Автовокзал гудел, как улей. У касс столпились очереди.
Медленно тащилась женщина с сумкой и девочкой лет пяти, державшей в руках куклу. Тени под глазами и страдальческое выражение лица выдавали в женщине человека, пережившего большое горе.
Она заняла очередь. Девочку посадила на сумку. Та как-то обречённо присела и безучастно на всех смотрела. Куклу она прижала к груди и тихо сказала ей:
– Я тебя не брошу. Не бойся. Здесь не стреляют.
Очередь продвигалась медленно. Подбежал суетливый парень.
– Кто крайний?
Хотя за женщиной никто не стоял. Получив ответ, встал за нею. Но его всё равно, как будто что-то дёргало. Не стоялось ему на месте. И через минуту он начал возмущаться:
– Что это такое. Как черепаха движемся. Спят они там, что ли в кассе. Меня уже весь Таганрог ждёт, а я здесь прозябаю средь… – но не договорил.
Впереди стоящий пожилой мужчина пристально на него посмотрел.
– Среди кого ты прозябаешь?
– Живём всю жизнь, как в очереди, – зароптала ставшая за парнем моложавая полная женщина в короткой юбке.
Из-за пожилого мужчины выглянула старушка.
– Ты бы пожила в наше время. Это разве очередь.
– Нашли чем хвастаться. Вот горе. Теперь жди, терпи. Хуже нет ничего, как догонять и ждать, – недовольно проворчала моложавая.
И вдруг тихо отозвалась женщина с девочкой:
– Разве это горе.
– А что хорошего, вот так стоять и всего-то за какими-то билетами. Было б зачем.
– А я бы стояла под мирным тихим небом, лишь бы не было обстрелов. И не падали люди замертво в очередях.
– Где это вы нашли обстрелы, – полюбопытствовал парень, иронически улыбаясь.
– На Донбассе. Совсем рядом с вами. А хотелось бы жить по-человечески, без свастик, смертей и гиляк.
– И кто вы такая, чтоб так утверждать? Можно подумать, что там каждый день гибнут люди, – ухмыльнулась моложавая. – Телик насмотрелись. Вот пришло это время телевизионных мозгов. Там про смерть и приукрасить могут.
– Я кто? Я беженка.
Девочка поднялась с сумки и, подойдя к женщине, прижалась к ней, не отпуская прижатую к груди куклу. Её глаза наполнились какой-то взрослой печалью.
– И что вам не сидится, – ухмыльнулся парень. – Сами напросились. Нашли с кем воевать. С самой Америкой. Россия вас под одно место пнёт, и спрячется.
– Ты б потише, парень, – откликнулся пожилой. – Когда Россия пряталась? Я хоть не воевал, но фашистов ещё мальчишкой повидал. Эта ещё та сволочь. Чуть моего младшего братишку не застрелили. А он, несмышлёныш, всего-то кулак фашисту показал.
– А чего он показывал. Жизни, что ли не жалко было? – хихикнул парень.
Выглянула из-за пожилого старушка.
– Вот такие как ты и родину продают. Такие, не кулак, а одно место фашисту покажут.
– Ты даёшь, бабка. Прямо продал родину-уродину. Что в ней хорошего. Ни работы, ни денег. Одни олигархи. Вон уже пацаны по улицам против них шастают. А вы Родина, Родина-уродина.
Пожилой вдруг сжал кулаки и вышел из очереди.
– Я тебя, сукин сын, сейчас зарою. Я что ли олигарх или эта старушка. У тебя что, нет матери с отцом? Ты сам уродина.
Но парень вдруг стушевался и сменил тон:
– Слушай, отец, я ж это из песни слова взял. А их не выкинешь, как говорят в народе.
А женщина с девочкой с горечью промолвила:
– Много у нас таких, как ты, прячутся от войны. Старики идут в бой. Но, слава богу, не все такие. Страшно только жить в таком озлобленном мире, – и тихо добавила, – и не милосердном.
И она машинально погладила девочку по голове, и та ещё сильнее к ней прижалась.
– Лезем мы, куда не надо. Не полезли б наши, и у вас было бы спокойно. И украинская власть о вас заботу проявила б, – высказалась моложавая толстушка.
– Кто лезет? – удивлённо подняла на неё глаза женщина. – Мой муж что ли или зять, что залечивает сейчас раны в госпитале, или наш сосед инвалид, который тоже хотел идти в ополченцы, но не взяли. И он переживал это как личную трагедию, что не может помочь своему городу. Есть у нас и такие как вы, которые прятались до поры, а сейчас повылазили, и говорят точно как вы, – мол, на кладбищах наших одни русские лежат. Навоевались. А я прошлась по кладбищу. Сильно оно разрослось. И много своих знакомых там нашла. Столько молодых полегло. Это что же мы, не имеем права на человеческую жизнь, права защищать могилы родителей наших и защищать своих детей на родной земле? – и она горько заплакала.
И очередь притихла.
И в тишине раздался снова её голос:
– По кусочкам собирала свою дочь, чтоб похоронить. Прямое попадание. Сполна ощутила заботу украинской власти.
И все увидели, как ещё сильнее к ней прижалась девочка и из её невинных детских глаз закапали слёзы, попадая на лицо куклы. И казалось, что и она плачет…