ЧАСТЬ 3. В МОНАСТЫРЕ
Глава 6
Новый опыт
Беспристрастным немигающим глазом солнце взирало на землю, не упуская из виду ни одного живого существа. Лёгкий ветерок, жалея идущих людей, захотел погладить их ласковой невидимой рукой, но не посмел прекословить лучезарному небесному светилу.
У отца Иоанна начиналась головная боль. Его всегда мучила мигрень после нервного потрясения. А литургию в скиту назвать иначе, чем потрясением, он не мог. Какая неземная сила голосов у монахов! Как самоотверженно они служат, будто перед самим Господом! А может, они видят Его?! Может, разверзаются небеса перед ними, что не видно недостойным, и сам Господь внимает беззаветному поклонению чистых помыслами людей.
Только сейчас Евтеев вспомнил об обезболивающих таблетках, которые принимал дома от головной боли. Как только начинался приступ мигрени, отец Иоанн подавлял его надёжным средством, и боль отступала. Если же он, не обращая внимания на мигрень, продолжал заниматься делами, то она брала верх над ним, свирепела так, словно старалась разорвать немощную плоть. Пока молодой батюшка расспрашивал Димитрия о послушаниях в монастыре, отец Иоанн думал: «Положила Наталья в сумку моё лекарство или нет? Она очень предусмотрительная, так что не стоит попусту волноваться. А если не положила? Тоже ничего страшного. Должен быть врач в обители, ведь не могут монахи полагаться только на волю Божью».
Неожиданно сосновый лес расступился и на открытой поляне показался синий навес наподобие низкого домика. Отец Иоанн, разомлевший на жаре, прибавил шагу: наконец-то можно первый раз за четыре дня освежиться в прохладной воде.
И Димитрий обрадовался:
- Вот источник. Пойдём исцеляться. И вам Господь поможет, отец Владимир, – приободрил он угрюмого молодого батюшку, – и нам поможет. У всех грехов хватает. Но нет таких грехов, которые Отец наш Небесный не простил бы человеку. – Димитрий приостановился, расставил руки в стороны, держа в одной руке цветок, и запрокинул голову назад, подставляя лицо солнцу: – Нет таких грехов, – сказал твёрдо и залился чистым, юношеским смехом. Бережно, чтобы не смять, положил в карман подрясника подсыхающий на солнце лесной цветок.
Отец Иоанн был поражён: он думал, что за восемь лет жизни в монастыре человек разучится смеяться: молитва предполагает самобичевание.
Зашли в купель. Димитрий прочитал молитву святому Пафнутию. Священники перекрестились. Димитрий первым спустился по ступенькам в воду и сразу окунулся с головой. Разогретое на солнце тело пронзил холод, дыхание перехватило. Димитрий тут же вынырнул:
- Ох-х, хорошо, ох-х.
- Холодная вода? – спросил Евтеев, раздевшись и стоя на дощатом полу.
- Уже не так чувствуется. Сызности холодновато. – Димитрий ещё дважды, раз за разом, погрузился в воду с головой.
Отец Иоанн перекрестился и сошёл в воду по колено.
- Не то что холодная, а ледяная, – остановился он в нерешительности.
- Прыгайте, отче. Надо сразу с головой, – посоветовал трудник. – Уже не холодная – тёплая, – и с удовольствием фыркнул.
- Да, с головой, – пробурчал священник. – Мышцы враз сведёт.
- Не бойтесь, прыгайте, отче. Не утонете. Если что, я вас спасу, – пошутил трудник и поплыл к деревянной перегородке, за которой находилась женская половина купели. Не доплыв, развернулся и уже серьёзно прибавил: – На Господа нужно надеяться.
Последние слова монастырского работника подействовали на отца Иоанна убедительно.
- Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного, – перекрестился иерей, резко выдохнул и прыгнул в воду. – Ух, ух, холодна, холодна, – завопил он, барахтаясь в воде и поглядывая в сторону ступенек.
- Быстрее окунайтесь с головой, отче, – заторопил священника Димитрий.
- Куда ж тут с головой? Тела не чувствую.
- С головой. Три раза подряд, давайте. Раз, два, три…
Отец Иоанн трижды погрузился под воду, а затем поплыл к ступенькам.
- Не согрелись, отче? Вода теплее не стала? – спросил Димитрий, продолжая плавать.
Держась за нижнюю ступеньку, иерей ответил:
- Правда, потеплела водичка. Поплаваю, – и направился к Димитрию.
- Вот что значит на Господа надеяться. И так во всём нужно, – сказал Димитрий, когда отец Иоанн подплыл к нему. – Господь всегда поддержит. Он знает, что каждому из нас нужно. Недаром в молитве произносим: «Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли».
Молодой батюшка с молитвой медленно последовал в воду за своими спутниками. Плюхнулся в воду и тут же с испуганными глазами ухватился за ступеньки:
- Ой, нет, ой. Здесь я купаться не буду, – запричитал он.
Дрожа всем телом, отец Владимир прошлёпал мокрыми ногами по ступенькам наверх и побежал в раздевалку. Не добежав до дверного проёма, поскользнулся и упал.
- И тут враг человеческий подножку поставил, – вставая, произнёс он плачущим голосом. – Всегда так.
- А вы о Господе думайте, а не о враге человеческом. О ком думаете, тот и рядом, – напомнил Димитрий, фыркая в купели.
- Я помолился, как и вы, – сказал отец Владимир, растирая ушибленные левую руку и бедро.
- Это греховная молитва, если думаете не о Боге, а о его враге.
- Да о Боге я думаю, как и все. Ерунды не говорите, – надулся отец Владимир.
- Не думайте о враге никогда. Никогда. Вот и всё. Идите по жизни только с Господом, – подсказал монастырский житель молодому батюшке способ избавления от жизненных неприятностей.
- Все такие знатоки, что обзавидуешься. Много тебе молитва помогла? Даже в монахи не приняли, – с саркастической усмешкой пробурчал себе под нос батюшка, хромая на левую ногу.
Плавающие в купели спутники услышали только недовольное бормотание молодого священника, не разобрав слов. Димитрию и без слов всё было понятно:
- Нет самого главного в вашем батюшке – смирения. Смирение – это сокровище, которое не купить ни за какие деньги. А духовное лицо без смирения, что машина о двух колёсах. Всегда будет заносить.
- Всем в миру смирения не хватает. Беда наша общая, – сказал вслух отец Иоанн, нежась в купели. Только себе честно признался: «И я бунтарь самовлюблённый».
- «Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие», – без резонёрства сказал Димитрий.
Евангельская фраза больно уколола самолюбие священника. Он ничего не ответил, посчитав, что этот камешек был брошен и в его огород. «Что ж обижаться? – успокоил он своё эго. – Я не лучше отца Владимира. Разнимся только пристрастиями. Он молод, потому и пристрастий у него больше. Куда ж от них человеку деться? Я подольше пожил на белом свете, повидал разного в жизни, отмёл от себя много грязи, а всё равно страсти мучают».
- Хотя бедность сама по себе не является пропуском в Царствие Небесное, – прервал монастырский трудник раздумья Евтеева. – Можно продать дом, поступить в монастырь и так сердцем привязаться к одному подряснику, как и богатый не привяжется к роскоши. Если принимаешь бедность со смирением, – хорошо, полезно для души. А если озлобишься на людей и будешь желать им худа, то не по-христиански это.
- Да, – только и посмел сказать отец Иоанн, разгребая руками водный массив и помогая себе ногами держаться на поверхности воды.
- Но всё-таки богатым труднее, чем бедным, – продолжил свою мысль Димитрий. – Богатство – огромный соблазн. Оно тешит гордыню, потому что дарит уважение и славу от людей. Из-за гордыни ангел Денница отпал от Бога и стал дьяволом. Гордыня – это медленнодействующий яд, который постепенно отравляет душу. Это сорняк, который нужно выполоть из своей души.
- Да. – Священник почувствовал лёгкий озноб. – Я выхожу из воды. Замёрз что-то.
- Пора. Надо поспешить, чтобы успеть в храм.
После молебна у мощей преподобного Амвросия Оптинского из Введенского храма выплеснулась волна молившихся. Среди паломников было много приехавших на один день, поэтому они не задержались в обители. За полчаса народу значительно поубавилось. Ветерок, как облегчённый выдох насельников, на невидимых крыльях пронёсся по монастырю.
Димитрий предложил двум священникам отдохнуть на территории монастыря до вечерней молитвы.
- Посмотрите, как живёт наш монастырь. Это в рабочие дни он тихий.
Молодой иерей отказался:
- Я отдохну в номере.
- Что-то вы, отец Владимир, побледнели. Устали? Голова болит? – искренне поинтересовался Евтеев.
- Нет, не устал. Просто хочу в тишине отдохнуть, – опустив голову, сказал молодой иерей.
- Конечно, отдохните, – помог молодому мужчине проницательный трудник. – А мы к Казанскому храму пойдём.
Отец Владимир быстрым шагом устремился в священническую гостиницу. Когда он скрылся за храмом, Евтеев жалостливо произнёс:
- Хоть и храбрится, но, видно, болит ушибленное место. Я тоже сегодня не совсем здоров: голова болит.
- А у вас от чего?
- Разволновался в скиту. Очень сильная служба. Подобного нигде не слышал.
- Хорошо, хорошо, – заурчал довольный трудник. – Пробрало, значит.
- Пробрало. Почти всю службу, – отец Иоанн провёл правой рукой по груди и левой руке, – мурашки по коже.
- А-а, Господь вас в скит привёл, отче, Господь, – воодушевился оптинский трудник. – Дал вам почувствовать силу святого слова, если по-настоящему служить, с огромной верой.
Священник согласно закивал. И спросил:
- Есть у вас врач в монастыре?
- Есть лазарет, но он почти всегда закрыт.
- Почему?
- А кого там лечить? Нам болеть некогда. Работы много.
- А если человек заболел? Что же ему делать – умирать?
- На всё Господня воля, – твёрдо сказал Димитрий. – Надо со смирением и болезнь, и скорбь принимать. Скорбями спасаемся – не забывайте. А лекаря можно поискать на территории. Зачем вам лекарь, отче?
- От мигрени что-нибудь взять, – дотронулся священник до головы.
- Анальгинчику.
- Анальгин – это не то, что надо.
- А больше ничего и нет в лазарете. Анальгин, парацетамол, бинт, вата и йод.
- И всё?
- Да. Всё остальное в районной больнице есть, если кто-то серьёзно заболеет.
- И часто обращаются в больницу?
- Бог миловал. Своими силами обходимся, – сказал общительный собеседник. – Заготавливаем на зиму травки: чабрец, хвощ, иван-чай. Зверобой и мяту постоянно зимой пьём. Ну, что, нужен анальгин?
- Посмотрю в сумке перед сном. Может, матушка догадалась положить моё лекарство.
- Вам виднее.
«Никогда бы не подумал, что в Оптиной такие представления о врачевании. Красота в храмах, а в умах – дремучесть средневековая, – содрогнулся священник. – Вера верой, но надо же и о здоровье думать», – вспомнил иерей предупреждение хирурга перед операцией.
- У отца Владимира, может, сильнее болит, – заговорил о молодом попе отец Иоанн. Он по-отечески жалел парня: растяпа, не везёт ему ни в чём, хотя и неглупый.
- Болит, ещё как болит, – тихо вздохнул Димитрий. – И не только ушибленное место.
Жалостливый батюшка вгляделся в трудника. Димитрий задумчиво смотрел в ту сторону, куда ушёл молодой священник.
- Думаете, обиделся на нас?
- Обиделся. Гордыня одолела. Но это на пользу, – Димитрий улыбнулся собеседнику. – Поболеет, поболеет душой и отойдёт. На свежую голову и мысли хорошие приходят.
Ранний вечер струился раскалённым воздухом. Из белых облачков, пышной ватой нависших над обителью, формировалась серая туча. В воздухе пахло грозой. Не той страшной грозой, рассекающей надвое небо, с оглушительными ударами, от которой хочется укрыться, а освежающей, с раскатистым бормотанием. В тишине глухо зашумели ветвями кустарники, высокие цветы затрепетали, покачивая бутонами и яркими соцветиями.
Двое сдружившихся мужчин прошли к Казанскому храму. Здесь было многолюдно, но нешумно.
- У нас в праздники сюда многие приходят. Можно пообщаться, – сказал Димитрий, ища глазами среди отдыхающих трудников своих знакомых.
- Если тут общаетесь, то не ругают вас? – тихо засмеялся священник.
Димитрий сконфузился:
- Немножко в праздник можно и пообщаться. Как же без этого?
Солнце не переставало палить, и все монастырские обитатели старались укрыться в тени деревьев. Поодаль друг от друга две молоденькие монашки сидели, согнувшись, на выступе храмового фундамента и в молитвенной задумчивости перебирали чётки.
- Сегодня все размякли, расслабились. Отдых среди недели выпал, – объяснил земляк Евтеева. – Нечасто такое бывает. Вот завтра, в пятницу, поработаем, и всё.
- А в субботу? Суббота не рабочий день?
- В субботу трудимся только до двенадцати. Это закон. Все дела оставляем до понедельника.
- Что же вы в воскресенье делаете, если в город не ходите?
- Уже и не хочется в город, – уклончиво ответил оптинский трудник. – Это новоначальные страдают по прежней жизни. А мы… Понедельник – тяжёлый день, – говорил с улыбкой, словно рассказывал о чужой, не выстраданной им самим монастырской жизни. – Многие ещё засветло ложатся и спят до утра без задних ног. Силы набирают к новой неделе. Да, кроме того, в праздничный день и воскресенье за воротами не пройдёшь мимо цыган и торгашей.
- Вездесущие торгаши и у монастыря околачиваются? – вставил отец Иоанн.
- Для торгашей праздник – это хлебный день. Сами понимаете, отче. Ругаются между собой… – сжал губы Димитрий, – ой… Господи, помилуй мя грешного, – и перекрестился.
Где-то в стороне послышался женский развязный смех.
- Кто это так смеётся? – насторожился отец Иоанн.
- А-а, – снова сжал губы Димитрий, – так это Надежда наша.
- Чья надежда? – не понял Евтеев.
- Надежда – трудница. Смущает наших мужиков, – наморщил лоб Димитрий.
- Как же так? Возможно ли в монастыре?..
- Возмо-ожно, – протянул с горечью трудник. – Взяли её месяц назад.
Послышался низкий женский гогот. Отец Иоанн вздрогнул: гогот напомнил ему рык потустороннего зверя, который требовал от души иерея выкуп.
- Посмотреть бы, кто такая.
- Чего на неё смотреть? Плакать впору по её многогрешной душе да молиться.
Отец Иоанн неспешно прошёл за угол Казанского храма. За священником медленно ступал опечаленный трудник. Евтеев ахнул, увидев зрелище на зелёной лужайке: молодая высокая девушка, в длинной юбке, металась между двумя мужчинами, в рубашках, брюках, заправленных в начищенные кирзовые сапоги. Тощая, нескладная фигура девушки то подпрыгивала от щипков раззадорившихся мужчин, то носилась по кругу.
- Куда побежала? – выкрикивал коренастый мужчина и подскакивал к девушке, чтобы ущипнуть. Она только этого и ждала – не отбегала. После щипка вскрикивала, словно обиженная, а потом бежала к другому, будто ей больше некуда было уйти.
- Что, мало? – щипал её за бок худощавый мужчина.
- Ну, отстаньте от меня. Чего пристали? – грубоватым голосом твердила она, но не уходила: внимание мужчин нравилось ей.
Проходящий по тропинке молодой монах молча отпрыгнул в сторону, когда Надежда пробегала мимо него. Широкие лёгкие рукава монашеской мантии взметнулись кверху, словно прося защиты у Неба.
Вокруг резвящихся образовался широкий круг из трудников, трудниц и паломников, проживающих в обители. Многие, прыская со смеху, тихо переговаривались между собой.
- Беги к себе, беги, – коренастый трудник топал ногой, точно старался напугать девушку.
- Не видишь, не хочет она к себе, – хохотал другой, худощавый. И начиналось всё заново.
- Почему их никто не остановит? – возмущённо спросил отец Иоанн, кивая в сторону трудников.
- Причём тут мужики? – проговорил Димитрий. – Разве не видите, она играет с ними? Сирота. Поучить уму-разуму её некому было: в страшных условиях жила. Мать, тётка и бабка занимались чёрной магией. Все умерли. Она осталась одна, как перст. Жила, как могла. Приехала к нам с книгой черной магии. Батюшка здесь с молитвами сжигал книгу. Такой треск стоял.
Отец Иоанн в страхе перекрестился:
- Господи, помилуй мя грешного.
- Да, страху мы натерпелись. Вот её и крутит. Батюшка молится за неё.
- А почему чернокнижницу приняли в монастырь?
- Ну, а как быть, отче? Погибнет ведь душа. А тут отмолим, к Богу придёт.
- Придёт ли?
- Отец наместник сказал, что справная монашка из неё выйдет. Значит, что-то увидел.
- Дай-то Бог. – И спросил о том, что взволновало: – А как же вы, кто к Богу душой стремится, смотрите на всё это, даже монахи? Это же расслабляет.
- Батюшка наш говорит: «Береги глаза и уши. Смотришь – и не видишь, слушаешь – и не слышишь. Любовью спасайся!» Не нужно никого осуждать, а только рассуждать, как помочь человеку, который попал в сложную ситуацию. Трудно это…
- Да. – Отец Иоанн устыдился: ведь он осудил эту несчастную девушку, не зная её прежней жизни.
«Вот и разница между нами – монастырскими и мирскими, – задумался священник. – Мы принимаем всё, что видим, сразу, без отсева, и осуждаем, не желая понять. Они просевают всё, что видят и слышат, оставляя лишь зёрна истины. Вот чему здесь учат. Главному – уметь помочь без осуждения, не навредить. Димитрий моложе меня, но мудрее. И с отцом Владимиром тоже… Сразу понял, что с парнем что-то происходит. А я не присмотрелся. Внимательнее нужно быть к людям».
- Не хотите, отче, в книжную лавку зайти? А то скоро закроется.
Священник взглянул на трудника. Искренность светилась во всём облике молодого сильного мужчины: в лучистом взгляде, белозубой улыбке, рыжей окладистой бороде и даже статной осанке. Отцу Иоанну почудилось, будто небожитель явился ему. «Какого сына Бог послал соборному старосте, – подумал с восторгом. – Значит, достоин».
- Да, пойдём, Димитрий, давно хотел, да времени не нашёл, – ответил приходской священнослужитель.
Навстречу им, тяжело дыша, двигался упитанный монах средних лет, с непокрытой головой. Отец Иоанн не сразу заметил золотой крест на его груди из-за выпиравшего круглого живота. Перед монахом вдруг выскочила проворная паломница со сложенными ладонями.
- Благословите, батюшка, – присела она около монаха.
Монах, резко свернув в сторону и что-то бормоча, метнул крестное знамение в сторону женщины, будто отмахиваясь от неё, и ускорил шаг.
- Почему он отпрыгнул? – поражённый увиденным, спросил иерей.
- Из-за рьяных язычниц нельзя спокойно пройти по монастырю, – серьёзно ответил Димитрий.
- А что, эта женщина – язычница?
- Много их, современных язычников, мотается по святым местам, везде стараются успеть, – нахмурился трудник, глядя вслед убегающей «паломнице». – У нас тоже. Благословение берут по двадцать раз на день. Батюшка наш говорит, что человек, который по-настоящему верит в Христа, не раболепствует перед монастырским духовенством. – И с досадой выговорил: – Лечиться приезжают. Весь некрополь затоптали – камушки собирают. Из лампад, что перед иконами, масло отливают после службы. Братьям приходится храмы закрывать на обеденный перерыв. Душу нужно лечить, чтобы с телесной болезнью справиться, – заключил он.
- Да-а, я-то думал, что сюда приезжают истинные паломники, – признался в своём незнании Евтеев.
- Есть и истинные. Они с другой целью в монастырь едут: потрудиться во славу Божию.
К Казанскому храму прижалась книжная лавка, как малое дитя к заботливому и сильному родителю. Спустились по кафельным ступенькам в полуподвальное помещение и сразу оказались в современном магазине церковных товаров. Окружили приятные запахи. Всего несколько паломников ходили вдоль светлых стеллажей. Два молодых монаха, неотлучно стоя за прилавком, как на посту, безмятежно наблюдали за посетителями.
Отец Иоанн вначале прошёл вдоль вытянувшихся в ряд стеллажей. Евангелие и Священное Писание в твёрдых переплётах, толстые жития святых и подвижников благочестия, подарочные издания молитвословов с Псалтырью и тонкие книжицы акафистов, Оптинские богослужебные книги и творения святых отцов, яркие панно и картины с видами монастыря, большие иконы и карманные иконки, аудио и видеодиски, настенные календари с ликами святых – всё манящим очарованием промелькнуло перед глазами священника. Подошёл к витринам. Из-под стекла витрин смиренно взирали на возможных покупателей нательные золотые и серебряные крестики и цепочки, чётки для молитвы, различные сувениры: декоративные колокольчики, восковые свечи в футлярах...
- Отче, не хотите купить диск «Благословенная Оптина»? – приблизился к священнику Димитрий, стоявший у одного из стеллажей, пока отец Иоанн рассматривал книги.
- Что за диск?
- Молитвы в исполнении нашего иеромонаха Василия Мозгового. Не слышали?
- Не слышал.
- Купите, если деньги с собой есть. Сейчас отец Василий замолчал, взял обет молчания. Голос у него… До костей пробирает.
- Нет с собой денег. Не думал, что зайдём в лавку.
- Жалко.
- Так я могу и завтра купить.
- Купите, – ободрился Димитрий, – не пожалеете.
- Верю, верю. Обязательно куплю.
СВЕТЛАНА ГРАЧЁВА
Воскресенск
2017 год
Продолжение следует