Пока мысли в голове девушки переливались монотонным диалогом между собой, он опустил голову, и развернувшись... пошел в сторону эскалатора. Показалось, что Риган всем телом подалась вперед, туда, за ним, но в действительности, девушка ни тронулась с места.
Она даже начала бояться, что он уедет. Точнее, она прекрасно видела, как он уходит. Как нить их, так и несостоявшегося знакомства, безнадежно слаба и кажется, сейчас порвется, стоит ему исчезнуть за первыми же колоннами. Последние крупицы шанса узнать, а не придумать его настоящее имя, сейчас унесет жестокий ветер повседневности.
«Хорошо, пусть остается хамом». – Девушка попыталась развеселить саму себя, но мысли ее текли совсем в другую сторону. Как она не старалась, не думать об этом, через минуту Риган была готова расплакаться.
От чего, интересно? От того, что недобросовестный парень не распластался у ее ног, когда она попыталась, сама того не желая привлечь его внимание? «На что я рассчитывала?» – мысленно ругала Риган саму себя, и получалось это у нее весьма неплохо. «На любовь с первого взгляда, забившуюся в его сердце, стоило ему только бросить неаккуратный робкий взгляд на меня? И почему, черт возьми, до сих пор не проходит это безумное, совершенно неподобающее леди, желание пуститься ему вдогонку?»
Пока она заходилась в откровенном неожиданном беспокойстве, мужчина бесследно исчез из поля зрения, будто и вовсе никогда не стоял здесь.
Прикрыв от сожаления глаза, Риган посмотрела на недавнее место его пребывания. Несколько минут назад он стоял здесь, у первого работающего окна информационного стенда, а сейчас там было так же пусто, как и у нее внутри. Похоже, спектакль окончен. Яркий фейерверк неожиданной встречи выстрелил, озарив своим всепоглощающим светом ее монотонное существование, всего лишь на мгновение. На несколько минут.
Девушка вздохнула и снова опустилась на перила. Посмотрев мельком на часы, которые сообщали о том, что ее сопровождающий непростительно опаздывал, она задумалась.
Обычно, такие встречи, яркие вспышки эмоций, флирта, что зачастую в современном мире путают с обыкновенной вежливостью, девушка переживала спокойно. Более того – наслаждалась мимолетным общением, как приятным дополнением к и так уже хорошему дню. Но этот, светловолосый молодой человек; эгоистичный; самодовольный; уйдя, забрал что-то с собой. Бессовестно украл часть жизни Риган без объяснений и видимых на то причин. Унес с собой то, что не удавалось другим. Унес ее внимание. Туда, к серым эскалаторам, и бесконечной белой и скучной кафельной плитке, которая была везде.
Риган сделала злобный выдох, походящий чем-то на раздраженное рычание. «Чем мне плитка-то не угодила? Боже.» – она расстроенно посмотрела перед собой.
Но делать ничего не приходилось. Риган знала о своих особенностях, и сама с этим соглашалась. Некоторые называли это невростенией, в чем весьма обширно ошибались. А точнее, в особенности ее характера входила, как любили называть это все окружающие – чрезмерная впечатлительность.
Девушку всегда задевали любые мелочи. Бывало даже, эти самые мелочи доводили ее, чуть ли не до исступления. Незакрытый зонт. Неаккуратность официанта. Пренебрежительность чужим или своим временем. Неопрятность конкретного человека или грязь большого города. Разлитый кофе на столе, или в очередной раз предательство со стороны других людей.
Не удивляйтесь, что Риган относила последнее к мелочам. Пообщавшись с ней, обратив внимание на то, как она общается с людьми, став свидетелями ее истории, возможно вы останетесь солидарны. А пока... Риган опустила глаза и начала отдаленно припоминать, что сегодня с утра у нее было запланировано важное мероприятие.
Оттянув рукава и осмотрев себя, будто не помня, в чем она выходила из дома, официальная одежда напомнила ей о встрече. Сегодня некий Джон Монтанари ожидал юную, одаренную мисс Риган Шмидт в своем летнем особняке в Ист-Хемптоне.
И если вы думаете, что все вышеперечисленное – плод ее ярого тщеславия, вы заблуждаетесь. Не глубоко, но заблуждаетесь. Юной, одаренной леди – именно в таком же хронологическом порядке, эти три обращения к ней, употреблял сам сэр Джон, по-видимому, присвоив ей их так же, по собственному желанию. Как она сама считала, ни одно из этих определений к ней не подходило. Она не считала себя ни юной (хотя ей было всего двадцать пять лет), ни уж тем более талантливой. Больше всего ее раздражало последнее обращение. В нем он ошибался до глубины души. Иногда, некоторые ее поступки мало, что общего имели с повадками истинной леди.
Джон, или правильнее будет сказать – мистер Джон Монтанари (будем придерживаться принятых официальных обращений сраны, в которой мы оказались), был невысокого роста. Носил и в жару, и осенью, и в любой другой сезон свои бессменные, смешные, белые, атласные шаровары. Имел всегда сосредоточенно-грустное выражение лица, чем походил чем-то на потерявшегося пингвина. Поверх его такого же бессменного сюртука, на нем постоянно лежал старомодный галстук-сверток. Прямо-таки персонаж Уолтера Лентца. Уж не знаю, где он его доставал.
И не удивляйтесь такому странному определению, но на его выдающемся животе, этот галстук в виде свертка именно, что «лежал», создавая впечатление, что его хозяин постоянно готов к трапезе. Ей богу, белая скатерть на огромном столе.
Мистер Монтанари имел в своем содержании внушительную сумму денег, которые столетиями ковали, монетка к монетке в казну семейного ремесла его прославленные предшественники. Теперь вам должно стать ясно, почему в столь нравственных и высоких кругах, никто не подавал даже намека на насмешку, брошенную в адрес столь почитаемого, хоть и странноватого гостя. И каждая богатая собака знала: если Вам захочется высказать этому господину все, что Вы о нем думаете, он тут же достанет трехметровую, медную монету, и прихлопнет Вас ею, без зазрения совести.
Такому официальному приглашению, и милости такого странного лица, Риган была обязана разве, что своей нестандартной манерой общения со взрослыми мужчинами. С раннего детства она отдавала предпочтение поездке на плечах сильных и высоких ухажеров моей мамы, пешей прогулке со своими сверстниками. Была искренне, и каждый раз по-настоящему влюблена во всех трех своих учителей мужчин. Начиная от церемонной Бэдминтон Скул, с аристократичными «сэрами», заканчивая театральной студией на окраине города. Там, самым невероятным образом для других, и в привычной манере для себя, ей удавалось пить чай с деканом.
Даже если не погружаться в математические расчеты, касающиеся разницы в возрасте круга ее знакомых, стоит отметить, что ей всегда было интереснее проводить свое время с сильной половиной человечества. С мужчинами, проще говоря, ей удавалось довольно быстро находить общий язык. И неважно, сколько ее собеседнику было лет: пять или пятьдесят пять.