Начало - http://www.proza.ru/2014/11/07/2038
Истошный женский визг застал Татьяну еще на лестнице. Стремительно преодолев оставшиеся ступени, уже заученным движением девушка распахнула дверь кабинета и мгновенно замерла у стены. Мимо, ломая шпильки модельных туфелек, опрометью пролетела подвывающая крашеная блондиночка.
Держась обеими руками за свои вторые 90, едва прикрытые сбившейся на бок мини-юбкой, она буквально ссыпалась вниз по лестнице. Секундой позже хлопнула входная дверь. Однако Татьяна все еще не решалась отклеиться от стены. И правильно делала. Потому что дверь квартиры распахнулась вновь, и, вслед за сбежавшей хозяйкой, мягким всклокоченным ядрышком был безжалостно выдворен крохотный шпиц в алой попонке. Оставалось надеяться, что его хозяйка все же подождет бедолагу на улице.
- Входи уже, - недовольно проворчали из глубины квартиры. Татьяна хмыкнула и вошла, аккуратно притворив за собой многострадальную дверь с покосившейся табличкой.
- Третья за неделю, - опустившись в кресло, вполголоса заметила Татьяна. – А если жалобу настрочит? Ир, мы так разоримся.
Из-за ширмы в дальнем углу вышла черноволосая девушка, на ходу переплетая роскошную толстую косу.
- Не я это, - сквозь вуаль усталости в колдовских зеленых глазах проскочила лукавинка. – Просто старый коммунист Прохор Степаныч очень наглядно показал своей правнучке, в каком месте у нее дворянские корни.
Татьяна хихикнула и кивнула на ширму, за которой теперь явственно слышалось приглушенное стариковское ворчание. Ира-Ираида, потомственная ведьма с очень занятной родословной, только поморщилась и тяжело вздохнула.
- Прекрасно понимаю, Прохор Степаныч, Ваше недовольство, но вот собачку можно было и не трогать, – обратилась она к маячившему за ширмой полупрозрачному старичку.
В ответ донеслось что-то очень и очень пролетарское. Ираида усмехнулась, глядя на вдруг покрасневшую по уши подругу.
- И кто из нас житель большого города, а? Все смущаешься и смущаешься.
Татьяна слабо улыбнулась в ответ.
- Город-то большой, да только я по тем улочкам-переулочкам, где речь народная звучит, не брожу. Ты же знаешь.
- Знаю-знаю. Ох, уж мне эти филологи! – Ирка долила в электрический чайник воды, закрыла крышку и щелкнула выключателем. – Никакой в вас страсти к познанию неведомых пластов родного языка! Чему только на кафедрах ваших учат?
- А сама-то, сама!
- Ела жирного сома, - съехидничала Ираида, доставая из шкафчика чашки. – Что еще было делать бедной лешачке-сиротинке в эмиграции в ваших каменных трущобах? А у вас на филфаке хоть смешно.
***
После памятной обеим девушкам «разборки» с Пожирателем в родных Кузьминках Ираида взялась проводить подругу до города да погостить немного решила. Однако пришлось порядком подзадержаться.
После исхода старой чертовки Генриетты из-под Чертушкина моста дорога на деревню и для людей открылась. Черти ж, согласно уговору, на Капище перебрались. А кое-кто из внучков Генри даже в город подался. Вот и понаехали, словно взамен, из города в Кузьминки толстосумы-лихоимцы. Уговорили старух одиноких в городской «пансионат» съехать, а избенки в той половине деревни скупили. Дачный поселок строить затеяли. Стилизованный. Тут русский, мол, дух, тут Русью пахнет.
Пробовали лиходеи и остальных в Кузьминках подкупить, да только семейные им дулю-то с маслом и показали. Ираида, из города приехав, аккурат на новые разборки и угодила.
Перед сельской библиотекой, простаивающей после смерти тетки Тамары, собрались все, от мала до велика. Оставшиеся в деревне «семейные» старушки оккупировали единственную у библиотеки лавочку. Под лузг семечек стоявших неподалеку молодух и постукивание вездесущих спиц всезнающей тетки Анны божьи и не очень одуванчики с любопытством следили за идущим между мужским населением деревни и пришлыми диалогом.
Последние, окруженные не самыми приветливыми небритыми лицами, робко пытались противостоять стихии «русского бунта», как говорил классик, безжалостного и беспощадного. Кое у кого из мужиков в руках были вилы.
- Господа… - обратился выдвинутый своими вперед бледный и обильно потеющий «толстосум».
- Метра с два тебе е…да, - ближайший мужичок смачно сплюнул и поудобней перехватил дубье. Кто-то из детей, выглядывающих из-за материных подолов, хихикнул.
- Ну, товарищи…
- Тамбовский волк тебе… - мужички явно начинали терять терпение, кольцо «осады» стало сжиматься.
И тут… да-да, старушки после крестились и божились, что именно гром среди, как говорится, ясного неба. Ну, грома с молнией, положим, не было, но озоном в воздухе пахнуло вполне ощутимо. Уставшая и порядком сердитая, Ираида прошла сквозь толпу, что раскаленное лезвие по маслу. Мужички чуть ли не хором, с места, отпрыгнули подале. Ирка же, скрестив на груди руки, медленно окинула взглядом сначала земляков, потом повернулась к пришлым.
- Та-а-ак, - протянула она, прощупывая мысленно каждого дельца. – И что тут за шум да гам на вверенном мне участке?
- Дачники-мироеды, Ирочка, - резюмировала со скамьи тетка Анна, не отрываясь от вязания. - Уже полдеревни скупили, таперича губу на остаток раскатали.
«Мироеды» молча потели рядом, боясь пошевелиться после реакции местных на появление девушки. Та вздохнула, провела указательным пальцем в воздухе зашипевший искрами знак Z:
- Ну что, господа-товарищи? Как говорится, прошу за мной! Поговорим в тишине и покое, да с разумением. А то вон, губозакатывающие машинки народ уже сгоряча приготовил.
Где-то через полчаса, разъяснив землякам отдельные моменты предстоящего договора с «интервентами» и исходящие от этого плюсы для всей деревни, Ираида отпустила в меру успокоенных пришлых домой.
Предстояло собрать до вечера вещи первой необходимости и закончить текущие дела. Растроганные удачным разрешением проблемы, толстосумы обещались еще до конца дня подыскать Ирке жилье в городе и прислать за ней к вечеру машину. Девушка вздохнула: бунт крестьянский недешево ей обошелся. Последней, отошедшей в собственность дачников недвижимостью стал дом Татьяны. Все равно продавать собиралась, а тут такой случай!
Свою же избу Ираида, скрепя сердце, сдала на реконструкцию. В сбивчивых, несколько заполошных от впечатлений, мыслях гостей она не нашла ни единого злого умысла. Окончательно убедить местных упрямцев можно было только личным примером. Поэтому на мини-военном совете (домовик, папаня-леший, Татьяна и собственно Ирка) было решено, что девчата до окончания реконструкции поживут в предоставленной квартире, за Капищем присмотрит старая чертовка с оставшимися внучатами. Леший присмотрит за самой Генриеттой – чтоб не увлекалась.
Домовик Прокопич в город переезжать отказался. Наотрез. Должен же кто-то и за реставраторами-узурпаторами приглядывать.
- Это ж надо было додуматься – чужих в святая святых допустить! – ворчал все то время, пока перепрятывал травы, коренья, посудины и прочая.
Но и одних на новое место девушек отпускать – не дело. Потому Прокопич снарядил всем необходимым домовика Татьяны. Раз уж тот без хозяйства остался.
- Головой за обеих отвечаешь, охламон! – напутствовал он Нафаню-младшего, кряхтевшего под увесистым тюком с пожитками. Дотащив добро до прибывшего такси, молодой домовой сгрузил все на заднее сиденье и словно выцвел. Став невидимым для посторонних глаз, Нафаня пристроился на венике, спрятанном с положенным приговором под сиденьем автомобиля, и довольно потер ручки – они едут в город!
***
Новое жилье размещалось на втором этаже разорившейся в начале 90-х ткацкой фабрики. «Нутро» перестроили под квартиры-студии, часть которых сдавали. Другие держали для служебного пользования. Вот в одной из таких, служебных, и разместили Ираиду. Татьяна помогла с обустройством, оставила – несмотря на активные протесты Ирки – часть денег с продажи дома и ускакала к себе. Чудеса чудесами, а сессия на носу, контрольные сами собой не напишутся. Как бы ни хотелось обратного. Нафаня отправился вместе с ней.
Ирка сперва чуть побездельничала, неспешно доводя до ума временное жилье. Даже установила в нем пару барьеров, чтобы местная, весьма своеобразная, нечисть не докучала. Потом побродила вдоль каналов, знакомясь с местностью. Но вскоре заскучала. Слишком много свободного времени после беспокойных Кузьминок. Глянула на старенькие, еще бабкины наручные часики – электронные Ираиду на дух не выносили, механика же исправно тикала. Самое время за Татьяной зайти, как раз пары у нее заканчиваются скоро. Да и забрела на автомате аккурат к университету. Танюшка несколько раз водила на экскурсии по самым значимым и любимым своим местам.
Пару минут потоптавшись в тени колонн на широком крыльце, Ирка заметила подругу, вяло пытавшуюся покинуть обитель мудрости. Рядом с Татьяной шла немолодая уже женщина, вполне профессорского вида, и явно не в первый раз пыталась что-то втолковать девушке. Последняя только обреченно кивала.
- Прасковья Тимофеевна, помилуйте! Ну где же я для курсовой по ТАКОЙ теме практическую часть возьму?
- Танечка, деточка, но ты же сама родом из деревни, - женщина устало потерла правый висок. - Неужели ни одной знахарки или бабки там не осталось?
«Деточка» уже заметила застывшую у ближайшей колонны Ирку и тишком хихикнула, глядя на сморщившуюся в ответ на «бабка» подругу.
- К слову о знахарках, - Татьяна, игнорируя угрожающие гримасы девушки, чуть развернула к ней своего педагога. – Знакомьтесь: Ира – потомственная ведьма.
- Очень приятно, Прасковья Тимофеевна Иванова, - явно на автомате представилась педагог. - Зав кафедрой русской литературы и фольклора. Пальцы правой руки опять потянулись к ноющему виску. - А что, ведьма – это серьёзно?
- Вполне, - кивнула Ирка. - И не менее реально, чем гемикрания. Даже если в последней виновата порча.
Ираида пристально посмотрела женщине в глаза.
- Нет ничего хуже работы в серпентарии. Всегда найдётся тот, кому укусить захочется. Да побольнее. Хотя бы и просто так, по "доброте" душевной.
Обойдя Прасковью Тимофеевну, она встала позади и положила левую ладонь "пациенке" на лоб. Правой же потянула у неё из виска чёрную недовольно зашипевшую ленточку-змейку. Прасковья Тимофеевна охнула и пошатнулась. Татьяна, не вмешивавшаяся до того момента, подхватила женщину под руку.
- Сгинь, пакость! Адресат выбыл.
Змейка свернулась кольцом и вспыхнула. Ираида брезгливо отряхнула руки и, глянув на ожившую зав кафедрой, улыбнулась:
- Вот, собственно, и всё. Но чаек вы с ней больше не пейте.
- С кем с ней? - решилась уточнить приходящая в себя женщина.
- А сами на днях и увидите, - подмигнула Ирка, подхватывая ту под вторую руку. - Все всегда возвращается. Жаль, не все об этом помнят.
***
Вот так Ираида и попала в университет. Прасковья Тимофеевна лично выбила ей пропуск. Для чего? Как сказал поэт, я фольклорный элемент, у меня есть документ. Ирка оказалась неоценима как кладезь народных примет, песен, пословиц, поговорок и прочая, и прочая. Вот только все, что касалось непосредственно магической составляющей, было под строжайшим запретом. И Татьянина курсовая из темы «Бытовая магия. Заговоры» плавно переросла в «Обрядовые песни».
- Сами посудите, Прасковья Тимофеевна, - тогда же, на крыльце, мягко объясняла Ираида. – Какая польза от того, что знания эти в свободном, хоть узком, доступе окажутся? От мастеров-то порой проблем не оберешься, а уж если дилетанты за это дело примутся… Уж поверьте на слово – не стоит оно того.
Именно Прасковья чуть погодя привела к Ирке и первых, так сказать, клиентов. Прямо на кафедру. Сперва-то не особо сложных-то – так, у кого зуб заговорить, у кого горе-печаль выслушать да утешить. Никакой особой силы не требовалось. Но вот когда те вслед за собой других потянули, девушка наотрез отказалась «врачевать» прямо в университете. И несподручно, и порой такое за плечами притащат… Договорились, что прочих, если появятся, Ираида дома смотреть будет. Три дня на кафедре песни напевать, два на дому болезных встречать. Да вот только скоро наоборот все стало.
- Город такой, - как-то вечером, после очередного заполошного дня сказала подруге Ирка. – Неспокойный, недобрый. На болоте да на крови стоит. Вот и лезут духи да мороки отовсюду. Людей с пути сбивают, их бедами-несчастьями кормятся.
Чуть погодя бурный поток страждущих спал. Ирка за свою помощь денег не брала. Хотя и не отказывалась, если благодарность от чистого сердца шла. Чаще оставалось только приятное осознание собственной полезности, к которому периодами примешивалась легкая (в разной мере) усталость.
Несмотря на большое поначалу число визитеров и разную степень «тяжести» случаев, ни одного кошмара, подобного пережитому не так давно в родных Кузьминках, не было.
Ираида даже чуть было не заскучала – хлопот никаких, все тихо-гладко. Очень не хватало ставшего уже давно привычным ворчания домовика. Молодой Нафаня был хозяйственен, прилежен и тих. Ни тебе поворчать, ни в углу чем пошуршать.
Все так и шло бы, кабы не гостья незваная.
***
Дело шло своим чередом к Велесовой ночи. Навь и Явь должны были сойтись в очередной раз, допуская ушедших в мир ныне здравствующих. Ирка с Нафаней, как и положено, выдраили свои городские хоромы. Ираида поставила на подоконник угощение, зажгла свечу, чтобы духи смогли найти дорогу и, умывшись, легла спать. Нафаня где-то в углу горестно, но тихонько сокрушался, что положенного огненного очищения в городе не пройти – ни те через костер прыгнуть, ни те по угольям пробежать. Все скупо, бедно - одна видимость.
Ирка улыбнулась, засыпая под это приглушенное ворчание. Обвыкает домовенок, скоро в полную силу входить будет. Скоро и голосок Нафани смолк. Только размеренное тикание ходиков на стене неизбывно отсылало кусочек за кусочком «сегодня» во «вчера».
Но выспаться спокойно в эту колдовскую ночь не случилось. С первой же минутой «завтра» у окна соткалась неясная в слабом свете свечи женская фигура, и в комнате потянуло холодком. Ираида зябко поежилась и проснулась. Нафаня сердитым котенком шипел на непрошеную гостью, откровенно объясняя, что порядочные духи даже в Велесову ночь по чужим домам за просто так не шастают.
Та в ответ разводила руками и приглушенно извинялась:
- Я сама бы и не насмелилась, но Наталья – не ведаю, ко стыду своему, отчества – сказала…
- Кто б сомневался, - вздохнула Ирка, перекидывая заплетенную под шумок косу за спину, - что без нее тут не обошлось. Накинув халатик и сунув ноги в заботливо подложенные шустрым домовенком теплые тапочки, девушка подошла к столу.
- Ну что ж, - кивнула она гостье, - садитесь, рассказывайте.
Уже утром, за поздним завтраком, Ираида несколько рассеянно анализировала информацию.
Новая бабкина подруга задушевная (задушевная да загробная) тревожилась. Почила Антонина Федоровна относительно недавно – скоро год сравняется. Почила мирно, во сне, в достойном возрасте. Внук Александр, единственный оставшийся в роду, проводил старушку честь по чести. Могилку не забывал. Хоть и занятой человек, бизнесмен, а уже раза три за минувший год навещал. Придет – на могилке приберет, посидит. Когда бабушку добрым словом помянет, когда расскажет что, совета спросит.
Антонина-то и рада бы внуку что подсказать, да только точно хмарь какая вокруг него темным пологом. Ни во сне не прийти, ни знак подать. Тревожно старушке – тянет тот полог силы из внука. Неспешно, но верно, за грань подталкивает.
Пробовала она с невесткой связаться, да не вышло – чужая кровь, что ни говори, чужой и по гроб жизни останется. А эти и вовсе без году неделя женаты. За год до смерти Антонины расписались. Та все радовалась – правнучки пойдут. Да не дождалась. У Раисы от первого брака сынок большенький был, аж двадцати годков. «Молодые» ж повременить решили, для себя чуть пожить.
***
Ираида не прерывала неспешный монолог духа. Глядишь, ненароком сболтнет что-то нужное, при расспросах бы запамятованное. Да и выговорится – полегчает старушке. Часам к двум ночи распрощались. Антонина, более-менее успокоенная, обещалась передать бабке Наталье привет и доброе слово. Ирка же отправилась досыпать, сколь до утра осталось. Новый день – новые хлопоты. Мало ли кто пожалует. А ей еще надо убедить старого пролетария Прохора Степаныча простить наконец неразумную гламурную правнучку и отправиться на покой.
Кстати, о покое. Где-то сбоку раздалось непривычно смущенное покашливание. Ираида подняла глаза от стола. Бравый дед как-то нерешительно мялся у стола. Интрига!
- Что, Прохор Степаныч? Али беда какая?
Тот кивнул, упорно силясь, похоже, подобрать хотя бы фольклорные слова. Нафаня, собравший уже посуду, досадливо поморщился и, пройдя напрямки сквозь духа, ехидно заметил:
- Да он никак, матушка, глаз на гостью ночную положил, пенек замшелый! Вон как зарделся!
Мать моя природа, как говаривала порой бабка Наталья!
- Верно ли, Прохор Степаныч?
Пунцовый, несмотря на положенную прозрачность, дух снова обреченно кивнул.
- Так и шли бы, дорогой Вы мой, к даме. Чай за спрос денег не берут, а уж на том свете тем более. А с правнучкой Вашей я и сама все улажу. Если, конечно, снова пожалует.
Тот лишь рукой махнул и выцвел. Точно и не было его тут никогда.
Нафаня только вздохнул в ответ на недоуменный взгляд хозяйки. Отошел к книжной полке и кивком указал на неровно торчащий потрепанный корешок. Сервантес?! Домовенок все так же молча постучал указательным пальцем о висок и развел руками. Мол, сами разбирайтесь. Дух-пролетарий, зачитывающийся «Дон Кихотом»? Бабуля, к такому ты меня не готовила!
Впрочем, больше Прохор Степаныч не докучал. Если и проявлялся, то с тихим предупреждающим покашливанием и неизменно в районе книжной полки. Ирка улыбалась, но помочь новоявленному рыцарю печального образа не спешила. Надо было внучка тетки Антонины искать. Та еще забота в таком-то городе!
Но то ли удача у нее такая, то ли бабка Наталка с той стороны чем подсобила, дня через три как-то припадочно тренькнул дверной звонок. На пороге нетерпеливо постукивала каблучком платиновая блондинка под сорок, в чем-то дорогом и столь декольтированном, что на мгновение проявившийся за дверью домовенок только сплюнул в сердцах:
- Срамота!
Невидимый пролетарий согласно крякнул.
Мдя… Почему-то не к месту (или все же вовремя?) вспомнилось незабвенное «Ну почему же крашеная? Это мой натуральный цвет!». И цвет ненатуральный, и су… кхм… судя по ауре, та еще. Отчаянно не хотелось лезть во все это, но ведь уже обнадежила Антонину Федоровну. Да и любопытство женское, как ни странно, пробудилось.
«Посмотрим, что же ты за зверь такой невиданный», - хмыкнула она про себя, пропуская потенциальную клиентку внутрь. Та беспардонно прошествовала вглубь офиса, уселась на диванчик и цапнула из вазочки на низком столике пироженку.
- Вы – ведьма? – больше утверждение, чем вопрос. Второе пирожное под возмущенный вздох затаившегося в тени домовенка было безжалостно затискано и бездушно брошено обратно в вазочку.
Ираида и бровью не повела. Спокойно сев в кресло напротив, она с минуту молча рассматривала чернильные дыры вокруг гостьи, потом кивнула:
- Допустим.
Клиентка, несколько стушевавшись под таким пристальным взглядом, выудила из сумочки платочек, оттерла пальцы от крема и хмуро выдала:
- Моего мужа сглазили.
«И я даже знаю, кто!» - почти прочла у нее в голове Ираида.
- Фото? Личные вещи мужа?
Клиентка помотала головой и протянула визитку:
- Я настаиваю на личной встрече.
Интересно девки пляшут, и всё с подвывертами…
Причины необходимости личного общения с «пострадавшим» были настолько туманны и неубедительны, что откровенно попахивали враньем. Но, вчитавшись в надпись на визитке, Ираида только хмыкнула и согласилась.
Александр Бересклет, главный руководитель проекта «Лукоморье»…
Ирка припомнила документы на реконструкцию дома в Кузьминках, Танюшкин договор на куплю-продажу.
Тот самый, значит?
Что же ты затеяла, бабка Наталья?
***
На следующий же день блондиночка встретила Ираиду в кафе у университета и отвезла к себе домой.
- И все же я не понимаю, почему не в офисе? – спросила девушка, пока они поднимались в квартиру.
Клиентка только рукой махнула:
- Он… совсем плох. Из дома последние дни и вовсе не выходит. А на мне вся эта махина, проект. Упускать нельзя, не дай бог конкуренты прознают. Так что вы уж тут сами…
Она открыла входную дверь, пропустила Ирку вперед и, громко известив «Милый, это к тебе!», буквально испарилась. Якобы в офис.
Ой, что-то ты темнишь, дамочка…
В квартире ни огонька. Вроде бы на улице еще день, а тут – словно ночь непроглядная. И давит, как в склепе. Ирка пошарила в любимой холщовой суме, вытянула огарок той самой свечи, что у окна в Велесову ночь горела. Провела над фитильком ладошкой – заискрило, засияло! Сумрак с глухим ворчание попятился вглубь дальней комнаты.
- И куда ж ты, чудо негостеприимное, а?
Девушка прошла вслед за провожатым. Та же картинка – чернильная клякса во всю комнату.
Нет, так не пойдет!
Она достала из сумы маленький, увязанный для тепла в тряпицу горшочек с кашей, фляжку с привезенной еще из Кузьминок медовухой и поставила все на пороге.
- Дедушка-суседушка, не изволь гневаться, откушай.
В заметно поредевшей темноте хмыкнули, и на пороге нарисовался солидный, никак не моложе Прокопича, домовик.
Огладив на груди красную рубаху, он уселся тут же, рядом с посудинами, на пол. Достав откуда-то из-за пояса деревянную расписную ложку, без спешки опростал горшочек, хлебнул из фляги, крякнул от широты чувств и благодушно воззрился на гостью.
- Благодарствую, девонька, давненько такой медовухи не пробовал. Аж, почитай, лет 50.
Он поднялся, припрятал ложку и передал пустую посуду Ираиде.
- Что ж ты, дедушка, не ведаю твоего имени, хозяйку из дома гонишь?
Тот усмехнулся.
- Звать-то, положим, меня Елизарычем. А что хозяйку гоню… Так какая ж она тут хозяйка? Это покойной Антонины дом, а опосля нее Александра, внука ейного. А энтой ехидне тут не место.
- Так уж и ехидне?
- Как есть она, девонька. Виданное ли дело – хозяев моих окрутила-опутала, да еще и Антонину со свету сжила. Да и вон Сашка – бугай бугаем, а иссох весь. Ума не приложу, чем пособить, а только Раису с сынком сюда больше не пускаю.
Ирка покачала головой и, присев, глянула домовику в глаза.
- А меня пустишь?
Тот с минуту не отрывал пристального взгляда, потом посторонился и приглашающе махнул рукой в сторону комнаты, где точно прояснилось.
- Пущу, Ведающая. Чего ж не пустить, коли человек с добром в дом пришел?
***
В маленькой, теперь уже светлой комнатке обнаружился, наконец, сам хозяин квартиры. Молодой еще, несмотря на серебряные проблески на висках и нездоровую бледность, черноволосый мужчина лежал на расправленном диванчике. Рядом на тумбочке остывал нетронутый то ли поздний обед, то ли ранний ужин.
Закрытые глаза практически терялись в окружившей их синеве, губы искусаны. Дыхание настолько поверхностное, что Ирка, охнув, схватила с тумбочки рядом ложку и поднесла ее поближе к губам беспамятного.
Запотела!
Ох, напугал…
Ираида вернула ложку на тумбочку и поинтересовалась у Елизарыча:
- И давно так?
Тот осторожно поправил укрывающий мужчину плед.
- Вот ТАК – вторые сутки. А до того словно гас понемножку. Сейчас и вовсе, как огонек в лампадке, еле теплится.
Кто ж тебя так…
Ирка села рядом, положила Александру левую ладонь на лоб, другую – на грудь и тихо попросила:
- Покажи!
Тот, выгибаясь дугой, судорожно вздохнул, распахнул подернутые чернотой глаза - и девушка точно провалилась в это марево образов и кошмаров. Побарахтавшись в нем с минуту, она резко «всплыла» и, наскоро опамятовав, прикрыла недобро зазеленевшие глаза.
Ехидна, говоришь? Скорее, жаба - скользкая да поганая.
Вытряхнув на диван рядом с мужчиной содержимое бабкиной сумы, Ираида досадливо поморщилась. Этого не хватит. Если бы на «чистое» место страдальца перенести… Да где ж тут такое найдешь, особливо когда время, что вода, сквозь пальцы вольно бежит-утекает?
- Елизарыч, - глухо заговорила она, - ты ведь хозяин рачительный да запасливый?
Тот медленно кивнул:
- Коли нужно чего, спрашивай. Сам не найду, по дому у других поспрошаю – дело минутное.
- Свечи, много… Минимум двенадцать. Воск. Плошку. И найди, во что травы поставить.
- Сделаю.
Пока домовик шастал по дому в поисках спрошенного, Ирка сдвинула в сторону тумбочку. Сосредоточенно, но споро заговоренным мелком выводила она в очерченном у дивана круге знак за знаком.
Тихонько кашлянувший рядом домовик протягивал пару связок свечей. Девушка кивнула:
- Расставляй по кругу, а я тут пока…
Закончив, она отряхнула ладони и внимательно осмотрелась – все ли верно? Вроде бы ничего не забыла.
Разложив в нужных местах травы: чистотел, душицу, иван-чай, зверобой, чабрец да ромашку, - она зажгла принесенную с собой красную свечу, растопила воск. Метнувшись к дивану, шепнула мужчине: «На доброе дело!» и осторожно срезала у него прядку волос. Вернувшись к плошке с воском, вылепила куколку-вольт и вложила в нее волосы.
Установив куколку перед красной свечой, встала. Все готово, пора бы начинать.
- Дедушко, будь ласков, пригляди. Огонь все ж таки, а тут не чисто поле.
Она повела рукой в воздухе, и свечи, весело затрещав, вспыхнули одна за другой.
- Не сумлевайся, Ведающая, пригляжу. На вот, не лишне будет.
Куриный бог, крупный, закачался на плетеном шнуре.
Не лишне.
- Ему надень, дедушко, да за круг отойди, пока не замкнула. Кабы не зацепило.
Домовик недовольно хмыкнул, но просьбу выполнил. Тут же вспыхнула последняя свеча.
***
Очнувшись почти за полночь на узком диванчике чуть не в обнимку с «пациентом», Ирка поморщилась – болело ВСЕ. Если не от обряда, то от долгого лежания в одной позе. Поминая неласковым словом всех родичей старой чертовки Генриетты, крашеных ехидн, оседлых цыганок и сверхзаботливых домовиков, девушка осторожно выбралась из-под теплой руки мирно спящего Александра и пошла на кухню, ориентируясь на маячащий свет и довольное хихиканье домового.
Последний как раз заканчивал накрывать поздний ужин. Обернувшись на суровое пыхтение за спиной, он поставил на стол пузатый заварник и шутливо задрал руки вверх.
- Сдаюсь! - и, скосив глаза на еще скворчавшую на тарелке яишню, заметил. – Простынет же.
Ираида только вздохнула – есть хотелось неимоверно. Пусть живут. Пока.
Елизарыч устроился на табурете напротив, то и дело заботливо пододвигая то хлеб, то маслице, то доливая душистого чая.
- Ох и сильна ты на слово, девонька! – в который раз восхитился домовик, посмеиваясь. – Всем досталось. Да только не я это, на диван-то. Энто Сашка, охальник.
Ирка чуть не поперхнулась.
- Ага-ага, он самый, - заботливо похлопал ее по спине Елизарыч. - Вот казалось бы – в чем только душа держалась-то эти дни, да и в сам обряд. А ить… Мда…
Огладив бороду, домовой подвинул ближе блюдце с вареньем (крыжовенным!) и продолжил:
- Ты, Ведающая, с час его отчитывала-отмаливала, приворот порченный снимая. Крепок оказался, окаянный. Тебе, видать, надоело канат-то с супротивницей перетягивать. Возьми да и шарахни по нити той огнем семаргловым. Со свечей пламя чуть ли в потолок не стрельнуло! А опосля тебя как подкосило. Ну и не мудрено – столько силы в один момент того… Вот как падать ты стала, Сашка-то с дивана стрелой слетел, поймал да рядом с собой устроил.
- Шустер, - хмыкнула Ирка, потягивая чаек.
- Этого у него не отнять, - важно согласился Елизарыч, наливая и себе «сиротскую» (на пол-литра, не меньше) чашку ароматного чая и густо забеливая его молоком. – Да только не всегда головой наперед соображает. Ну ничего, на то и жена мужу, чтоб под присмотром был.
Девушка осторожно – от греха! – поставила пустую чашку на стол и хмуро глянула на домового.
- Вот даже не намекай, старый. И ему в особенности. Поперек желания мил не будешь, сам знаешь. Не для того от одной «отвязала», чтобы к себе привязывать.
- Вот дурында! – Елизарыч с досады даже по столу ладонью прихлопнул. – Хоть и Ведающая, а как есть дурында! Где ж это видано, чтоб от истинной пары отказываться… Ну да Щур с тобой.
Три дня с помощью притихшего после разговора на кухне домового выхаживала Ираида своего «пациента». Травками отпаивала, с ложечки, как малого, бульончиками да кашками кормила. Несмотря на страдальчески заведенные глаза при виде кашек.
- Ишь, - усмехался вечерами Елизарыч, - каша ему не мила – мясца, небось, охота. Эх, как же я его понимаю!
- Рановато, дедушко, рановато, - шутливо грозила пальцем Ирка, силясь остаться суровой и не прыснуть в ответ. – Вот окрепнет, тогда хоть кабана, хоть быка целиком пусть лопает. А пока кашки-малашки.
И отправлялась в очередной раз поить страдальца на ночь снотворным отваром – чтобы спалось крепче. Да и Елизарычу спокойней – не сутками ж напролет прятаться. Дела-от стоят, дом в запущении.
Сама тоже хоть и неслабая, а так вымоталась, что к концу третьего дня прямо за столом сидя и уснула. Успела только кружку из-под сонного отвара в сторону подвинуть.
- Эхе-хехе, - покачал головой домовой и, укрыв девушку пледом, вполголоса ворчливо бросил через плечо замершему в дверях кухни Александру, - Чего застыл-то? Неси уже, а то ить затечет вся, завтра болеть будет.
Сашка только хмыкнул, осторожно подхватил Ирку вместе с пледом и понес в комнату.
- Охальник, - с притворным возмущением вздохнул Елизарыч. – Как есть охальник. Куда только сонное зелье дел, обормот…
***
Просыпаться очень не хотелось, но солнечный лучик коварно перескакивал с места на место, упорно щекоча Ираиде нос. Последний недовольно сморщился, и девушка чихнула.
- Будь здорова.
Подскочить от неожиданности не дала тяжелая мужская рука, которую «захватчик» нехотя убрал, чтобы сладко потянуться.
- Пациент скорее жив, чем мёртв, - констатировала Ирка, глядя в лукавые черные глаза напротив.
Александр кивнул и, улыбаясь, ответил на ее невысказанный, но вполне явный вопрос:
- Девичья честь – это святое, мадмуазель! Вы так сладко спали, что я не рискнул даже подумать о переодевании. Хотя спать в одежде наверняка было неудобно.
Ираида недоверчиво глянула под плед. Так и есть – все родное при ней, и, разумеется, мятое. И как, позвольте узнать, в таком домой возвращаться?
Видимо, вздох получился достаточно громким. Мужчина, не сдержавшись, хохотнул:
- Все же в чем-то все женщины одинаковы! Мадмуазель, ванная в вашем полном распоряжении. На… Елизарыч, сколько тебе понадобится времени, чтобы привести одеяния дамы в порядок?
- Минут десять, лицедей. Марш на кухню! Не смущай девушку.
Чуть погодя, уже умытая и одетая в освеженные блузку и джинсы – в городе так практичней! – поинтересовалась у домового:
- Он знает?
- Не всё, Ведающая. Сашка человек больше земной, хотя, конечно, и видит многое, - Елизарыч вздохнул и протянул Ираиде гребень. – Только не про себя, иначе не впутался бы в этот брак.
- Ну, тут его вины нет, - вступилась было девушка, расчесывая волосы и заплетая их в косу. – Сам понимаешь. И с этим еще разбираться и разбира…
Их прервал звонок в дверь, потом грохот и истеричный визг:
- Я так и знала! Где, где она?!
- Ой, дура-а-ак, - протянул Елизарыч и, виновато глянув на Ирку, «выцвел».
- Иди-иди, сами тут разберемся, - проворчала она, уже догадываясь, кого и почему принесла нечистая.
Едва она успела устроиться в кресле у окна, как дверь комнаты, глухо простонав, буквально впечаталась в стену и на пороге возникла самопровозглашенная любовь всея жизни Александра Бересклета, сиречь его супруга. Вереща что-то нелицеприятное в адрес девушек облегченного поведения и неверных мужей, она ворвалась в комнату. Вслед за ней – видимо, в качестве группы поддержки – проскочил уже пожеванный жизнью недоросль лет двадцати, о златой цепи на шее и пирсинге в ухе. Не получив от разъяренной родительницы каких-то дальнейших указаний, он плюхнулся на болезненно охнувшую кровать.
Выражения лица вошедшего вслед Александра стремительно менялись от узнавания и недоумения до глубокого отвращения и гнева. Когда же бывшая клиентка в истерическом порыве дернулась ближе к Ираиде, он решительно пересек комнату, собираясь, очевидно, вступиться за нее. Но к этому моменту терпение девушки лопнуло.
- Тихо! – рявкнула она. В комнате резко потемнело, и клиентка-аферистка, не удержавшись на подкосившихся ногах, приземлилась рядом с сыном.
- Ты что же думала, я буду стоять и терпеть все это?! Что тебе все дозволено?!
Ощутимо похолодало, когда Ирка сделала шаг к сжавшейся в испуге женщине.
- Не смогла в могилу свести, чтобы наследство получить, решила на «горячем» подловить? На нарушении брачного контракта сыграть и его без гроша оставить?
Еще шаг. Схлопнула в ладоши перед искаженным лицом горе-ворожеи и с силой развела руки в стороны.
- Смотри!
В воздухе точно прозрачный экран повис. Замелькал, заискрил, всю изнанку жизни прокручивая.
- Смотри! – повторила Ираида, раскрывая такой же экран перед носом дернувшегося было недоросля. – Все ваше к вам же и вернется. Как сказала, так и будет. Слово мое крепко, никому не разорвать!
Картины, картины, картины… Все потайное, грязное, грешное… Провинциальный городок, родильный дом, оброненное акушеркой после ночной гулянки дитя, забытая роженица, кровотечение…
Ночь, дорога, ревущий автомобиль, пьяный недоросль за рулем, пешеход на обочине… Кровь… Смерть…
Ирка устало прикрыла глаза. Эти двое… Она покачала головой и, щелчком пальцев сняв морок, вышла из комнаты.
***
Ленивый плеск реки под крутым бережком, высокая душистая трава, чистое, звенящее крылатой разноголосицей небо… Город – далеко, город – мираж…
***
- Ир, ну куда ты? – Татьяна тщетно пыталась успокоить подругу, метавшуюся по квартире в сборах. – Погоди! Там же не готово еще наверняка! Где жить-то будешь?
Ирка покидала оставшиеся мелочи в сумку и присела, что называется, на дорожку.
- Все, Танюш. Не могу я тут больше. Домой хочу! Хотя бы ненадолго. Будем считать, в отпуске я. А на хозяйстве вон Прохор Степаныч с Нафаней останутся. Ты их проведывай, время от времени, чтоб не заскучали.
***
Дом действительно не был еще до конца готов, но Ирку, в принципе, все устраивало. В отличие от разворчавшегося Прокопича. Виданное ли дело в неустроенном доме жить!
Сговорились, что недельку, пока строители, тайком подгоняемые домовым, закончат это «безобразие», девушка поживет у отца, на лесной заимке.
Как раз сегодня неделя и минула. Прокопич с одним из внучков чертовки Генриетты весточку прислал. Мол, все готово, хозяюшка, ждем. Ирка в последний раз перед возвращением выбралась в укромный уголок – на бережок речки. Надышаться, насмотреться вдосталь… Да и с отцом надо бы обговорить, когда новоселье справлять будет.
Тихий шорох трав, осторожное покашливание.
- Пап, я…
Крепкие объятия и тихий шепот Александра:
- Нашел. Пойдем домой, а?