Из-за особенностей работы я часто мотаюсь в командировки из Лондона в Нью-Йорк. Чтобы не терять время, которое в моем случае стоит немало, секретарь заказывает билеты на вечерний рейс и туда, и обратно — за семь часов в салоне первого класса можно отлично выспаться, – но в тот вечер билетов на вечерние рейсы из Хитроу в Кеннеди не было, и пришлось лететь утром, уповая на то, что смена часового пояса поможет мне не только успеть вовремя, но и быть в состоянии обсудить предстоящий договор.
Билетов у окна тоже не оказалось, и я сел в проходе рядом с чуть полноватым, лысеющим мужчиной лет сорока, который был похож на бухгалтера какой-нибудь занимающейся недвижимостью конторы. Он беспокойно озирался вокруг, будто высматривая знакомых среди проходящих мимо людей, но потом успокоился и даже представился, протянув мне вялую, изрядно вспотевшую ладонь.
Его звали Иезекия Конрад, и он действительно был бухгалтером, правда, работал не на недвижимость, а на небольшую сеть продуктовых магазинов в Фулхэме. Несмотря на скромную должность, он довольно часто летал в Нью-Йорк — там у него жили какие-то богатые и престарелые родственники, которые посулили ему немалую долю в наследстве.
Бодрый улыбающийся стюард очередной раз объяснил нам правила поведения в полете, и наш «Эйрбас» спокойно и мягко взлетел. Мой сосед сразу же уткнулся в окно, я же, обрадовавшись этому, прикрыл глаза маской для сна и попытался уснуть, что оказалось не так то просто, так как, несмотря на выключенный свет в салоне, снаружи ярко светило солнце.
Наконец, я почти заснул, но соседу, видимо, надоело глазеть в утреннее небо, и он решил поговорить со мной.
- Смотри, какая красота! – довольно громко и грубо он выдернул меня из объятий Морфея и показал в окно. Самолет только что прошел через плотный вал белых кучевых облаков и оказался прямо над ними. Ярко светило солнце, и, казалось, что мы летим над бесконечной холмистой равниной из похожих на сладкую вату облаков. Я мысленно сделал себе заметку в следующий раз специально взять билет на утренний рейс и у окна, а соседу спросонья пробормотал нечто вроде «да, неплохо».
- Я всегда беру утренний рейс, - продолжил возбужденно мой сосед, - и каждый раз для меня как первый. Эти облака напоминают мне холмы под Честерширом...
Он осмотрел меня оценивающим взглядом, будто бы думая, стоит ли рассказывать дальше, а потом, еле слышно выдохнув, продолжил:
- Ты не поверишь, но я видел здесь кота!
- Да, я читал, что иногда кошки пробираются в самолет, правда, при мне такого не случалось, - ответил я, но он, не дослушав меня, перебил:
- Я имею в виду, там, в облаках, на этой равнине. Верней, не на этой, а на другой, но очень похожей на эту.
Я решил не вступать в спор с явно сдвинутым бухгалтером и поддержал беседу, а он полушепотом делился со мной подробностями, иногда резко оборачиваясь и поглядывая в окно, где мы по-прежнему проплывали над бескрайней равниной, в сторону «моря», туда, где гряда ватных облаков резко обрывалась в пустоту.
Оказалось, что Иезекия видел кота несколько раз, что кот этот довольно упитанный, пепельно-серого цвета и обычно он бегает туда-сюда по холмам достаточно близко от пролетающего самолета или играет комками облаков. В плохую погоду или в местах отличных от того, что мы сейчас пролетали, кот не бывает. А ещё из его речи мне показалось, что, несмотря на любопытство и живейший интерес к этому коту, мой сосед его побаивается. Похоже на типичный случай паранойи, подумал я и почти потерял интерес к разговору.
Выговорившись, он успокоился и продолжил смотреть в окно как ни в чем не бывало, а я попытался снова заснуть.
Через некоторое время я проснулся от сильной тряски. Самолет попал в область грозовых туч, и его периодически потряхивало; свет мигал, а стойкие стюарды пытались успокоить пассажиров, рассказывая как правильно пользоваться кислородной маской. Мой сосед вжался в сиденье и изредка поглядывал в окно, в котором была сплошная серость, изредка прерываемая яркими вспышками молний.
Во время очередной, особенно сильной вспышки в салоне на пару секунд отключился свет, и, тут же, во внезапно наступившей темноте я услышал крик:
- Он здесь, прямо на крыле!
Снова вспышка молнии, свет включился, я повернулся к соседу и увидел, что Иезекии нет на месте — на кресле остался только его небольшой походный рюкзачок!
Поиски со стюардами под креслами, в туалете, кабине и даже в багажном отсеке ни к чему не привели, и, после посадки, я надолго задержался в службе аэропорта и у местных копов. Конечно же, моя встреча была провалена, да и черт с ней.
Иезекию Конрада так и не нашли, и власти решили, что он каким-то образом сумел выпрыгнуть с самолета во время турбулентности, тем более, что его психолог подтвердил наличие паранойи начальной стадии и склонность к суициду.
Что до меня, я хорошо перенес этот странный случай, правда больше не соглашаюсь на дневные рейсы, и, вообще, стараюсь решать дела на месте, в Лондоне, и летать как можно реже. Изредка я просыпаюсь от одного и того же сна, повторяющего то, что я случайно, краем глаза, увидел в свете молнии ровно перед исчезновением Конрада: на крыле самолета сидит, свесив ноги, чуть полноватый лысеющий мужчина лет сорока в клетчатой рубашке, а на коленях у него пристроился, свернувшись клубком, упитанный кот пепельно-серого цвета.