Скрипин - не окончено

Вячеслав Кутейников
А вот я, не люблю учителей. Странно?  Да. Одна из самых благородных и уважаемых профессий, с чего бы это я, а?
А всё пошло,  конечно же, со школы. И хотя я был весьма хулиганистым пацаном, но учился я весьма хорошо, учёба мне давалась легко, домашние задания  я почти никогда не делал и дома практически ничего не учил, мне с избытком хватало того, что я усваивал на уроках. Хотя, как оказалось впоследствии, эта моя сельская школа дала мне весьма посредственные знания и мне, потом пришлось самостоятельно повышать свой образовательный уровень, до необходимого.
В школе у меня был друг, Коля Скрипин. Друг это громко сказано, просто говорят же, что на безрыбье и рак щука. Скрипин это была его фамилия, и он был сыном нашей учительницы физики,Нины Петровны Скрипин.
Физика, как и математика, были моими любимыми предметами.
Нина Петровна  была  уже довольно пожилая измученная сельским домашним хозяйством женщина и свой предмет, как мне кажется, знала не выше уровня средней школы, где она её и преподавала.
Я часто бывал у них дома и видел, что она была, как и все наши сельские женщины, чистила сарай, кормила свиней, доила свою корову. Заниматься физикой или что-то делать для повышения  своего  уровня  у неё, конечно, не оставалось  уже времени. Отец Коли Скрипина преподавал у нас географию, которую он изучал кажется по школьному же учебнику и одновременно историю.
А я в то время, да и всю оставшуюся жизнь, как впоследствии оказалось, увлекался радиолюбительством, то  мне кажется, в школьном курсе  физики разбирался если не больше Нины Петровны, то и не на много меньше её. Она считала меня толковым мальчишкой и поощряла дружбу своего сына Коли со мной.
Коля был твёрдым троечником, совершенно бесталанный “ботан”, воспитанный сельскими учителями.
Наш классный руководитель, преподаватель литературы Владлена Михайловна, была дама далеко за семьдесят, ярая сталинистка, мне всё казалось, что она пытается сделать из класса революционный боевой отряд ком. партии с железной дисциплиной и непререкаемым единоначалием.
Для меня,  натуры свободолюбивой и авантюристичной,  такой стиль был совершенно неприемлем  и неоднократно даже чуть не заканчивался исключением меня из школы. Спасало меня, только то, что я всё-таки учился весьма прилично. А вот её предмет, литературу, которая преподавалась строго по утверждённым методичкам, шаг вправо, шаг влево считался побегом и карался расстрелом,  я не любил. Не  литературу  вообще, как таковую, я много читал, а школьную, эту обязательную Катерину – луч света в тёмном царстве, и даже стыдно сказать Пушкина,Толстого, Достоевского,которых я впервые по-настоящему открыл для себя уже после школы, и осознал, как  нельзя преподавать литературу.
Единственным учителем,  которого я уважал, была  преподаватель  английского языка,
молоденькая, только что из института  жизнерадостная и весьма демократичная девушка.
Хотя она и была самая молодая и может быть не очень опытная, но свой предмет, как мне казалось,  знала хорошо, и её совершенно демократичный, даже может быть и излишне демократичный стиль преподавания, мне казалось, был именно таким, каким и должен быть.
Ну о школе и учителях в общих чертах думаю понятно, продолжим о Николае Скрипине или Скрипин, уж и не знаю как правильно.
Коля был, выражаясь молодёжным сленгом,  ботаном или хипстером, или и то, и другое вместе взятым. Я думаю, он был результатом неудачного эксперимента  сельских учителей по воспитанию интеллигентного молодого человека. Ну не получилось того, что хотели. Бывает.
На мужчину он был мало похож, скорее на этих субъектов  из субкультуры, которых сейчас зовут голубыми, хотя голубым он, может быть, и не был, но и в симпатиях к противоположному полу, увы,тоже замечен не был. Он не пил, не курил, не ругался матом, чего там скрывать, чем грешат многие школьные балбесы,  и на первый взгляд,  мог даже произвести впечатление интеллигентного ботана, но это был страшный, в некотором роде, человек. Коля хвастался и гордился тем, что он запросто режет дома курей, когда нужно, и вообще может зарезать и овцу, жаль их семья не держит овец, что он помогал резать свиней и не видит в этом ничего необычного, и жалости к свинье не ощущает, т.к. это будущая котлета. Мне казалось, что Коля не моргнув и человека зарежет,  для достижения своих целей, хотя какие там цели у него могли быть. Посторонние этого могли и не заметить, но я, общавшийся с ним близко, в этом не сомневался.
Моя судьба после школы была предрешена давно. Я мечтал о море и видел себя только на флоте.
Поэтому я решил поступать в мореходное училище. Как ни странно, а может ничего странного, учитывая, что Колька дружил со мной, он тоже решил поступать в мореходку вместе со мной. Скорее всего, как говорят, за компанию, т.к. я не замечал у него увлечения морем,  и это выглядело совершенно не реально, хипстер Скрипин  - моряк.
Но как бы там ни было, а в мореходку мы поступили вместе, для меня до сих пор это является загадкой, каким образом это ему удалось, т.к. конкурс был крайне высокий, хотя впоследствии я понял, что у него, как и у большинства троечников просто  высокий “коэффициент проходимости”.
Вообще Коля был очень скользкий тип, всегда выступал с политически выверенными речами, зачастую используя сложные обороты, отчего производил впечатление умного, интеллигентного и очень правильного молодого человека.
Например, как то в разговоре между нами о Тарасе Бульбе и о его поступке с сыном Андрием, я сказал, что не понимаю и более того, крайне отрицательно отношусь к тому, что Тарас убил своего сына. Я сказал, что для меня это выглядит дико, что ради каких-то идеалов можно убить своего ребёнка и даже более того, что я даже с пониманием и в некотором роде даже с уважением отношусь к Андрию, который совершил предательство ради любимой женщины.
Хорошо это или плохо, но за всю историю человечества мужчины неоднократно шли на всё, ради любви к женщине, и это вызывает у меня глубокое уважение.
Это что касается Андрия, а что касается Тараса, то конечно, Андрий совершил тяжкое преступление и заслуживает наказания, но я на месте Тараса убить своего сына не смог бы. Что делать, как бы нужно было поступить, не знаю, но знаю точно, что не убил бы.
На что Николай мне возражал, говоря, что Тарас поступил единственно правильно, и он, Николай, поступил бы так же, не задумываясь. Я ему не верил, это меня раздражало, легко рассуждать когда это не касается тебя лично, легко распоряжаться чужими жизнями, но он со взором горящим стоял на своей идеологически выверенной и верной позиции.
А как-то наш классный руководитель беседовал со мной на предмет выбора меня секретарём комсомольской организации, но я сказал, что если говорить честно, то идеи комсомола и методы работы в нём мне чужды и я бы не хотел быть комсомольским активистом. На что Сан Саныч мне сказал – Слава, хотя я и уважаю твою позицию, и не скрою, она мне симпатична, но запомни,
не болтай лишнего, не всегда твоя прямота оправдана. Ох и тяжело тебе будет в жизни.
- Хорошо, а кого бы ты порекомендовал из толковых ребят?
Я сказал, что вот Скрипин прирождённый комсорг, по моему мнению.
-Нет, Слава, Скрипин не годится, нет, хотя он ещё будет и комсоргом, и парторгом, у него очень высокий коэффициент проходимости,  далеко пойдёт, но  я не хочу, чтобы в нашей роте комсоргом был такой человек как Скрипин.
Вот тогда я впервые и услышал от него это выражение и удивился, как быстро он его смог раскусить.
Но Сан Саныч, не побоюсь этого слова, великий был человек, легенда училища.

Да’с. Давно это было, отработал я в плавсоставе на Дальнем Востоке по всему мировому океану и наконец вернулся в свой родной город Ростов-на-Дону, но уже на береговую работу, хотя и вплотную связанную с морем. Я стал работать главным инспектором по безопасности мореплавания в службе капитана Ростовского морского порта.
Ну, а раз я стал сухопутным моряком, то и рассказать хочу, о чём нибудь на прямую с морем не связанном. А именно о таких прозаических вещах как окна. Да, обычные окна домов, за которыми всегда разыгрывались неизвестные нам шекспировские драмы, а иногда и трагедии.
Я люблю смотреть на окна. Не в окна, а именно на окна, поздно вечером и ночью, включая раннее утро.  В этом есть что-то мистическое.
Эту мою любовь к ночным окнам я заметил, когда будучи ещё курсантом, в наряде, стоя на ночной вахте у какого-нибудь наружного объекта,  из-за вынужденного безделья наблюдал, светящиеся окна домов напротив и пытался представить, что там делается за этими окнами.
Вот зажогся свет ещё в одном окне, значит, кто-то вернулся из города, может с работы  в свою квартиру. Жена накрыла на стол, видно, что это окно на кухне. Семья села за стол. А я стою здесь на морозе, холодно и даже поболтать не с кем. А вон в окне приглушённый свет и только слегка мерцает  синий оттенок. Телевизор смотрят. Счастливые. Как бы я сейчас хотел просто лежать на диване в тёплой комнате и смотреть телевизор. неважно что, новости, документальный или художественный фильм, безразлично. Главное полулежать  на диване или в удобном мягком кресле, попивать свежезаваренный, ароматный чай и смотреть этот волшебный ящик, наслаждаясь теплотой и покоем. Любовь к телевизору у меня осталась и до сих пор, со времён моей работы на флоте, когда по много месяцев в океане я был лишён этого символа дома и комфорта.
Ближе к полуночи почти все светящиеся окна в доме напротив уже начинали в разнобой гаснуть. Но оставалось и несколько окон  упорно продолжавшихся светиться. Но ночь продолжалась, и светящихся окон становилось всё меньше, пока не оставалось одно, которое тоскливо продолжало светиться. Тоскливо? Не знаю, почему тоскливо, но мне казалось, что тоскливо и печально. Что было там, за этим окном неизвестно. Мне казалось, что там сейчас одинокий старый человек. Которого мучает какая-нибудь тяжёлая болезнь и бессонница, а может мать, не спит над своим больным ребёнком, не знаю, но окно это выглядело печально на фоне тёмного дома.
Но приближалось утро, и вот уже начали “просыпаться” и окна. Пять часов утра, ещё темно, а вон зажглось уже одно окно, немного погодя другое. Кто ж это так рано встаёт, что их гонит из тёплой постели?
Но вот уже и весь дом как огромный  лайнер,  сияя иллюминаторами,   выплывает из мрака ночи.

Утром жильцы этого дома, направляясь по своим житейским делам, проходили  по одному и небольшими группками мимо моего балкона.
Среди всех выделялась одна молодая мамаша со своим отпрыском, вероятно по пути в садик. Хотя между нами было всё-таки какое-то расстояние, но я её не мог не разглядеть. Есть такие девушки, или это только мне так кажется, что когда они даже находятся на приличном расстоянии, но сразу видно, что вот идёт красавица. Может это оттого, что сознание автоматически отмечает правильные пропорции, осанку и походку.
А эту мою соседку не отметить было невозможно. Это была, как говорят, жгучая брюнетка, с роскошными волосами, и да простит меня моя жена, с выдающимися женскими формами. Нет, у неё ни чего не было чрезмерно большим, всё было в меру, разве может быть чуть, чуть даже не то что увеличено, а как бы подчёркнуто. Как красавица цыганка в художественных фильмах. Но я не могу её сравнить с цыганкой, потому, что цыганки выглядят грубее, а здесь, используя известную цитату, была мечта поэта. Может быть как знойная испанка, хотя нет, скорее как латино- американка. Во, точно, скорее как ослепительная бразильянка случайно залетевшая к нам с известного бразильского карнавала.
А я, старый дурак, причём действительно старый и, конечно же, дурак, раз с такой мужской жадностью наблюдал за ней. Я видел её не каждый день, но когда случалось увидеть, казалось, и мрачная погода становилась лучше  и вообще, и  весь день начинался хорошо.

Но однажды наступил день, когда красавица соседка исчезла. А её окно осталось как след от гвоздя в известной песне Новеллы Матвеевой.
Куда исчезла соседка, я не знал. Наверное, переехала в другой дом, а может и город.  Я так и не узнал даже её имени. А дом напротив,  продолжал жить своей жизнью, всё так же таинственно зажигались и гасли его окна.

Но однажды придя в офис к себе на работу, я был, как громом поражён, в моём кабинете появился новый работник, и это была именно она, моя недавняя соседка. Как впоследствии, оказалось, зовут её Вера Кудряшова. Вера – урождённая донская казачка из станицы Семикаракорской. Так вот оно что, ни какая она, ни бразильянка, а казачка, как мне раньше не приходило это в голову. Казачки на Дону всегда славились своей красотой из-за “термоядерного” смешения кровей. Исторически здесь наблюдалось смешение южно-русской, украинской, черкесской и даже турецкой крови, из-за чего женщины становились только красивее.

Вера оказалась вдовой. Вдовой в таком молодом возрасте, это не укладывалось в моей голове, но это, к сожалению, было так. Её муж не так давно трагически и нелепо погиб на работе.  Не смотря на это, Вера оказалась сильной женщиной, одно слово – казачка и кажется, справилась со своим горем.  Она была весёлой, жизнерадостной молодой женщиной, незаменимой на коллективных праздниках. Она хорошо танцевала и вообще была душой компании, я уж не говорю о служебных обязанностях, с которыми она с честью справлялась.
Но как я уже говорил, она была ещё и мать, притом какая мать.
Однажды я услышал, как она отчитывала по телефону своего сынишку школьника. Услышал и подумал - Бог мой, а как я воспитывал своих дочек. Это же небо и земля. И где  она этому научилась. Это же была поэма, педагогическая поэма Макаренко. Она тихим, вежливым голосом, не оскорбляя и не ругая, укоряла своего нашкодившего отпрыска, после чего я думаю, он чувствовал себя очень неуютно и пристыжено перед своей матерью. Пристыженным, но не обиженным и оскорблённым.

Я был гораздо старше её. Не просто старше, а гораздо, другое поколение, поэтому мне ничего не оставалось, как любоваться ею со стороны, и да, простят меня строгие моралисты, может быть немного, слегка даже флиртовать. Вера великодушно позволяла мне это делать.
А как то, когда я сидел за своим столом, она пыталась повесить настенный календарь, как раз над моим столом. В результате приблизилась неосмотрительно и непростительно близко ко мне и я, совсем потеряв голову, наверное, не осознанно слегка приобнял её, безрассудно и нелепо.
Вера отшатнулась и тихо сказала : “Вячеслав Филиппович, никогда больше не делайте так”. Сказано это было не громко и спокойно, но  почему-то очень убедительно. И я больше так не делал. Никогда. Но мы всё-таки остались друзьями, насколько это возможно между мужчиной и женщиной.