8
Мария Михайловна вошла в палату и нагнулась над Антоном.
Он открыл глаза…
- Ты не спишь, Антон? – спросила медсестра. – Примешь гостей?
- Мария Михайловна, Анжела умерла…
- Да, Антон. Умерла. Но здесь не все выздоравливают, верно? Ты ведь знаешь об этом… Все когда-то умирают, и я умру, и ты, и Дина когда-то умрет. Но это ничего не значит, Антон!
- Для кого не значит, Мария Михайловна? Для того, кто вот-вот, скоро… - голос Антона дрогнул. – В немыслимых страданиях…
- Никто не может избежать страданий, мой дорогой. Даже Иисус принял страдания за людей.
- Ладно, он-то мог избежать их? Или не мог?
- Антон, есть страдание физическое, и есть моральное. Физическое страдание — это всегда испытание. Моральное страдание — это выбор. Которого можно избежать…
- Н-не понял!
- Ты, конечно, видел не один раз фигуру распятого Христа? – Мария Михайловна присела на табурет. - Так вот, если тебе в ноги и в запястья вбивают огромные кованые гвозди, тебе не остается ничего иного, кроме как испытывать и терпеть боль. Это неизбежно, и ты терпишь. Но при мысли о смерти ты не обязан испытывать боль. Ты просто не знаешь, что это такое. А ты ведь не знаешь, верно? Таким образом, отношение к боли и к смерти зависит только от тебя.
- И что, вы сами были знакомы с такими людьми, которых радует мысль о смерти?
- Да, знакома, Антон! Например, Анжела… Она умирала на моих глазах, и на смертном одре на ее устах появилась улыбка - она предвкушала, она выказывала нетерпение, она жаждала, чтобы ей открылось то, что должно произойти.
Антон закрыл глаза, пытаясь переварить услышанное.
- Ну, если у тебя больше нет вопросов и нет весомых аргументов, чтобы спорить со мной, я сейчас удалюсь, а потом мы придем к тебе с Диной, и все вместе будем пить чай. Если ты, конечно, не против, Антон.
- Я не против, Мария Михайловна! – впервые за день Антон улыбнулся.
Потом они пили слабый, чуть подсахаренный чай и разговаривали.
Мария Михайловна, посидев с ними минут пять, удалилась по неотложным делам, а они все говорили и говорили. О чем? Вряд ли наутро кто-то из них мог бы вспомнить, о чем они болтали - обо всем и… ни о чем. Но в этот короткий вечер они приобщились к бесконечности бытия, к Космосу, и между ними пролегла усыпанная звездами дорожка, которую могли видеть только они – для других она была невидимой.
Их глаза лучились, и даже боль в брови, постоянно терзавшая Антона, исчезла, растворилась в его воспаленном мозге.
Уже не боясь последствий, Антон сам взял девушку за руку и долго держал ее в своей, ощущая прохладу и нежность кожи, и даже слабое биение участившегося пульса.
За окнами уже смеркалось, и вошедшая в палату Мария Михайловна велела им расходиться.
- Я приду к тебе завтра, можно? - робко спросила Дина.
- Конечно, можно! – выдохнул Антон. – А может, завтра мне станет получше, и я сам к тебе приду…
- Поцелуй меня, Антон! – вдруг произнесла Дина, смущенно опустив глаза. И подставила для поцелуя… щеку.
Антон поцеловал девочку, и она медленно вышла, громыхнув о дверь штативом капельницы…
После ее ухода Антон почувствовал просто неимоверную слабость и… уснул, словно в омут провалился.
А Дина в ту ночь долго не могла уснуть, заново переживая все свои ощущения этого дня, которые ей прежде никогда не приходилось переживать. Она испытывала какое-то странное состояние, которое пришло к ней еще тогда, когда она впервые увидела Антона в больничном коридоре, но еще не осознавала, что пришла к ней та самая первая любовь, о которой столько читала в книжках.
Она переписывалась по айфону со школьными подругами, но была бесконечно далека от их интересов, от обсуждения сериальных кумиров и нарядов, от жалоб на родителей и, конечно, от любовных переживаний, которыми те делились с нею. Он не знала, что такое первые танцы, первые свидания, первые поцелуи украдкой в школьном парке – всего этого она была лишена, и прекрасно знала, что ей не суждено познать все эти первые радости девичества. Она не ходила с подругами на танцы, не флиртовала с мальчиками и не позволяла им провожать себя домой, как ее подруги…
Но теперь в ее жизни появился Антон, а вместе с ним пришло к ней большое чувство, которое переполняло ее от макушки до пальцев ног. Поначалу она не могла понять, что же такое с нею происходит… Она не могла ни с кем поделиться своими мыслями, не могла рассказать об Антоне маме. Почему? Этого она объяснить не могла. Каждая встреча с Антоном становилась для нее испытанием, и если она не видела его несколько дней, то начинала безумно скучать. Желание просто дотронуться до него стало сначала мучительным, потом невыносимым.
Да, она осознавала, что внутри у нее все выжжено химией и мертво. Она с трудом глотала еду, с трудом заставляла себя заниматься с приходящими к ней преподавателями. Знала, что кто-то из них умрет, и не важно, кто из них будет первым, не дождавшись, не познав простого человеческого счастья… Но бороться со своими новыми чувствами Дина не хотела. И не могла…
Время от времени Антон ей снился. И каждый раз после этих снов она просыпалась счастливой. Хотя понимала, насколько эфемерно это счастье… Что ж, так вот бывает, когда ты впервые полюбила в четырнадцать лет…
- Знаете, Мария Михайловна, - сказала Дина медсестре, пришедшей менять препарат в капельнице, - если бы у нас с Антоном что-то получилось, я бы вышла за него замуж, родила детей. И все равно, где и как жить, пусть даже в клинике, – лишь бы с ним. Мне иногда кажется, что приди он сейчас, я брошу все и пойду за ним куда угодно. Все, что есть сейчас в моем сердце, – это крохотная искра, чувство к нему. Это единственное, что еще может загореться во мне, что заставляет чувствовать себя живой и бороться с болезнью. О, я все знаю, все ваши аргументы… Но не надо меня переубеждать, я все равно буду любить Антона, невзирая ни на что!
- Дина, девочка моя! – Мария Михайловна нежно пригладила чуть отросший пушок на голове девушки. – Да у меня и в мыслях не было в чем-то переубеждать тебя, а тем более, спорить с тобой! Наоборот, я считаю, что, объединившись с Антоном, вам обоим будет легче бороться с вашими недугами, и больше шансов будет на победу. Так что, я целиком и полностью на вашей стороне. И, знаешь, милая, коль уж у нас с тобой завязались такие доверительные отношения, мы не можем общаться на «вы». Ты уж называй меня в дальнейшем Марией, безо всякого официоза – я ведь ненамного тебя старше.
Мария Михайловна медленно шла по коридору отделения, утирая краешком платочка так некстати навернувшиеся слезы…