Элизабет Питерс
ПОСЛЕДНИЙ ВЕРБЛЮД УМЕР В ПОЛДЕНЬ
КНИГА ВТОРАЯ
КОГДА Я ГОВОРЮ: «СМЕРТЬ!» – СЛУШАЮТ И ПОВИНУЮТСЯ!
Эмерсон отпил глоток пива и скорчил жуткую гримасу.
– Если бы даже я и хотел остаться здесь, пиво на завтрак заставило бы меня передумать. Чего бы я ни дал бы за добрую чашку чая!
– Попробуй козье молоко, – сказала я, потягивая собственный напиток.
– Ещё хуже, чем пиво.
Реджи допил пиво, протянул свою чашку, и слуга бросился наполнять её. Хотя накануне Фортрайт ушёл спать довольно рано, но опоздал присоединиться к нам на завтрак, да и выглядел не очень-то здоровым. Он отказался от предложенных мной лекарств, заявив, что испытывает всего лишь отдалённые последствия тюремного заключения.
– Возьмите овсянки, Фортрайт, – заботливо сказал Эмерсон. – Не так уж плохо, если залить пинтой мёда. Внесёт некоторое разнообразие в заточение, не думаешь, Пибоди?
Реджи с гримасой отвращения оттолкнул миску подальше.
– Не могу съесть ни кусочка. Интересно, как это вам удаётся.
– Мы должны поддерживать силы в надлежащем состоянии, – заявил Эмерсон, принявшись за его кашу. – А вам бы не помешало отдохнуть, Фортрайт. Мы с миссис Эмерсон вскоре уходим.
– Куда вы идёте? – тревожно взглянул Реджи.
– Да так: туда-сюда, побываем там и сям... Я не хотел бы упускать ни одной возможности изучить эту удивительную культуру.
– Ваше безразличие удивляет меня, профессор! – вскричал Реджи. – Я не думаю, что вы в полной мере осознаёте опасность сложившегося положения. Одно неверное слово, одно бездумное действие…
– Ваша забота поистине трогательна, – ответил Эмерсон, вытирая губы квадратиками из льна, которыми (по моему настоянию) снабдили нас вместо салфеток. В Городе Святой Горы о подобных изделиях никто и не слыхал, и было радостно думать, что я внесла свой вклад, хотя бы незначительно приобщив к цивилизации эту допотопную культуру.
Реджи предложил отправиться с нами, но Эмерсон (которого совершенно не устраивало подобное развлечение) с лёгкостью отговорил его. К моему удивлению, Рамзес также решил остаться. Я предположила, что он намеревался найти свою подругу-кошку, потому что сразу по окончании трапезы исчез в саду.
Стражники не препятствовали нам выйти из здания, но только при условии, что нас будут сопровождать. Эмерсон пытался возражать, пока я не напомнила ему, что они просто выполняют приказ.
– Кроме того, – добавила я, – история Реджи должна внушить определённую степень осторожности, даже если ты, как и я, считаешь, что его взгляд на ситуацию чрезмерно пессимистичен.
– О, вот ещё, – ответил Эмерсон, тем самым признав истинность моих доводов.
Солдаты заняли свои места: двое шли перед нами, двое замыкали процессию. Эмерсон взял с места в карьер, прыгая вниз по лестнице, как горный козёл, и остановившись лишь на мостовой. Я смотрела вниз на деревню, и мне казалось, что я чувствую её запах даже с такого расстояния.
– Что мы будем делать, Эмерсон? Ни одного слова от… сам знаешь, кого. Если Реджи действительно может принять меры для... ты знаешь, чего, будем ли мы… э-э… ты знаешь, что делать?
– Пока я не вижу решения, – сказал Эмерсон. – В этом уравнении слишком много неизвестных.
– Тогда мы должны их найти, Эмерсон.
– Этим я и занимаюсь, Пибоди.
– Куда же мы пойдём?
Эмерсон замедлил шаг и взял меня за руку.
– У тебя прерывается дыхание, дорогая; я шёл слишком быстро? Мы отправляемся к могиле Уилли Форта.
* * *
Мы шли, и Эмерсон объяснял погребальные обычаи этого общества, которые он узнал от Муртека. Все гробницы вырезали в скале, ибо пахотных земель было так мало, что строить пирамиды не имело никакого смысла.
– Удивительно, что эти скалы не рухнули, – говорил Эмерсон. – Они испещрены гробницами, храмами и складскими помещениями. Конечно же, кладбища зарезервированы для королей и знати.
– А что делать реккит…
– Не спрашивай, Пибоди.
– О...
– Существует несколько таких кладбищ, – продолжал Эмерсон. – Несколько поколений назад заложили новое на этой стороне долины. Форт должен лежать там, если он вообще похоронен. Как Королевскому советнику, ему полагалось удостоиться достаточно красивой могилы. И если мы не найдём её, то получим повод усомниться в правдивости наших осведомителей.
– Очень умно, Эмерсон, – одобрительно сказала я. – И раз уж мы ищем могилу, то заодно можем изучить погребальные обычаи. К счастью, я захватила блокнот и карандаш.
Вход на кладбище отыскался без каких-либо затруднений. Монументальные ворота с пилонами я заметила ещё во время нашей поездки в храм. На наклонных боковых сторонах и плоской перемычке были вырезаны фигуры божеств смерти – Анубиса (152), шакалоголового бога кладбищ, Осириса, повелителя мёртвых, Маат (153), богини правды и справедливости, с чьим Пером истины сердце умершего взвешивают на последнем суде (154). Традиционные изображения были воспроизведены с предельной точностью, чуть ли не рабским подражанием, но грубость резьбы свидетельствовала о том, как много утрачено из старого художественного мастерства.
Пока мы изучали и обсуждали рельефы, эскорт стоял, наблюдая за нами с тревогой, но не вмешиваясь, пока мы не начали подниматься по лестнице за пилон. Тогда молодой капитан выскочил вперёд, преграждая путь. Его речь была чрезвычайно взволнованной, но я уловила слова «запрещено» и «священное», повторявшиеся снова и снова. Эмерсон решил проблему, отодвинув его с дороги и продолжив свой путь. Когда я оглянулась, то увидела, как четверо мужчин, прижавшись друг к другу, будто для защиты, глядят на нас со страхом и взволнованно жестикулируют.
Несмотря на яркий солнечный свет и изнуряющую жару, вокруг царила тягостная атмосфера запустения. Мы никого не встретили, пока не достигли мощёной площадки, от которой вели две дорожки, обегая скалу с обеих сторон и ведя вверх и вниз.
Наши обутые ноги, глухо грохотавшие по каменной лестнице, должно быть, заставили смотрителя-жреца не поверить собственным ушам. Когда он, спотыкаясь, поспешно вышел из открытой двери маленького храма в задней части площадки и увидел нас, его глаза и рот широко раскрылись. Предположительно он погрузился в молитвы, потому что длинная белая юбка была скомканной и пыльной. Солнечный свет, падая на ёжик седых волос, отросших на обритой голове, заставлял лысину сиять, как нимб святого.
Эмерсон не дал ему ни секунды, чтобы прийти в себя от удивления.
– Хорошо, что вы здесь, – провозгласил он. – Мы пришли отдать дань уважения [букв. сделать подношение] нашему другу и земляку, Королевскому советнику Форту. Где его могила [букв. Дом Вечности]?
– Молодец, дорогой, – заметила я, когда мы пошли по пути, указанному нам поражённым священнослужителем.
– Если захватить человека врасплох, Пибоди, и вести себя с достаточным высокомерием, он, как правило, исполнит то, что ты просишь. Но стоит этому же человеку собраться с мыслями, как он бросится за советом и помощью. Нам лучше поспешить.
Дорога была широкой, но перила слева отсутствовали – только обрыв, беспорядочно спускавшийся к острым камням двадцатью футами ниже. По правую руку находились гробницы: некоторые на том же уровне, что и дорога, к некоторым вели лестничные пролёты. Мне пришлось бороться с впечатлением, что я смотрю на модели или реконструкцию, поскольку, хотя внешне они и были похожи на многие могилы, раскопанные нами в Египте, но я никогда не видела ни одну из них в первоначальном состоянии. Перед каждой могилой скалы были стёсаны, формируя небольшой передний двор с портиком позади и увенчивая сооружение причудливой миниатюрной пирамидой. Белые оштукатуренные стены и расписные рельефы ярко сверкали в солнечном свете. Двери, ведущие гробницы, высеченные в скалах, были закрыты каменными блоками, окружённые с обеих сторон статуями обитателя. На каждом тенистом крыльце стояла большая стела, на которой был написан портрет умершего с его именем, титулом и общепринятыми традиционными фразами.
Мы спешили вперёд, останавливаясь у каждой могилы и читая иероглифические надписи на стелах.
– Большинство из них, очевидно, высшие жрецы, советники и их семьи, – сказал Эмерсон, задерживаясь, чтобы полюбоваться на привлекательную картину Последнего суда – Осирис на троне наблюдает взвешивание сердца умершего с Пером истины на другой чаше. Покойник совсем не казался инвалидом в результате отсутствия этого органа: выглядевший довольно бодро и облачённый в лучшие наряды, он вздымал руки, поклоняясь богу. Рядом стояла элегантно одетая жена. – Проклятье, Пибоди, – продолжал Эмерсон, глядя на заблокированную дверь гробницы, – я отдал бы десять лет своей жизни, чтобы заглянуть внутрь. Неужели, дьявол их побери, здесь ни у кого не хватило воображения, чтобы ограбить могилы и оставить их открытыми для иных гостей?
– Язык, Эмерсон, – сказала я. – Разделяю твои чувства, но не думаю, что ограбление могил здесь так популярно. Где же вору сбыть нажитое бесчестным путем? Да будь оно всё проклято, куда задевалось это проклятое место? Вот ещё один чёртов кушит, его жена и четверо детей...
– Язык, Пибоди, – ответил Эмерсон. – Я думаю… а! Смотри! – И указал на вход в последнюю гробницу на этом участке пути.
По размерам и богатству украшений она по меньшей мере не уступала всем остальным.
– Да, – пробормотал Эмерсон, прослеживая пальцем линию иероглифов. – Я бы транслитерировал имя по-другому, но бедняга Форт довольно слабо разбирался в иероглифах. Хотя сомнений нет.
– Думаешь, он сам сочинил для себя погребальные надписи? – спросила я.
– Я бы поступил именно так. О, проклятье, я слышу, как кто-то идёт. Задержи их, ладно? Мне нужно побольше времени.
Жрец-смотритель получил инструкции и вернулся с подкреплением в лице двух своих собратьев и внушительной фигуры с длинным золочёным посохом в руке и шкурой леопарда поверх белой хламиды. Я устроилась прямо в середине дороги, натянула улыбку на лицо и открыла зонтик.
Мой зонтик – изрядных размеров. Никто не мог пройти мимо без того, чтобы оттолкнуть его. Они остановились. Я объяснила, что мы пришли сюда почтить память нашего друга, выразила невинное удивление, когда мне сказали, что никому не разрешено находиться рядом с могилами, если он не претерпел надлежащее ритуальное очищение, извинилась за нашу случайную ошибку и стала расспрашивать о деталях ритуала. Жрец высшего ранга брызгал слюной и размахивал посохом, но на большее не осмеливался. Он ещё продолжал что-то лопотать, когда Эмерсон присоединился ко мне.
– Спасибо, дорогая, – сказал он. – Теперь мы можем отступить с честью.
Так мы и сделали. Жрец следовал за нами с тем же выражением, которое я видела на лице нашего бывшего дворецкого, когда ему приходилось сопровождать к дверям особенно нежелательных гостей.
– Ну? – настоятельно спросила я, когда мы стали спускаться по лестнице. – Мистер Форт оставил сообщение для нас?
Эмерсон споткнулся, но сумел удержаться.
– Честное слово, Пибоди, твоё воображение просто непревзойдённо! Как он мог что-нибудь передать нам? Тексты сформулированы, как молитва к Господу; любое отклонение будет замечено и вызовет вопросы.
– Тогда почему ты так долго возился? Я полагала, что наша цель состояла в том, чтобы узнать, есть ли у Форта гробница в некрополе. Похоже, ответ утвердительный, а размеры и расположение доказывают, что он достиг высокого положения. Однако это не исключает возможности того, что его настиг печальный конец. Если Форт попал в опалу…
– Вначале ты задала вопрос, – сказал Эмерсон. – Хочешь знать ответ или предпочитаешь по-прежнему заниматься пустыми домыслами?
Наш эскорт занял свои места, спереди и сзади, и мы отправились назад. Мне показалось, что стражники выглядят мрачно.
– И что же ещё удалось тебе обнаружить, если тексты – обычные ритуальные погребальные фразы? – спросила я, уязвлённая его критическим тоном.
– В этом обществе, – ответил Эмерсон, – жёны человека, а иногда и его дети, похоронены в той же самой могиле. Думаю, ты это заметила.
– Да, их титулы и изображения появляются на... Эмерсон! Ты имеешь в виду…
– Её там нет, Пибоди. Есть только одно имя – самого Форта.
Солнце стояло высоко и палило вовсю. С персеи на вершине холма вспорхнула небольшая птица, ярко сверкая изумрудным оперением. Песочного цвета ящерица, встревоженная нашим приближением, скользнула по краю парапета и исчезла. Ритмичный стук сандалий охранников звучал приглушённым барабанным боем.
Спустя некоторое время Эмерсон заметил:
– Ты непривычно тиха, Пибоди. Надеюсь, это означает, что ты рассматриваешь все возможности, прежде чем высказать очередное догматическое утверждение.
– Не понимаю, что ты имеешь в виду, Эмерсон, – ответила я. – Я всегда беспристрастно взвешиваю факты, прежде чем прийти к выводу. В данном случае у нас нет достаточных сведений о погребальных обычаях, чтобы однозначно утверждать, что миссис Форт полагалось похоронить в могиле мужа. Если наш осведомитель был прав, после смерти мужа она прожила ещё долгое время. И, возможно, настаивала на христианском погребении вместо того, чтобы поддаться – как, к сожалению, поступил её муж – влиянию языческих обрядов.
– Хватит, – подозрительно взглянул на меня Эмерсон.
Несмотря на тень моего зонтика (которым Эмерсон с раздражением отказался воспользоваться) я просто плавала в поту к тому времени, когда мы достигли нашего временного пристанища. Я с нетерпением представляла себе ванную, прохладные напитки и возможность обсудить с другими выводы, к которым пришла. Однако исполнение моих замыслов неожиданно задержалось. Вместо того, чтобы, как обычно, разбрестись, наши стражники выстроились в ряд. Начальник, красивый парень не более двадцати лет от роду, рявкнул приказ. С точностью машин квартет поднял копья и, столкнув их вместе, отбросил прочь. Оружие с грохотом зазвенело на камнях. Мужчины упали на колени, низко поклонились, затем встали и зашагали прочь, оставив копья на полу.
– Что это, дьявол!.. – воскликнула я, от удивления забыв про себя.
Эмерсон потёр подбородок.
– Не удивлюсь, если это окажется мероитической версией «morituri vos salutamus» (155). Эй, вы там – остановитесь! Вернитесь! Abadamu, чтоб вас черти взяли!
Его крик заставил зазвенеть сплетённые из металлических колечек кольчуги, и шагавшие мужчины остановились. Но ни один не повернулся и не заговорил. Эмерсон шагнул вперед. Схватив начальника за плечи, он развернул его лицом к себе:
– Почему вы не подчинились приказу?
Молодой человек судорожно сглотнул. Его лицо было сумрачно-бледно, а губы едва шевелились, когда он отвечал:
– Отец Проклятий, мы мертвы. Мёртвые не слышат.
Я впервые увидела, как он обратился непосредственно к Эмерсону, и отметила, что мероитические слова оказались буквальным переводом ласкового прозвища, под которым Эмерсон приобрёл широкую известность в Египте. Тарек и оба его помощника, служившие нам в Напате, были единственными, кто мог знать об этом; один из них, должно быть, поделился с соотечественниками, и титул стал широко известен – по моему глубокому убеждению, вместе с историями о почти сверхъестественном страхе, в котором мой выдающийся супруг держал тех, кто его знал.
– Проклятие, – выругался Эмерсон. – Я должен был предвидеть это... Но ведь ты слышал меня, – добавил он по-мероитически.
Молодой человек вздрогнул.
– Голос Отца Проклятий гремит, подобно грому, и его рука тяжела, как рука бога.
– Господь Всемилостивый, Эмерсон, как же нам быть? – воскликнула я. – Мы не можем допустить, чтобы бедняг наказали из-за нас. Это потому, что они оказались не в силах помешать нам посетить кладбище?
Эмерсон повторил вопрос по-мероитически. Молодой человек кивнул.
– Нам не удалось исполнить свой долг. Наказанием является смерть. Теперь я умру дважды – я слышал, я говорил. Не уберёт ли Отец Проклятий руку от меня, чтобы я мог умереть вместе с моими людьми?
– По-моему, ему больно, Эмерсон, – сказала я. – Его рука становится синей.
– Если я отпущу его, он сбежит, – рассеянно ответил Эмерсон. – Да, в этих краях дисциплина на высоте. Хм-м…
Молодой офицер, схваченный Эмерсоном, недвижно стоял с отсутствием какого бы то ни было выражения на лице – будто у мертвеца, которым он провозгласил себя. Через минуту Эмерсон произнёс:
– Отойди немного, моя дорогая Пибоди.
Я так и сделала, а в качестве дополнительной предосторожности зажала ладонями уши.
– Я Отец Проклятий! – заревел Эмерсон, тряся юношу, как куклу. – Когда я говорю: «Смерть!» – слушают и повинуются! Когда я приказываю, боги трепещут! Мощь моего голоса раскалывает небеса и сотрясает землю!
И долго ещё продолжал в том же духе. К тому времени, когда речь достигла своего завершения, вокруг собралась приличная аудитория: десяток, а то и больше, солдат, в том числе несколько офицеров, кое-кто из нашей свиты и некоторые из маленьких слуг, подобные ненавязчивым любопытным мышкам. Прибежали Рамзес и Реджи, а за ними виднелась Служанка в белых одеждах – кем бы она ни была.
Эмерсон делал вид, что не замечает их, но его голос стал ещё громче и сильнее, а сверкающие глаза выдавали незаурядное удовольствие. Чем больше зрителей, тем ярче он проявляет себя.
– Я запрещаю тебе умирать! – воскликнул он. – Вы мои люди, вы принадлежите Отцу Проклятий! Поднимите ваши копья! – И жестом столь же изящным, сколь и властным, он отправил поражённого молодого офицера подобрать брошенное оружие.
Должна признаться, это было одним из самых впечатляющих выступлений Эмерсона. Я чувствовала непреодолимое желание побежать и взять копьё в собственные руки.
Один из офицеров сделал нерешительный протестующий жест, когда обречённые мужчины с заметно повеселевшими лицами поспешили повиноваться. Быстрый, как кошка, Эмерсон повернулся к нему.
– Люди Отца Проклятий священны! Ни один человек не смеет прикоснуться к ним.
Обернувшись, он предложил мне руку. Пока мы шли к комнатам, зрители таяли, оставив только приветствующих нас Рамзеса и Реджи.
– Честное слово, профессор, – воскликнул Реджи, – это было… это было, конечно… Э-э… а что, собственно, произошло?
Эмерсон соизволил объяснить.
– Блестящий спектакль, мой дорогой, – сказала я. – Надеюсь, он обеспечит нам несколько преданных сторонников. Эти люди обязаны тебе жизнью.
– Не рассчитывай на это, Пибоди. Старые предрассудки живучи. И случившееся может иметь неприятные последствия. Успешные демагоги не пользуются популярностью в тиранических обществах. – Хмурый взгляд Эмерсона просветлел, и он пожал широкими плечами. – Да ладно, у меня не было выбора в этом вопросе. Теперь я хочу ванну. Где эта мерзкая свита? Когда они действительно понадобились – ни единой души вокруг!
Искупавшись, переодевшись и усевшись за превосходный стол, мы с Эмерсоном воздали должное еде. Пришлось побеседовать с Рамзесом о его манере есть пальцами и класть локти на стол.
– Ты полностью превращаешься в маленького кушита, Рамзес, – ругалась я. – И твоя голова по-прежнему голая, как яйцо. Я приказала тебе не позволять снова брить её.
– Они были довольно настойчивы, мама, – ответил Рамзес.
– Значит, ты должен быть ещё настойчивее. Я не намерена возвращаться в цивилизованное общество, пока твои волосы находятся в подобном виде.
Когда стол очистили и подобрали все крошки, Реджи предложил пойти в сад.
– Мне нужно поговорить с Ментарит о волосах Рамзеса, – сказала я. – У меня не будет... Где она? Я не видела, как она ушла.
– Это то, что я хотел вам сказать, – прошептал Реджи, взяв меня за руку. – Она пошла обратно в храм. Сюда вернётся Аменит.
– Миссис Эмерсон вполне способна передвигаться без вашей помощи, Фортрайт, – нахмурился Эмерсон. – Руки прочь от моей жены, будьте так любезны.
Реджи отскочил от меня, будто ужаленный, и мы отправились в сад. Когда мы шли вдоль бассейна, у дальней стены яростно закачались лозы. Сверху на нас смотрела мордочка, покрытая коричневой шерстью.
Рамзес приветствовал кошку каким-то своеобразным журчащим шумом. Она ответила тем же, но вместо того, чтобы прыгнуть вниз, стала прогуливаться по верху стены. Рамзес поплёлся за ней, подняв глаза и вытянув руки, как миниатюрный Ромео в погоне за пушистой, странствующей Джульеттой.
– Одна из храмовых кошек – и здесь? – воскликнул Реджи.
– Откуда вы знаете, что это храмовая кошка? – спросил Эмерсон, а я одновременно поинтересовалась: – Из храма Бастет?
Как требовала вежливость, Реджи в первую очередь ответил мне:
– Бастет, Исида, Мут – все эти языческие богини одинаковы. Её кошки принадлежат к определённой породе, более распространённой, чем простой вид, и считаются священными.
– Она не хочет спускаться, – обидчиво заныл Рамзес, будто самый обычный ребёнок. – Мама, ты…
– Нет, я не могу, – твёрдо ответила я. – Кошки не восприимчивы к подобным убеждениям, используемым в человеческом обществе, и, более того, они эксцентричные индивидуалисты…
– Обладающие чрезвычайно острым слухом, – закончил Эмерсон. – Кажется, следует ожидать гостей, Амелия.
Движимые неопределённым инстинктом, мы подошли ближе друг к другу. Кошка исчезла, и Рамзес тоже встал рядом со мной. Когда появился посетитель, за которым следовал эскорт из лучников и одетых в белое девиц, Реджи испустил проклятие и отступил к дальней стороне бассейна.
Тарек – а это был именно он – уселся в кресло, поспешно установленное слугами позади него. Широкие золотые браслеты заблестели на солнце, когда он жестом приказал принести кресла для нас и для сопровождавших его мужчин. Одним из них был Песакер, Верховный жрец Аминреха, явно не пребывавший в приятном расположении духа.
Да и Тарек изменился. Взор, который он устремил на нас, разительно отличался от прежнего доброжелательного взгляда, и вместо того, чтобы произнести формальные приветствия, он разразился гневной речью:
– Что вы за люди, если лишены вежливости и благодарности по отношению к тем, кто вас спас? У вас нет никакого уважения к нашим обычаям? Вы нарушили один из наших строжайших законов; мы оказали вам милость, вернув друга. Теперь вы совершили святотатство. Если кто-то из наших людей совершит подобное, то умрёт!
– Но мы не из ваших людей, – спокойно ответил Эмерсон. – И если мы нанесли обиду, то сделали это в неведении, и глубоко сожалеем, что так поступили. И готовы возместить ущерб, что бы для этого ни потребовалось.
– Вы действительно невежественные варвары, – задумчиво произнёс Тарек.
Уголки губ Эмерсона дёрнулись.
– Справедливо, – промолвил он так же веско. – Но обязанность мудрого – воспитывать невежд, а не наказывать их. Разве это утверждение не является настолько же справедливым?
Тарек задумался над высказанной мыслью. Лицо Песакера потемнело. Он, возможно, понял не всё сказанное, но увидел, что настроение принца смягчилось, и был недоволен.
– Что они говорят? – рявкнул он. – Не слушай их. Им нет никакого оправдания (?) за совершённые преступления. Я приказываю…
– Ты смеешь мне приказывать? – повернулся к нему Тарек. – Здесь ты не говоришь от имени бога. Я сам решу судьбу этих преступников.
Меня иногда обвиняют в излишней опрометчивости и импульсивных действиях. Но не в этот момент. Я тщательно обдумала то, что намеревалась совершить, да и сам Эмерсон выдвигал аналогичное предложение. (Хотя, конечно, впоследствии он утверждал, что ничего подобного даже не имел в виду.)
– Мы очень благодарны Вашему Высочеству за доброту, – вмешалась я. – И, как уже говорил мой муж, глубоко сожалеем о неумышленно нанесённом оскорблении. Пожалуй, нам лучше всего было бы покинуть вас. Нам понадобятся верблюды – дюжина или иное необходимое количество – и сопровождение до оазиса.
Эмерсон поперхнулся и пробормотал что-то, очень напоминавшее «неисправима».
Тарек откинулся на спинку кресла и изучал меня, даже не улыбаясь.
– Что? Вы хотите оставить нас? Возможно, то, что вы говорите, правда; мы должны учить, а не наказывать вас. Кроме того, и вы можете учить нас, и тем самым заслужить большие почести и высокое положение.
– Да, хорошо, очень любезно с вашей стороны, но боюсь, что нам следует покинуть вас.
Эмерсон забавлялся от души, приглушённо смеясь во время разговора. Но тут он посерьёзнел и заговорил медленно и решительно:
– Вы знаете, почему мы приехали, Тарек. Как видите, наш друг найден. Вы говорите, что и другие, кого мы искали, ушли к богам. Наша задача выполнена. Для нас настало время возвратиться в родной город, родную страну.
Верховный жрец понял, о чём велась речь – по крайней мере, отчасти. (Не потому ли Эмерсон использовал простые слова и говорил медленно, подумала я?) Сжав руками подлокотники кресла, он пустился в яростные возражения:
– Нет! Это запрещено! Что ты позволяешь этим чужакам, этим… бросаешь вызов законам…
Тарек прервал его взглядом.
– Мои друзья, – сказал Тарек. – Ибо вы – мои друзья; может ли сердце изгнать тех, кого я любил, даже если они больше не любят меня? Если вам нужно уходить, путь окажется свободен, хотя я буду оплакивать вас, как тех, кто ушёл к богу.
– Что-то мне это не по вкусу, – пробормотал Эмерсон, а вслух сказал: – Так вы нам поможете?
Тарек кивнул.
– Когда? – спросил Эмерсон.
– Скоро, друзья мои.
– Завтра? – спросила я.
– О, но подобное путешествие нельзя устроить так быстро, – ответил Тарек, чей английский язык заметно улучшился. – Подходящее сопровождение, подарки... Почётный церемониал и прощание.
Мне не понравилось, как это прозвучало.
– Церемониал, – повторила я.
– Вы хотели увидеть наши обычаи, – продолжал Тарек. – Наши странные, примитивные обряды. Ведь они интересуют вас, не так ли? Это одна из причин вашего появления у нас. Да. Вы станете свидетелями величайшей церемонии перед тем, как… уедете. Это случится скоро, очень скоро. А затем, друзья мои... вы покинете нас.
* * *
– О, дорогой, – сказал я. – Боюсь, я жестоко ошибалась в нашем друге Тареке.
– Прежде всего, – произнёс Эмерсон, – он говорит по-английски гораздо лучше, чем заставлял нас верить. Честь и хвала его учителю, а, Пибоди?
– Да, хотя лично я нашла его стиль достаточно витиеватым. Он звучал, будто…
– Как вы можете быть так спокойны? – взорвался Реджи. – Разве вы не видите угрозу за этими обходительными словами?
– Ну почему же? Я предполагаю, что они и должны были передать угрозу, – ответил Эмерсон. Он достал свою трубку и грустно посмотрел на неё. – Но в чём заключается эта угроза? Мы не видели никаких признаков того, что здешний народ практикует человеческие жертвоприношения.
– Практикуют, – закусил губы Реджи. – Тарек описывал их со всеми жуткими деталями.
Он замолчал, содрогаясь. Рамзес явно заинтересовался:
– Как это происходит, мистер Фортрайт? В старом египетском стиле, когда голову жертвы разбивают булавой, или…
– Неважно, Рамзес, – прервала я. – Если мистер Фортрайт прав, мы узнаем это из первых рук.
– Вы поражаете меня, миссис Эмерсон, – воскликнул Реджи. – Отнестись к этому так несерьёзно? Уверяю вас…
– Позвольте заверить вас, что мы относимся к этому очень серьёзно, – ответил Эмерсон, посасывая пустую трубку. – Но оцените положение со светлой стороны, мистер Фортрайт. Даже если мы избраны для главных ролей в спектакле, то о нас очень хорошо заботятся. Интересно... – Он скорчил гримасу и вытащил трубку изо рта.– Интересно, не может ли Тарек раздобыть мне табак. Очевидно, что здешние люди торгуют с кем-то из нубийских племён.
– Ну, профессор, вы воистину делаете честь британской нации, – восхитился Реджи. – Плотно сжали губы, да (156)? Если вам нужен табак, могу предоставить. Я привёз с собой лишнюю банку.
– Правда? – Эмерсон похлопал его по спине. – Я в долгу перед вами, дружище. Противная, грязная привычка, как вечно заявляет миссис Эмерсон, но я считаю, что она помогает процессу логического мышления.
Одного из слуг послали за рюкзаком Реджи. Порывшись в его глубинах, хозяин вытащил банку табака, которую Эмерсон схватил с той же жадностью, как голодающий – толстый бифштекс. Он набил трубку, закурил и выпустил большое облако дыма. Взгляд блаженного удовлетворения преобразил его лицо.
Реджи улыбнулся, будто снисходительный родитель, любующийся ребёнком.
– Ну, сэр, теперь вы способны к логическим рассуждениям? Мы не можем терять времени. Угрозы Тарека должны были убедить вас в моей правоте, когда я говорил, что мы должны бежать до церемонии.
– Я никогда не соглашался с вашим заключением, – мягко сказал Эмерсон. – Мне просто было интересно, как вы надеялись выполнить своё намерение.
Реджи наклонился ближе и понизил голос до шёпота.
– Я всё устроил до того, как меня заключили в тюрьму. Верблюды, проводники, запасы – всё будет готово. Мы можем уехать, как только…
– Как только убедимся, что миссис Форт больше нет, – завершила я.
Реджи замер с открытым ртом. Эмерсон посмотрел на меня с улыбкой; Рамзес энергично кивнул. Получив поддержку, я продолжала:
– У нас есть только уверения людей, чья искренность сомнительна, что Фортов нет в живых. Мы поспешили сюда, сильно рискуя, поскольку боялись, что им грозила близкая опасность.
Реджи закрыл рот. Затем открыл снова.
– Можете не тратить силы на споры с ней, – сказал Эмерсон, спокойно покуривая. – Это никогда не приносило ни малейшего результата. Продолжай, моя дорогая Пибоди.
Я рассказал Реджи и Рамзесу о нашем утреннем открытии.
– Меня обвиняют, – продолжила я, – в поспешных выводах. Но не верю, что кто-то сможет обвинить меня в этом, если я заявлю, что мы по-прежнему не уверены в судьбе миссис Форт. Согласен, Эмерсон?
– О, конечно, – ухмыльнулся Эмерсон, не выпуская трубку изо рта.
– Но… – начал Реджи.
– Позвольте мне закончить, Реджи, прошу вас. В свете того, что мы узнали сегодня, некоторые сведения обретают новое значение. Нам сказали, что миссис Форт «ушла к богу». Мы решили, что это означает смерть; но здесь, как и в Древнем Египте, эта фраза может иметь совсем другое значение. Вспомните: во время церемонии в храме Верховная жрица Исиды читала – вернее, пела – английские стихи. Сложите все эти детали вместе – и что получается?
– Вы спрашиваете меня? – Реджи широко открыл глаза. – Я не вижу, к чему вы клоните. Ведь не может быть…
– Его разум не столь быстр, – прокомментировал Эмерсон. – Интересная мысль, Пибоди. Меня не покидало странное ощущение, что ты и раньше думала об этом.
– Я многократно пытался предложить эту возможность, мама, – обиженно подключился Рамзес. – А вы с папой обвиняли меня в необузданном воображении.
– С тех пор у нас появились дополнительные сведения, Рамзес. Я первая соглашусь, что общая их сумма не даёт требуемых результатов, но продолжаю настаивать: мы не можем уехать, не имея абсолютной уверенности в том, что миссис Форт не находится в плену у жрецов.
– Но… – заикался Реджи. – Но, миссис Амелия…
– Я же советовал вам не тратить силы на споры с ней, – промолвил Эмерсон. – В данном случае должен сказать, что полностью с ней согласен. Вполне вероятно, что миссис Форт мертва, но мы не можем верить на слово зловещим дикарям, не так ли?
– Она не дикарка, – горячо запротестовал Реджи. – И клялась…
– Но могла быть обманута, – возразил Эмерсон. – Вы имеете в виду свою… э-э… невесту, я полагаю.
– Ну… да. Я не могу поверить... – Реджи выглядел ошеломлённым. Затем полез в рюкзак: – Она дала мне вот это
Предмет, появившийся на свет, оказался небольшой книгой связан в потёртом коричневом переплёте.
– Книга! – вскричала я. – Конечно! Эмерсон…
Зубы Эмерсона потеряли власть над трубкой, и она упала мне на колени. Он бросился ко мне и стали сбивать с одежды тлеющие крошки табака.
– Ради Бога, прости, Пибоди. Меня совершенно застали врасплох.
– Да уж вижу. Проклятье, я не смогу залатать эти дырки: я подарила швейный набор Её Величеству.
– Это, конечно, книга, – Эмерсон забрал её у Реджи. – «Лунный камень» Уилки Коллинза. Ничуть не удивлён: именно такого рода литература должна была приносить удовольствие Уилли Форту. Да, и вот его имя на внутренней стороне обложки.
– Он отдал ей, – объяснил Реджи. – На смертном одре. Она была его любимой ученицей.
– Она, – задумчиво повторил Эмерсон. – Вы хотите сказать, что она… ваша подруга… чёрт побери, как её имя?
– Она – принцесса Аменит, дочь бывшего короля.– Реджи улыбнулся при виде наших изумлённых лиц. – Теперь вы понимаете, почему я так уверен, что она способна организовать наше спасение?
– А может ли она устроить так, чтобы мы встретились с Верховной жрицей Исиды? – спросила я.
– Я не думаю, что... – Лицо Реджи просветлело. – В этом нет необходимости; всё, что требуется – спросить у неё. Она должна знать, что за женщина служит богине…
– Я не хочу ставить под сомнение правдивость вашей любимой, Реджи, но поймите: одного её слова недостаточно. Она может быть обманута; она может быть настолько озабочена вашей безопасностью, что будет скрывать правду, если это означает лишний риск для вас.
– Я не могу поверить, что она способна солгать мне, – пробормотал Реджи.
– А миссис Эмерсон может, – выбил трубку Эмерсон. – И я тоже. Мы должны увидеть Верховную жрицу без вуали!
– Я сама не могла бы сказать лучше, Эмерсон, – одобрила я.
– Но это довольно трудная задача, – хмыкнул Эмерсон. – Если она не принимает посетителей и обитает в самых отдалённых уголках храма... Я сомневаюсь, что те властные способы, которые мы использовали сегодня утром, сработают в данном случае, Пибоди.
– Верно, но попробуем, Эмерсон. Мы должны попытаться.
– Позвольте мне поговорить с Аменит, – торопливо прервал Реджи. – Обещайте мне, что не будете ничего предпринимать, пока я не посоветуюсь с ней. Возможно, она чем-нибудь нам поможет, но если вы отправитесь напролом... Простите! Я хотел сказать…
– Я сделаю вид, что ничего не слышал. –Эмерсон поднялся в грозном величии, хмурясь, как Юпитер. – «Напролом»! Пойдём, Пибоди, тебе пора отдыхать.
Мы оставили Реджи, хмуро глядевшего на пол в глубокой задумчивости.
– Ты обошёлся с ним достаточно сурово, дорогой, – сказала я. – И я действительно не понимаю, как Аменит сможет отвести нас в покои Верховной жрицы.
– Ну, от вопросов никому хуже не будет, так ведь? – Эмерсон сел рядом со мной на край кровати. – Проклятье, Пибоди, я дошёл до того, что даже надгробие не убедило бы меня. Всё, что у нас есть – серия недоказанных и противоречивых заявлений. Я не знаю, чему верить или кому доверять.
– Абсолютно согласна, Эмерсон. Кстати, благодарю за то, что спас мои брюки от огня. Я всё время забываю, что у Реджи не больше здравого смысла, чем у ящерицы. Он, конечно, не может быть посланником, которого обещал прислать мой ночной посетитель. Но книжка мистера Форта – странное совпадение. Может ли посланником быть принцесса Аменит?
– Если это так, она выбрала весьма опасный обходной путь, чтобы сблизиться с нами, – сказал Эмерсон. – И потом, это может быть не более, чем совпадением: мы не знаем ни размер библиотеки Уилли, ни того, сколько книг он подарил друзьям и ученикам. Я бы посоветовал поосторожнее обсуждать реккит с обоими молодыми влюблёнными, Пибоди. Люди такого рода редко считаются с чем-нибудь, кроме своих собственных драгоценных шкур.
– Я бы не осмелилась заявлять столь категорически. Тем не менее, им свойственно быть легковерными, когда они считают себя влюблёнными. Реджи может быть обманут молодой женщиной.
– Совершенно верно. Чёрт возьми, Пибоди, я не могу улизнуть, не сделав что-то для тех бедняг в деревне. Придётся предпринять повторную экспедицию.
– Конечно. Но я не теряю надежды услышать весть от моего таинственного посетителя – тем или иным образом.
* * *
Я с огромным нетерпением ожидала первой встречи влюблённых после стольких дней разлуки и неопределённости. Моё пылкое воображение представляло слёзы тоскующей Аменит, когда она думает об опасностях, которым подвергается её возлюбленный, и слёзы радости, когда она узнаёт о его освобождении. Я представляла, как они бросаются друг к другу, крепко обнимаются и шепчут милые нежности. А затем блуждают, рука об руку, в уединении сада, где, умиротворившись жужжанием пчёл и воркованием голубей на кустах мимозы, забудутся в упоении воскресших любви и надежд.
Так я грезила, отлично зная, что всё это – романтическая чепуха. Любому открытому выражению привязанности придётся ждать до успешного претворения в жизнь плана побега из долины, ибо надежда обречена, если о ней станет известно. Несколько позже пришла Аменит – я узнала её скользящую походку – но на Реджи она обращала не больше внимания, чем на всех остальных, да и он сам едва удостаивал её взглядом. Но вскоре Реджи извинился и отправился к себе; немного спустя Аменит тихо исчезла.
Их не было довольно долго. Вначале вернулась Аменит. Она приступила к своим обязанностям, невозмутимая, как и всегда (чрезвычайно легко выглядеть невозмутимой, когда полностью закутана в покрывало). Моё предчувствие достигло крайней степени возбуждения, когда появился Реджи, зевая, потягиваясь и заявляя, что его сморил исключительно освежающий сон.
– Кажется, от рубашки оторвалась пуговица, – добавил он, глядя себе на грудь с выражением досады, которое не смогло бы обмануть и младенца. – Вы разрешите мне затруднить вас, миссис Амелия?
Я последовала за ним в спальню.
– Вы глупец, молодой человек, – прошипела я. – Я подарила швейный набор королеве; об этом знают все женщины города.
– Откуда же мне было это знать? – обиженно спросил Реджи. – Я хотел изобрести повод поговорить с вами наедине.
– У вас нет таланта к интригам, Реджи. Вам бы лучше... В чём дело, Рамзес? – Поскольку он вошёл в комнату, а вслед за ним – и отец.
– Вот тебе иголки и нитки, мама, – сказал Рамзес. – Взял взаймы. Надеюсь, ты не возражаешь.
Это были не мои иголки с нитками. Грязно-серый цвет последних (а не оригинальный оттенок) выдавал настоящего владельца. Я боялась спрашивать, для чего они понадобились Рамзесу. В голову приходило слишком много отвратительных версий.
– Спасибо, – сказала я, придвинувшись к Реджи. Крепко прижав пуговицу к ткани, я ткнула иголкой в дырку.
– Ой! – крикнул Реджи.
– Быстрее говорите, – приказала я. – Я не могу тянуть до бесконечности. Это выглядит смешно. – Эмерсон и Рамзес притворялись, что внимательно наблюдают за происходящим, как будто пришивание пуговицы являлось редким и знаменательным событием.
– Всё готово, – прошипел Реджи. – Завтра вечером Аменит проведёт нас к ожидающему каравану.
– А как насчёт миссис Форт? – спросила я. Реджи втянул в себя воздух. – Извините, – продолжила я. – Я не швея.
– Вы настаиваете на этом? – спросил Реджи.
– Да, безусловно, – ответили мы один за другим.
– Очень хорошо. Аменит попытается. Она рассмеялась, когда я рассказал ей о вашей теории, но если иначе вы не согласны... Будьте готовы сегодня вечером.
– Когда? – хором спросили мы.
– Тогда, когда она сможет это устроить, – последовал мрачный ответ. – Это будет очень опасно. Не спите и ждите известий от неё.
– Ну вот и порядок, – произнесла я вслух, поскольку в дверях появился один из наших служителей, быстро шаря по комнате любопытным взором.
– Спасибо, – сказал Реджи, глядя на манишку.
– Кажется, ты пришила пуговицу к его нижней рубашке, мама, – заметил Рамзес.
* * *
Не могу сказать как долго я лежала в темноте, ожидая; казалось, прошла вечность. Со сном бороться не приходилось – ещё ни разу я не ощущала себя настолько бодрой. После довольно резкого спора с Реджи я неохотно согласилась оставить пояс и всё снаряжение в комнате. Эмерсон поддержал это мнение – как я и предполагала:
– Ты звенишь, Пибоди. Всегда говоришь, что этого не случится, и всегда грохочешь, так что не надо меня убеждать. Кроме того, если по пути встретятся неожиданности, то мы можем сойти за туземцев, если будем облачены в местный наряд.
Я погрузилась в мысли – не сон – когда меня коснулась рука. Я молча поднялась с кровати и встала рядом с белой завуалированной фигурой.
После того, как трое остальных присоединились к нам, Аменит заскользила прочь: не в сад и не к наружной двери, как я ожидала, а к вырубленным в скале комнатам в задней части дворца. Дальше и дальше шли мы, через узкие дверные проёмы и запустелые пыльные комнаты. Мгла давила на нас как-то особенно злобно, будто вскормленная многовековым мраком. Крошечное пламя фонаря Аменит блестело, как болотный блуждающий огонёк. Казалось, её белые одежды облекают лишь пустоту.
Наконец она остановилась в небольшой комнатке без окон. Я едва различала обстановку вокруг себя, но, похоже, там не было никакой мебели, кроме каменной скамьи или топчана примерно двух футов в высоту, а в ширину – едва достаточной для того, чтобы уместиться лёжа. Призрачный абрис Служанки склонился над ним. Щелчок, журчание – и верхняя часть скамьи поднялась, как на пружине. Подобрав юбки неожиданно современным жестом, Аменит проворно перебралась через край и исчезла из виду.
Эмерсон настоял на том, чтобы первым последовать за ней. Я была следующей и очутилась на лестнице, состоявшей из узких каменных ступенек. Они оказались настолько крутыми, что мне пришлось спускаться, будто по трапу, цепляясь обеими руками, но десница моего дорогого Эмерсона удержала меня и явилась гарантией спасения от падения, если я вдруг оступлюсь. Рамзесу удалось несколько раз наступить на мою руку, но в конце концов мы достигли дна и остановились – убедиться, что все на месте, и перевести дух.
– Всё в порядке, миссис Амелия? – спросил Реджи.
Аменит уже скрылась в туннеле, который открывался прямо перед нами.
– Да, конечно, – ответила я. – Поспешим, иначе мы потеряем проводника.
И такая опасность действительно грозила, ибо тоннель переполняли изгибы и повороты, открывавшие множество проходов во все стороны. Мне приходилось блуждать в пирамидах с таким же сложным внутренним строением и в гораздо худшем состоянии; но это происходило по моему собственному желанию, поскольку нельзя было найти более удобное место, чтобы избавиться от нежелательных гостей. Аменит, похоже, знала путь по памяти, опознавательные знаки на стенах отсутствовали. Если бы мы случайно потеряли её, то ни за что не отыскали бы дороги назад в этом сущем лабиринте.
Эмерсон, наступая Аменит на пятки, не мог оторвать взора от грубых каменных поверхностей, нависавших над нами.
– Если бы у нас было больше света… – бормотал он. – То, что я вижу… Да, это могло бы многое объяснить.
– Что ты имеешь в виду? – спросила я.
– Помнишь знаменитое золото Куша, Пибоди? Большинство учёных считают, что рудники находились в восточной пустыне, – но если этот лабиринт первоначально не задумывался, как шахта, я очень удивлюсь. Жила исчерпала себя, и туннели приспособили для иных целей, но в этих скалах непременно должно оставаться золото. Где же ещё наши хозяева добывают металл, используемый ими для украшений, и чем же они расплачиваются за ввозимое продовольствие?
– Я уверен, что ты прав, папа, – сказал Рамзес за моей спиной. – А ты заметил небольшие отверстия, время от времени нарушающие целостность стен? Несомненно, имеются ходы, ведущие к поверхности – так же, как и в некоторых египетских пирамидах. Воздух здесь удивительно свеж, учитывая, что мы находимся глубоко под землёй.
Свежесть воздуха была весьма относительной. От его сухости у меня заболело горло. Я ткнула Эмерсона в спину:
– Спроси её, сколько нам ещё идти.
– Проклятье, Пибоди, ты захватила чёртов зонтик? Я же говорил…
– Ты сказал, что я не должна звенеть, Эмерсон. Мой зонтик не звенит. Спроси её…
Аменит прервала меня, яростно требуя замолчать:
– Не далеко сейчас. Они услышат. Тише!
Ещё несколько минут ходьбы – и туннель открылся в большое пространство. Снова зашипев, Аменит подвела нас к тому, что казалось глухой стеной.
– Тише! – выдохнула она. – Тише! – Потом задула лампу.
Я даже не представляла себе, какой непроницаемой может оказаться тьма.
А затем – свет, как благословение. В стене перед нами открылось небольшое оконце. Из него вырывался свет – слабый, жёлтый и мерцающий, но более желанный, чем самый яркие лучи солнца. Я крепко схватила Рамзеса за руку и толкнула его левой ногой: он отталкивал меня, пытаясь заглянуть в отверстие, но оно находилось выше уровня его глаз. Щека Эмерсона прижималась к моей, когда мы вместе взглянули в открывшийся перед нами зал.
Археологическая лихорадка! Есть ли иная страсть, сравнимая с ней по силе? Она охватила меня не в меньшей степени, чем моего удивительного супруга. В предназначении этого помещения не было никаких сомнений. Богатая мебель, резные сундуки, большие кувшины с вином и маслом, статуи, украшенные позолотой и фаянсом, озарялись светом нескольких алебастровых ламп. Piece de resistance (157) находился на низком ложе в центре комнаты – разложившийся труп, превратившийся от времени и естественных процессов распада в полускелет. Пожелтевшие зубы обнажились в отвратительной ухмылке, а кости одной руки прорвали иссохшую плоть.
– Они не практикуют мумификации, – воскликнул Эмерсон. – Трудно раздобыть натрий (158), я… мммф!
Я не знаю, кто – Реджи или Аменит – напомнил ему, несколько насильственно, о необходимости молчания, но жест принёс желаемый результат. И как раз вовремя. Свет усилился. Он шёл из ламп, которые несли две фигуры с так хорошо известными нам очертаниями – две Служанки, запелёнатые от макушек до пят. Но я не думала, что одна из них – Ментарит.
За ними вошла Верховная жрица.
Лишь вышитые золотом одеяния отличали её от других. Жестом она отдала приказ. Служительницы повесили светильники на грудь и присоединились к ней, по одной с каждой стороны, заняв место перед ужасными останками. Три голоса слились в тихом напеве.
Аменит выполнила нашу просьбу. Перед нами стояла Верховная жрица. Но если она не снимет покрывало, длинный, извилистый и опасный путь окажется проделанным напрасно. К счастью для моих нервов, церемония была короткой – можно сказать, чуть ли не поверхностной. После короткого хора три фигуры опустились на колени, поднялись и вновь опустились. Две боковые остались на коленях. Та, что в центре, встала и подняла руки к лицу. Вуаль задрожала и упала. Тогда – признаюсь со стыдом – я закрыла глаза. Причиной явилось то, что жрица поцеловала иссохший лоб трупа.
Жрица – но не миссис Форт. Смолянисто-чёрные волосы и гладкие коричневые щёки принадлежали высокопоставленной кушитской девушке.
Примечания.
152. Анубис – божество Древнего Египта с головой шакала и телом человека, проводник умерших в загробный мир. В Старом царстве являлся покровителем некрополей и кладбищ, один из судей царства мёртвых, хранитель ядов и лекарств. В древнеегипетской мифологии – сын Осириса.
153. Маат – древнеегипетская богиня истины, справедливости, закона и миропорядка, которая руководит звёздами, временами года, восходами и закатами солнца. В момент создания мира она сотворила порядок из хаоса Исфет. Они не могут существовать единолично, а их силы должны быть уравновешены для мировой гармонии.
154. Все умершие, согласно верованиям древних египтян, отправлялись на суд Осириса. В «Зале двух истин» Маат опускала на одну из чаш весов своё перо истины. На другую чашу помещалось сердце покойного (вот почему из всех внутренних органов сердце оставалось в мумии). Если сердце оказывалось вровень или легче пера, значит, покойный вёл праведную жизнь и достоин благодатных полей Иалу (поля Иалу или Иару (египетское «поля камыша») — в древнеегипетской мифологической традиции часть загробного мира (Дуата), в которой праведники обретают вечную жизнь и блаженство после суда Осириса). Если сердце перевешивало, то грешника пожирала Амат (в египетской мифологии – чудовище (также богиня возмездия за грехи), совмещавшее черты крокодила, льва и гиппопотама; чаще всего изображалось в образе гиппопотама с львиными лапами и гривой и головой крокодила), и тот навеки оставался в Дуате.
155. «Morituri vos salutamus». Ave, Caesar, morituri te salutant (с лат.;—;«Славься, Цезарь (титул императора), идущие на смерть приветствуют тебя») — латинское крылатое выражение, которым, согласно произведению римского историка Гая Светония Транквилла («Жизнь двенадцати цезарей», «Божественный Клавдий», 21), приветствовали императора гладиаторы, отправляющиеся на арену. Эмерсон изменил эту фразу на обращение во множественном числе – «приветствуют вас», так как стражники обращаются и к Эмерсону, и к Амелии.
156. Английская идиома. «Плотно сжатые губы» (дословно – «твёрдая верхняя губа») – английский характер (символ выдержки и упорства, умения не пасовать перед трудностями).
157. Piece de resistance – главная достопримечательность, в просторечии – «гвоздь программы» (фр.)
158. В Древнем Египте в процессе мумифицирования после удаления всех органов (за исключением сердца) в тело – для поддержания его формы – заливалась смесь соединений натрия. Его состав добывался на берегах Нила. Натрием покрывалось также всё тело фараона, жреца или мумифицируемого животного.