У реки

Светлана Пикус
Летние каникулы обычно складывались из пионерских лагерей и бабушкиного сада. А где-то начиная с моего пятого класса у папы появилось новое увлечение. Один месяц, на который приходился отпуск родителей, мы стали проводить у реки. Папа был самым ответственным организатором. Готовился основательно-щепетильно, создавая комфортные условия для длительного отдыха на природе. Палатка, матрасы, шерстяные одеяла, подушки и постельное белье. Котелки, кастрюли, сковородки, фаянсовая посуда и столовые приборы. Карты и шахматы. Волейбольный мяч и бадминтонные ракетки. Надувные круги, доски, плот для плавания. Ну и, конечно же, удочки. Все это добро складывали в грузовик, сверху садились мы с сестренкой, и, подпрыгивая на матрасах, ехали двадцать километров к тихому месту на берегу Припяти. Облюбовав солнечную поляну в окружении богатырских дубов, венчающуюся желтым мягким песком у воды, мы породнились с этим кусочком земли. Цветочным полем, соседским лесом, полным ягод и грибов. Зайцами, подворовывающими овощи из нашей продуктовой палатки, уханьем филина, и рыбой, порою не дающей уснуть, соблазнительно затевающей шумные танцы на ночной глади реки среди плавающих звезд прямо у самого берега. Этот уголок терпеливо стал нашим. Надолго. Вплоть до того года, когда случилась авария на Чернобыльской атомной электростанции.

Часто приглашали родственников и друзей. Тогда выстраивался целый город. Большие семейные палатки с тамбуром. Крытая просторная кухня, оснащенная всем необходимым. У берега качалась небольшая лодка для рыбалки и прогулок по очереди. И кострище - место вечерних уютных посиделок. С песнями, надетым на веточку хлебом, который обжаривали до угольков, и горяченной печеной картошкой, посыпанной крупной солью.

Собирались на отдых долго - ехали быстро. Добравшись до дубов, освобождали от своего присутствия утомленный грузовик, дружно выгружали отпускной скарб. Мужчины ставили палатки, женщины заселяли уютом походную кухню, а мы, утомленные городской духотой, бежали нырять с мостков, построенных еще в первый год, и черничить рты.

По утрам просыпалось легко. Рассвет теребил брезент палатки, заглядывал в неплотно застегнутую дверь, щекотал лучиками высунувшиеся из-под одеяла пятки. Мы надевали купальные костюмы и нечесаные бежали по росистой траве к реке. Осторожно, еще теплыми со сна пальцами ног, пробовали прохладную утреннюю воду, брызгались, а потом, отойдя от берега на приличное расстояние, наперегонки бежали к воде. С разбегу погружались с головой, так, чтобы схватить со дна мелкие ракушки, затем плыли, местами выныривая и глотая воздух. Река несла наши легкие тела, однако двигаться удавалось лишь в одну сторону, обратно не пускало течение. Посему плыли вдоль берега, или ложились на спину и отдавались быстротечности, взирая на облака, опережая их свободный полет. Заплыв от лагеря на безопасное расстояние, освобождались от воды, возвращались берегом обратно, к исходной точке, и так повторяли, пока взрослые не приглашали к завтраку.

За завтраком пили молоко с хлебом, намазанным тонким слоем сливочного масла и кусочком сыра на нем, и травяной чай со свежесобранным чабрецом, листьями земляники, малины, ежевики. Другой еды утрами не хотелось.

После завтрака все превращались в добытчиков. Шли в лес за грибами и ягодами, в поле за щавелем и чесночком. Младшее поколение любило рыбачить. Это был захватывающий многоэтапный процесс. Искали-копали червяков, катали шарики из хлебного мякиша, нанизывали все это на крючки, забрасывали удочки, стоя по колено в воде, старались не гомонить. Выловленные одна за другой маленькие верхоплавки, тотчас же попадали на сковородку, где обжаривались до хрустящей корочки, и исчезали в наших желудках. Когда от насыщения становилось трудно дышать, оставшихся рыбок солили и вывешивали сушиться на солнце. Днем играли с мячом, резвились в воде, читали в тени дубов.

Ближе к закату старшие дети отправлялись в близлежащую деревню за молоком вечерней дойки. В деревне было интересно абсолютно все. Запахи, звуки, люди. Слегка сторонясь, мы наблюдали за индюками, курами, утками, гогочущими гусями, по-хозяйски бродившими с подросшим потомством по незаасфальтированным улицам. За зазевавшейся коровой, запоздало плетущейся с полей. За лошадьми... Лошади картинно играли в окружении освещенных закатным солнцем высоких стогов. В них мы прятались и подолгу наблюдали изнутри, выглядывали, завороженные статными красавцами, так энергично сбрасывающими усталость жаркого рабочего дня. Хозяйка, у которой мы брали парное молоко, всегда угощала стряпней из печи. Эта незамысловатая еда казалась нам, городским детям, невероятно вкусной: рисовая каша с яркой корочкой, пышные блины, налистники, пирожки с ягодными начинками. По дороге в лагерь, не утерпев, отпивали вершки с еще неостывшего молока, прямо из банки. Желтоватое молоко было такое мягкое, пахло смесью поля и солнца.

Деревенский клуб летними вечерами приглашал на разные мероприятия. По будням показывали фильмы, а в выходные дни устраивали танцы. Иногда мы отпрашивались у родителей и оставались в деревне подольше, чтобы посмотреть фильм или потанцевать, а после заночевать у знакомой старушки. В клубе подружились с веселыми деревенскими мальчишками, которые так откровенно заглядывались на городских барышень, вносивших некую новизну в их жизнь. Они же дарили нам прикосновения. К красоте, к теплу земли русской, такой широко-просторной, такой глубоко-далекой. Показывали, где живут разные птицы, как спят лошади. С ними можно было забраться в курятник и выпить сырое яйцо. Подсмотреть за ужами, греющими свои бока на корягах за деревней, и даже потрогать испуганное шипящее пресмыкающееся. Мальчишки приглашали нас в незабываемое ночное. Обычно в ночное девчонок не брали, но нужно же было чем-то удивить городских. С наступлением темноты собирались у загона и под ослепительно яркой луной вели лошадей к реке. Заходили все вместе в воду, аккуратно обтирали лошадям бока и спины соломенными мочалками, смывали летний дневной зной. Плавали с ними, садились на спину, со спины ныряли. После купания отпускали отдыхать и пастись на луг. Сами же разжигали костер, обсыхали, грелись, зарывали картошку поглубже в золу, и, пока она запекалась, посматривая за лошадьми, наперебой рассказывали разные страшные истории, пугали друг дружку до мурашек, до расширенных зрачков, до вскриков.

Почему дети так любят страшилки по ночам я так и не понимаю до сих пор. Может быть, проговорив, преодолев страхи, становишься сильнее?

Наконец наступал момент, когда, уставившись вдаль, все затихали, залюбовавшись кадрами, наполненными движениями черных в ночи лошадей на фоне чернильного неба, украшенного чистотой светил. Лишь вздыхали.

Еще одной большой радостью были дни, когда мы с папой подкармливали рыбу. Уже затемно, после посиделок у костра, когда все начинали готовиться ко сну, плыли в дальнюю заводь за излучиной реки к сомам, лещам и щукам. В охватывающей тишине. Лишь всплеск весел, редкая перебранка засыпающих лягушек, мерцание открывающихся звезд. И папино дыхание. Папина тишина. Он всегда был так улыбчиво-немногословен. Великий добряк и лучший семьянин. Влюбился в маму с первого взгляда, бережно нес любовь через всю свою жизнь. Нес и порок - глубокую ревность, и в молодости, и потом, когда стал седым и надел очки, причем, совершенно беспочвенно. О нас с младшей сестрой заботился с усердием и очень гордился. Как-то по-детски, открыто и просто.

Насладившись ночью, немым разговором, мы возвращались в сонный лагерь. Засыпали ненадолго. До утреннего обжигающего купания - я, до ранней предрассветной рыбалки - папа.