Моё детство прошло в глухом нарымском таёжном крае, а юность – на северо-востоке Якутии, где места были не менее дикие. С раннего детства я был знаком с охотничьим ружьем и любил бродить в одиночку или с товарищами по таёжным дебрям. Особенно привлекала встреча с природой весной и осенью на утиных перелётах и зимняя сказочная охота на рябчиков, тетеревов и белых куропаток.
Довольно часто я один уходил с ружьишком в декабрьские колымские протоки, чтобы поохотиться на куропаток. Заметить птиц несложно - они, как снежинки, сидят на прибрежных кустах или бегают среди травянистой низины. Помню, как впервые добыл эту прекрасную дичь. За раненой птицей я бежал, не чувствуя тела и ног. Потом уже, отдышавшись, я попробовал пройти по своим же следам в обратном направлении и не смог при всём желании сделать шаги такой же длины. Чего не сделаешь в охотничьем азарте!
Потом я много лет жил в большом городе и в тайге бывал всё реже и реже. Лет десять я вообще не выезжал из города.
Однажды в начале зимы меня командировали по работе в Нерюнгри. Этот шахтерский центр на юге Якутии располагался в типичной местности – холмистой и покрытой мелкой лиственницей. Изредка среди лиственниц проглядывали не очень высокие берёзы, да ещё на склонах холмов зеленели заросли мелкого кедровника – стланика. Ничем особенным эта поездка не запомнилась, кроме самого командировочного факта и одного эпизода, случившегося на обратном пути.
Командировка была необычной – я ехал учить корабельному делу шахтёров. Шли девяностые годы. Молодежное правительство страны воплощало в жизнь лозунг, который выдвинул Михаил Сергеевич Горбачёв, сам не совсем понимавший сущность лозунга – «Разрешено всё, что не запрещено!» Запрещения ещё не были выработаны, поэтому первая часть лозунга работала во-всю. Я коснусь той области, в которой проработал полвека.
Свобода образования привела к тому, что вместо пятисот государственных ВУЗов в России появилось более трёх тысяч высших учебных заведений, и все они получили лицензии на право обучать людей. ВУЗы и их филиалы появились не только в больших городах, но и в селах, похожих на хутора. Естественно, что значительная часть этих «ВУЗов» занималась сбором денег и продажей дипломов. Образовательный уровень выпускников мгновенно упал. С тех пор у нас в стране переизбыток «юристов», «экономистов», «международников» и «психологов», ничего не соображающих в своём деле. Губернаторы и паханы бандитских кланов становились кандидатами наук, профессорами и членами-корреспондентами различных расплодившихся академий. Бывшие профессора и доценты продавали старые вещи, бывшие ведущие инженеры проектов шили автомобильные чехлы или работали уборщицами, отставные полковники и спортсмены рыли могилы на кладбищах. Каждый выживал, как мог...
Когда до руководителей страны дошло, что не всё хорошо в нашем королевстве, было поздно. Началось сокращение учебных заведений и введение пресловутых «единых экзаменов», но делали это дело те же самые люди, которые разрушали сложившуюся и отлично зарекомендовавшую советскую систему - бывшие министры образования и их сподвижники. Они остались в тех же или более высоких структурах, а один из министров-разрушителей до сих пор ходит в советниках президента страны. ВУЗам с сохранившимися традициями и опытным преподавательским составом было очень сложно соперничать с борзыми дистанционными новообразованиями. Вот тогда и пришлось нашему институту, переименованному в академию, для выживания заключить договор на заочную подготовку судовых механиков и кораблестроителей среди шахтеров Нерюнгри, уголь которых ещё покупали зарубежные друзья и враги. Халтурить мы не привыкли, и каждые полгода выезжали на двухмесячные сессии, где читали лекции, проводили семинары и практические занятия.
Я возвращался домой, сидел у окна купе, попивал чай и думал о том, что, наверно, в последний раз вижу необычную и чудную природу Якутии. Никого из знакомых у меня уже не осталось в этих местах. Мне было жаль расставаться с удивительным краем, где прошло несколько лет моей юности. Я вспоминал многочисленные эпизоды, связанные с якутской природой и её обитателями. Мне было тоскливо до слёз, от осознания того, что, скорее всего, сюда я уже не вернусь.
Поезд вышел на пологий вираж и неспешно двигался вдоль мелкого кустарника. Неожиданно в одном месте из кустов выпорхнула стайка белых птиц. Куропатки! Я не поверил своим глазам. Их было десятка полтора. Обычно пугливые, на этот раз они совсем не боялись поезда. И самое интересное заключалось в том, что стая летела около нашего вагона метрах в двадцати от колеи на уровне моего окна, не отставая от поезда. Я не мог оторвать взгляда от птиц. Сердце колотилось от восторга и умиления. Куропатки прощались со мной! Пусть это было случайностью, но это было, было..!
Птичий эскорт сопровождал меня минуту или две, а потом внезапно исчез, растворившись в снежной пелене.