,  милейший. Завтра  последний  день  года. Новый  год  люди  будут  встречать.  И  кому  ты  нужен  под  праздник  и  в  короткий  день? – заявил  Ракитин,  жестко  сдавил  челюсти  и  нервно  прошелся  вдоль  машины  туда  и  сюда.
   Затем  взялся  за  дверь  и  ногу  поставил  на  подножку.
   - Днем,  на  крайний  случай,  за  червонец  кто-то  дотянет, -  с  прежней  к  себе  иронией  и  надеждой  рисовал  план  недавний  дембель Игорёк.
   Но  ирония  уже  и  тем  направлена,  кого  соблазнит  деньгами.
   - Уже  червонцем  потрясаешь? А  тем,  что  под  вечер  отказали,  мало  предла-гал? Что  же,  жадный  платит  втройне:  деньгами,  временем  и  нервами. По  себе  сужу. С  меня  ханури  тоже  червонец  хотели  сорвать  за  пустяковину  для  них. Я  не  дал  и  потерял  временем  и  нервами.  Но  еду,  вышел  из  положения. А  ты  припухаешь, -  ядовито  нажимал  Ракитин,  исподлобья  глядя  на  парня.  – Червонцами  кидаться  не  дело. За  него  пару  дней  вкалывать  надо. Ну  да  что?  Надо  думать.
   - А  что  надумаешь?  Вешаться,  что  ли? Да  пропади  всё  пропадом! -  вскричал  вдруг  парень  и  стукнул  руками  по  баранке.
   Здорово  же  прижала  незакаленного  водилу  дорожная  судьбина,  коли  готов  стенать  от  бессилия.
   И  скажи  ему  теперь  поперечное  слово,  ненароком  обидь – бросится  бывший  солдат  с  кулачками  или  заревет  навзрыд,  зальется  злыми слезами. Нервы  ни  к  черту.
   Николай  посмотрел  вперед,  на  далекие  огни  встречной,  где-то  на  взгорке машины, послушал  ночь,  стараясь  услышать  мотор,  но  далеко  еще  и  дождик  погло-щал  звуки. Тогда  он  погасил  липкую  усмешку  и,  сострадая,  спросил:
   - Трос  у  тебя  хотя  бы  есть  дебелый?
   - Ну  есть.  А  что  толку? Кто  на  буксир  возьмёт? Твоя  машина  почти  что  дохлая  и  крюка  нет, -  недоуменно  пожал  плечами  Игорёк.
   - Длинный  трос? -  Ракитин  запустил  пальцы  в  загривок.
   Он  что-то  прикидывал  в  себе  и,  чтобы  принять  решение,  ему  требо-вались  уточнения.
   - Метров  на  двадцать, - снова  двинул  плечами  водитель. – Скоротить  бы  его,  а  негде. Кузнеца  у  нас  нету, -  поведал  Игорь,  вскидывая  на  спасителя  шалые  глаза. И  ерзанул  задом  на  сидении. – Уволили  кузнеца  за  пьянку. А  что?
   - Молодец  у  вас  завгар,  что  надумал  уволить  умельца. Будь  у  тебя  трос  кузнецом  обкарнатый, спать  бы  тебе  до  утра. А  так  -  поедем. Давай,  рассупонивай  трос,  а  я  пока  тебя  объеду. За  мост  придется  цепляться. Да  не  тушуйся!  К  утру  доедем,  а  раньше  нам  не  надо, - поторопился  Ракитин  успокоить  водилу,  увидев,  как  мгновенно  утухли  его  глаза.
   За  мост  цепляться  запрещалось.  Категорически!
   Но  Николай  успокаивал  и  себя. Себе  в душу  загонял  надежду  на  бла-гополучный  исход  долгих  мытарств. И  полагал,  что  принял  рисковое  решение  та-щить  машину  Игорька  вовсе  не  из  прихоти  показать  своё   умение  находить  выход,  не  из  жалости  или  водительской  солидарности.  А  потому,  что  зовут  шоферишку  Игорьком. Как  и  его  сынишку. И  мог  быть  он  в  такой  ситуации,  когда  подрастет.
   И  Ракитин  пошел  к  Шкоднице,  а  Игорёк  полез  в  кузов  Зилка  извлекать  трос. И,  борясь  с  железными  прутьями,  радуясь,  что  сообразил  трос  оставить  сверху  и  впереди,  высмыкивая  неподатливые  кольца  стального  змея  из  угла  деревянного  короба,  чутко  слушал  спиной  действия  водилы  «Шкоды». Как  тот,  сначала  осторож-но  выруливает  на  объезд,  затем  дает  дизелю  обороты,  и  тот,  шумя  воздухом  ци-линдра  без  форсунки, прибавляет  ход.
   Игорёк  ожидал  уже,  что  доброхот  включит  очередную  передачу  и  покатит  вон,  показывая  габаритные  огни.  Но  заскрипели  тормоза,  а  затем  фургон  стал  пода-ваться  к  Зилу. Бывший  солдат  глубоко  вздохнул  и  сбросил  хвост  троса  наземь.
   Не  укатил,  не  предал.
   Ракитин  выпрыгнул  на  дорогу  и  забрался  под  кузов  фургона. Трос  стал  про-тягивать,  чтобы  лёг  внахлест  моста  и  не  ёрзал,  и - не  подавить  тормозных  трубок. И  когда  всё  изладил,  вылез,  опять  же,  сам  накинул  концы  троса  на  крюки  бампера  «Захара». Проследив,  чтобы  равными  оказались  по  длине  стропы,  велел  Игорю  по-держать,  пока  натянет  Шкодницей  трос. И  потом  снова  оглядел  сцепку  и  покивал.  Двойной  трос натянут  струнами,  смотрелся  красиво  и  давал  уверенность  в  исходе  задумки.
   Бывший  солдат  отчего-то  молчал  и  как-то  потеряно  смотрел  на  работу  Ра-китина, послушно  и  быстро  исполняя  приказы. В  душе  он  радовался,  но  понять  доб-рохота  не  мог. Ради  чего  рискует  доломать  свою  машину  и  нарваться  на  ГАИ? Или  просто  доказывает  что-то  себе? А,  может,  просто  настоящий  мужик?  Он  не  бросит  в  беде  и  ему  наплевать  на  все  запреты  инструкций  и  положений,  когда  пропадает  человек? В  кино  и  в  книгах  про  таких  рассказывают.
   - Ну  что,  милейший, тронем? – спросил  Ракитин,  бросая  последний  взгляд  на  сцепку,  а  затем,  с  тоской  -  во  мглу  трассы. – Поехали! – сказал  уже  твердо  и  поощ-рительно  прихлопнул  молодого  водилу  по  плечу. Тот  вскинул  голову,  засветился  глазами  и  молча  кивнул. – Садись  в  машину. Да  ты  на  буксире  бывал?!  Рвать  ма-шину  не  будешь?
   - Приходилось, -  проронил  Игорек,  но  так  неуверенно,  что  стало  видно,  что  лукавит.
   Не  осмелился  выложить  правду. Побоялся,  что  в  последний  момент  фургон-щик  раздумает  помогать.
   Но  Николай  разгадал  его  мысли,  снова  хлопнул  по  плечу  и  подтол-кнул  к  «Захару». И  подошел  вместе  к  кабине  и  подпихнул  шоферюгу  к  рулю,  и  спокойно  стал  растолковывать,  как  вести  себя  в  дороге. Как  тормозить  при  накатах  и  как  сигналить,  вдруг  случится  неприятность. И  повторил,  уловив,  что  Игорёк  все  еще  в  лабиринте  мыслей  и  слушает   в  пол  уха.
   И  лишь убедившись, что  подопечный  усвоил  урок,  пошел  к  своей  пожилой  Шкоднице.
   Ракитин забрался  в  кабину,  завел  мотор  и  прослушал. И  не  закрывая  двери,  оглядываясь,  тихонечко,  без  рывка  тронул  с  места. И  висел  в  открытой  двери,  вертя  головой,  приглядывая  за  «Захаром»  и  за  дорогой,   пока  спидометр  показал  двадцать  кэмэ. Тогда  только  захлопнул  дверцу,  уселся  удобнее  и  придавил  железку  газа,  сле-дя  за  ходом  через  зеркало  заднего  вида.  И  когда  убедился,  что  будто  бы  ладится, посмотрел  на  приборы  и  довольно  вздохнул.
   Но  расслабился  Николай  лишь  на  этот  глубокий  вдох. Тут  же  набро-силась  тревога  за  трос,  за  мост  фургона. Выдержат  ли  и  не  сорвет  ли  стре-мянки  на  рес-сорах?
   И  стишивая  беспокойство,  принял  мысль,  что  если  всё  обойдется  и  его  пя-тицилиндровый  теперь  дизель  выдюжит  нагрузку  и  не  «откинет  коньки», то  к  утру  они  должны  докатить  до  Лубянска.
   Впрочем,  Ракитин  старался  не  думать,  что  это  будет  всего  лишь  полдела,  что  еще  надо  сдать  груз. И  потом:  как  добраться  домой? То  ли  ехать  своим  ходом  и  опять  со  скоростью  черепахи,  стесняясь  машины  и  себя,  или  ждать  буксира,  если  не  удастся  подремонтировать  мотор. И  тогда  ночевать  в  чужом  городе  в  машине.
   Это  он  знал  по  опыту  дальнобойщиков.  Но  он  новичок,  а  они  давно  сми-рились  с  жизнью  собачей,  и  надежд  на  чистую  постель  в  дороге  не  возлагали. Разве  что  те  баловни  фортуны,  кто  имел  на  трассе  зазнобу  сердца,  ночевали  иной  раз  в  приличных  условиях.
   Николай  полез  в  карман  тужурки  за  конфетами, (вдруг  снова  захотелось  за-курить),  мельком  взглянул  на  трассу  и  сбросил  «газ».
   У  обочины  стояла  знакомая  Аида.  Согбенная,  как  молодое  деревцо  под  вет-ром,  нахохлившись  под  вечным  и  нудным  холодным  дождем,  ожидала  чего-то  иль  проклинала.  И  руки  встреч  огням  Шкодницы  не  тянула.
   То  была  Аида,  он  узнал  бы  из  тысячи. И  что  возмутило,  не  голо-совала. Будто  знала  наперед,  что  никто  не  пожалеет,  не  остановится. Он  узнал  потом,  что  так  оно  и  было.
   Она  тянула  руку,  но  ничего  из  этого  не  вышло.  То  ли  водители  помнили   крепко  запрет, то  ли  мест  не  было  в  кабинах,  а  то  и  не  видели,  на  что-то  отвлека-ясь  или  борясь  с  усталостью. А  потом  разуверилась  в  благоволении  планиды. И  то  злилась,  а  то  обижалась  на  водителей,  на  себя  за  дурость,  потом  плакала,  уже  поч-ти  равнодушная  к  судьбе  своей.  И  когда  отчаяние  перешло  в  тупое  безразличие,  когда  хотелось  лишь  упасть  и  умереть,  остановился  Ракитин.
  Николай  дотянулся  через  мотор  до  дверной  ручки  и  открыл  кабину.
  - Забирайся!
   Он  хотел  добавить любимое  присловие  «милейшая»,  но  удержался,  побоясь  усугубить  её  состояние,  причинить  лишнюю  боль  невольной  иронией. Правда,  ничего  другого  сейчас  Ракитин  не  мог  выразить. Он  осуждал  её  за  глупую  наивность.
   Она  забралась  и  уселась, дрожа  и  торопливо  захлопнув  дверцу.
   - Ничего,  сейчас  согреешься, - приободрил  Николай  и  спросил: - И  этот  при-ставал?
   Аида  кивнула,  виновато  угнув  голову  и  выстукивая  зубами.
   - Ну, мужики! – Шофер  мотнул  гривой  и  ухмыльнулся. – А  если  бы  на  всех  машинах  вдруг  стал  женский  пол  работать! И  мужикам – голосовать! И  каждая  особа  принуждала  бы  к  сладострастию! А?! Ведь  обходили  бы  полями  трассу! От  дороги,  как  черти  от  ладана,  шарахались  бы!
   Он  включил  верхний  плафон  и  достал  путевой  лист.
   - Как  твоя  фамилия?
   И  посмотрел  на  неё  с  раздумчивой  жалью. Пожалуй,  Ракитин  еще  сердился,  что  ушла  тогда  в  местечке,  не  взяв  урока  из  прошлого  и  молча,  а  он  как  дурень  искал  её  и  даже  защищал  перед  заправщицей  Ниной.
   Серчал  он  и  на  водил,  что  проезжали  мимо  и  не  удосужились  забрать  че-ловека  из-под  дождя,  черствели  сердцем. Верно,  боялись  ночных  встреч  с  народом  из  ГАИ.  Да  и  законы,  правила  их  не  имели  исключений  из  правил. Так  законы  и  инструкции -  одно, но  и  разум  иметь  надо! Ты  человек,  а  не  только  водитель  иль  постовой!
   Отключенные  этими  размышлениями  Ракитин  не  расслышал  ответа  Аиды  и  переспросил:
   - Как  ты  сказала?
   - Кислицина, -  повторила  она.
   Но  и  теперь  не  посмела  взглянуть  на  него  и  сказала  в  сторону,  с  виной.
   - Ничего,  фамилия  сносная, -  проворчал  Николай,  углубляясь  в  бумагу. –Я  вот  запишу  тебя  в  путевку  и  будешь  ты  у  меня  экспедитором. Уяснила?  И  ни  один  инспектор  ГАИ  не  посмеет  выразить  неудовольствие  твоим  присутствием  в  этом  старом  и  заслуженном  аппарате. А  теперь,  вперед,  Аида!


                __________   5   ___________

   Ночь  прошла  для  них  спокойно.
   Аида  спала,  навалилась  плечом  на  теплый  капот  дизеля,  уронив  голову  на  хромовую  тужурку  Ракитина  и  распахнув  слегка  губы. Николай  уговаривал  лечь  в  гамак,  но  девчушка  постеснялась  туда  забираться.
   Движок  прилагал  все  лошадиные  силы,  задыхался,  но  тянул,  выручал  води-лу. Два  раза,  когда  трасса  ложилась  под  изволок  и  было  несложно  трогаться  даль-ше,  Ракитин  осторожно  останавливался  и  выходил  посмотреть  на  сцепку.  Как  чув-ствуется  Игорьку  и  держат  ли  стремянки  моста  нагрузку.
   Бывший  солдат  на  дрему  не  жаловался,  мост  был  в  порядке  и  мелкий  дож-дик  больше  не  казался  ненужным. Наоборот,  освежал  и  прогонял  сонливость.
   В  седьмом  часу  Николай  въезжал  в  Лубянск.
   И  еще  с  четверть  часа  колесил  по  пригороду,  чтобы  найти  гараж  Игорька. Отцепил  машину  с  железом  на  широкой  площадке  у  автобазы  и  подождал,  пока  водитель  Захара  свернет  и  упрячет  трос.
   Сначала,  когда  залазил  под  фуру  и  освобождал  от  удавки  мост,  оглядывая  рессоры  и  тормозные  трубки,  Ракитин  хотел  тут  же  уехать,  но  отчего-то  замешкал-ся. Пожалуй,  он  посчитал  неприличным  уехать  втихую,  как бы  сбежать,  не  распла-тившись  «спасибом»  за  компанию  в  поездке.  Хотя,  если  разобраться,  надо  бы  именно  потихоньку  удрать,  а  не  тянуть  время. Услугу  он  оказал  Игорьку  немалую  и, выходило,  что  ждет  плату  за  доброхотство.
   И  он  топтался,  сумятясь  душой  и  бесцельно  разглядывая  тусклые  огни  в  строениях  за  бетонным  забором  автобазы, задирал  голову  и  смотрел  в  темное  небо,  ловил  ртом  капли  дождя,  с  разочарованием  отмечая  невкусную  их  пресноту. Уста-лость  будто  бы  отступала,  но  неохотно  и  медленно,  и  Николай  понял,  что  ему  на-до  держаться  еще  несколько  часов  без  сна. Подремать  пару  часиков  он  может  и  во  время  разгрузки,  но  туда  еще  надо  добраться,  найти  дорогу. И  еще  надо  найти  мо-ториста  по  дизелям.
   Когда  Игорь,  торопливо  вытирая  о  штаны  ладони,  подошел  к  нему,  Ракитин  спросил,  почти  наверняка  зная  ответ.
   -У  вас  «Шкоды»  есть  в  гараже?
   -Не-ет, - сконфузился  водитель.
   -Это  паршиво,  милейший,  и  даже  прискорбно, -  вздохнул  Николай,  разгля-дывая  парня  и  верно  со  скорбью.
   Игорь  же  чувствовал  себя  перед  ним  вдвойне  виноватым. И  за  отнятое  время,  за  изнурительную  работу  и  за  невозможность  теперь  хоть  чем-то  отблагодарить.  Понимал,  что  платить  деньгами  шоферюге, -   не  тот  случай. Тот  примет  за  плевок  на  добро  и  обидится,  и  с  обидой  уедет.
   Потому  бывший  солдат  смотрел  осклизающим  взглядом,  растерянно  улыбал-ся,  выдумывая  способ  благодарности  не  только  пожатием  руки  и  добрым  словом,  и  вдруг  ухватился  за  мысль.
   - Ты  подремай  часок,  а  как  начальство  заявится,  я  доложусь,  и  мы  съездим  в  другой  гараж. Завгар  знает,  в  каких  автобазах  «Шкоды»  есть.
   - Нет,  дорогой  и  милейший  товарищ, -  с  улыбкой  дипломата  отклонил  пред-ложение  Ракитин. Запустил  руку  в  карман,  но  не  найдя  коробки  с  леденцами,  огля-нулся  на  машину. – Время – деньги,  а  для  меня  дороже. Если  что,  я  сам  найду  «шкодников». А  сейчас  на  мясокомбинат  надо. Ты  дома,  а  мне  искать  дорогу  к  сча-стью. Сбыть  груз – это  теперь  самое  большое  счастье  для  меня. И  спутницу  к  ба-бушке  забросить,  если  по  пути. Город  знаешь, дорогу  нарисуешь?
   - Ага.
   Они  подошли  к  машине  Николая.  Тот  достал  кусок  оберточной  бумаги  и  Игорь  стал  рисовать  схему  и  втолковывать  её  Ракитину,  подробно  объясняя,  где  надо  объезжать,  чтоб  не  попасть  в  тупик  и  не  нарваться  на  гаишника,  миновать  запретные  грузовикам  улицы, а  внучку  доставить  по  адресу.
   Николай  пожал  слабую  ладошку  Игорька,  забрался  в  кабину  и  взмахнул,  прощаясь,  рукой.
   - Будь  здоров,  бывший  бравый  солдат! Занесет  судьба  в  Белогорск, заходи. Адрес  простой:  Солнечная  улица,  а  дом – барабанные  палочки. Частный  дом,  найти  легко. Солнечная,  одиннадцать!
   - И ты, Николай,  приходи  сегодня,  если  не  уедешь. Адрес  мой  сложно  за-помнить,  я  тебе  запишу. А  телефон  простой.  Цифров  шесть  и  все  четверки,  кроме  по-следней,  которая  девять. Звони  и  приезжай. Моя  родня  радая  будет!
   - Вряд ли,  милейший,  разошлись  наши  дорожки.
   Ему  отчего-то  не  понравилось,  что  дорожный  мучитель  приглашал  зайти  се-годня, будто  завтра  двери  уже  будут  закрыты.
   «Болван! Чего  цепляешься  к  словам?»  Попробовал  тут  же  себя  урезонить  Ракитин,  но  осадок  досады  на  что-то  остался.
    - Тогда,  счастливо!  И  большое  спасибо! Если  бы  не  ты…Ты  заходи, Коля!  Всегда  заходи,  когда  в  город  наш  занесет! – шумел  между  тем  с  радостной  улыбкой Игорь.
   Махал  рукой  и  сторонился,  забегая  на  обочину.  Николай  включил  передачу  и  выкручивал  колеса  в  его  сторону,  выводил  Шкодницу  на  дорогу.
   Когда  машина  въехала  на  асфальтовую  прямую,  Аида  сказала:
   - У  вас  хорошее  хобби,  Коля.
   Он  удивился,  взметнул  широкую  черную  бровь,  поставил  знаком  вопроса,  окаменел  лицом  с  обидой  и  с  натугой  проронил:
   - Не  понял. Растолкуй.
   - Вы  любите  делать  добро, - сказала  пассажирка  и  стушевалась,  запоздало  поняв,  что  задала  задачку  не  к  месту.
   И  Ракитин  резко  затормозил.
   - Вылазь,  милейшая. Дальше  поедешь  автобусом  или  на  такси. Ты  уже  дома,  а  мне  выкручивать  долго.
   И  смотрел  перед  собой  с  выражением  непреклонной  воли.
   - Хорошо,  спасибо,  Коля! – Аида  торопливо  стала  рыться  в  сумочке  в  поис-ках  кошелька. Хотела  высмыкнуть  троячок  в  оплату  за  проезд. – Но  вы  напрасно  обиделись. Я, верно,  сказала  невпопад,  но  обидеть  не  хотела. Наоборот,  я  позавидо-вала  вам.  Вы  столько  вытерпели,  нам  помогая.
   - Благодарствую  за  откровенность, -  буркнул  он,  дотягиваясь  до  ручки  на  двери  и  открывая  ей  жесткий  замок. – хотя  поверить  не  могу. Не  объяснив  одну  пощечину,  отпускаешь  другую. Убери  деньги  и  выметайся!
   Теперь  Ракитин  смотрел  на  неё  вовсе  сердито  и  даже  зло,  и  крепко  сжимал  челюсти.
   Аида  потускнела  лицом,  попыталась  взглянуть  на  него  с  виною,  но  незряш-ная  обида  уже  вселилась  в  душу. Торопливо  сунула  деньги  обратно,  достала  плато-чек  и  сунула  в  кривенький  рот,  затолкать  обратно  рыдание. Затем  запахнула  шубей-ку,  застегнула  пуговицы  и  невольно,  пожалуй,  уронила:
   - Зря  вы  обижаете  людей. Лучше  бы  я  шла  пешком.
   Но  злилась,  и  медлила. Ей,  верно,  не  хотелось  уходить,  оставляя  за  собой  вину  за  что-то  непонятное. Но  Ракитин  стоял  на  своем.
    - Иди,  малявка. Бог  простит,  а  я  нет.
    Спутница было  рванулась  вон, но  взглянула  вниз  и  удержалась. Водитель  прижал  Шкодницу  слишком  близко  к  бордюре,  а  за  ней – кювет. Высоко  прыгать,  даже  чересчур.
   Аида  оглянулась  с  изумлением  и  гневом.
   - Какой  же  вы  гусь, Коля! Издеваетесь? Прыгать  высоко! Хотите,  чтоб  ноги  поломала?
   - Садись  на  место  и  закрой  дверь.  Сейчас  проеду, - успокоил  Ракитин. -  Темно  еще  и  плохо  видно  с  той  стороны. Да  и  фонари,…себе  светят.
   Она  захлопнула  дверцу  и  плюхнулась  на  сидение,  потому  что  водитель  рез-во  взял  с  места. И  не  остановил,  когда  закончился  затяжной  подъёмчик  и  дальше  можно  выбрать  место  удобней. Аида  с  недоумением  посмотрела  и  хотела  к  возму-щению  добавить  слов,  но  Ракитин  в  ответ  улыбнулся. Покаянно  сказал:
   - Сиди,  милейшая,  отвезу  тебя  к  бабульке. Мне,  всё  равно,  ехать  мимо.
   - Нет  уж! Одолжения  мне  не  надо.  Остановите! – нажала  голосом  попутчица  и  «экспедитор».
   - Ишь,  раскипятилась! Нельзя  тут  останавливать,  правила  запрещают. – Он  будто  с  одобрением  смотрел  теперь  на  неё,  рассерженную  и  разгоряченную,  и  вдруг  спросил: - Чем  вечером  заниматься  будешь? Может,  в  киношку  сходим?.. Ах, да!  Се-годня  Новый  год  встречать. А  я  с  глупостью. Какое  там  кино?
   Хотя  имел  ввиду,  подразумевал  ресторан,  и  вовсе  не  надеялся  на  благо-склонность  планиды. Предложил  сдурика,  скорей,  от  растерянности.
   Аида,  верно,  поняла  его  состояние  и  тоже  отошла  душой.  Но  головой  пока-чала
   - Ах, Коля, Коля!  Какой  вы  неуравновешенный. И  добрый,  и  грубый.
   - Я  всякий,  милейшая  Аида! -  почти  весело  подтвердил  Николай,  приобод-ренный  оставленной  надеждой,  что  услышал  в  её   упреке. – Но  и  твой  характер  с  перчиком. Так  что  вечерком? Может,  куда  в  дом  культуры  махнем  встречать  Деда  Мороза? Или  у  вас  тоже  у телевизора  сидят  в  этот  праздник? Да-а, куда  крестьянину  податься? - Он  сам  рубил  сук  и  не  замечал  того. – Ты  студентка,  я  угадал? А  то  вы-давал  тебя  за  студентку. А  сколько  лет? Ну, ну! У  женщин  не  спрашивают, которые  уже  в  годах,  а  ты девица-молодица. И  не  замужем?  А  чего? Ведь  красивая,  а  уж  симпатичная, это точно. Или  принца  ищешь?  Выбирать,  привередничая,  вредно. Мож-но  остаться  на  бобах. Но  и  за  дурака  выходить  резона  нет,  согласен. Да  ты  не  сер-дись,  а  так  болтаю,  больше  от  души. Не  суди  строго. Любовь,  она  есть,  ты  верь.
   Николая  несло, верно,  оттого,  что  хотел  избыть  неловкость  и  придержать  время. Оно  бежало…
   И  точно.  Ракитин  проезжал  мимо  кварталов,  застроенных  коробками  много-этажек  с  желтыми  огнями  окон,  когда  Аида  вдруг  воскликнула:
   - Ой, Коля!  Остановите! Мы  заболтались  и  чуть  не  проехали  бабушку.
   Он  прижал  к  бордюре  и  остановил  Шкодницу,  и  заглушил  мотор. Стало  ти-хо,  так  тихо,  что  девчушка  засмеялась  и  зажала  ладошками  уши.
   - Как  непривычно  и  хорошо! -  сказала  затем,  виновато  глянув  на  Николая. – Аж  звенит.
   - Конечно!  Всю  ночь  слушать  такое! – поддержал  Ракитин,  вдруг  чувствуя,  что  душа  пустеет.  Будто  всё  теплое,  что  было  в  ней,  выпорхнуло  и  улетело  прочь,  а  пустоту  заменяет  морозный  зуд. И  тут  же  холод  этот  перекинулся  на  пальцы  рук. Николай  посмотрел  на  них,  поиграл  ими  на  рулевом  колесе,  и  поведал: - Езда  в  та-ком  дизеле  вообще  не сахар,  а  тут  еще  цилиндр,  как  охрипший  геликон  звуки  вы-дувает. С  такой  дороги  сутки  отсыпаться  надо.
   - Ой,  и  правда,  спать  хочется! А  нельзя. Разве  что  чуточку  подремать. К  празднику  надо  готовиться. Спасибо,  вам! – Аида  теперь  сама  нашла  и  нажала  ручку  двери  и  открыла,  готовясь  сойти. – Чем  я  могу  отблагодарить  вас?  Денег  вы  не  признаете,  как  расплату  за  добро…А  знаете,  я,  пожалуй,  соглашусь  пойти  с  вами  в  клуб, но  при  одном  условии. Если  вы  оставите  машину  и  пойдете  со  мной  к  бабушке. Позавтракаете  и  поспите  пару  часов. А  уж  потом  поедете  по  делам. Вы  что  так  смотрите  на  меня?  Я  сморозила  глупость?
   Ракитин  потеряно  вздохнул  и  погасил  счастливую  улыбку. Затем  проронил,  качнув  головой.
   - Не  подходит  мне  такое,  Аида. Некогда  отдыхать,  а  еда  у  меня  своя. Тор-мозок  берем  в  дорогу. На  мясокомбинат  надо  ехать,  сдавать  груз  в  рефрижераторе. А  там  очередь,  наверное,  большая. Так  что,  не  складывается  у  меня  план. Прощай,  милейшая  Аида,  да передай  привет  бабушке.  И  гляди,  чтоб  волк  не  наведался.
   Он  протянул  было  руку,  но  спохватился,  что  грязная,  мытая  только  солярой,  и  быстро  вернул  на  место,  на  баранку.
   - До  свиданья,  Коля!  Спасибо еще  раз!  А  в  кино  мы  в  другой  раз  сходим. У  вас  есть  ручка  с  бумагой?  Я  вам  адрес  свой  запишу.
   Николай  снабдил  её  нужным,  взял  обратно  бумагу  и  ручку  и  уложил  в  бо-ковой  карман,  и  следил,  как  Аида  сходила  наземь. С  грустной  улыбкой  помахал  ей  в  ответ.
   Девчушка  ушла,  растворилась  в  утреннем  мареве,  а  он  посидел  малость и  бездумно,  наполненный  смутной  печалью.
   Еще  довольно  темно  вокруг  и  различались,  да  и  то  нечетко,  коробки  пяти-этажек,  голые  акации,  которые  поближе.  И  гирлянды  желтых  фонарей  вдоль  тро-туаров,  блещущих  на  выбитом  асфальте  мокрой  трассы.
   И  ничего  больше.
   И  вдруг  опять  захотелось  закурить.
   «А, черт!  Глупая  привычка. Была  бы  необходимость. Ни  один  же  не  сгиб  без  курева!» – Осудил  Ракитин  себя  и  пошарил  глазами  по  кабине,  разыскивая  монпан-сье.
   Он  нашел  конфеты  под  ветровым  стеклом  на  панели  и  бросил  в  рот  сразу  горсть. И  тут  же  с  отвращением  выплюнул. 
   «Ну  и  гадость!  Как  мог  я  потреблять  их  килограммами»?! – Почти  вскричал  в  себе  Николай  и  швырнул  жестянку  в  окно.
   Она  звякнула  на  дороге  пустым,  просыпалась  горохом  и  отозвалась  на  зу-бах  кисло-железным,  ноющим.
   Ракитин  завёл  дизель,  включил  скорость  и  тогда  только  разгадал  своё  со-стояние.
   Досада! Вот  что переполняло  и  вязало. Она  связывала  помыслы  и  поступки,  досада  на  обстоятельства. На  этот  день, обещающий  новые  тревоги  и  нервные  тру-ды,  и  на  машину. Она  вымотала,  и  еще  будет  выжимать  из  него  силы. Досадовал  и  на  Аиду. Пассажирка  ему  чем-то  нравилась  и  тем  наложила  печать  обязательности  и  неясной  тревоги.
    И  ему  не  хотелось  уезжать.
    «А  надо,  милейший. Умей  управлять  собой, - с  гримасой  боли  на  губах  по-думал  Николай. – У  тебя  же  есть  адрес. Ты  приглашен,  милости  просим. Так  что,  езжай  работать. Сделаешь  дело  и  погуляешь».
   Николай  медленно  тронул  машину  с  места  и,  поворотив  голову  и  пригиба-ясь,  стал  выглядывать  под  обрез  дверцы  окно  в  доме,  где  могла  быть  Аида.
   Проехал  дом  и  надавил  на  газ.
   У  мясокомбината  его  ожидало  предчуенное -  очередь  из  полудюжины  фур. Ракитин  пристроился  в  хвост  рефрижераторам,  но  не  впритык,  оставил  место  для  маневра,  на  случай  вырулить  из  ряда,  и  заглушил  мотор.
   Стоять  тут  предстояло  долго,  но  и  надо  экономить  горючку. Да  и  движком  шуметь  не  хотелось,  вредно  ему  свистеть  больным  цилиндром.
   Потом  причепурился. Достал  механическую  бритву  и  долго  елозил  по  лицу,  выкашивая  двухдневную  щетину. И  затем  только  вышел  в  разведку.
   Все  кабины  пусты  и  только  в  передней  машине  сидел  наготове  водила  и  нервно  поглядывал  на  старые  зеленые  ворота.
   - Давно  торчим  сливой  в  одном месте? – поинтересовался  с  ухмылкой  Нико-лай.
   Он  мельком  взглянул  на  мазиста,  приветствуя,  донес  пальцы  до  края  фетро-вой  шляпы. Глаза  пробежались  вдоль  череды  фургонов,  холодных  и  грязных,  вы-звавших  чувство  тоскливой  надломленности. День,  ясно  было,  пропадал  впустую.
   - Тебе  повезло, -  ответил  шофер,  отвечая  неприветливо-тусклым  взглядом. – Ты  утром  приехал.
   - За  ночь  ни  одной  машины  не  приняли? – спросил  Николай,  скорее,  по  инерции  разговора  и  тотчас  понял,  что  выронил  глупость.
   Смутясь,  он  ступил  к  передку  машины  и  тут  только  разглядел  на  каком  красивом  аппарате  восседал  хмурый  счастливчик. Под  его  задницей  был  Супер-МАЗ,  машина  последних  поколений  и  объект  вожделений  многих  дальнобойщиков!
   - Ты  что,  с  Луны  свалился? Где  ты  встречал,  чтоб  грузчики  пахали  в  три  смены?! – буркнул  хозяин  машины,  рядом  с  которой  Ракитин  немного отошел  душой.
   Досада  свернулась  калачиком  и  улеглась,  почти  отстранилась,  пуская  флюи-ды  тоски.
   Николай  в  таком  рейсе  впервые,  но  водитель  с  большим  уже  опытом,  и  по-тому  догадывался  о  пустопорожнем  времяпровождении  у  этих  ворот  в  кущи  надежд. А  такое  его  устроить  не  могло.
   Конечно,  он  мог  по  принуждению  обстоятельств  переночевать  в  кабине  Шкодницы,  мог  сходить  в  гости  к  Аиде,  коли  приглашен.  И  ночь  пройдет,  настанет  утро…Но  с  настроением  бездомной  и  голодной  собаки…Нет.
   А  перед  тем  предстоит  целый  день  томительного  ожидания  и  нерво- трепки.  Потому  как  всегда  найдется  самый  шустрый  и  нетерпеливый  шоферюга-пройдоха,  который  захочет  уладить  свои  делишки  и  проехать  без  очереди  на  разгрузку. То  ли  родственник  кладовщику,  то  ли  свояк  самому  директору.
   Напрасно,  выходит,  старался  и  лез  из  кожи,  но  сюда  притащился. Всё  пра-хом.
   И  все  же  теплилась  в  нём  надежда  на  что-то  неясное,  что  может  по-воротить  ход  предпраздничного  сумбура. Должно  же  быть  чудо.  Тем  более, под  Но-вый  год. И  Николай  спросил:
   - А  сколько  с  утра  заехало?
   Он  смотрел  на  мазиста  запрокинув  голову,  супил  брови  под  полем  шляпы  и  игнорировал  нежелание  водителя  общаться. И  амбал  с  черной  ще-тиной  на  щеках  недобро  разжал  тяжелые  челюсти.
    - С  утра  заехал  один,  матери  их  черта  лысого  на  закуску!
   - А  остальная  братва  где? – Кивнул  Ракитин  на  машины  позади  МАЗа.
   - Да  иди  ты!  Пристал,  как  яйца  к  помидору!  Откуда  я  знаю?! -  угро-жающе  прорычал  водитель  и  замерил  Николая  таким  взглядом,  что  при-шлось  ретироваться.
   И  правда. Зачем  надоедать  по  пустякам?
   «Тоже  хлебнул,  бедолага. Надеялся  приехать  и  уехать,  а  париться  пришлось  сутки.  Если  не  больше, -  вздохнул  шофер  Шкодницы,  возвращаясь  к  машине. – А  я  что?  Мне  надо  прилагать  усилия.  Надо  топать  до  конторы».
   Он  забрал  из  бардачка  документы  и  побрел  искать  участия  и  ин-формацию,  хотя  подспудное  чувство  подсказывало,  что  пути  те  -  не  те.
   «А  это  мы  еще  посмотрим,  милейший, -  сказал  себе,  осаживая  дурные  мыс-ли. Настырность  свою  Николай  знал  хорошо. – День  только  начинается,  и  начальство  по  креслам  расселось. И  телефоны  на  стрёме».
   Но  из  отдела  сбыта  и  приема  продукции  его  вышибли  почти  интел-лигентно  и  направили  на  склад,  где  решались  сиюминутные  вопросы.
   Работнички  отдела  сбыта  и  приёма  были  несколько  взвинчены  перед  празд-ником,  на  визитера   посмотрели,  как  на  некую  ошибку  в  распорядке  дня,  а  потому  поделиться  сочувствием  не  могли. Ему-то,  глупцу,  спешить  некуда. Зачем  ехал  под  праздник?
   Ракитин  их  понимал.  Возможно,  он  тоже  старался  бы  не  затронуть  клиента  неосторожным  вопросом  при  изобилии  собственных  забот. Николай  даже  не  вспылил  и  лишь  у  двери  оборотился  и  спросил:
   - Извините,  милейшие. Я  забыл  вас  поздравить  с  подступающим  пра-здником. Заботы!.  Мои  пустые  заботы.
   Естественно,  он  не  рассчитывал,  что  кто-то  из  них  опомнится  и  вспомнит  об  обязанностях  мелкого  чиновника. И  устыдится  кто-то,  и  извинится,  и  бросится  растолковывать  ему  дорогу  на  склад. Такого  он  не  ожидал. Но  разгрузить  душу  бы-ло  надо.
   И  он  помедлил  на  пороге,  и  на  его  лицо  легла  тень  виноватой  брезгливости. Зачем  связался  с  поганками?
   Напрасно  бередил  он  свою  душу,  они  про  него  забыли.
   Мужчина  за  столом  в  углу,  склонив  лысину,  считал  в  кошельке  деньги. Шептал  что-то  беззвучно  под  крупный  угристый  нос,  обдумывал,  верно,  проекты  на  праздник.
   Молодая  особа,  симпатичая  и  лицом  и  сложением  форм,  гляделась  в  зер-кальце  и  поправляла  прическу  из,  в  общем-то,  жидковатых,  обесцвеченных  переки-сью  водорода  волос. Хотела  выглядеть  блондинистой  копией  эстрадной  звездочки,  и  это  ей  почти  удалось.
   Женщина  у  окна,  хмурясь,  косилась  на  улицу:  неприятности,  быть  может,  грозили  ей  перед  праздником.
   Николай  хмыкнул,  определяя  здесь  свою  никчемность,  и  вышел  в  коридор.
   Склад  он  нашел  довольно  скоро, язык  до  Киева  довел. У  помещения  толпи-лась  шоферская  братия  из  очереди  на  разгрузку. Брала  штурмом  иль  на  измор  кла-довщика,  припертого  к  входной  двери. Тот  спиной  прикрывал  вход  в  конторку,  чему-то  отругивался  и  смотрелся  как  распятый  Христос.
   Водители,  молодые  и  пожилые,  полные  и  худые,  в  шапках,  каскетках,  кеп-ках  и  без  таковых,  все  возбуждены,  с  испариной  на  лбах  от  ласки  местного  на-чальства,  добивались  правды.
   - Что  ты  меня  лечишь?! – кричал  горластым,  но  вялым  голосом  один  в  шапке  из  ондатры,  с  пухлыми  от  заросли  щеками  и  с  глазами  красными  и  усталыми. – Ты  вечером  Новый  год  с  детками  да  внуками  усядешься  встречать,  баба  под  боком,  а  мне  где  кантоваться  ночь?! Мы  что,  не  люди?! – Махнул  рукой  назад  водитель. – А  вот  бы  тебя  задержать  с  нами  туточки!  Тогда  зашевелишься,  тогда  мигом  место  под  тушки  найдешь!
   - Жалобу  на  него  надо! – заявил  другой,  молодой  и  хлипкий,  который  не  мог  взять  даже  на  горло,  а  потому  выставил  аргумент  самый  шаткий. – Мы  вот,  к - ди-ректору! 
   Он  взвеселил  своей  простотой  бывалых,  заставил  оскалиться  и  снять  непо-требную  хмарь.
    - К  директору – это  ладненько,  в  самый  раз! – всхохотнул  кто-то. – Директор  его  взгреет!  Премией  под  праздник!
   Кладовщик,  пожилой  мужик  в  теплой  куртке  и  в  шапке  из  пыжика,  верно,  успел  попривыкнуть  ко  всяким  крикунам,  а  оттого  отмахивался  без  отчаяния  и  ле-ниво. И,  потирая  щеку  с  бороздами  морщин,  вещал:
   - Да  хоть  в  обком  или  в  горком!  А  то  и  в  ООНО! К  министру  обращайтесь.  Ишь!  Будто  кто-то  приделает  места  на  стеллажах! И  что  он  сделает,  секретарь  в  горкоме? Направит  прямо  в  магазины  сгружать  или  в  городской  холодильник?
   Ракитин  пристроился  сзади  к  толпе  и,  сразу  включаясь  в  игру,  строгим  на-чальственным  басом  спросил:
   - В  чем  дело,  товарищи?!
   Он  иной  раз  любил  сбить  с  себя  мрачность  таким  вот  Макаром,  необычной  выходкой  без  плана. Порезвиться,  напустить  туману,  как  говаривал  Гоголь. Разы-грать.
   Тем  более,  что  он  и  ростом  выше  всех  почти  на  голову,  и  шляпа  на  нём  от  командирского  состава,  и  тужурка  из  хрома  в  моде  теперь  не  только  среди  шофер-ни. Вид  такой  придавал  вальяжности  и  сбивал  с  других гонор. Ну  а  толстогубое  лицо  с  глазами,  в  которых, отсутствие  всякого  присутствия,  завершали  портрет  не-малого  чина.
   - Что  за  крик,  а  свадьбы  нет?! И  вообще,  почему  митинг?! Шум,  а  ясности  ноль.
   Шофера  невольно  притихли,  с  интересом  обернулись  на  командирский  голос.  А  так  как  было  еще  довольно  сумеречно  и  Николай  незнакомый  новичок,  то  приняли  его  за  важную  птицу  за  этим  забором  и  стали  внимать  дальнейшему.  Яв-ление  могло  наполнится  смыслом.
   - Да  вот,  не  разгружают! -  сразу  же  воспалился  самый  возбудимый и  моло-дой,  который  угрожал  жалобой  директору  на  виновника  их  бед. – А  нам  ночевать  тут  на  праздник! Вчера  три  машины  только  разгрузили. И  я  тут  ожидаю  третьи  су-тки! Нам  что,  тут  пропадать  до  пришествия  Христа? Грузчиков  у  них  не  хватает,  места  складского  нет. Нам  от  этого  легче,  когда  бардак  у  них?! Непорядок!
   Он  кричал  это  Ракитину,  найдя  благодарного  слушателя,  но  непорядок  бро-сил  кладовщику,  быстро  оборотившись  и  брызнув  слюной.
   Все  за  ним  уставились  с  осуждением  на  завскладом,  с  укором  глядел  на  него  и  Николай.
   - Да, милейший  товарищ, получается  неувязка, - протянул  он  тоном  дол-жностного  лица. Ракитин  продолжал  играть  инкогнито,  а  потому  наивность  надо  было  прятать. – Как  можно  выйти  из  положения? Товарищам  надо  помогать. Они  правы,  а  вы  в  курсе  дела. С  народом  шутить  нельзя.  Или  мясо  трудящимся  не  нужно?  Перед  праздником  и  после.
   Однако,  кладовщик  мякину  не  клевал. Он  оценил  взглядом  Николая  и,  если  принял  его  за  шишкомота,  то  не  настолько  большого,  чтобы  дрожать  в  коленках. Заносит  тут  всяких  из  начальников. Чаще  они  промышляют  насчет  мяса  своим  кон-торам,  снабженцы.  И  от  скуки  бродят  по  цехам.  И  это,  пожалуй,  из  таковских. А  потому  мужик  отпел:
   - А  вы  бы  приказали  скотинку  бить  не  враз,  не  ко  дню  праздника, не  к  концу  квартала  или  года,  а  каждодневно  и  планово. А  то  ерундистика  получается. То  комбинат  простаивает,  некого  потрошить, то  и  своего  не  успеваем  обработать,  а  нам  везут  со  всех  краев  и  даже  из  братских  стран! Вот  и  ерундистика. -  И  он  повел  широким  жестом  на  шоферню,  отхлынувшую  при  появлении  Ракитина  от  двери,  и  внимающую  их  общению  со  сменой  пессимизма  на  оптимизм  и  обратно. – Ночевать  товарищам  придется  тут,  вот  такая  фиговина  видна  на  горизонте. Три,  ну  четыре  от  силы  фуры  впихнем  мы  в  склад,  а  остальные  и  некуда  и  не  успеть. Время  не  рас-тянешь  и  грузчиков  не  хватает. Кто  заболел,  кто  взял  отгул  под  праздник. А  кто  работает,  так  они  не  железные. Ерунда  и  только.
   И  кладовщик  устало  повел  кистью  руки  и  опустил  долу.
   Николай  удовлетворенно  усмехнулся  и  покивал,  соглашаясь  с  доводами  умудренного  кладовщика.
   - Вы,  милейший,  блистательно  доказали,  что  негативные  явления  еще  про-цветают  в  нашей  практике. А  кто  станет  изживать  их?  Дядя?  И  где  ваш  личный  гуманизм,  забота  о  конкретном  человеке?  Как  быть,  скажем,  мне,  водителю?  Оцени-те  объективно. У  вас  есть  общегосударственная  колокольня,  с  которой  можно  это  сделать? Нет,  милейший,  нету  этой  вышки  в  вашем  распоряжении. И  потому,  как  бы  умно  вы  не  рассуждали, как  бы  не  стучали  себя  в  грудь,  а  нас  доставали  логикой,  вы  все  же  не  сможете  влезть  в  шкуру  водителя  и  изнутри  оценить  его  потери  как  индивида.  Нравственные  и  физические. И  потому  вам  глубоко  плевать,  где  и  как  проведут  эти  заслуженные  и  натруженные  люди  предновогодний  день  и  вечер. Вы-то  будете  встречать  грядущее  в  тепле  и  неге,  с  бокалом  игристого,  и  звон  хрусталя  не  разбудит  в  вашей  душе  сострадание  к  мученикам.
   И  Ракитин,  тем  же  жестом,  каким  кладовщик  указывал  на  толпу  шоферов,  указал  на  товарищей  по  беде. Он  не  скрывал  язвительности,  наоборот,  хотел  пора-зить  ею  хозяина  их  положения.
   Заведующий  складом  встретил  глаза  резвящегося  индивида  и  решил  дискус-сию  по-своему.
   - А  идите  вы!.. – но  непечатного  слова  не  исторгнул,  а  улыбнулся  хотя  и  натужно,  но  с  насмешкой. Лучами  собрались  морщины  у  глаз. Он  поднял  руку  и  поскребся  у  виска,  коснулся  седого  пёсика. – Идите  вы,  товарищ,  прямо,  прямо,  а  потом  и  кренделем!
   - Вы  смелый  человек. Вы  что,  на  пенсии? – скорее  восхитился,  чем  удивился  Николай.
   Пожалуй,  кладовщик  раскусил  его  игру.
   Но  почему  не  разоблачил? Или  Ракитин  помогал  ему  сдерживать  накал  страстей  водителей,  а  потому  оказался  полезным? Разговор  даже  с  мнимым  началь-ством  позволял  потянуть  время?
   Николай  слегка  щурил  большие,  навыкате,  темно-каштановые  глаза,  с  инте-ресом  разглядывал  разбитного  командира  нижнего  звена  и  с  любопытством  ждал  ответа.
   - Смелость  города  берет! – Кладовщик  распахнул  пасть  с  зубами  через  один  в  желтых  коронках. – А  до  пенсии  мне  черпать  не  перечерпать  подарки  жизни. Такая  вот  ерундистика.
   - Извините,  как  вас  величать?
   Уже  без  тени  усмешки  и,  пожалуй,  с  уважением  спросил  Ракитин. Станови-лось  неудобным  вести  разговор  безлично.
   - Петр  Михайлыч, -  ответил  кладовщик.
   В  бледно-голубых  его  глазах  не  было  ни  страха,  ни  досады  и  даже  интере-са,  смотрели  сквозь  и  отрешенно.
   - А  меня  Николай  Павлович. Скажите, Пётр  Кузьмич,  вы  лично  ничего  не  сможете  сделать  для  этих  людей. Чтобы  они  по-человечески  встретили  праздник  и  не  гнулись  бы  здесь  неприкаянно. Проявить  солидарность  можете?
   Водитель  Шкодницы  обернулся  и  обвел  тоскующим  взглядом  товарищей  по  несчастью,  слушающих  разговор  с  неприкрытым  пристрастием.
   - Эх,  ты! – выдохнул  с  укором  кладовщик  и  убрал  в  карманы  меховой  курт-ки  руки. – Разве  я  враг  народу? Но  нет,  куда  сгружать тушки! Где-то  кто-то  подстра-ховался  на  праздник  и  прислали  этих. -  Кивнул  на  шоферню. -  Да  наши  постарались  перед  тем,  завезли  убоинки. На  улицу  я  не  прикажу  выгрузить  мясо?  То-то! Вот  и  ерундистика!
   - А  городской  холодильник?  Туда  нельзя  направить? – с  надеждой  осведо-мился  Николай.
   - Не  знаю,  дорогой  товарищ  представитель,  не  знаю  вашей  должности, - ска-зал  утомленно  заведующий  складом. Он  взялся  за  ручку  двери,  собираясь,  видимо,  драпануть  от  бессодержательного  разговора. – Кругом  же  свои  бугры!
   Но  и  водители  умудрены  опытом  жизни, а повидали,  пожалуй,  поболее  его,  сиднем  сидящего  при  складе,  и  потому  не  поверили  в  душевное  сострадание  бала-бола. Они  поугрюмели  и  загомонили  разом.
   Кладовщик  открыл  позади  себя  дверь,  но  решился  оставить  последнее  слово  за  собой.
   - Холодильник  не  наша  епархия.  В  принципе,  конечно,  все  мы  ходим  в  од-ной  системе. Кому  надо,  обращались  в  снабжение,  звонили  туда,  но  песня  кругом  про  туманы. По  уму  когда  у  нас  решали? Трудности  сначала  создают,  а  потом  с  ними  борются. Вот  и  ерундистика  под  каждый  Новый  год!
   - Хорошо.  Конкретно,  кто  сможет  оказать  помощь? Разгрузить  машины  и  от-править  по  домам. Адрес  можно  указать? – жестко  поставил  вопрос Ракитин.
   Ему  тоже  поднадоело  играть  разведчика  удачи,  и  он  почувствовал  на  душе  досаду.
   Складской  работник  двинул  слегка  плечами,  раздумчиво  потер  высокий,  со  складками  лоб,  предварительно  сдвинув  пыжик  шапки,  тронул  пальцами  блеклую  бровь.
   - Практически  никто, нет  волшебника, -  решил  он  наконец,  виновато  глядя  на  Ракитина. – Складской  площадью  не  разживешься  даже  в  долг,  а  грузчиков  достать,  сам  понимаешь…
   Но  осекся,  видимо  вспомнив,  что  такие  факты  обстоятельств  приводил.
   - А  что  сможет  обком,  горком  партия? – Искал  своё  Николай. – Вы прежде  ставили  обком  сверху.
   Он  уже  позабыл,  что  затеял  игру  для  прогона  времени,  и  теперь  пытался  найти  выход  из  ерундового  положения. Хотелось  разгрузить  фуру  и  уехать  домой.
   - Партийный  орган  может  всё.  Он  расшевелит  кого  надо. Партии  они  побаи-ваются, -  осторожно,  как  бы  внутренне  прикидывая  возможности  высокого  органа,  проронил  кладовщик. Он  вздохнул,  но  теперь  облегченно,  понимая,  что  можно  спихнуть  докуку  шоферюг  на  сторону. И  все  же  сглупил,  показывая  ум: - Но  прика-зав,  надо  проверить  исполнение  и,  если  что,  спросить. А  наши  тоже  не  лыком  сте-ганы,  они  дурака  свалять  могут  и  припудрить  мозги.  Мне  же  не  прикажут  в  свой  сарай  сгружать  тушки,  если  сюда  некуда? Вот  так-то,  ребятки. И  не  надо  мне  на  мозоль  жать.  А  попробовать  советую. Партия  может  всё! Прикажут  и  выгрузят.  Раз-везут  по  магазинам! Съездить  до  них  можно.
   Он  изложил  совет,  с  мрачной  насмешкой  посмотрел  на  Ракитина,  словно  намекая  на  никчемность  его  забавы,  скользнул  пустым  взглядом  по  лицам  водите-лей,  и  шагнул  в  тамбурок  своей  конторы.

                __________   6   ___________

   Сначала  Ракитин  испугался  мысли:  на  своей  «Шкоде»,  раздрызганной  и  горластой,  ехать  в  центр  города  и  добиваться  дела. Гаишники  могла  заступить  дорогу,  и  они  не  пустили  бы,  но  он  ударился  в  обман. Обычно  Николай  не  умел  врать,  не  приучен  с  детства,  но  тут  была  дилемма. Скажешь  правду,  от  ворот  поворот  укажут,  а  если  соврешь,  можешь  достигнуть  нужного.
   Доехать  до  горкома  партии  надо,  хоть  кровь  из  носа.  И  добраться  на  своей,  астматической  Шкоднице.  Другая  машина  не  ударит  по  чувствам.
   И  сержант,  когда  остановил  Николая  и  получил  ответ,  сначала  опешил  и  безвольно  обмяк.
   - Зачем,  куда  мы  едем  на  кирпич?  Не  видел  знака? – довольно  развязно  и  строго  ссыпал  вопросы  инспектор,  едва  коснувшись  пальцами  ушанки  и  забыв  представиться. Но  руку  за  документами  протянул  решительно. – Ваши  права,  путе-вочку  на  груз  и  накладную.
   - И  рад  бы  в  рай,  но  требуют  на  ковер, - почти  весело  отозвался  Ракитин,  вручая  путевку  и  накладную,  но  придерживая  удостоверение  водилы. –Видишь,  на  какой  машине,  а  мясо  везу. Трудящимся  нужно  мясо,  а  выгружать  не  найдут  куда. Запарились  работнички  перед  праздником. Так  я  пожаловался  в  горком,  а  оттуда  приказали  прикатить  к  ним.  Смотреть  будут  на  бардак  личными  глазами,  прежде  чем  отправить  в  магазин. Как  в  горком  проехать,  укажи.  А  то  там  ждут.
   - Прямо,  а  там  укажут  как  подъехать. Горком  увидишь  справа  по  ходу, -  бросил  сержант,  разочарованно  возвращая  бумаги.
   На  первом  этапе  поиска  правды  ложь  помогла. Будь  это  не  перед  длин-ным  праздником,   или  в  летние  праздники  труда, - другое  дело,  можно  и  потерпеть. Но  сейчас  ему  нужен  только  положительный  результат,  а  ради  него…
   Николай  поехал  дальше,  приговаривая  в  себе:
   «Кретин  ты,  милейший. Рассуждать  станешь  потом,  что  красиво,  а  что  не  очень,  и  кто  приспособился  к  колдобинам  жизни и объехал  тебя  на  кривых. Хитрость  и  вранье  всегда  были  суть  разными.  На  войне,  не  будь  хитрым,  ты  победишь  всегда? То-то.  Уймись  и  гляди  на  дорогу. И  если  что,  не  тормози  до  самого  горко-ма».
   Заодно  он  вспоминал  и  тех  горемык,  что  ждали  чуда  у  мясокомбината.
   Но  у  них  все  же  были  исправные  машины,  перед  всякой  кочкой  они  могли  не  шептать  заклинания  и  ехать  с  уверенностью  домой.  А  ему  и  домой  добраться  большая  задачка.
   «Пусть  хоть  стреляют,  а  к  секретарю  горкома  надо  пробиться. Такую  задач-ку  решить  по  плечу  только  головастому  мужику,  с  натурой  быка. Так  что,  гляди,  чтоб  не  нарваться  на  пустышку. А  то  они  мастера  закрыть  дорогу  к  ревизору,  от-футболить  ходока».
   Впрочем,  мысли  эти  он  тут  же  осудил,  понимая,  что  жизнь  полна  извилин,  а  начальство  и  впрямь  имеет  привычку  прятаться  от  народа.
   И  кто  знает,  как  поступил  бы  Ракитин,  вздумай  ему  кто  поставить  препону.  Но  на  пути  к  горкому  партии  милиции  больше  не  встретилось,  и  он  благополучно  подкатил  к  огромной  четырехэтажке,  что  высилась  за  площадью  на  отшибе.
   Рассмотрев  подходы,  подкатил  почти  к  подъезду  и  стал  чуток  в  сторонке. Чтобы  и  на  виду  быть,  и  не  мешать  лакированным  легковухам,  с  малыми  интерва-лами  высаживающими  седоков.
   Подъехал  с  форсом,  как  подвернул  бы  с  разворотом  другой  «шкодник»  на  исправной  машине,  хотя  у  въезда  на  площадь  висел  запретный  знак  грузовикам.
   За  нарушение  правила  он  осудил  себя  на  прокол  в  талоне  или  штраф,  а  потому  был  тверд  в  решении  не  отступать.
   Стало  уже  почти  светло,  наступал  рабочий  час  и  к  подъезду  участи-лись  подкаты  черных  «Волг» - членовозов.
   Крупные  деятели  партии  областного  и  городского  масштаба  с  досто-инством  выбирались  из  недр  средств  доставки, механически  охорашивались,  поправляя  гал-стуки,  и  шагом  кесаря  поднимались  к  двери  в  храм  догм  и  схоластик. 
   Клерки  партии  помельче,  приезжали  к  месту  службы  общественным  транс-портом.  Будто  смущаясь  малой  значимости  в  руководстве,  они  торопливо  пересека-ли  площадь,  взбегали  по  мраморной  крошке  ступеней  и  пропадали  за  массивом  притвора  с  бронзовой  рукоятью.
   Ракитин  специально  не  глушил  дизель  своей  колымаги. Он  понимал,  что  если  будет  стоять  тихо,  то  так  и  простоит  с  печалями  и  пустым  интересом. А  не  уймет  шума,  то  скоро  вышлют  кого-либо  узнать  в  чем  причина  и  прогнать.  И  тогда  завя-жется  разговор.
   На  это  он  и  рассчитывал  и  событий  не  торопил. Разглядывал  жизнь,  иду-щую  рядом,  выставлял  за  окно  ладонь  и  собирал  с  ветерка  дождик,  и  прогонял  им  сонливость. Тут  ему  заснуть  нельзя.
    Николай  не  удивился,  когда  из  подъезда  выскользнул  милицейский  офице-рик,  скоренько  подбежал  и  строго  потребовал  устранить  непорядок  и  заглушить  мо-тор. К  кому  и  почему  приехал  водитель,  его  интерес  не  брал.
   - А  как  я  потом  его  заведу?  Товарищ  лейтенант! – поднял  руки  над  рулем  и  довольно  развязно  спросил  Ракитин. – Стартер  сдох  и  горки  нет.  Где  я  возьму  бук-сирнуть?
   - Ну  так  отъедьте  подальше!  Вы  мешаете  работать! – с  той  же  катего-ричностью  заявил  страж  порядка.
   И  наградил  холодным,  тяжелым  взглядом  педанта  и  зловредного  служаки.
   - Так  я  и  там  мешать  стану  с  таким  шумом. А  мне  приказано  ждать! - весело  отозвался  «шкодник»,  свесившись  головой  через  дверь,  чтобы  добраться   до  сознания  лейтенанта. 
   - А  кто  приказал?! -  прокричали  ему  вопрос.
   И  Ракитин  увидел  рядышком  с  лейтенантом  мужичка.  В  простой  заячьей  шапке  и  в  незавидном  драповом  пальто,  застегнутом  на  одну  среднюю  пуговицу,  и  с  шарфиком  на  тонкой  шее. Мужчина  придерживал  шарф  ладошкой,  ежился   и  смотрел  удивленно  и  требовательно.
   «Завхоз, -  подумал  Николай, - или  большой  шишкомот. Те  тоже  любят  под-кинуть  дурачка».
   Водитель  Шкодницы  еще  раз  быстренько  оглядел  мужичка,  кругом  среднего. И  по  упитанности,  и  по  росту,  и  годами  под  полста.  Утвердился  в  невысоком  о  нём  мнении,  как  помощнике  в  деле,  и  ткнул  в  себя  пальцем.
   - Совесть  моя  приказала  и  обстоятельства! – И  поднял  палец  к  небу. -  И  от-туда  наказ  поступал!  От  вышних  сил!
   - Вы  можете  заглушить  мотор?  Трудно  говорить  сквозь  шум!
   Мужик  тужился,  напрягая  голос,  и  был,  пожалуй,  болен.  Цвет  лица  нездо-ровый. Но  хочет  остаться  вежливым:  интеллигентная  закваска  или  требует  долж-ность.
   -А  разговор  будет  предметным?
   Николай  тоже  старался  ответить  должной  монетой,  но  и  о  деле  думал. И  за  интеллигентность  свою  поручиться  не  мог. Не  нажмешь  вовремя  и  останешься  с  но-сом. Во  всяком  случае,  он  так  думал  о  себе  и  потому  морщился  и  мрачнел  душой,  не  пуская  туда  предчувствия. Он  все  же  склонялся  к  мысли,  что  новый  собеседник  завернул  к  нему  не  от  нечего  делать  или  принудить  к  повиновению,  а  узнать  за-гвоздку  и  помочь.  И  оттого  пошел  в  лобовую.
   - В  таком  месте  по  пустякам  говорить  вредно, -  прокричал  ответ  му-жик,  придерживая  от  хлесткого  ветра  шапку.
   И  сделал  знак  лейтенанту,  чтобы  пропал  с  глаз,  не  мешал. Тот  отдал  честь  и  удалился. Такой  ход  жизни  обнадежил,  Ракитин  проводил  взглядом  офицера  и  за-глушил  дизель.
   - Будь  что  будет.  Думаю,  заведу.  Аккумулятор,  правда,  было  подсел, - сказал  Николай,  напуская  на  лицо  угрюмую  заботу. – Но  мотор  работал  и  должен  подзаря-дить.
   Двигатель  и  на  пяти  цилиндрах  заводился  хорошо,  но  потемнить  в  его  по-ложении  не  мешало.
   - Мне  кажется,  вы  не  просто  так  приехали  сюда  и  устроили  маленький  спектакль, - выложил  свои  предположения  мужик, с  прищуром  глядя  снизу,  а  оттого,  вернее  всего,  придерживая  головной  убор. -  Выкладывайте  дело.
   - Люблю  догадливых  людей! - осклабился  в  ответ  Ракитин,  тут  же  наполняясь  чувством  надежды.
   Человек  начинал  ему  нравиться.
   - На  вашем  месте  я  спустился  бы  на  грешный  асфальт. Мы  не  в  равных  ус-ловиях. Я  и  без  того  ростом  не  вышел,  а  тут  глядеть  вынужден  вовсе  подобостра-стно. А  вам  смотреть  сверху  положено  на  дорогу.  Не  так  ли? – вопросил  собеседник,  насмешливо  улыбаясь. Казалось,  он  предлагал  нескучную  игру. И  когда  Николай  спрыгнул  на  твердь  и  стал  рядом,  мужчина,  уже  откровенно  веселясь,  заметил: - Да  и  рост  у  вас  богатырский. Я  не  напрасно  вытащил  вас  под  дождь?  Вы  не  про-студитесь?
   - Ничего,  моё  дело  шоферское, -  качнул  плечом  Ракитин,  с  нараста-ющим  интересом  разглядывая  толкового  визави. – А  вот  вы  можете  про-дрогнуть.
   Грубоватые  черты  лица,  рубленного  как  бы  начерно  матушкой-приро-дой,  не  вызывали  отторжения. Скулы  несколько  выпирали,  раздавали  лицо  вширь,  но  прямой  нос,  верно,  в  далеком  прошлом  утративший  тюркскую  первородность,  теперь  скрашивал  черты. Подбородок,  тяжеловатый  и  квадратный,  мог  поведать  о  решительности  и  твердости  характера,  а  абрис  губ,  в  меру  мясистых,  снимал  первое  впечатление  незавершенности  портрета,  которое  вызывали  морщины  на  лбу  и  слегка  оттопыренные  уши. А  вот  глаза  излучали  ум.
   Но  всё  относительно  в  мире  подлунном,  можно  и  ошибиться.
   И  человек  беспечно  отмахнулся:
   - Мне  тоже  не  впервой. Так  что  у  вас  случилось? Не  разгружают  машину, а  впереди  Новый  год? И  вам  негде  устроить  долгий  отдых  в  нашем  городе?
   - Я  же  говорил,  что  вы  человек  проницательный. Кабы  на  каждом  мес-те  сидел  такой  толковый! – простодушно  заметил  Ракитин,  впрочем,  пораженный  догад-ливостью  партийца.
   «Это  сколько  же  надо  потолкаться  среди  народа,  чтобы  таким  глаза-стым  стать»! – Подумал  Николай,  сразу  поднимая  мужика  до  размера  первой  величины  в  номенклатуре.
   - Значит,  я  угадал. И  куда  вас  направили?  Надеюсь,  не  на  три  буквы? Где  вам  не  оказали  радушия?  На  мясокомбинате?
   - Да  затоварились,  говорят. А  нам  оттого  легче? Сколько  дней  торчать  при-дется  здесь. И  если  бы  я  один.  А  то  машин  шесть  собралось  да  еще,  надо  думать,  подъедут.  А  у  меня,  вообще,  оказия  с  мотором. Вот,  прихо-дится  писаться  в  кляуз-ники, - выложил  жалобы  Ракитин,  стараясь  не  взвол-новаться  и  не  сказать  лишнего. Он  даже  пошлепал  по  карманам  в  поисках  леденцов,  не  сразу  вспомнив,  что  вы-швырнул  вгорячах.
   - Да-а,  положеньице  сложилось, -  нахмурился  невольный и  душевный  собе-седник. –Кстати,  как  вас  зовут?
   - Николай. Николай  Павлович  Ракитин. Водитель  первого  класса, - представил-ся  «шкодник»  и  хмыкнул,  как  бы  подчеркивая  скрытой  иронией бахвальство  про-фессиональным  мастерством. А  еще  ему  интересно  узнать,  кто  таков,  этот  умный  мужик. И  он  спросил  прямо: - А  вы  кто?
   - Григорий  Васильевич, -  ответил  тот,  но  о  должности  промолчал. – И  имею  встречный  вопрос. Почему  вы  приехали  искать  порядок  сюда? Вы  испробовали  всё?
   Собеседник  поежился,  повернулся  боком  к  ветерку,  застегнул  пальти-шко  на  пуговицы,  подвернув  шарфик. И  уставил  на  Ракитина  хитрющий  взгляд.
   - Ну,  вы  даете,  Григорий  Васильевич!  Да  это  же  система! Перед  празд-ником  в  конторах  какая  работа?!  Все  строят  планы  и  играют  в  футбол. Из  кабинета  в  дру-гой  гоняют. А  брать  за  грудки  или  потрясать  монтиров-кой…Их  тоже  понять  можно. Затоварили  склады. Но…Сказать  правду,  не  слышал  еще,  чтоб  не  искали  объективных  причин  бардака  на  производстве. – Тут  Николай  взглянул  на  подъезд  здания,  где  из  черной  «Волги»  выбирался  грузный  чинодрал  в  дубленке,  в  пыжико-вой  шапке,  с  ярко  зеленым  шарфом  на  груди  и  с  поступью  вельможи. –Извините.  Это  не  первый  секретарь? Мне  бы  к  нему  пробиться  с  просьбой.
   И  указал  глазами  на  седока  членовоза. Тот  тоже  глянул  в  их  сторону,  ко-ротко  кивнул  собеседнику  Николая,  и,  часто  оглядываясь,  подался  к  резной  двери  в  дворец.
   Григорий  Васильевич  тоже  коротко  кивнул  в  ответ  и,  усмехнувшись,  сказал:
   - Секретарь,  но  не  первый. Первый  секретарь  горкома  партии  я.
   - Ох!  Извините!  Я  столько  наговорил. Нет,  напраслины  ни  грамма,  но  теперь  не  знаю,  как  быть? Как  я  понял,  вы  тоже  не  сможете  нам  помочь. Хотя  за  первого  секретаря  можно  принять  его.
   Ракитин  выглядел  растерянным,  сбитым  с  толку. Этот  мужик  чего-то  обещал  поведением  и  нравился  всё  больше,  но…Захочет  ли  помочь?
   - Одёжка  не  всегда  правильно  выявляет  личину,  но  тут,  вероятно,  она  обли-чает  верно. Так  что,  отчасти  вы  правы. Иные  люди  стараются  одеждой  подчеркнуть  значительность,  которой  хочется. – Секретарь  виновато-насмешливо  улыбнулся. – Но  разговор  у  нас  о  другом.  И  я  повторюсь. Почему  вы  ищите  решение  злободневных  вопросов  здесь, у  партии, а  не  на  производстве? Разве  мелочная  опека  научит  поряд-ку? Вы  же – рабочий  класс.
   - Рабочий  класс  сила,  когда  солидарен  и  выступает  фронтом. В  нашем  слу-чае  нас  мало,  и  взять  на  глотку  мы  не  можем. И,  как  видите,  сюда  я  приехал  один. Да  и  пробиться  за  помощью  трудно.  Вас  кирпичами  огородили,  проехать  нельзя. Так  что,  с  единоличными  явлениями  никто  не  считается.  Хотя  из  единиц  слагаются  тысячи  и  миллионы. Извините  за  правду. Вы  скажете,  приезжайте  общественным  транспортом,  запишитесь  на  приём  и  добивайтесь  решения  вопроса  законным  путем. Но  даже  в  другой  день  нам,  приезжим,  в  голову  подобное  не  придет. Я  рискнул  нарушить  правила,  но  встретились  мы  случайно. Так  что,  мне  ехать  не  солоно  хле-бавши?
   Ракитин  криво  усмехнулся,  поправил  шляпу, чувствовал   себя  прескверно.  Выходило,  жаловался  на  жизнь  и  унижался,  а  поступаться  подобным  Николай  не  хотел. Да  и  привычки  не  было.
   - Судя  по  манере  говорить,  у  вас  высшее  образование.  Или  много  читаете? – спросил  Григория  Васильевич,  глядя  под  ноги  себе,  хмурясь  и  что-то решая.
   - Очень  люблю  читать, -  почему-то  соврал  Ракитин. Впрочем,  причину  он  знал.  Признание  могло  увести  разговор  в  сторону. – Но,  оказывается,  показывать  эрудицию  вредно. Приходится  иной  раз  доказывать  очевидное,  а  конторские  тут  же  суют  в  нос  иронию:  развелось  грамотных! Одолели  образованные,  работать  не  да-ют!
   Секретарь  поднял  глаза.
   - И  член  партии?
   А  вот  уж -  дудки! Одно  время  тащили  за  уши  и  он  даже  пару  раз  посетил  открытые  собрания  партийцев,  но  вступать  в  ряды  подхалимов  раздумал. Да,  в  газе-тах  и  прочих  местах  говорят  правильно,  кричат  с  энтузиазмом  о  планах  и  громадах  в  стройках  пятилеток. И  может,  ему  не  повезло  увидеть  азарта  и  воодушевления  труда  в  иных  местах,  зато  скукотищи  хлебнул  широкой  грудью  в  родном  коллективе. Не  членов  на  собрания  не  сгоняют  и  даже  если  хильнёт  от  демонстрации  на  праздники  в  колоннах,  рискует  не  очень. А  вот  если  член…Потому  Николай  остерегся  вступать  в  члены.
   Но  такую  правду  говорить  нельзя. Не  поймут  и  могут  обидеться.  Да  и  на-солить.
   Потому Ракитин  только  качнул  головой,  и  отношение  к  партии  скрыл,  лишь  проронив,  будто,  винясь.
   - Нет. Как-то  не  случилось  вступить.
   И,  бросив  взгляд  обочь,  углубился  в  изучение  напасти  от  природы. Он  смотрел,  как  ветер,  то,  вывернув  из-за  домов,  то,  шастая  по  перспективе  улицы,  крутит  косые  струи  дождя,  бросает  с  размаха  на  стены  и  в  окна  строений, волочит  светлой  занавесью  по  площади,  и  вдруг  швыряет   плашмя  на  черный  асфальт.
   Или  захватит  в  тугой  жгут  и  быстро  уносит  прочь. И  тогда  кажется,  что  дождь  наконец  истратился,  а  вместо  него  остался  водянистый  туман  и  только. И  тусклый  свет  уносимой  воды  принимается  за  блеск  долгожданного,  далекого  луча  солнца,  с  трудом  проходящего  сквозь  вязкую  мглу  лохматых  туч.
   Природа  играла,  но  ему  нельзя. И  Николай  добавил  объяснений:
   - Не  сложилось.
   Теперь  он  взглянул,  но  мельком  на  собеседника,  заметил  в  нём  то  ли  доса-ду,  то  ль  осуждение.
   - Почему? – коротко,  без  жалости  поймать  на  лжи, нажал  секретарь,  не  счи-тая  вопрос  неуместным.
   Что  же,  обязывает  работа. Он  хотел  добиться  сути.
   А  Ракитин  вымучено  улыбнулся, - пристал  мужик. Но  решил  отбояриться.
   - Мудрость  приходит  к  тридцати  пяти,  как  утверждают  те  же  мудрецы.  А  мне  только  тридцать.
   На  шутку  он  ожидал  иронию  и  убийственную  логику  в  лекции  о  позиции  мещанина,  но  ошибся.
   - Вы  правильно  решили, Николай  Павлович. Совершенно  верно, -  нео-жиданно  живо  сказал  секретарь. – Попутчиков  у  нас  достаточно. И  пока  вы  сомневаетесь,  вы  не  борец. Сомневающийся,  ищущий, но  попутчик. А  попросту, -  обуза  для  партии. Когда  твердо  усвоите,  что  хорошо  и  что  плохо,  когда  поймете,  что  главное  в  жизни -  здравый  смысл,  и  когда  ваши  помысли  совпадут  с  уставом  партии,  тогда  милости  просим. А  что  касается  вашего  дела, то  тут  проще. Поезжайте  на  городской  холодильник.  Сообщите  товарищам  и  езжайте. Заверьте  их  от  имени  первого  секре-таря  горкома  партии  Булавина,  что  Новый  год  они  будут  встречать  дома,  как  большинство  трудовых  людей. Тем  временем  я  распоряжусь,  чтобы  вас  встретили  должным  образом. Все  останутся  довольны:  и  вы,  и  граждане  нашего  города,  от  имени  которых  я  благодарю  вас  за  труды. Спасибо  вам!
   И  поворотился  идти.
   - И  вам  спасибо! Большущее  спасибо! – от  души  воскликнул  Ракитин,  с  вол-нением  протягивая  руку  секретарю  Булавину.
   Они  разошлись.
   Партийный  работник  скорым  шагом  добрался  до  ступеней  к  зданию,  легко  взбежал,  у  двери  обернулся,  и  еще  раз  попрощался  взмахом  руки.
   «Толковый  мужик, - оценил  Николай,  и  тоже,  особо  не  тужась,  вспрыгнул  в  кабину  Шкодницы. Завел  мотор  и  развернул  машину  на  пятачке  и  потиху  покатил  в  обратном  направлении. Он  был  в  полной  уверенности,  что  на  этом  все  его  тревол-нения  кончаются. – Кругом  бы  такие  порядки!  Живи  и  радуйся!.. Вот,  если  лапши  не  навесил. На  это  встречаются  такие  мастера,  что  готов  посчитать  за  искусство».
   И  задавливая  смутную  тревогу,  покрутил  головой.   
   Приключения  его,  наверняка,  заканчивались,  зато  злоключения  начались  тут  же,  как  только  свернул  с  главной  улицы. Это  Ракитин  понял  по  ухмылке  гаишника,  тянущего  палочку-выручалочку  поперек  пути.
«Опоздал,  милейший. Дело  сделано.  А  трояк  или  дырку  в  талоне  можешь  для  почина  пробивать.  Тут  божьей  воли  быть  не  может, -  усмешкой  отозвался  младшему  лейтенанту  Ракитин,  прижав  машину  к  бровке  и  выглядывая  в  окно. – Твоя  работа:  подойти  и  представиться,  просечку  сделать,  а  моя – показать  документы».
   Плечистый  младший  лейтенант  в  новеньком  темном  полушубке,  пошитом  по  фигуре  и  с  талантом, в  белой  портупее  и  в  яловых  сапогах  красовался  портретом  представителя  власти. Смотрел  весело,  играл  полосатой  палкой,  стуча  легонько  себе  по  ладони.
   И  не  представился,  не  бросил  к  шапке  руку,  но  потёр  узкий  подбородок  и  с  угрожающей  ехидцей  сказал:
   - Ленишься  выйти  для  приятной  беседы? Ну-ну. Давай-ка  права. Зачем,  зна-ешь.
   «Да  уж  знаю, - с нудьгой  на  сердце  подумал  Николай  и  молча  отдал  удосто-верение. –Этот  хмырь  дырку  проткнет…Да  уж  и  хрен  с  ним. За  дело  пострадать  не  жалко».
   Работник  ГАИ  развернул  книжицу,  повертел  целёхонький  талон  предупреж-дений  и  полез  в  карман  дубленки. Достал  щипчики,  чем  просекают  талон,  и  громко  поведал:
   - Прокол  законный. Грех  жаловаться. – И  с  усердием,  и  как  показалось Раки-тину,  с  чувством  исполненной  подлости,  сделал  просечку. – Счастливого  пути!  Не  задерживай  движение!
   «Легкая  рука  у  сержанта  Нечипоренко. Не  сбрехал», -  с  больной  улыбкой  подумал  водитель  и  посмотрел  в  детски  чистые  и  голубые  глаза  инспектора. Тот,  по  дрянной  привычке  пастухов  дорог,  играл  полосаткой,  шлепая   по  руке,  и  мнил   себя  повелителем  судеб,  если  не  маршалом  автобана.
   - Да,  лейтенант,  стоишь  ты  на  нужном  месте. А  вот  генералом  тебе  не  быть.  Глаза  слишком  честные, - прокричал  Николай  ему  на  прощание  и  себе  в  утешение. – Такие  глаза  видят  только  букву  закона  и  предают  идеалы.
   - Знаем  мы  такие  фигли-милги, - улыбчиво  отозвался  гаишник. – Не  нарушай  и  спи  спокойно.  И  езжай,  не  тарахти!
   Ракитин  возвратился  на  мясокомбинат  и  нашел  очередь  в  прежнем  порядке.  И  если  б  ему  занимать  очередь  вновь,  то  на  две  фуры  дольше  ждать.  И  ни  одна  не  заехала  на  разгрузку.  Супер-МАЗ  так  и  стоял,  упертый  рылом  в  воротья.
   Николай  сообщил  новость  первому  в   череде  мазисту,  но  тот  не  пове-рил. Выкатил  злые  зенки  и  прорычал:
   - Заливай  мне! – И  отвернулся.
   Ракитин  пожал  плечами.  Вольному -  воля,  но  он,  на  его  месте,  тоже  с  места  уехать  бы  поостерегся.  Здесь  он  первый,  а  там  - посулы  судьбы.
   Да  и  не  любил  Николай  доказывать,  спорить  и  убеждать  в  правоте. Он  ве-рил  людям,  должны  верить  и  ему.
   Он  прошел  на  комбинат  к  цеху  заготовки  и  ввалился  в  комнатушку  кла-довщика.
   А  в  ней  тепло,  но  пусто. Один  Пётр  Михайлович  вписывал  цифры  в  толстый  гроссбух,  а  оглянувшись  на  дверной  рып,  встретил  Ракитина  сдержанной  улыбкой.
   - А, возмутитель  покоя! Ну  как,  добился  правды? То-то! А  шоферня  повалила  на  задний  двор  подварить  горяченького  кондёра.  Ведро  потрохов  я  им  выделил. Та-кая  вот  ерундистика.  Вали  до  коллектива,  если  проголодался. – Он  говорил  и  не  сразу  понял,  что  водила  слушает  с  непониманием  и  в  глазах  того  прыгают  бесеня-та. А  когда  увидел  нечистых,  отнес  в  никудышнее: - Э,  да  ты  успокоил  нервы  и  за-рядил   водярой  душу!
   Кладовщик  разочаровано  покачал  седым  одуванчиком  по-над  лысиной  и  ушами. Дескать,  все  вы  на  горло  берете,  а  когда  получаете  в  тырсу,  ныряете  в  кус-ты. И  снова  уткнулся  в  книгу  записей,  записывал  что-то  авторуч-кой,  высунув  кон-чик  языка.
   - Да  уж  зарядил,  милейший. Забил  заряд  товарищ  туго. Так  что,  спаси-бо  те-бе  за  ласку  и  сказки,  а  мы  подались  разгружаться, - сказал  Николай, берясь  за  ручку  двери. Он  приходил  порадовать  шоферов  и  надо  идти  к  ним. –За  шамовку  спасибо  отдельное,  но  мне  некогда.  Как-нибудь  перебьюсь. Нам  приказано  ехать  к  холодильнику.
   Петр Михайлыч  вскинул  недоверчивые, но  враз  потеплевшие  глаза  и  от-ложил  самописку.
   - Добился-таки?.. Вот  ладненько. Выходит:  счастливого  пути! Вот  ерун-дистика!  Кто  сказал  бы,  не  поверил. Расшевелил  под  годовой  праздник  наших  дело-путов! – Он  все  еще сомневался  в  информации,  но  надежда  избавиться  от  забот  его  взбудоражила,  кладовщик  заливался  радостью  и  крутил ореолом  из  седины. –А  мне  ты  сразу  показался,  хоть  и  подурачил  было. Ну  да  что?  Имеешь  право. Вот  кабы  у  нашего  генерального  прошиб  дело  с  грузчиками  и  со  складской  площадью…Шустер  ты,  шустёр! Ты  заезжай  к  нам  еще. Вот  кабы  тебя  к  нам  директором! А  что?!  Голова  есть  и  в  голове  есть.  А  диплом  что?  Справка,  что  учился. Диплом  за  пуд  сена  купить  мож-но. Уже  много  чего  не  того  покупают. Ах  ты,  какой  вопрос  провернуть!  Здоров  ты,  парень,  подметки  рвать!
   Он  говорил  торопливо  и  простодушно-весело,  верно,  торопился  вылить  из  души  радость. И  было  не  понять:  искренне  восторгается  или  Ваньку  валяет.
   Ракитин  распахнул  дверь  и  с  порога  сказал:
   - Грузчикам  платить  надо  нормально,  чтоб  вкалывали. -  и  раздумчиво  вопро-сил: - Ты  прикинь.  Может,  пару  машин  оставишь  себе?  А  остальных  я  прихвачу  с  собой.
   - Какой -  себе?! Валите  с  богом! -  испугался  кладовщик  и  отмахнулся  рукой. – И  не  вздумай  зажать  новость! Одну  машину  еще  приму,  которая  первой  стоит. И  то,  если  повезет  с  грузчиками.  Они  под  Новый  год,  должно,  уже  заряжаются.
   Бухнула  входная  дверь  в  тамбурок  пристройки    и  мимо  Ракитина  в  кабинет  втиснулся  шоферюга  очередник.
   - Михалыч!  Будь  другом! Снабди,  Христа  ради,  специями!  Шулюм  мы  завар-ганили  по  всем  правилам,  а  перчику  и  лучку  нету.  Пожертвуй!
   Водитель  заискивающе  улыбался  кладовщику  и  быстро,  ищуще  огля-дывал  Николая.
   Ракитин хотел  послать  в  душе  его  подальше  за  откровенный  подхали-маж,  но  через  силу  погасил  раздражение  и  приказал:
- Бросайте  свой  кондёр,  халявщики.  Сказано  ехать  нам  к  холодильнику.  Там  примут  груз.  Я  ездил  в  горком.
   Водила  сначала  остолбенел. Затем  улыбка  подхалима  сменилась  на  простую  и  радостную,  глаза  обнимали  Ракитина  и  ласкали…Но  почти  тут  же  он  засомневал-ся. Полез  под  полу  кожушка,  подсмыкнул  штаны,  затем  сунул  руки  в  карманы  и  независимо  отстранился.
   - Ты  лапши  на  ухи  нам  не  вешай! Сегодня  не  первый  апрель,  а  пос-ледний  в  году, - довольно  развязно  отгородился  он  от  предложения  Ракитина. Шмыгнул  носом  и  весело  стрельнул  глазами. – Мы,  дуралеи,  галопом  на  холодильник,  а  ты  в  ворота  и  сюда! Просторно  одному!
   Николай  ошалело  посмотрел  на  него  и  осудил  в  себе  недавнее  чувство: «Пожалел  волк  кобылу,  а  она  его - копытом».
   Он  не  удостоил  водителя  словом,  презрительно  хмыкнул  и,  поведя  плечом,  бросил  кладовщику.
   - Этот  баран  не  верит,  те  тоже  не  знают  еще,  что  на  хитрую  задницу  есть  штука  с  винтом. Так  что  объясни  им  сам  и  дорогу  расскажи.  Я,  между  прочим,  то-же  дороги  не  знаю. От  радости  позабыл  расспросить. Так  как  туда  добраться?
   И  пока  ехал  по  городу,  иногда  останавливаясь  и  уточняя  расспросами  доро-гу,  его  обставили  многие  другие  и  он  опять  оказался  едва  не  в  хвосте  очереди. На-строение  сразу  упало  и  даже  в  горле  что-то  запершило,  обидой сдавливало  кадык.
   «Ну  вот,  на  десять  часов  делов, -  подумал  он  с  щемящей  тоской. –  И  нельзя  использовать  задержку  и  поискать  моториста. Эк,  машина  ты  машина,  все  цилиндры  ни  в  дугу!»
   Он  попытался  перекинуть  обиду  с  этих  водителей,  что  не  поимели  совести  поставить  его  в  череду  первым  за  геройство  перед  ними,  но,  скалясь  втихую  и  уворачивая  глаза,  обгоняли  тихоходную  Шкодницу. С  шумным  свистом  придыхом, с  нехваткой  тяги, она  уже  не  могла  шустро  бежать  даже  по  столбовой,  ровной  дороге  без  долгого  разгона.
   Но  странно  ли,  обида  на  «Шкоду»  в  нём  не  прижилась,  а  как-то  ти-хонько  перешла  в  чувство  то  ли  нежности,  то  ли  умиленной  благодарности  к  этой  старой,  немощной  и  грязной  труженице. Смогла  же,  больная  и  пе-регруженная  сверх  меры,  докатить  до  цели  и  еще  тут  показать  себя  с  неожиданной  стороны:  не  просилась  в  ремонт,  не  завершив  дела.
   Думая  так,  Николай  стал  лыбиться  себе  под  сурдинку  и  ласково  поглажи-вать  баранку,  обмотанную  цветной,  красной  по  синему,  изолентой.
   Против  ожидания,  их  всех  через  малое  время  впустили  в  большой  и  широ-кий  двор,  и  выстроили  не  в  очередь,  а  фронтом,  и  к  каждому  фургону  подкатили  по  несколько  газиков  рефрижераторов. Были  сняты  пломбы,  рас-пахнуты  двери  и  грузчики,  в  костюмах  дедов  Морозов,  без  бород,  но  при  фартуках,  скаля  зубы  на  полуфабрикаты  для  строганинки,  быстренько  опростали  фуры.
   Ракитин,  еще  когда  только  начинали  разгрузку,  открыл  капот  и  заглянул  в  дизель: что  там  и  как? Ведро  почти  полностью  огрузилось  солярой  и  Николай  пере-лил  её  в  бак,  а  в  остальном  ничто  не  изменилось. Мотор  требовал  вмешательства  мастера.
   И  водила  посидел  подле,  понурясь  и  прикидывая  варианты.  Ехать  ли  и  об-ратно  так,  смеша  народ,  и  малой  скоростью,  или  отбить  телеграмму  и  кантоваться  здесь,  ожидая  буксира  или  подмоги  после  праздников  Нового  года?
   Он  подумал  и  вздохнул:  это  тебе  не  времена  вождя  народов,  когда, как  рас-сказывал  отец,  всякие  службы  помощи  были  на  стреме  всегда.  Теперь  праздник  за-кончится  только  через  полмесяца,  когда  проводят  Старый  Новый  год,  а  перед  тем  отметят  Рождество.  А  на  приказ  начальства  в  перерывах  съездить  и  помочь,  всякий  слесарь  и  водила  пошлёт  приказчика  в  известное  место. И потребовать  с  них  поло-жить  партийный  билет  на  суконный  стол  нельзя.  Билетов  они  в  большинстве  не  носили. Их  бы -  с  радостью  в  ряды  для  счета,  но  работяги  редко  поддавались,  в  работе  требовали  правды. А  демагогия  правды  не  терпела,  она  портила  показатели.
   Был  вариант  и  здесь  поставить  пружину  на  клапан,  а  для  того  найти  гараж,  где  есть  дизелист…Но,  застанет  ли  умельца  на  своем  посту  умеренно  трезвого?
   И  еще  одна  закавыка:  не  любил  и  не  умел  просить,  утруждать  забо-той  о  себе  других,  Ракитин. И  стеснялся,  и  гордость  не  позволяла.
   Ракитин  сидел  и  хлопал  пальцами  по  рулю, мурлыкал  под  мысли  что-то  тя-гучее  и  заунывное. Гуляющий  мимо  водитель  остановился  и  удивился.
   - Ты  чё?!  Сегодня  дома  будем,  а  ты  Лазаря  поешь.
   Николай  с  высоты  оглядел  его  довольную,  но  усталую  и  небритую  физио-номию,  чем-то  смахивающую  на  хомяка. Щеками  поднадутыми,  что  ли? На  плечи  внапашку  накинута  шоферская  куртка,  на  голове  шляпа  с  узкими  полями,  а  на  бе-лесых  ресницах  влага. Дождик  все  сеялся,  мочил  окружное.
   Но  в  глазах  водителя  брызгались  огни,  а  на  губах  висела  улыбка.
   - Кто  будет  дома,  а  кому  загорать, милейший  хомячок, -  отозвался  Ракитин  тоже  с  улыбкой,  но  хмурой. – Мне  загорать.
   Ломая  усталость,  он  раскинул  руки  и  сладко  потянулся,  сбрасывая  лень. И  на  всю  белозубую  пасть  зевнул.
   - Чудно! – взмахнул  короткими  ресницами  молодой  мужичок. – С  кем  ни  встречусь,  всякий  мне  кличку  хомяка  клеит. Здорово  на  него  смахиваю?   
   Он  не  обижался,  скорее,  удивлялся  стороннему  единодушию.
   - Заметно  в  тебе  такое, - подтвердил  Николай,  несколько  оттаивающий  ду-шой,  заражаясь  жизнерадостностью  парня  и  с  удовольствием  разглядывая  его  стат-ную  фигуру,  в  которой  находил  некую  загадку.
   «Ха! Лицо  хомяка,  а  фигура  суслика! – вдруг  отметил  он  себе  с  изумлением. – Больной  чем  или  гены  плепорцию  подкачали?»
   - Э,  все  человеки  похожи  на  животных  чем-то! Вот  ты  на  льва  схож, - не-ожиданно  заверил  шофер-дальнебойщик. – И  грива  на  ушах  и  хмурое  добродушие,  жмуришься  с  ленцой. Всё  от  него!
   - Не-е, это  ты  загнул,  милейший, -  качнул  в  сомнении  головой  Ракитин,  не-вольно  усмехаясь. Сравнение  понравилось  лестью. «А  если  бы  сравнил  с  ослом?»  Он  еще  больше  посветлел  лицом  и  добавил: - Никогда  в  себе  не  замечал  сходства  с  та-ким  зверем.
   - Со  стороны  всегда  виднее. У  нас  завгар,  например,  на орла-пада-льщика  похож,  на  грифона. И  нос  загнут  и  плешь  при  нём,  и  характером  взял,  и  в  глазах  высокомерие. А  кликуху  получил  Шерхан. От  известного  тигра.  И  заработал  честно:  по  всем  показателям  подлец.
   Они  посмеялись,  а  потом  помолчали,  разглядывая  просторный  асфа-льтовый  двор  с  прыгающими  пузырями  вечного  дождика, высокий  кирпичный забор,  почерне-лый  от  времени,  сиротские,  волглые  ветви  осин.
   Николай  похлопал  по  карманам  в  поисках  конфеток,  метнулся  взгля-дом  к  незнакомцу. Снова  схотелось  закурить.  Но  тот  не  понял  и  будто  спохватился,  взмахнул  рукой,  прощаясь.
   - А  ты,  водила,  молодчина! Не  ты,  торчать  бы  нам  тут,  как  оливка  в  инте-ресном  месте.
   Ракитин  похвале  удивился,  смущенно  поморщился. Жаловаться  не  хо-тел,  но  так  получилось. Достал  из  кармана  «права», из  них  вынул  талон  нарушений  и  пока-зал  на  свет,  брезгливо  лыбясь.
   - За  подвиг  мой  перед  отечеством,  милейший,  я  удостоен  награды. Дырочку  уже  пробили,  а  орден,  надо  думать,  навесят  позже. А  ты  говоришь:  молодец. Моло-дец  за  бричкой  бегал.
   И  уже  насмешливо  посмотрел  на  приятеля.
   - Ты  что?! Вот  гады! – огорошенно  проронил  водила. Приподнял  шляпу,  по-ворошил  соломенные  волосы  и  спросил: -Так  сразу  взял  и  пробил? И  трешки  не  спросил?
   Ракитин  помялся,  пожал  плечами,  разглядывая  расстроенного  водилу. Тот  опустил  шляпу  на  место,  похмурил  бровки,  опустил  взгляд  на  полуботинки,  на  меху  и  молниях  вместо  шнурков,  видимо,  сумятясь  на  незадачу  наперсника.
   - Меня  в  самом  центре  лейтенант  тормознул. Младшой. А  младшие  денег  не  берут. Ему  звезда  дороже. Впрочем,  я  не  собирался  плакаться  в  мундир. У  него  морда  породистая,  а  власть  и  гонор  он  показать  обязан. А  я  разговаривал  с  первым  секретарём  горкома.  Лейтенанту  сказать,  он  поверит? Вот  то-то!  И  ты  не  веришь.
   - Я  верю.  Без  большого  начальства  хрен  бы  они  так  шустро  крутились  в  шмотках  Дедов  Морозов. А  лейтенанту  ты  напрасно не  сказал. Ты  же  за  всех  стра-дал! Не  от  себя  ездил, - сокрушался  парень,  с  недоумением  разгля-дывая  большого  валуха  в лице  водилы  «Шкоды».
   «Болван!  Не  смог  постоять  за  правое  дело».  Определил  себе.
   - Ездил  я  по  своему  хотению.  Была  бы  машина  исправная,  не  поехал  бы  точно. А  так,  нажал  на  жалость  и  вызвал  милость. Вы  мне  коллективное  поручение  давали? То-то!
   Николай  Ракитин  сплюнул  и  удивился  себе.  Вновь  возвращалась  до-сада.
   - Нет,  напрасно  ты  лейтенанту  не  втолковал! -  продолжал  гнуть  води-тель, несогласный  с  доводами  собеседника  и  утверждал  это  с  таким  видом,  будто  можно  что-то  изменить. – А  денег  надо  было  предложить. Мы  бы  по-том  сбросились  и  вер-нули.  Мусора  тоже  хотят  после  работы  выпить! А  то  сразу -  дырку!  Много  таких  развелось,  не  вникая,  дырку  колоть!.. И  первую  дырку! 
   - Чего  и  обидно,  милейший,  что  за  девять  лет  безаварийной  работы,  за  про-езд  под  кирпичик,  схлопотал  прокол. И  лейтенант  не  дурак. Обстоятельства  ему  до  лампадки,  а  все  прочее,  Бобику  под  хвост. Не  им  правила  писаны,  не  ему  исключе-ния  делать. Тут  буква  закона  к  месту. Подумаешь,  обидел  маленького! – с  печальной  иронией  заключил  Ракитин.  И вдруг  представил,  что  молит  гаишника  войти  в  поло-жение  и  просечки  не  делать.
   «Нет,  милейший,  тут  круг  замкнутый. И  ты  прав,  и  лейтенант  при  законе. Мурло,  конечно,  но  при  исполнении.  А  мзды  я  предложить  не  мог,  не  так  воспи-тан».
   - И что  теперь? -  водила  с  КАМаза  малость  увлекся  в  сочувствии  и  потому  спросил
   - А  ничто.  Память  о  последнем  дне  года  останется. Чтобы  не  пёр  по-перед  батьки  на  шибеницу,  как  где-то  говорят. А  дальше: тебе  домой  катить  колеса  надо,  а  мне  искать  ближайший  гараж.  Попробую  починить  Шкод-ницу. Давай,  милейший,  будь  здоров. И  чтобы  в  Новом  году  всё  ладилось  и  не  хворали  бы  в  семье. Держи  петуха!
   Они  пожали  руки,  водила  заторопился  к  своей  фуре,  и  Николай  проводил  его  глазами.  Покуда  тот,  взобравшись  в  кабину, погнал  и  выкатил  машину  за  воро-та.
   «Везунец!»  Подумал  Ракитин,  переводя  глаза  на  свою  Шкодницу. О  себе  так  подумал,  вдруг  вспоминая  хитровато-простого  сержанта  Нечипоренко, его  пророчест-во  и  свои  предчувствия  в  дороге. В  конечном  счете  всё  сложилось  как  надо. Не  без  издержек,  но  нормально. Доехал,  груз  сдал,  и  осталось…
   Но  тут  подошел  еще  один  страдалец  по  общему  делу. Тот,  что  стоял  пер-вым,  упершись  в  ворота  мордой  Супер-МАЗа. Протянул  пачку  «Примы»  и  проронил:
   - Закури,  пересопни,  а  дальше  видно  будет. 
   Он  был  уже  выбрит,  круглые  щеки  сияли  лоском  подкожного  жира,  глаза  лучились  светом  зрелых  каштан.
   - И  ты  сюда  рванул? – не  удивился  Ракитин.
   - Не  знаю,  земеля,  что  меня  сорвало, -  охотно  отозвался  амбал. -  Поехал  с  вами  и  угадал. Как  видишь,  разгрузился.  А  там  торчал  бы  и  после  Нового  Года. Так  что,  спасибо  и  извини. И  знаешь,  кто  в  тебя  поверил?  Кладовщик! Не  поленился  выйти  к  проходной  и  уговорил  меня  ехать  с  тобой. Обещался,  если  тут  поймаем  Васю,  оставить  первым  на  очереди.
   - А  что?  Мужик  толковый,  тот  Михайлыч. А  нам  фортуна  улыбнулась,  и  мы  должны  сказать  спасибо, -  осклабился  Николай,  снова  наполняясь  благодушием. – Так  что,  поехали  по  хаткам.
   - А  выпить  с  закусить?!  И  за  успех,  и  за  знакомство.  И  за  праздник.  Год  проводить  надо! – неожиданно  предложил  мазист,  теряя  в  голосе  металл  и  обретая  нежность. И  доставая  из  нагрудного  кармана  плоскую  манерку. – Фляжка  всегда  при  мне! По  глоточку. Пойдем  ко  мне  в  кабину.
   - Выпить  с  хорошим  человеком -  это  хорошо. И  за  руля  садиться  не  надо.  Но  потом -  ехать! – включился  в  игру  Ракитин  с  чувством  удовлетворенного  само-любия. День  складывался  удачно  и  заслуга  в  том  его. Можно  и  потрепаться. – А  я  уже  имею  сегодня  прокольчик. За  достигнутые  успехи  на  производстве. На  нём  ажур,  показатели  прут  за  сто  процентов,  а  пострадал  я. За  это  тоже  надо  выпить.  У  тебя  что  в  баклажке?
   - Первачок!  Горит  синим  пламенем! – порадовал  мазист. -  Так  как?
   - На  закусь  сало?
   - И  сало.  Куда  в  дорогу  без  него? Но  и  нашенский  продукт  имеется,  колба-ска  твердого  копчения. Из  дома  огурцы  и  помидоры. Да  что  ты  перебираешь?! Хва-тит  закусить! – взнял  басовитый  голос  водила,  вдруг  заподозрив  пустой  трёп.  И  обиделся.  Он  хотел  доброхоту  выразить благодарность. -  И  не  надо  кобениться. За  моральный  урон  надо  дернуть.  На  камень,  что  на  душу  положил  мусор,  надо  плес-нуть.
   - Если  б  ночевать,  то  обязательно  и  много.  Потому  как  Новый  год  только  два  раза  в  году. Завтра  - и  через  пару  недель, -  улыбнулся  глазами  Николай,  приби-рая  талон  в  «права»,  а  их  в  карман  тужурки. – Но  не  судьба.  И  надо  ехать. А  еще  у  меня  возник  вопросик  к  коллективу. Вот  не  явись  дурак  в  моем  лице,  не  сделай  визит  начальству,  вы,  ковыряясь  в  носах,  сидели  бы  в  кабинах?
   - Это  почти  точно! – согласился  водила,  добывая  из  пачки  очередную сигаре-ту. – Все  привыкшие  терпеть,  а  ты  новенький  в  наших  рядах  и  полез  на  рога. Хо-рошо,  нарвался  на  кого-то  из  крутых  членов.  Я  тебе  благодарный  почему?  Я  уже  дома,  здесь  живу. Щас  машину  отгоняю  в  гараж,  отметимся  коллективом  и  до  семьи.  А  другим  ты  испортил  праздник. Так  они  что?  Отоварились  бы,  чтоб  взять  в  себя,  сидя  в  кругу  товарищей,  нашли  бы  Снегурочек  и – тиха  украинская  ночь!  А  кто  без  Снегурочки,  те  вокруг  костра. Роздых  надо иметь  от  нашей  работы. И  время  бежит  рысцой,  и  с  тоски  не  удавишься. А  теперь  им  ехать  домой!  По  пустой  трассе  и  в  праздник! Скучища!  Или  ты  непьющий? Тогда,  горшок  об  горшок  и  кто  дальше  прыгнет.
   - Почему?  Употребляю,  но  только  водку. А  её  надо  кушать  в  малых  дозах  для  пользы  мышления  и  аппетита. Перегруз  ведет  к  обратному  результату,  к  алка-шам. Так  что,  о  хмельном  ни  слова,  иначе  логикой  побью. Я  вижу,  ты  логику  ува-жаешь  и  философию  обожаешь, - сказал  Ракитин,  скаля  зубы.
   -Ты  псих? – мазист  удивленно  вскинул  глаза,  ступил  шажок  в  сторону  и  уверенно  добавил: - Малохольный.
   - Вот  видишь,  и  теории  твоей  конец.  Кто  вредное  отрицает,  тот  уже  оби-женный  богом  на  ум. – И  увидев,  как  водила  наливается  обидой  и  начинают  твер-деть  его  скулы,  в  глазах  появляется  недобрый  блеск,  а  кулаки  берут  боевую  готов-ность,  Николай  поспешил  закруглить  вредную  перепалку. – Да  не  лезь  ты   в  пузырь,  милейший! Меня  склонял  по  падежам,  я  терпел. Но  вижу,  ты  сильно  гонористый. А  каков  будешь,  если  нальешся  согревательно-духаристым?  Как  заяц  или тигр? Так  что  изыди  и  готовь  закуску  дома. А  уж  выпьем  порознь  за  новогодним  столом. Правда,  я  не  поспею.
   Последние  слова  прозвучали  мирно  и  с  сожалением  и  сняли  с  мужика  аг-рессивность. Впрочем,  немного  её  осталось,  и  он,  убрав  руки  в  карманы, вильнул  тусклым  взглядом  и  тоном  оракула  проронил:
   - Свернешь  ты  себе  когда-то  рога.  А  жаль. С  виду  нормальный  мужик. Кто  правду  терпит,  подумал?! То-то…Но  все  равно,  спасибо.  От  меня  лично.  Мне  ты  сделал  хорошо.  Дома  буду  сидеть  у  стола,  а  не  дежурить  у  ворот  мясика. Да!  А  что  у  тебя  с  кормилицей? Форсунка  полетела  и  нету  запас-ной?
   - Хуже,  милейший. Пружина  клапана  навернулась.  А  без  неё -  труба, -  по-морщился  Николай,  кивая  на  мотор. – Пришлось  искать  выход,  но  теперь  много  шума  из  цилиндра.
   - А  сухари  не  растерял?
   - Все  на  месте  и  даже  тарелка. Вот,  думаю,  найти  где  гараж  и  подша-манить  Шкодницу.
   - Погоди, -  сказал  мазист,  жестом  указуя  стоять  машиной. – У  меня  аппарат  новый,  но  кое-что  вожу  в  запас.  На  всякий  случай. Щас  поищу.
   И  удалился  к  Спер-МАЗу  и  скоро  явился,  играя  в  руке  пружиной.
   - Прикинь.  Она?
   - Нет, -  вздохнул  Ракитин,  было  возрадовавшись. Он  повертел  пружину  в  пальцах  и  с  сожалением  вернул. Опять  отдвинулась  надежда  вернуть  дизелю лоша-диные  силы  и  снять  астматическую  отдышку. – Внутренняя  эта,  а  полетела  наруж-ная. Ширше  и  выше.
   - Жаль,  хотелось  помочь. Ну  так  ты  в  автобазу  заверни,  найди  мотор-иста.  Он  подлечит,  были  бы  рубли. Да!  Тут  у  меня  образовался  запас. Возьми  червонец! Бери,  потом  вернешь. Или  вышлешь,  или  встренимся  где-то  на  трассе.  Это  гора  с  горой  не  сходятся,  а  мы  на  колесах!
   - Спасибо,  милейший,  но - в  другой  раз. Если  что, наскребу  слесарю  на  бан-ку. Тебя  как  зовут? – возвращал  благодарность  Ракитин  широкой  и  чистой  улыбкой. – Меня  Николай. По  трассе  вояжируя  и  вправду  можно  встретиться.
   - А  я  Жора. Рад  знакомству, -  представился  мазист.
   - Ну  давай,  Георгий! Будешь  когда  в  Белогорске,  заскакивай  в  авто-базу. Она  у  нас  в  городишке  одна. Спроси  Ракитина  Николая.  Если  что,  подскажут,  где  живу. -  водитель  Шкодницы  протянул  из  кабины  руку. – Привет  семье,  чтоб  не  болели!
   В  ответ  показал  тоже  белые  и  ровные  зубы,  взмахнул  ладошкой  и  тронул  со  двора.
   Автобазу,  где  имелся  дизелист,  Николай  искал  долго. Колесил  по  городу,  огороженному  запрещающими  знаками  для  грузовиков,  а  то  и  вовсе  «кирпичами»,  выискивая  нужный  путь. Вот  еще  напасть  грузовикам:  туда  нельзя,  сюда  не  можно,  а  шоферам  нервы  трать  или  мотай  на  кулаки. Да  и  времени  растрата,  и  горючки.
   Моторист  помочь  согласился  и  скоро  изладил  дело.  Нашел  пружину  и  засу-харил  клапан,  проверил  заодно  регулировку  всем,  поставил  форсунку  и  послушал  потом  дизель  на  всяких  режимах.
   - Слабак,  конечно,  дыму  много  чадит,  но  домой  довезет  пустого. Это  будь  спокоен, -  заверил  слесарь-дизелист,  закончив  труды  и  довольно  усмехаясь.
   - Порожняком  поеду, - согласился  Николай. – На  железку  давить  не  буду. Те-перь  торопиться  нельзя. Так  сколько  с  меня  за  заботу?
   Он  говорил  и  смотрел  по  сторонам,  разглядывал  побочные  постройки,  но  старался  миновать  взгляд  моториста. Деньги  приходилось  давать  ему  редко,  вот  так,  за  работу. Обычно  помогали  от  души  и,  если  было  время,  сидели  потом  хорошо  и  долго  вокруг  стола  с  приложением. Ракитин  сам  не  взял  бы  денег,  поменяйся  они  ролями,  но  теперь  боялся  дать  мало  и  потому  спросил.
   Слесарь  взглянул  на  него  с короткой,  брезгливой  усмешкой,  ткнул  большим  пальцем  под  козырек  засаленной  кепки,  сдвинув  со  лба,  снял  с  хрящеватого  носа  в  железной  оправе  очки,  сунул  в  верхний  кармашек  и  сплюнул  под  ноги.
   - Спасибо  способен  сказать  или  язык  отсохнет? За  деньги  совесть  не  купишь  и  чести  не  сохранишь. А  ты  шалые  предлагаешь.  Моей  работе  цена -  рупь,  и  то  зарплатой  получу  в  кассе. Езжай  с  глаз  моих!
   И  вынув  из  кармана  пиджака  тряпицу,  стал  гневно  тереть  руки,  сни-мая  черную  отработку  масла.
   - Так  я,…- не  нашелся  сразу  ошарашенный  отповедью  Николай. – Ты  прости,  командир,  я  сам  спасибом  беру  за  помощь. Веришь, измучился  в  дороге  со  Шкод-ницей.  Она  старуха  да  еще  сломалась.  А ты  починил,  ну  я  с  радости  и  учинил  глупость. От  души  хотел. Жизнь-то  какая! Тебе  денег  лиш-них  не  надо,  старой  за-кваски  человек,  а  в  одном  месте  вчера  с  меня  за  пружину  червонец  ломили. При-шлось  послать,  где  кочуют  туманы.
   - От  души  и  в  душу  плюют, -  подслеповато  помаргивая, заключил  мо-торист. Впрочем,  он  тут  же  достал  из  кармашка  очки  и  водрузил  на  нос. Возраст  слесаря  под  пенсию,  почти  старик.  Он  имел  все  основания  тоже  послать  Ракитина  куда  по-дальше  и  по  усталости  и  по  инструкции,  но  почему-то  выслушивал  обидчика,  скло-нив  сивую  голову  и  морща  лоб. Потом  качнул  кистью  руки  и  проворчал: - Ступай  с  миром. Много  с  радости  глу-постей  можно  наделать.  И  творят.
   - Не  сердись,  мастер. И  спасибо  за  работу. С  наступающим   тебя! Удачи  и  счастья  внукам  и  домочадцам,  тебе  лично,  и  здоровья  всем!
   - Это  другой  вопрос.  И  ты  процветай, - отозвался  дизелист,  уже  другим  го-лосом,  в  нём  слышалась  мягкость.
   В  этом  же  гараже  Николай  помыл  Шкодницу,  привел  в  опрятность. И  в  ближайшей  столовой  пообедал,  только  за  столиком  сообразив,  что  ел,  вернее,  пере-хватывал  в  прошлые  сутки.  И  почти  сутки  во  рту,  как  говорится,  ни  маковой  ро-синки. Потому  смолотил  все,  что  пристроил  на  поднос  в  раздаче,  и  еда  показалась  вкусной.  То  ли  голод  слово  сказал,  то  ли  постарались  к  Новому  Году  повара  не  уронить  авторитет  умельцев.
   И  под  вечер  двинул  обратно.

                ___________   7   ___________

   Перед  тем,  правда,  посумятился,  гоняя  в  извилинах  мысли. 
   «К  Игорьку  заглянуть  не  мешало  бы. Парень  рад  будет.  И  на  Аиду  взгля-нуть».
   Мысли,  в  общем-то,  предурацкие. Ну  зачем  рисоваться  парню  и  той  пасса-жирке  на  глаза?! Они  уже  забыли  прежние  мытарства  и  заняты  домашними  делами. А  ему -  охота  посмотреть!
   Урезонив  себя  сомнениями,  Ракитин  с  досады  сплюнул  и  поехал  восвояси. И  то  ли  подсознательно,  то  ли  дорога  сама  распорядилась  знаками,  но  ехать  при-шлось  мимо  шоферюги  с  Захарушки  Игорька.
   Близ  остановки  автобусов  остановился  и  позвонил  из  автомата, набрал  пять  четверок  и  девятку.
   Длинные  губки  кого-то  подозвали  к  телефону  и  женский  голос,  с  придыха-нием,  сказал:
   - Ало,  вас  слушают.
   - Это  кто  слушает? – всполошно-радостно  проворковал  в  трубку  Николай, те-ряясь  от  своей  нахальности. Но  тут  же  погасил  растерянность  и  стал  озоровать.- Ожидаю  услышать  голос  приятеля,  а  слышу  женщину. Это  к  празднику  и  везению?  Мне  нужен  милейший  Игорёк.
   - Игорь  кушает.  Он  только  вернулся  с  работы. Вы  позвоните  позже. Ради  бо-га!  Если  он  перебьет  аппетит,  больше  не  сядет  за  стол.  А  ему  подкрепиться  надо.  Он  столько  хлебнул  в  дороге! Уважьте,  пожалуйста,  мать!
   - Уважу.  Но  позже  звонить  не  смогу. Ехать  надо, - разочаровано  упал  голо-сом  Ракитин,  отчего-то  враз  обижаясь  на  обстоятельства. – Вы  уж  извините  за  бес-покойство.  С  подступающим  праздником  вас! С  Новым  годом!  Не  болейте! – И  снова  поднял  голос. – Игорю  передайте  потом  наилучшие  пожелания  и  скажите,  что  звонил  дорожный  помощник,  что  ночью  с  ним  ехал.  Он  поймет.
   И  повесил  трубку,  забивая  досаду  подальше  в  подкорку.
   Но  обида  осталась.  Зряшная  и  пустая,  и  ела  поедом.  На  Игорька. Должен  был  предупредить  крепким,  мужским  словом,  раз  давал  телефон  и  приглашал  заез-жать  на  постой  или  просто  увидеться.
   Ракитин  вернулся  в  кабину  Шкодницы  и  малость  посидел  за  баранкой,  из-гоняя  досаду  уже  на  себя.
   «Ну  не  дурень?!  Человек  из  вежливости  пригласил  заглядывать,  а  ты  решил  на  вежливость  наплевать.  Ему-то  когда  принимать  гостя,  который  под  праздник  ху-же  татарина?! Езжай,  да  не  вздумай  вспомнить  про  пигалицу  Аиду! С  чего  ты  взял,  что  тебя  хотят  увидеть?  Или  хочешь  благодарности  за  заботу?!»
   Этим  он  устыдил  себя  окончательно  и  покатил  дольше.  И  другой  дороги  не  зная,  покатил  мимо  мясокомбината.  И  глаза  его  полезли  на  лоб,  когда  увидел  вдоль  забора  вереницу   малых  рефрижераторов.
   «Вот  дают! На  тебе  боже,  чего  нам  не  гоже! Везут  шахтерам  со  всех  сто-рон!  Конечно,  у  них  первая  категория  области  по  снабжению,  но  так  перестарать-ся!..Прохиндеи!.. А  в  других  местах  на  прилавках – хрен  ма!»
   Он  осуждал  заведенные  «умниками»  порядки  и  когда  вдруг  возникло  подоз-рение,  что  в  череде  торчат  те  самые  газики,  куда  перегружали  ихние  полутушки  бычков,  Николай  прижался  к  бровке  и  остановил  Шкодницу.  Прямо  против  ворот  комбинату  устроился,  благо  площадь  подъезда  позволяла  иметь  обзор  и  не  мешать  другим.
   Газики  стояли,  видать,  мало,  водители  из  кабин  не  выходили,  ожидая  «доб-ро»  на  въезд. Да  и  охота  ли,  когда  сверху  неиссякаемо  сеется  водичка,  а  ветер  ху-лигански  хлещет  и  норовит  зацепить  больнее, -  шофера  сидели,  закрывшись  от  не-погоды  стеклами.
   «Фактуры  приехали  сдавать  или  колбаской  грузиться  пристроились?»   
   Взгляд,  блуждающий  с  интересом,  обнаружил  некую  дверь  в  боковушке  конторской  домины:  оттуда  шмыгали  иногда  граждане  со  свертками  и  авоськами,  набитыми  туго  чем-то  нужным.
   «Затовариваются  под  Новый  Год, -  отметил  себе  Николай  со  злым  отчужде-нием,  принимая  тех  граждан  за  обычных  халявщиков,  «несунов».
   Но,  приглядевшись,  обнаружил,  что  люди  те  ведут  себя  вольно,  без  опасе-ний  быть  уличенными  в  проказах.
   «У  них  там  магазин! Своих  снабжают,  чтоб  воровали  меньше. Туда  отсюда  не  заходят,  а  только  выходят.  Проход  с  территории», - догадался  Ракитин  и  вы-прыгнул  проверить,  а  если  что,  купить  съестного  в  дорогу.
   И  все  шли  оттуда,  а  он  один  вошел  с  улицы.
   И  впрямь,  магазинчик  оказался  внутри, небольшой,  обшарпанный  и  непри-глядный.  Но  товаром  богатый.
   У  прилавка  две  молодайки  привередливо  выбирали  обрезное  мясо. Одна  ука-зывала  продавцу,  какой  кусок  класть  на  весы,  а  другая,  брезгливо  морщась,  мизин-цем  пробовала  выбранную  филейку. «Конторские  крысы», - определил  Николай.
   На  полках  грудились  бычьи  хвосты,  копченая  корейка,  сало  простое  и  бе-кон,  потроха,  и  ноги  на  холодец. И  многих  сортов  колбасы.  И  всё  по  божеской  цене  производителя  со  скидкой  для  своих.
   Ракитин  тоже  невольно  поморщился,  вдыхая  запах  копчений  и  затхлой сы-рости  мяса – пикантный  букет. Подумал  купить  домой  приличной  колбасы  и,  неуве-ренный,  что  дадут  пришлому,  спросил:
   - Колбаской  можно  отовариться  водителю-скотовозу?
   Настроенный  получить  отпор,  он  не  заискивал  и  сказал,  скорее, исходя  из  поговорки: «дадут -  бери,  побьют – беги». Но  продавец,  мордастый  мужик  при  золо-тых  зубах (профессия  обязывает),  удивленно  глянул  и  кивнул.
   А  дамочка  у  весов  с  интересом  оглянулась  на  глуповатый  вопрос  и, оценив  водителя  взглядом  искусницы,  почти  пропела.
   - А  что  же  добру  пропадать?  Для  того  торгуют.  А  такому  красавцу  грех  отказать.
   И  еще  раз  обежала  лицо  Николая  синими  с  поволокой  глазами,  призывая  смотреть  в  них  до  одури,  самозабвенно.
   «Эх,  милейшая! – вздохнул  он   тихонько. - Я  бы  с  большой  охотой,  да  вре-мени  нет  амурами  заниматься. Да  и  запах…Небось,  мясо  к  пупку  привязываешь,  идучи  через  проходную…А  как  в  нужный  момент  оплошаю,  твердость  в  деле  утра-чу? Позор  чей  будет?...Спишешь  ведь  на  меня.  Вот  то-то!.. И  по  домам  надо».
   С  двумя  палками  копченой  колбасы  он  вышел  вон  и,  проходя  мимо  газика-рефрижератора,  мельком  взглянул  в  кабину. И  узнал  водителя,  который  принимал  груз  с  его  Шкодницы! Огненно-рыжий  парень  акселерат  в  гуцульской  шляпе,  откину  голову,  дремал  в  ожидании.
   Ракитин  открыл  дверцу.
   - Привет!  Ты  что,  уже  развез  наши  тушки? Быстро  управились.
   - А  ты  что,  чокнутый? Как  можно  столько  мяса  рассовать  по  магазинам  го-рода  в  такой  срок?! Кое-что  сдали,  верно,  но  остальное - сюда, - двигая  плечами  в  спортивной  куртке,  зевая  и  потирая  на  щеках  веснушки,  почти  равнодушно  ответил  щофёр  газика.
   - Как  так?! - опешил  Николай,  подспудно  нагружаясь  возмущением,  по-нимая,  что   в  круг  порока  сунули  местных  людей.
   - А  просто, - вздохнул  с  досадой  парень,  награждая  Ракитина  укориз-ненным  взглядом. - Вам  сделали  хорошо,  а  нам  майся.
   И  увел  глаза  на  ветровое  стекло,  где  бежали  струйки  студеной  водич-ки.
   - Но  секретарь  горкома  говорил…- завелся  было  Ракитин,  защищая  честь  и  совесть  эпохи,  но  водитель  махом  ладони  окоротил:
   - Они  всегда  говорят  так  правильно,  что  получается  красиво.  А  с  неё  воды  не  пить  и  вообще,  кто  верит  краснобаям, тому  амбец  приснится. А то  и  наяву…
   И  тоже  осекся  и  уже  тяжело  и  скорбно  вздохнул.
   - Н-да, - огорошено  протянул  Николай,  хлопнул  дверью  и  подался  к  себе  в  кабину.
   Завел  движок  и,  на  что-то  злобясь  вырулил  на  дорогу  домой.
   Черт  те  что  делалось  в  жизни! Сплошное  неудобье. И  теперь  снова  гнетет  его  непонятной  виной,  смущает  тревога.
    «А  верный  ленинец  уверял,  что  все  будут  довольны. Но,  выходит,  все   од-новременно  не  могут  быть  счастливы…Ишь,  как  славно  вывернулся! Не  знай  его  проделки,  я  повез  бы  славу  о  мудром  и  решительном  руководителе  по  всем  весям.  И  слух  о  нём  оброс  бы  новогодней  легендой…А  он  решил:  своих  не  жалко. Они  поймут  и  простят  неудобства  дня. В  конце  работ  ночевать  они  будут  в  своих  квар-тирках  и  встречать  Новый  год  среди  родных.  Тут  он  нам  благоволил.  А  как  мне  было  смотреть  в  глаза  акселерату?! Стыдно  было. И  это  не  колышет  секретаря…А  мясо?!  Мясо  за  сутки  сменит  кондицию!  У  газиков  холодильников  нет  и  продукт  возьмется  душком.  И  в  колбаску  кинут  лишек  соли  и  перчику,  дабы  приглушить  запах  и  вернуть  вкус».
   Он  захотел  было  своротить  и  ехать  снова  к  горкому  с  обкомом,  но  вовремя  одумался.
   «И  чего  добьешься?.. На  глаза  тебе  он  больше  попадаться  не  станет. Нет  выгоды. Он,  когда  беседовал  с  тобой,  о  мясе  думал? Нет.  Он  старался  подать  себя  в  выгодном  свете.  И  подал. И  весть  о  нём  пойдет  по  всей  Отчизне!  Если  ты  поне-сёшь…Нет,  напрасно  ты  связался  с  таким  мухлеводом. Лучше  уж  торчали  бы  праздники  у  ворот  в  хороводе. Так  у  нас  холодильники  пашут  и  мясо  целое  оста-лось  бы».
   Такие  мысли  раздражали  и  поднимали  его  большую  вину  перед  мест-ными  людьми  и  шоферней,  что  дежурит  теперь  у  комбината.  А  еще  мысли  предупрежда-ли,  чтобы  в  другой  раз  не  скакал  по  кабинетам  и  не  искал  партийных  мудрецов,  а  пробивать  бы  дело  нахрапом  или  терпением,  это  уж  по  велению  обстоятельств.
   Ракитин  не  подозревал  в  себе  задатки  феномена,  но  механически  иль  под-сознательно,  свернул  и  поехал  по  дороге,  ведущей  мимо  дома  ночной  пассажирки.
   Довольно  легко  он  нашел  среди  многих  одноликих  пятиэтажек  коробку  ба-бушки  Аиды  и  остановился  напротив. И  отчего-то  заглушил  дизель,  но  остался  в  кабине,  раздумывая  и  медля.
   Действительно,  куда  спешить? В  гости?  Но  его  не  ожидали,  хотя  снаб-дили  адресом.  Дом  семь,  по  улице  Гагарина,  двадцать  первая  квартира,  записано  в  блок-ноте,  куда  он  заглянул. Так  повелось  среди  людей:  приглашать  в  знак  благодарно-сти,  но  не  обязательно  ждать. Глупо,  если  вдуматься.
  И, верно,  сдурика  вдруг  посигналил  воздушным  клаксоном,  что  стоит  на  фу-ре  для  пользования  на  трассе  и  схожий  на  крик  тепловоза,  завел  двигатель  и,  не  поднимая  глаз  на  окна  и  сгорая  от  стыда,  тронул  с  места.
   Совсем  запоздало  подумалось,  что  цифра  двадцать  один  считается  везучей  и  ему  бы  все  же   повидать  Аиду  и  что-то  сказать.
   Но  он  давил  на  «железку»  и  гнал  Шкодницу  дальше,  с  иронией  доказывая  кому-то  прописное.
   «Любви  все  возрасты  покорны,  всё  верно.  Но  при  чем  тут  картёжное очко? Вон  у  заправщицы  квартира  тринадцатая  и  к  ней, наверное,  не  закрывают  двери,  а  она  ропщет  на  судьбу».
   Ракитин  остановился  у  гастронома  купить  шампанского  и  сынишке  гостинец  «от  зайчика»,  и  за  город  выкатился  уже  в  сумерках,  хотя  на  часах  было  половина  четвертого  последнего  в  году  дня. И,  включая  подфарники,  подумал,  что  если  ничто  не  подгадит,  то  к  одиннадцати,  а  уж  к  полуночи  точно,  он  доедет  до  местечка,  где  живет  заправщица  Нина.
   «А  что,  милейший,  не  встречать  же  тебе  Новый  год  одному  и  на  дороге,  когда  имеешь  персональное  приглашение  и,  надо  думать,  от сердца. И  Нина  не  Аи-да. Нина  взрослая,  она  знает  и  понимает. И  характер  душевный. По  себе  рубить  де-рево  надо».
   И  по  мере  развития  иллюзий,  стал  легонько  придавливать  на  педаль  подачи  топлива,  наддавать  ходу. И  порожняя  машина  побежала  охотно  и  весело,  легко  по-казывая  на  спидометре  почти  семьдесят  километров.
   Трасса  теперь  почти  голая  и  раздольная,  разве  что  изредка  про-носилась  навстречу  легковушка  или  припоздалый  грузовичок  по  межрай-онным  перевозкам. Николай  посматривал  в  зеркало  заднего  вида,  но  и  там  никаких  огней,  никто  обгонять  не  собирался.
   Такую  дорогу  водители  не  любили. Ехать  уж  слишком  спокойно  и  даже  за-унывно,  монотонность убаюкивала  и  позывала  вздремнуть. А  за  рулём  можно  уснуть  и  вечным  сном.
   Ракитин,  по  совету  бывалых,  прихватил  с  собой  термос  с  крепким  ча-ем. Сюда  тащась,  он  к  нему  не  прикладывался,  необходимость  отпадала  в мытарствах, но  теперь,  чувствуя  тяжесть  на  веках  (сутки  не  спал)  и  усталость  в  теле,  он  при-ложился  и  отпил  несколько  добрых  глотков.  Чай,  настоянный  по-китайски,  холодный  и  терпкий,  тут  же  взбодрил  и  прогнал  сонливость. И десятка  три  километров  Николай  проехал  легко,  не  тужась. Но  затем  организм  к  допингу  приноровился,  и  апатия  подвалила  снова.
   Даже  кружечки  купеческого  чая  хватало  минут  на  пяток,  а  затем  глаза  но-ровили  закрыться. И если  не  применить  чего-либо  неординарного… Ракитин  остано-вил  машину  и  сбросил  тужурку,  а  заодно  выключил  отопление. Через  несколько  ки-лометров  снял  свитер  и  почти  тут  же  сбросил  ковбойку,  но  все  равно  часто  выбра-сывал  руку  в  окно,  доставал  дождика  и  мокрой  ладошкой  остужал  лицо.
   И лишь  когда  попытался  вспомнить  название  городка,  где  познако-мился  с  Ниной,  сон  вдруг  сбежал. Николай  не  знал  имени  местечка!  Он  напрягал  память,  морщил  лоб  и  чесал  за  ухом,  но  озариться  не  мог. А  когда  попытался  мысленно  проследить  дорогу  от  Белогорска  до  Лубянска,  обнаружил,  что  не  знает  поселков  и  весей,  кроме  пригородных,  где  бывал  многажды.
   Ему  бы  карту-дорожницу,  но  нет  под  рукой. Впрочем,  чем  поможет  путево-дительница,  когда  не  знаешь  цели?
   Ракитин  потеряно  вздохнул,  но  тут  же  мотнул  гривой. Какой  балбес! Аиду, Аиду  он  принял  в  кабину  перед  самым  тем  городком! Четыре  километра  оставалось! Тогда  только  начало  меркнуть,  значит,  было  четыре  часа  или  около. На  часы  он  не  глянул. А  из  Белогорска  выехал  в  три  часа,  это   как  раз  отметил.  И  тащился  со  скоростью  в  полста  километров,  больше  не  позволяла  мощность  дизеля.  Выходит,  всего  ничего  от  города  проживает  Нина!  И  никуда  ей  не  деться.
   Когда Николай  убедил  себя  в  этом,  вернул  безмятежность,  успокоив-шись  мыслями,  почти  тут  же  подступила   и  отрешенность. По  всем  законам  здравого  смысла,  ему  бы  хоть  часика  три  прикорнуть,  а  уж  потом  добираться  домой.  Но  он  начхал  на  закон  об  охране  труда  и  вот  результат,  усталость  одолевает.
   И  надо  ехать  или  остановиться,  забраться  в  гамак  и  до  утра  давить  ухо.  А  уж  потом…
   Но  человек,  когда  хочет,  многое  может. И  Ракитин  одолел  те  оставшиеся  километры  и  около  полуночи  остановился  у  той  самой  заправки.
   «Ну  вот,  успел  до  первых  петухов», - сказал  он  себе  удоволено,  и,  пожалуй,  впервые  за  рейс  откинулся  на  спинку  вовсе  расслабившись.
   И  посидел  малость  умиротворенно,  отдыхая  телом  и  собирая  мысли. Затем  сверил  время. До  праздника оставалось  четверть  часа.  Скоро  кремлевские  куранты  возвестят  о  наступлении  Нового  года  и  здесь. Он  принесет  радость. Все  ожидают  радости и счастья. А  вот  что  будет…Работа  будет,  занятие,  и  Надежда  на  лучшее. Это  точно. А  в  остальном,  кому  как  повезет. Николай  тоже  ждал  радостей,  но  жизнь  штука  коварная,  бедами  снабжала,  а  вот  наделить  чем-то  для  души  и  сердца,  не  всегда  умела.
   Зачем-то  Ракитин  смотрел  на  секундную  стрелку. Вот  она  пробежала  круг  и  пошла  на  другой. Украла  минуту  из  круга  жизни.
   Николай  усмехнулся,  отмечая  себе,  что  транжирит  время  впустую  и  может  затем  пожалеть.  И  он  принялся  одеваться,  натягивать  штаны  и  рубаху. Джинсы  он  не  терпел  из-за  тесноты  и  жесткости  материи,  то  одежка  для  моряков  и  работников  свалок. Моде  Ракитин  не  подвержен  и  потому  носил,  что  нравилось  ему  лично,  а  не  толпе. Впрочем,  когда  мнения  не  расходились,  он  не  чурался  красивых  вещей.
   Теперь  он  оделся  и  пробежался  дорожной  бритвой  по  физиономии,  проверил  качество  на  ощупь  и  посмотрелся  в  зеркало. Ничего:  в  женихи  нельзя  без  белой  рубашки,  но  за  праздничный  стол  можно.
   Затем  пошарил  над  головой  в  гамаке,  где  под  одеялом  лежала  пара    буты-лок  с  шампанским.  Взял  одну  и  поставил  на  капот  двигателя,  мелко  подрагивающе-го,  работающего  на  малом  газу,  будто  мурлыкающий  кот.
   Спрыгнув  с  машины  и  перебирая  ногами, Николай  представил,  как  соскочит  сейчас  с  машины,  войдет  в  камна-тушку  и  с  шуткой-прибауткой  поздравит  с  насту-пающим  годом  заправщицу  и  водрузит  шампанское  на  стол. Как  Нина  возрадуется  ему,  слегка  затушуется,  а  затем  справится  с  растерянностью  и  неловкостью,  станет  искать  стаканы.  Потом  они  сядут  рядом,  он  откроет  вино  и  оно  непременно  вы-стрелит  пробкой,  вызывая  их  радость,  и  прогонит  застенчивость. И  когда  станут  бить  куранты  в  транзисторе,  они  со  звоном  соединят  стаканы.
   «Цветов,  охломон  не  взял,  и  стаканы,  милейший,  на  такой  случай  нужны  хрустальные, -  подумал  Николай, отринув романтическую  мечтательность. И  не  пога-сил  кривую  и  недовольную  усмешку,  что  тотчас  явилось,  не  удивился  смене  на-строения.  Как  всякий  человек,  он  подвергался  парадоксам. Иногда  он  с  удивлением  и  страхом  ожидал  от  себя  необычной  выходки  или  мысли,  хотя  никогда  потом  не  краснел  о  содеянном. И  теперь  он  сказал  себе  с  ядовитым  укором: - Без  хрусталя,  милейший,  можно  обойтись. А  как  же   без  любви?.. Ах,  да!  Ты  ведь  просто  на  ми-нутку  заскочишь.  Проведаешь  товарища  по  работе».
   В  окошке  сидела  Нина,  он  не  ошибся  в  ожидании.
   «Вот  и  Нина  встречает  праздник  в  одиночестве  и  на  трудовом  посту. Кто-то  упросил,  верно,  подменить. Тот  человек  семейный  и  ждут  гостей,  а  что  делать  в  одиночестве  за  новогодним  столом? Вот  и  уговорили…Или  сама  с  радостью  согла-силась, надеясь  на  встречу  с  тобой,  милейший  обалдуй. Обещал  ведь!»
   Ракитин  вернулся  к  машине, забрался  в  кабину, нашарил  на  гамаке  шляпу,  тщательно  поправил  волосы,  но  шляпу  тут  же  вернул  на  место.
   «Нет,  сударь,  шляпу  долой.  Вы  идете  к  даме!»
   Все  это  пронеслось  в  сером  веществе  быстро,  а  он  все  медлил,  вгля-дывался  в  неясный  силуэт,  согбенный  у  стола.
   Ох,  как  хотелось  ему  вбежать  в  комнатку  и  устроить  сполох! Но  он  глубоко  и  обречено,  с  какой-то  щемящей  болью  души,  вздохнул,  понимая,  что  поступит  на-оборот.
   «Коля!  Милейший  балбес! Ведь  не  будет  же  лучше.  Напустить  на  себя  без-оглядность  можно,  но  что  ей  за  цена?  Дражайший  вдовец».
   Он  опустил  руку  и  снял  тормоз,  включил  скорость,  тихонько  придавил  ак-селератор. И  покатил.
   Стрелка  часов  наползла  на  цифру  двенадцать,  Николай  включил  сигнал  воз-душного  ревуна  и,  запоздало  взглянув  на  домик  заправки,  увидел,  как  вскинулась  Нина  к  окну  и  прилипла,  бросив  руки  поперек,  как  птица  крылья.
   «А  ты  подлец,  милейший! Тебя  тут  ждут,  а  ты  готов  предать  надежду»!  Больно  ударила  мысль.
   Теперь  он  действовал  быстро.  Увидел  площадку,  круто  развернул  машину  и  погнал  обратно.  Припарковал  Шкодницу  и  заглушил,  сунул  за  пазуху  шампанское  и  птицей  побежал  к  заправке,  плескаясь  в  лужах.
   …Дождь  все  сеялся  из  темени  времен,  Новый  год  обещал  тепло.

                Луганск   1985 г.

                Авторская  редакции.